Кризис экономический или кризис мирополитический? Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Круглый стол

КРИЗИС ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ИЛИ КРИЗИС МИРОПОЛИТИЧЕСКИЙ?

О кризисе говорят и пишут много. В то же время сегодня все чаще можно услышать мнение специалистов о том, что это явление выходит за пределы экономической и финансовой сферы. Именно поэтому в июне 2009 года увидел свет специальный выпуск «Вестника МГИМО», где свой взгляд на причины и характер развития кризиса высказали ведущие ученые нашего университета, причем не только экономисты, но и историки, политологи, социологи и юристы.

Однако на страницах этого номера журнала мы снова решили поднять эту проблему, поскольку очевидно, что говорить об окончании кризиса еще слишком рано. В самом деле, что общего и различного между прошлыми кризисами и современным состоянием мира?Что будет с государством и тенденциями мирового развития в посткри-зисном мире? Какова может быть стратегия для выхода из кризиса в политической сфере? И, наконец, каким мир окажется после кризиса? Эти вопросы были поставлены для обсуждения на семинаре,

проведенном кафедрой Мировых политических процессов МГИМО (У) МИД России в мае 2009 г. Высказанные в выступлениях идеи, а также затронутые аспекты оказались очень разными. Однако, при всем разнообразии и даже разнородности точек зрения, их объединяет мирополити-ческий угол зрения, который может оказаться значимым для глубинного понимания характера и причин современного кризиса.

В обсуждении приняли участие доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой Мировых политических процессов МГИМО (У) МИД России М. М. Лебедева, доктор политических наук, профессор кафедры Мировых политических процессов МГИМО (У) МИД России Д. М. Фельдман, кандидат исторических наук доцент кафедры Мировых политических процессов МГИМО (У) МИД России Т. В. Юрьева, кандидат исторических наук, доцент кафедры Мировых политических процессов МГИМО (У) МИД России В. М. Кулагин, кандидат политических наук, ведущий научный сотрудник центра

постсоветских исследований МГИМО (У) МИД России К. П. Боришполец и аспиранты кафедры Мировых политических процессов МГИМО (У) МИД России М. В. Харкевич и И. С. Крылов.

* * *

Д. М. Фельдман*

Насколько актуален этот вопрос можно судить не столько по количеству желающих обсуждать его, сколько по практическому значению предвидения вероятных грядущих изменений. Ведь, как недавно еще раз напомнил патриарх науки о международных отношениях Дж. Розенау: «Именно в этом цель теоретического знания и состоит: делать жизнь предсказуемой»1. Понятно, что «чем сложнее реальность, тем выше потребность в хорошей теории»2. Но «хорошей» - т. е. пригодной для понимания и предсказания - теория может быть только при условии постоянного сопоставления ее с практикой и подтверждения на практике теоретических выводов. Отсюда важность сопоставления высказанных в ходе нашей дискуссии предположений стой реальной пост-кризисной ситуацией, которая сложится, будем надеяться, в не очень далеком будущем.

Пытаясь ответить на поставленный в заголовке вопрос, полезно уяснить, какими познавательными средствами для этого мы располагаем. Несколько огрубляя суть дела, напомню, что, как известно, существует два основных типа научного предвидения. Первый-дедуктивный, когда на основе теоретического положения, обладающего доказанной истинностью, получают выводы, содержащие знания, доступные эмпирической проверке. Второй - индуктивный, предполагающий исследование некоторых эмпирических совокупностей (множеств) в заданных пространст-венно-временных интервалах, поиск закономерностей или хотя бы установление общих для этого эмпирического материала параметров. Прогноз здесь строится на основе экстраполяции обнаруженных корреляций, зависимостей и тенденций. В этом случае «все время надо быть начеку, искать эти закономерности, выдвигать на их основе гипотезы и пробовать их обосновать»3.

Сегодня человечество не располагает достоверным знанием о законах, действующих в различных сферах жизни общества и определяющих взаимодействие мировой экономики и мировой политики. Линейное понимание сопряжения в планетарном масштабе экономических и политических процессов, равно как и гипотезы о про-

грессивном, циклически-поступательном или «спиралевидном» ходе исторического процесса (различные версии диалектики Г. Гегеля, работы К. Маркса, Н. Кондратьева и мн. др.), сегодня отступают перед констатацией доминирования в социуме дискретных нелинейных процессов. На адекватность, с этой точки зрения, может претендовать теория ненаправленного колебания и циклов, независимых от периодичности или случайности самих колебаний4.

Претензии многочисленных приверженцев различных идейно-теоретических «парадигм», «проектов», «учений» и т. п.5 на обладание истинным знанием (пониманием) общего направления движения мировой политики и международных отношений, если не опровергнуты, то поставлены под сомнение. Ведь ни один из них, независимо от того, в рамках какого из существующих в тот момент и претендующих на подлинную научность «-измов» он работал, не смог дать научный прогноз сроков, форм, конкретных причин и последствий крушения биполярного мира. Идеологи, агитаторы и пропагандисты обоих враждующих станов, наперебой обещавшие похоронить противника, прорицавшие гибель «империи зла» или «неизбежную победу коммунизма во всемирном масштабе», не более успешно использовали методологию научного предвиденья, хотя прорицания части из них при желании можно считать свершившимися.

Примерно та же ситуация характерна для научного понимания развертывающегося на наших глазах кризиса6. Насколько я могу судить, в меру сил отслеживая характеризующие его показатели и оценки, сопоставляя разнородные данные и их интерпретации, пока нет ясного понимания глубины кризиса, его масштабов, форм дальнейшего развития и разрешения. Тем более, сложно уверенно оценивать внутриполитические аспекты кризиса в разных странах и его внешнеполитические последствия в локальном, региональном и глобальном масштабах. Пожалуй, единственное, что объединяет большинство существующих сегодня версий происхождения и развития переживаемого кризиса - это подтверждение то ли иррациональных предощущений, то ли рационально-интуитивных предчувствий относительно того, что старательно надуваемый всем миром финансовый пузырь рано или поздно, но неизбежно лопнет. В нашей общественной науке все это совмещается с вполне рациональным убеждением в непрочности радужной нефтяной пленки - основного материала отечественного сегмента этого пузыря, т. е. того, что в

течение нескольких лет принималось за фундамент социально-политической стабильности и залог поступательного развития «встающей с колен» и идущей к «новому величию» России.

Но совсем ли уж беспомощна современная политическая наука? Нет, не беспомощна. Большая часть претендующих на научность политологических прогнозов строятся индуктивно - на основе экстраполяции полученных результатов в будущее, что кардинально отличается, например, от сценариев будущего, того же самого. Методом разработки такого рода прогнозов является экстраполяция динамических рядов сопряженных процессов и их балансовый анализ по состоянию, имеющему заданные пространственно-временные координаты. Этот метод не следует смешивать с кардинально отличающимся от него сценарным подходом, который исходит из недостаточности или невозможности экстраполяции. Познавательная ценность сценарного подхода состоит не в прогнозировании, а в указании на предельные альтернативы, «коридоры возможностей» исследуемых процессов7.

Обращаясь непосредственно к теме выступления, берусь утверждать, что сам факт влияния экономического кризиса любого масштаба на мировую политическую систему (сколько бы лет или столетий она не существовала) достоверно не установлен. И это притом, что существенное влияние войны (не обязательно мировой) на смену систем международных отношений доказано неоднократно. Кроме того, мы до сих пор почти не располагаем надежным материалом для выводов о специфике трендов политического поведения в условиях кризиса большинства акторов, «делающих», а то и «приватизирующих» мировую политику. В частности, трудно сложить в единую, цельную картину то, что известно о политике наиболее влиятельных государств и ТНК в условиях современного кризиса. Пока создается впечатление, что сегодня для них характерно противоборство стремления выработать свою линию по выходу из кризиса с попытками проводить общую или хотя бы скоординированную стратегию.

Отсюда неизбежная фрагментарность, мозаичность даже кратко или среднесрочного прогноза состояния мировой политической системы. Однако, отдавая дань «злобе дня», все же попытаюсь сформулировать несколько гипотетических тезисов.

1. Кризис не сможет «отменить» ни глобализацию, ни локализацию как наиболее общие тенденции мировой политики. Вместе с тем, на темпы глобализации все более заметно будут оказывать возрастающее влияние отдельные государст-

ва, транснациональные и национальные бизнес-структуры, успешно преодолевающие кризис и нашедшие свою «нишу» в новых обстоятельствах. Очень вероятен рост политического влияния негосударственных акторов (включая религиозные и криминальные), сумевших оперативно использовать прорехи в институциализации их деятельности на мировой арене. В целом, по мере ухудшения социально-экономическихусловий жизни в отдельных странах и регионах следует ожидать активизации радикальных и экстремистских («левых», «правых», фундаменталистских, сепаратистских и др.) движений и роста масштабов их транснациональной деятельности.

2. Правовые противоречия и «нестыковки», характерные для международных отношений, складывающихся на руинах Ялтинско-Потсдамской системы, не будут преодолены. Это касается как противоречия между принципами территориальной целостности и права наций на самоопределение, так и принципами суверенитета и невмешательства во внутренние дела. «Гуманитарная интервенция», «принуждение к миру», вмешательство с целью предотвращения «гуманитарной катастрофы» и т. д. по-прежнему не будут легитимизированы международно-правовыми документами ни универсальных, ни региональных организаций. Это актуализирует формирование новой, очередной системы международных отношений, увеличит потребность в модернизации международного права с тем, чтобы отразить опыт международно-политической практики предкризисного и кризисного периодов. Сохраняющиеся неравенство и разрывы между уровнями развития отдельных стран в условиях кризиса чреваты увеличением неравенства и ростом вероятности столкновения их интересов. Наряду с возрастанием «потенциала конфликтности» это обусловит и рост заинтересованности в глобальной управляе-мости8. Кризис даст материал для оценки готовности акторов международных отношений к действиям, ведущим к обострению имеющихся противоречий или к «глобальному управлению без глобального правительства». Но какая бы из этих тенденций не возобладала, кризис не приведет к отказу государства от доминирующей роли в любой вероятной в обозримом будущем системе международных отношений.

3. США сохранят доминирующее положение в мировой экономике и финансах, но их политическая роль в мире будет уменьшаться под влиянием смещения центра социально-экономической и общественно-политической активности с «Запада» на «Восток». Получит дальнейшее развитие процесс, неточно называемый «формированием многополяр-

ного мира», а на деле означающий подготовку к его очередному, на этот раз не обязательно вооруженному, переделу. Мировой порядок еще более отчетливо обнаружит свой переходный характер.

4. Вероятный в условиях кризиса рост полиархии, хаотизации, возрастающей многовектор-ности внутри мировой политической системы не приведет ни к утрате ею государственно-цент-ричного характера, ни к вытеснению сложившихся форм и методов государственной дипломатии. Это не будет ограничивать развитие тех видов международных связей, которые показали свою эффективность на протяжении столетий, в том числе и в условиях многочисленных экономических кризисов: контакты транснациональных неправительственных (например, финансовых и криминальных) структур, взаимодействие социальных, религиозных, профессиональных и других общностей, включая объединения «по интересам». Будут ли подобные транснациональные контакты расшатывать или укреплять государст-венно-центричную систему? В краткосрочной и среднесрочной перспективе они будут ее только дополнять - опыт свидетельствует, что подобные контакты вполне успешно совместимы с внешнеполитической деятельностью любого, в том числе тоталитарного, государства.

5. Место России в мире будет определяться не высказываемыми намерениями придти к 2020 году (т. е., по-видимому, к посткризисному периоду существования мировой политической системы) в качестве одного из «полюсов многополярного мира». Оно не обусловлено стремлением обеспечить ее «вхождение в число пяти стран-лидеров по объему ВВП» или стать «одним из финансовых центров мира»9. Международно-политический статус России, в первую очередь, будет связан с итогами, достигнутыми в ходе преодоления кризиса. Достижение поставленных целей предполагает решение уже многие десятилетия стоящих перед нашей страной задач модернизации и технологического развития. К чему ведет неумение решить их, сочетающееся к тому же с амбициозными внешнеполитическими и военно-стратегическими проектами, видно на примере СССР. Складывающаяся в условиях кризиса социально-экономическая обстановка, уменьшение инвестиционных ресурсов, публично признанный политическим руководством РФ провал всех предпринятых до настоящего времени попыток перейти к инновационной модели развития и изменить преимущественно сырьевой характер экономики, не могут не повлиять на положение России в посткризисном мире. Роль и место

РФ в мировой политике и в этих условиях будет определяться не столько активностью и сетевым компонентом ее многоуровневой дипломатии, сколько характером участия в общепланетарных социально-экономических и политических процессах, наличием растущей «твердой» и «мягкой» силы. Учитывая это, было бы хорошо, если бы мы сумели, по крайней мере, сохранить «докризисный» статус.

Подводя итог попытке ответить на поставленный вопрос, скажу кратко: сегодня нет признаков кардинальных, глубоких, сущностных сдвигов в го-сударственно-центричной политической системе мира, которая, безусловно, переживает нынешний кризис, еще раз продемонстрировав свою устойчивость и громадный диапазон возможностей адаптации.

В.М. Кулагин*

Построение прогнозов относительно влияния кризиса на систему мировой политики чрезвычайно затруднено, поскольку нет более или менее широкого консенсуса относительно причин, его породивших. Пожалуй, за исключением понимания того, что почти безбрежная свобода содержания и движения финансовых потоков (развития инструмента «зараженных» деривативов и стадных бегств из того или иного региона или страны во времена реальных или мнимых кризисов) должна в большей степени регулироваться на национальных уровнях и с помощью усиленного МВФ. Некоторые намеки на последствия кризиса можно уловить из того, как ведут себя основные действующие лица, участвующие в его преодолении.

Если согласиться с тем, что основными политическими процессами, определявшими становление и развитие системы мировой политики после окончания холодной войны, были глобализация, демократизация, технологические прорывы, новые угрозы и реакции на них в сфере глобальной безопасности, а ее архитектурой - поиск новой модели глобальной управляемости, то их состояние в процессе развития кризиса и борьбы с ним могут служить некоторыми индикаторами изменений, которые могут иметь место.

Несмотря на многочисленные опасения или надежды на то, что кризис станет началом «деглобализации», этого пока не происходит. Случаи введения протекционистских мер ограничены. Ведущие мировые экономические игроки твердо остаются в рамках режима ВТО. Несмотря на драматический отток спекулятивного капитала с «развивающихся рынков», прямые иностранные инвестиции в транснациональном производстве в ос-

новном сохранились и ожидают подъема спроса. Цены на энергоносители снизились, но не до столь драматического уровня, как это было, скажем, в 1990-е годы. При всем разнообразии национальных среднесрочных стратегий выхода из кризиса (в США, ЕС, Китае и ряде других стран) наблюдается консенсус относительно необходимости коллективизма и недопустимости в целом решения национальных проблем за счет других игроков. Проявляется заинтересованность большинства национальных экономик в сохранении экономической глобализации, в первую очередь у развивающихся, которые с середины нулевых годов получали от нее большие выгоды, чем развитые экономики.Таким образом, можно предположить, что глобализация переживет нынешний кризис.

Несмотря на незначительный откат «третьей волны» демократизации в последние 3—4 года, в основном она удерживается на беспрецедентно высоком по историческим меркам «плато». «Левый поворот» коснулся лишь небольшой группы стран. Несмотря на рост протестного движения за экономические права в ряде либеральных демократий, они весьма далеки от того уровня, когда может возникнуть угроза существующей политической системе. В ряде полуавторитарных и авторитарных стран по аналогичным причинам возможно ужесточение политических режимов. Но ряд из них стремится смягчить социально-политическую ситуацию путем стимулирования внутреннего спроса и усиления социальной защищенности (например, введение пенсионной системы в Китае). В условиях нарастания общих экономических угроз и отрицательного предыдущего опыта либеральные демократии могут, по крайней мере, временно и частично отодвинуть задачи демократизации мира на второй план.

Из этого можно предположить, что и данный мегатренд в результате нынешнего кризиса не подвергнется качественным изменениям.

Есть много указаний на тот счет, что наметившиеся в последние десятилетия технологические прорывы в сфере информации, альтернативных источников энергии, нанотехнологий, генной инженерии получат дополнительный импульс в результате целенаправленной политики ряда государств по преодолению кризиса. До той поры, пока не начнется новый перелив высоких технологий из развитых стран в развивающиеся, разрыв между ними временно возрастет, что будет дополнительным побудительным мотивом для последних более активно участвовать в процессе глобализации.

В сфере глобальной безопасности могут продолжить возрастать традиционные угрозы меж-

государственного военно-политического соперничества в Индийском океане, в АТР, на постсоветском пространстве. Как представляется, задачи коллективного глобального преодоления экономического кризиса будут работать против этой тенденции. Но нельзя исключать, что руководители ряда государств, болезненнее других ощущающих кризис, могут сознательно пойти на обострение конфронтации с менее сильными странами для отвлечения внимания населения от внутренних проблем.

Но главными и долгосрочными останутся «новые» угрозы, в первую очередь проблемы ОМУ-тер-роризма и распространения ядерного оружия. Наиболее эффективным противоядием будет оставаться готовность США и ряда других государств реанимировать комплексный процесс контроля над вооружениями (возможно в рамках идеи продвижения к «ядерному нулю»).

Актуальность решения новых «гражданских» проблем глобальной безопасности (экологической, энергетической, продовольственной, безопасности человека и т. п.) будет зависеть от наличия ресурсов, готовности развивающихся стран и состояния пространства военно-политической безопасности.

В сфере глобальной управляемости могут продолжить работать разнонаправленные тенденции. С одной стороны, может продолжиться укрепление режимов самоуправляемости на «нижних» и «средних» этажах мирового взаимодействия (в сфере международного частного права, между неправительственными общественными организациями, в ВОЗ, ПРООН, в сфере миростроительства, борьбы с терроризмом в рамках самой ООН и т. п.). С другой стороны, нарастание межгосударственных противоречий может блокировать сотрудничество на самом «высоком» этаже ООН - в Совете Безопасности.

Наметившийся в последние годы отход Соединенных Штатов от пика односторонности и использования «жесткой силы» может обещать начало создания не многополюсного, а коллективного межгосударственного взаимодействия. В большой степени это будет зависеть от стремления ведущих держав не только равноправно участвовать в принятии ключевых глобальных решений, но и от их готовности материально поддерживать процесс реализации таких решений.

В заключение можно предположить, что кризис после некоторого периода неопределенности, в конечном счете, может стать катализатором развития мегатрендов и архитектуры, которые в основном наметились в промежуток после окончания холодной войны и его началом. Разумеется, с определенными, но не качественными поправками.

Т. В. Юрьева*

Что собой представляет современная политическая система мира, в которой действуют эти государства, и в которой случился этот кризис? По сути своей система остается Вестфальской, си-речь - государственно-центристской. Вместе с тем, в этой системе «правят бал» уже не только государства, но и множество разнородных негосударственных акторов. Еще до нынешнего финансово-экономического кризиса в ходе дискуссий о перспективах эволюции Вестфальской системы уже обсуждался вопрос о соотношении влияния государственных и негосударственных акторов на мировую политику10. Теперь, во время кризиса, этот вопрос обретает особую актуальность. Парадокс здесь заключается вот в чем. С одной стороны, на самом высоком уровне неоднократно звучали заявления о том, что закономерностей нынешнего кризиса не знает никто11. С другой стороны, для минимизации текущих проявлений кризиса - без четкого представления о его характере-уже с конца 2008 г. действует международный переговорный механизм, известный под названием «Группы двадцати». Механизм - межгосударственный, созданный для своего рода «скорой помощи» частному транснациональному бизнесу и миллиардам жителей планеты, которые от действий этого бизнеса уже пострадали. Казалось бы, государственно-центристский дух Вестфаля торжествует. Однако на самом деле речь идет о разработке новой модели взаимоотношений государственных и негосударственных акторов, государства и бизнеса. Кто из них становится ведущим, а кто - ведомым? Похоже, что нынешний кризис может породить какую-то другую парадигму взаимоотношений государства и бизнеса.

В данной связи напрашиваются поверхностные, на первый взгляд, аналогии с реакцией государств на экономические кризисыХХ века. Во времена Великой депрессии выходы из кризиса были найдены исключительно на уровне отдельных национальных государств, будь то Новый курс Ф. Д. Рузвельта вСШАили разные европейские модели решения проблемы. Экономический кризис 1974—1975 гг. породил неформальный межгосударственный переговорный механизм-«Группу семи», которая в 1990-х гг. была преобразована в «Группу восьми». Нынешний кризис породил уже «Группу двадцати». Разница - не только в количестве государств, участвующих в международных усилиях по преодолению кризиса, но и в их политической и экономической географии. «Группа семи» представляла только западные

индустриальные государства. В «Группу двадцати» вошли государства, представляющие разные внутриполитические уклады и разные экономики. Таков эффект экономической глобализации к исходу первого десятилетия XXI века: управление мировыми политическими процессами становится глобальным.

Отсюда следующий, более общий вопрос в связи с нынешним экономическим кризисом. Уже с 2008 г. стало особенно заметным сосуществование в международном политическом дискурсе таких словосочетаний как «кризис мировой финансовой архитектуры» и «кризис мировой архитектуры безопасности». Сосуществование -весьма симптоматичное, свидетельствующее о разных проявлениях одной общей проблемы современной мировой политики. По сути, в обоих случаях речь идет о кризисе управления современными мировыми процессами. Краткосрочный «однополярный мир» с доминированием США, установившийся было после окончания холодной войны, теперь уступает место иной - не однополярной12 - системе.

В этой новой нарождающейся системе центральным вопросом ее жизнеспособности становится формирование адекватной модели управления мировыми процессами. Глобализация в ее различных проявлениях в условиях не однополярного мира предполагает формирование коллективных начал в управлении, которые нередко именуют «эффективной многосторонностью». Нынешний финансово-экономический кризис является испытанием на эффективность первой попытки глобальной межгосударственной координации соответствующей политики. Отметим, что имплементация решений «Группы двадцати» предполагается не только на глобальном уровне, но и на национальном и/или региональных. Иными словами, фактически реагирование в данном случае напоминает принцип субсидиарности, апробированный в Европейском союзе.

Принцип субсидиарности в Европейском союзе применяется для разграничения властных уровней -локального, регионального, национального и наднационального13. При этом, как подчеркивают отечественные эксперты, «отсчет всегда идет снизу вверх - от низшей территориально-административной единицы к государству и от последнего к Сообществу. Тем самым создаются благоприятные условия для установления сбалансированных отношений между разными уровнями власти и управления»14. Применительно к проблематике глобального управления аналогия с этим принци-

пом заключается в идее многоуровневой системы принятия и имплементации решений. Иными словами, сам по себе феномен глобализации не исключает, а наоборот, предполагает диверсификацию уровней управления мировыми процессами.

В пользу такого допущения говорят не только предпринимаемые в настоящее время меры по выходу из финансово-экономического кризиса.

Другая сфера сочетания глобальных и региональных методов управления - конфликты. Еще в конце холодной войны были случаи, когда именно региональные усилия оказались востребованными для урегулирования конфликтов (в Индокитае и в Никарагуа). После окончания холодной войны вмешательство внерегиональных акторов в урегулирование конфликтов, например, на Балканах, не однажды приводило к эффекту «конфликта в квадрате», когда конфликт между миротворцами вносил дополнительную дестабилизацию в процесс управления собственно конфликтом. В данной связи обратим внимание на одно из положений новой Стратегии национальной безопасности России, утвержденной в мае 2009 г. «В результате укрепления новых центров экономического роста и политического влияния складывается качественно новая геополитическая ситуация. Формируется тенденция к поиску решения имеющихся проблем и урегулирования кризисных ситуаций на региональной основе безучастия нерегиональных сил»15.

И в заключение - к вопросу о судьбе государства в контексте нынешнего кризиса. Государство как становой хребет Вестфальской системы не исчезнет. Однако уже теперь ясно, что кризис ускорит дифференциацию государств как по уровню их жизнеспособности, так и по уровню их реального суверенитета. К политически несостояв-шимся государствам могут добавиться экономически несостоявшиеся, то есть те, кто не сможет справиться с проявлениями кризиса своими национальными средствами. Не факт, что в этих двух группах окажутся одни и те же государства. Таким образом, возрастет внутренняя неоднородность, равно как и многослойность политической системы мира.

М. В.Харкевич*

Причины мирового экономического кризиса можно разделить на две части: ошибки в функционировании мировой экономики и провал системы предупреждения накапливания таких ошибок.

Капитализм, как известно, склонен к цикличным кризисам, корректирующим накопленные в сис-

теме искажения. Состав накопленных искажений для каждого кризиса уникален. Совокупность причин настоящего кризиса также обладает своей спецификой. Но уникальным является и контекст этого кризиса. Имеется в виду мировая система контроля и предупреждения искажений в мировой экономической системе, которая была создана в Бреттон-Вудсе после Второй мировой войны как отложенная реакция на Великую депрессию. Эта система, во-первых, не справилась с контролирующими функциями, а, во-вторых, в самой ее архитектуре содержатся предпосылки для возникновения подобных кризисов и в будущем.

Основной политической причиной наблюдаемого экономического кризиса является, с нашей точки зрения, конфликт между все еще партикуляристской системой мировой политики и необходимостью универсального технократического регулирования мировой экономики. В противостоянии между политическими интересами отдельных стран и универсальными интересами сохранения стабильной мировой системы, в данном случае экономической, верх вновь одержали национальные интересы, что подорвало мировую экономическую систему и негативно отразилось на экономиках самих национальных государств. Существующая система мониторинга мировой экономики не смогла склонить чашу весов в этом противостоянии в пользу мировой экономической системы, т. е. выполнить свое функциональное предназначение.

С. Стрэндж на исходе азиатского экономического кризиса конца 1990-х годов написала интересную статью, в которой возложила ответственность за произошедший кризис на Вестфальскую модель мира16. На начальном этапе развития система национальных государств и рынок, по мнению С. Стрэндж, находились между собой в органичной связи. Государствам нужен был экономический рост и система кредитования, а производство и торговля нуждались в безопасности. Однако развитие экономической системы до глобальных масштабов создало, по крайней мере, три проблемы для системы государств, с которыми она не в состоянии справиться. Это управление мировой финансовой системой, защита окружающей среды и сохранение социальноэкономического баланса между богатыми и сильными, с одной стороны, и бедными и слабыми, с другой. Современный экономический кризис является очередным свидетельством несостоятельности Вестфальской модели мира.

Рассмотрим более детально, как Вестфальская система провалилась в очередной раз. Для

этого определим, в чем состояли искажения мировой экономической системы, которые привели к кризису, а затем рассмотрим провал деятельности МВФ как основного института, предназначенного для предупреждения подобных искажений на системном уровне.

По утверждению автора специального доклада центра исследований геоэкономики при Нью-Йоркском совете по международным отношениям, системной причиной настоящего кризиса является дисбаланс мировой экономической системы17. Китай, государства Восточной Азии и Ближнего Востока, государства еврозоны и Япония чрезмерно сберегали, в результате чего в их торговом балансе образовался значительный профицит (см. рис. 1, рис. 2). В частности, долю этого профицита государства использовали для формирования национальных инвестиционных фондов, которые значительно потеснили частные фонды на финансовом рынке (см. рис. 3). США, с другой стороны, чрезмерно тратили, генерируя таким образом внутренний и внешний долг, который финансировался сбережениями вышеуказанных государств (см. рис. 4, рис. 5, рис. 6).

Этот дисбаланс нарастал и удерживался более десяти лет без существенных кризисов. Сохранение данной ситуации в течение долгого времени было возможным, по утверждению автора упомянутого выше доклада, благодаря трем особенностям существующей финансовой системы мира. 1) Эмитент резервной мировой валюты может долгое время существовать с сильным дефицитом торгового баланса (США). 2) Государство способно долгое время жить с существенным профицитом торгового баланса благодаря искусственному сдерживанию ревальвации национальной валюты за счет ее активных продаж за рубежом, стерилизации валютных излишков на национальном рынке и фиксации обменного курса (Китай). 3) Структурные реформы можно откладывать за счет искус-

ственной девальвации национальной валюты (ЕС).

В результате указанного дисбаланса в мировой экономике произошло резкое удешевление кредита. Значительное предложение денежной массы, сгенерированное сбережениями в Китае, Японии, государствах ОПЭК и Южной Азии, привело к падению стоимости денег.

Перечисленные характеристики мировой финансовой системы были необходимыми, но не достаточными причинами для возникновения кризиса. Его непосредственной причиной была политика отдельных государств18. Начиная с 2000-х годов, политика Федерального резерва была направлена на стимулирование внутреннего потребления и увеличение внутреннего долга. Американцы стали выполнять функцию мировых потребителей товаров и услуг, а финансировалось это потребление за счет притока в США сбережений Китая, государств ОПЭК и т. д. Создавая возможность американцам потреблять в долг, Федеральный резерв снизил ставку рефинансирования до рекордно низких показателей с 2001 по 2005 год, а в реальном исчислении они достигли даже негативного уровня (см. рис. 7). Активное кредитование привело к номинальному подорожанию активов (недвижимости, акций, предметов искусства и т. д.).

Рост кредитования внутри США и инвестирование из-за океана провоцировали рынок на сложную финансовую инженерию для снижения рисков. Процветала секьюритизация долговых обязательств в виде многоуровневых деривативов. Особую роль в этом сыграло правительство США. Во-первых, оно проводило чрезвычайно либеральную налоговую политику в отношении инвестиционного капитала, основанного на долговых обязательствах. Во-вторых, государственные ипотечные агентства Fannie Мае (Федеральная национальная ипотечная ассоциация) и Freddie Мае (Федеральная корпорация жилищного ипотечного кредита) брали на себя риски увеличения част-

Рис. 1. Профицит торгового баланса государств еврозоны — и Японии, % от мирового ВВП

1997 1998 1999 2000 2001 2002 2003 2004 2005 2006 2007

----- Еврозона---------Япония

Источник: International Monetary Fund, 2008.

0,8%

2000 2001

2002

2003 2004

2005

2006 2007

---- Китай

----Развивающиеся восточноазиатские страны

----Ближневосточные страны

Источник: International Monetary Fund, 2008.

Рис. 2. Профицит торгового баланса Китая, развивающихся восточноазиатских и ближневосточных стран, % от мирового ВВП

Источник: Bremmer I., Bujadas J. State Capitalism Makes a Comeback // Harvard Business Review. February 2009. P. 33.

Abu Dhabi Investment Authority (ОАЭ) Government Pension Fund — Global (Норвегия) Saudi Arabian Monetary Authority (Саудовская Аравия) Government of Singapore Investment Corporation (Сингапур) Kuwait Investment Authority (Кувейт) China Investment Corporation (Китай) Hong Kong Exchange Fund (Гонконг) Temasek (Сингапур) Reserve and National Wealth funds (Россия) The Blackstone Group (США) The Carlyle Group (США) Bain Capital (США) Queensland Investment Corporation (Австралия) Kohlberg Kravis Roberts (США) TPG (США)

Рис. з. Инвестиционные фонды (по капитализации)

Государственные

или полугосударственные фонды

Частные фонды

Управляемые активы (по состоянию на июнь 2008 г.)

$800 млрд.

Рис. 4. Государственный долг США (в триллионах долларов США)

--------1------1-------1------1-------1------1-------1------1-------1------1-------1------1-------1------1-------1------1------г

1990 1992 1994 1996 1998 2000 2002 2004 2006

Источник: Council of Economic Advisers, Economic report of the president, 2008.

Рис. 5. Дефицит торгового баланса США, % от мирового ВВП

0,2%

----------1-----------1------------1---------1-------------1-----------1------------1-----------1-----------1------------1---------

1997 1998 1999 2000 2001 2002 2003 2004 2005 2006 2007

Источник: International Monetary Fund, 2008.

Рис. 6. Приток государственного и / \ частного капитала в США

-100

--------1-------1------1------1-------1------1------1-------1------1------1-------1------1-------1------1------1-------1------1------1

1990 1992 1994 1996 1998 2000 2002 2004 2006

Приток государственного капитала в США Приток чистого частного капитала в США

Источник: Bureau of Economic Analysis, 2008.

Рис. 7. Реальная процентная ставка (с учетом инфляции) и ставка рефинансирования в США

oc^oo^H^-<^H(Nc<")m4Ni-'si-*nm40'Oi>ooooooN СЛСЛОООООООО 0 0000000000

СЛСЛООООООООООООООООООО ’-H'-hCNCNCNCvICNCNCNCNCNCNICnICNCNCnIC'JCNCvICnICNI

-----Реальная процентная ставка (с учетом инфляции)

----- Ставка рефинансирования

Источник: Bloomberg and the Federal Reserve.

Круглый стол

■

ной кредитном массы на американском ипотечном рынке. Они скупали ипотечные долги у банков и перепродавали их в виде гарантированных ценных бумаг. Банкам было выгоднее продавать эти долги, чем держать у себя, т. к. они списывали их со своего баланса, и им не нужно было больше контролировать должников. Все это позволяло банкам раздавать все больше кредитов, в том числе и плохих. И, наконец, оценку рисков секьюритизированных долгов осуществляли частные рейтинговые агентства, финансирование которых идет за счет самих эмитентов ценных бумаг. Возникает очевидный конфликт интересов - рейтинговым агентствам невыгодно ставить низкую оценку надежности выпускаемым бумагам, т. к. зарплата служащих этих агентств тоже будет низкой (см. рис. 8). Ключевую роль на финансовом рынке рейтинговые агентства приобрели, начиная с 1970-х годов, когда правительство США стало учитывать их рейтинги в формировании государственной экономической политики.

Правительство Китая проводило политику, направленную на увеличение и сохранение своего торгового профицита. Его единственной заботой было сдерживание инфляции. США требовали от Пекина провести быструю ревальвацию юаня для снижения своего торгового дефицита. Однако власти КНР отказывались от такого шага, опасаясь замедления роста своей экономики и усиления социального недовольства. Заветным показателем политической стабильности КНР, по мнению многих экспертов, является ежегодный прирост экономики страны не менее, чем на 9 %. Государства еврозоны также долгое время искус-

ственно удерживали низкий обменный курс евро, что позволяло им откладывать необходимые структурные экономические реформы.

МВФ, начиная с 2001 года, пытался активно убедить США, Китай, страны еврозоны предпринять меры по снижению мирового экономического дисбаланса. В 2004 году специалисты фонда сформировали стратегию по преодолению этого дисбаланса, а в июне 2006 года директор-распорядитель МВФ инициировал серию многосторонних консультаций по данной проблеме с участием Китая, США, государств еврозоны, Японии и Саудовской Аравии19. Несмотря на то, что перечисленные государства активно участвовали в консультациях и приняли на себя обязательство постепенно реализовывать предложенные МВФ меры по устранению мирового экономического дисбаланса, избежать кризиса не удалось. Не вдаваясь в историческую оценку оптимальности предлагаемых МВФ мер по выходу из кризиса, в частности, для стран третьего мира (обычно они приводили к росту инфляции и снижению экономического роста), следует отметить, что предупреждения этой организации о губительных последствиях растущего дисбаланса в мировой экономике оказались справедливыми и своевременными.

По мнению С. Данэвея, бывшего заместителя директора департамента стран АТР Международного валютного фонда и старшего научного сотрудника центра по изучению геоэкономики при Совете по международным отношениям, причина провала деятельности МВФ заключается в том, что реализация выработанной фондом стратегии противоречила краткосрочным политическим интересам

сЗ 1,21

о и

В

ю

О

2002 2003 2004 2005 2006 2007 2008

-----Общий выпуск ценных бумаг, обеспеченных активами

----- Доход на каждого сотрудника

Рис. 8. Доход на каждого сотрудника рейтингового агентства Moody's против эмиссии ценных бумаг, обеспеченных активами (ABS)

Источник: Bloomberg.

заинтересованных государств20. С другой стороны, МВФ не прилагал достаточных усилий для выработки альтернативных, но политически более приемлемых вариантов достижения тех же результатов. Несмотря на то, что МВФ задумывался кактех-ническая международная организация, ее деятельность не смогла избежать политической ангажированности. Политические соображения проникают в МВФ через высший руководящий орган этой организации, Совет управляющих. С. Данэвей утверждает, что залогом эффективного функционирования фонда как технической организации, контролирующей сбалансированность мировой финансовой системы, является отстранение Совета управляющих от влияния на выработку технических стратегий преодоления возникающих в мировой экономике дисбалансов. Задача МВФ -выявить проблему на раннем этапе и предложить оптимальную экономическую стратегию по ее решению. Очевидно, что оптимальная экономическая стратегия не всегда будет политически приемлемой для определенных стран. Однако подобная стратегия должна быть сформулирована. Далее возникнет необходимость «продать» эту стратегию заинтересованным государствам. Именно здесь уместен политический торг. Он недопустим при формировании самой стратегии.

Тем не менее мировое сообщество пошло иным путем. В коммюнике апрельского саммита G20 указывается на необходимость повышения роли Совета управляющих в стратегическом регулировании деятельности МВФ21.

Таким образом, МВФ, действуя в контексте политического партикуляризма, оказался неспособным добиться устранения дисбаланса в мировой экономике, который в конечном итоге привел к глубокому экономическому кризису весь мир. Вестфальская система снова доказала свою несовместимость суниверсальными интересами системного регулирования. В противостоянии технической международной организации и национальных государств победа осталась за государствами.

М. М. Лебедева

Мне представляется, что современный кризис -прежде всего кризис политической организации мира, ее миросистемного регулирования. Отсюда и проблемы в его понимании: он не «выводится» из экономики, также как не «выводится» из истории. В истории можно найти отдельные аналогии с современным кризисом, но не более.

Хочу оттолкнуться от идей С. Стрэндж, приведенных в выступлении М. Харкевича22. Кризис кон-

ца 1990-х гг оказался своеобразной предтечей нынешнего. Уже тогда наметились противоречия между «миром экономики» с его транснациональным характером и «миром политики», четко разграниченным по национальным интересам. Соображения

С. Стрэндж о мирополитической природе кризиса, к сожалению, остались без должного внимания не только политиков, но и исследователей. Отсюда, возможно, и современные проблемы.

За прошедшие десять лет противоречия, о которых писала С. Стрэндж, усилились. Произошло это, в частности, за счет того, что система национальных государств стала все больше расслаивается: в единой глобальной системе появились несостоявшиеся государства, государства явно противопоставляющие себя другим (например, Северная Корея), непризнанные государства. В результате бизнес нередко оказывается в противоречивой ситуации. Например, компания «Benetton», выпускающая одежду и аксессуары, решила развивать поставки своихтоваров в Абхазию. На это резко отреагировала Грузия, заявив, что Абхазия часть ее территории, поэтому все вопросы должны быть согласованы с грузинской стороной23. Таких примеров множество.

Кроме того, проявились тенденции, которые десять лет назад не были очевидны. Это тенденции, во-первых, связанные с дальнейшей транснационализацией отношений, их переходом на массовый уровень, во-вторых, - с переплетением ролей различных акторов. Обе тенденции ведут к дальнейшей хаотизации мира, его плохой предсказуемости, а как следствие, и управляемости.

Массовый характер выхода за пределы национальных государств все большего числа акторов хорошо иллюстрируется тем фактом, что не только крупные транснациональные корпорации работают вне пределов национальных границ, но также средний и малый бизнес. В настоящее время примерно каждое третье предприятие среднего и малого бизнеса в США и каждое седьмое в Японии работает на транснациональном уровне24. Они имеют достаточно гибкие, в значительной степени сетевые структуры, которые хорошо приспосабливаются к местным условиям.

Масштабы транснационализации отношений огромны. В эти процессы вовлечены массы людей. Хотя, следует иметь в виду, что многое зависит от региона. В целом ряде африканских стран, где ВНП на душу населения составлял менее 100 долларов, выходить не только за рамки национальных границ, но и за пределы отдельных населенных пунктов, просто не с чем.

* Лебедева М. М. - доктор политических наук, профессор, заведующий Кафедрой Мировых политических процессов МГИМО (У) МИД России.

Переплетение и размывание ролей или функций акторов, в принципе, также существовало ранее. Однако, как и в случае с транснационализацией, сегодня это происходит в принципиально иных масштабах и охватывает новые сферы и новых участников. Так, Исландия в докризисный период вела себя активно на европейских рынках, скупая бизнес и делая долги. В результате, когда разразился кризис, она оказалась на грани дефолта. В подобных ситуациях в отношении бизнес-структур предусмотрены соответствующие механизмы, которые не позволяют им вести себя на мировой арене слишком рискованно, чего не существует для национальных государств.

При этом государство начинает передавать свои функции другим акторам, в том числе и в наиболее чувствительной для себя области - безопасности. На мировой арене все активнее действуют частные военные компании. Получившие распространение в 1990-х гг., когда потребовалось сопровождение гуманитарных грузов в конфликтные регионы, частные военные компании постепенно расширили свои функции и начали обучать военному делу, вести мониторинг в зонах конфликта, выполнять охранные функции и даже участвовать в военных операциях25, т. е. фактически стали обладать правом на насилие, что в ряде случаев привело к серии скандалов, например, с компанией «Blackwater»26, которая начала выходить за пределы своих полномочий.

В итоге «границы ответственности» акторов становятся все менее четкими, а поведение - более рискованным, что ведет к плохой предсказуемости и кризисам.

Сегодня поиск выхода из кризиса стал задачей номер один. Однако, как правило, решения пытаются найти по принципу «симптоматического лечения», т. е. изменения отдельных правил поведения (например, предусмотреть механизмы,не позволяющие государству действовать на мировой арене подобно экономическому игроку). В определенной степени, конечно, это позволит снизить кризисную напряженность, но не приведет к решению проблемы, поскольку не затрагивает ее сущностных характеристик.

В качестве стратегии выхода из кризиса предпринимаются попытки усиления роли государства с тем, чтобы упорядочить поведение на мировой арене. Кстати, усиление государства произошло после кризиса 1990-х (хотя, скорее, под воздействием других факторов), что выразилось, в частности, в принятии США закона «USA Act Patriot» и целом ряде других мер в различных странах мира. Современный кризис также породил стремления к протекционизму (заявление Н. Саркози о

необходимости возвращения французских автомобильных концернов изЧехии во Францию, изменение налогообложение экспорта КНР для защиты своих производителей и т. п.). Однако, в целом, вряд ли протекционизм будет магистральным средством выхода из кризиса, по крайней мере, по той причине, что вернуть бизнес в рамки национальных границ сегодня уже невозможно. Это хорошо понимают и государства, которые на различных саммитах принимают решения против протекционизма - на встрече лидеров ЕС в марте 2009 г.; на саммите АСЕАН в марте 2009 г.; на саммите «двадцатки» в Лондоне в апреле 2009 г.

Другая стратегия, в отличие от предыдущей, предполагающей восстановление и консервацию Вестфальской системы мира, заключается в выстраивании новой политической системы мира. Очевидно, что этот путь не предполагает быстрых решений. Более того, сегодня он кажется довольно идеалистичным, хотя, например, после окончания Второй мировой войны также невозможно было представить развитие Европейского союза.

Выстраивание новой архитектуры мира должно учитывать тенденции мирового развития: принцип многосторонности, который предполагает участие многих государств в решении проблем и принцип многоуровневости, что означает взаимодействие государственных и негосударственных акторов. Именно многоуровневая дипломатия выходит за рамки существующей Вестфальской политической системы.

В то же время многоуровневая дипломатия, требующая большого числа согласований, замедляет процесс принятия решения и тем самым снижает их эффективность. Отчасти решить эту проблему может принцип сетевой дипломатии. Сетевой характер взаимодействия предполагает, во-первых, вовлеченность в решение проблем заинтересованных сторон, во-вторых, - гибкое сочетание двухсторонних и многосторонних контактов. Говоря о сетевой дипломатии, С. В. Лавров отметил, что в ее рамках «всегда найдется место для любой дипломатической комбинации, основанной на позитивных совпадающих интересах сторон»27. Данный принцип нашел отражение в Концепции внешней политики Российской Федерации 2008 г, в которой отмечается, что «на смену блоковым подходам к решению международных проблем приходит сетевая дипломатия, опирающаяся на гибкие формы участия в многосторонних структурах в целях коллективного поиска решений общих задач»28.

Таким образом, подводя итоги, хочу подчеркнуть, что после кризиса тенденции мирополити-ческого развития, связанные с глобализацией (транснационализацией) и демократизацией, сох-

ранятся. Здесь я солидарна сточкой зрения, высказанной В. М. Кулагиным29. Более того, эти тенденции, по всей видимости, усилятся. Однако задача состоит в том, чтобы формирование новой архитектуры мира произошло эволюционным путем без новых кризисов и шоковых вариантов мирового развития.

К. П. Боришполец*

Современное состояние неопределенности, уровень которой не снижается, обращает мысли к библейской истории о семи тучных и семи тощих коровах. Другими словами, нынешняя ситуация не является для человечества абсолютно уникальной и, скорее всего, ее разрешение тоже в целом будет чем-то похоже на модели прошлого. Государство как гарант социального бытия и его стержень приобретет больше влияния на общественное развитие в посткризисные годы, чем на предшествующих развитию кризиса этапах. Но, во-первых, это влияние будет, скорее всего, сопровождаться самым существенным усилением транснационального компонента, поддержаного кредитами и другими видами «вливаний» международных финансовых институтов, а, во-вторых, далеко не все государства справятся с функциями регулирования кризиса на национальном уровне или даже с ролью «субподрядчиков» при распределении внешних ресурсов для выживания. Тем самым, расширится число «стран-иждивенцев» мирового сообщества, или точнее, его наиболее дееспособной с экономической точки зрения части. Реальный сектор экономики индустриально развитых государств получит дополнительную нагрузку. На уровне мирополитических процессов это означает усиление противоречий относительно перераспределения ответственности акторов за достижение целей устойчивого развития и очередной виток апелляции к социальной ответственности крупного бизнеса. Но все же государство как основной игрок на внутриполитическом и международном поле сохранится.

Укрепление общественной роли и национальных структур значительного числа посткризисных государств не снимает автоматически с повестки дня противоречия, которыми была отмечена ихдея-тельность в докризисных период, и не устраняет вызовы, связанные с перспективами дополнительной экономической нагрузки по линии поддержания устойчивого развития «виртуальных иждивенцев», а сценарий превращения собственных стран в «иждивенцев» не пугает многие национальные элиты. Глобализация, интеграция, массирован-

ные кампании за установление «хорошего правления» на периферии мирового пространства в их актуальных форматах заметно отстают от выполнения целей преодоления консервативной инерции и достаточно часто про-игрывают альтернативным социальным проектам. Более того, ряд локальных звеньев постбиполярной международной системы (национальных государств) демонстрирует устойчивую тенденцию «хождения по кругу», выдвижения формальных лозунгов развития на фоне нежелания местных элит последовательно добиваться их осуществления. Тем самым государство со всеми его атрибутами превращается в формальную институциональную оболочку, «фактор прикрытия» для продвижения, развития, консолидации фракционных (клановых) интересов, с которыми международное сообщество будет скорее предпочитать мириться, чем активно бороться. Поэтому мы вновь возвращаемся к феномену «Пост-Вестфаля», когда в единой системе объединены разноплановые акторы, причем не только за счет «вхождения» в Вестфальскую систему развивающихся стран, но и за счет как бы «реверсного движения» традиционныхучастников этой системы, претендующих на универсальную модельную ценность своих политических систем30. В контексте современного обсуждения к прошлым тезисам следует добавить вывод о том, что после кризиса государства «будет больше», но в значительном числе случаев оно будет отходить от задач гаранта интересов всего общества и склоняться к реализации более узких групповых интересов (корпоративных, клановых, персональных). Означает ли это, что посткризисные государства в обозримой перспективе будут активно подстраиваться под правила политической игры «нового средневековья»?Скорее нет, чем да. Во всяком случае, двадцать—тридцать лет официальных подтверждений демократических ценностей мирового развития человечество перед собой имеет.

Концептуальные гипотезы хотелось бы проиллюстрировать конкретным материалом, а именно оценкой развития ситуации на Украине, которая внушает серьезную озабоченность и национальным политикам этой соседней с Россией страны, и их зарубежным партнерам.

Констатация острого кризиса, развивающегося сегодня на Украине, стала общим местом всех профильных публикаций по украинской тематике. Но представления о реальных возможностях украинского руководства и тех ограничениях, которые накладывает на него во многом стихийная конкурентная борьба в среде этнополитичес-

* Боришполец К. П. - кандидат политических наук, ведущий научный сотрудник центра постсоветских исследований МГИМО (У) МИД России.

кой элиты, обычно микшируются стереотипами. Как представляется, украинский сценарий является тревожным симптомом эрозии социальных основ государственности как современного феномена, становится примером рисков, с которыми будут сталкиваться многие участники международной системы.

Противоречия текущего момента на Украине носят разноплановый характер, но их общим знаменателем выступает регионализм. В условиях нарастающей в течение последних двадцати лет демографической нагрузки на производственные структуры социальная база украинской государственности остается предельно неустойчивой. Сохраняется разобщенность между западным и восточным центрами национальной консолидации украинского населения. При этом особенно напряженной является ситуация в трех юго-восточ-ных-Донецкой, Днепропетровской, Запорожской и двух западных областях-Закарпатской и Тернопольской, где трудоизбыточность еще до наступления нынешнего кризиса была чрезвычайно высока. В данной связи украинская государственность нуждается в оперативном создании системы управления, упреждающей нарастание нестабильности. Попытка президента В. Ющенко добиться таких изменений на основе разработки антикризисных программ группой лично лояльных ему экспертов, резко усилила раскол украинской элиты и не привела к принятию мер по адаптации к современным экономическим условиям. Производство в большинстве отраслей продолжает сокращаться, а деловая активность, как и в середине девяностых годов, перемещается в теневую сферу.

Жизненно необходимая для Украины реорганизация системы политического и экономического управления осложняется традиционной разобщенностью элиты. Подавляющее большинство украинских бизнесменов, как и действующие в стране политические партии, испытывают на себе влияние «регионального синдрома», который постоянно воспроизводит корпоративные интересы правящих кругов различных украинских областей. Эти интересы отмечены не только высокой затратной ориентацией антикризисных предложений, но и крайним консерватизмом, поскольку как на западе, так и на востоке страны в среде региональных элит важную роль играет управленческий аппарат небольших городских центров и сельских поселений.

Современный виток напряженности раскручивается в условиях сужения региональной базы украинского режима. В последние несколько лет политические объединения, представлявшие интересы правящих кругов западных и восточных ре-

гионов, раскололись на более мелкие фрагменты, что усилило мозаичность всей украинской элиты. Поэтому предотвращение нестабильности на Украине зависит от взаимодействия центральных властей с широким спектром региональных сил. Хотя ведущие позиции среди них по-прежнему занимают днепропетровская, киевская и львовская группировки этнополитической элиты, их положение существенно изменилось по сравнению с началом нынешнего десятилетия.

Например, в западной части Украины лидирующие позиции львовской группировки подвергаются все большей эрозии. С одной стороны, идет процесс обособления региональных элит трех исторических областей Западной Украины (Галиции, Волыни и Подолии), а с другой - усиливаются центробежные тенденции внутри самого «галицийского ядра», подрывающие влияние львовской региональной элиты. Поэтому деятельность связанных с ней политических организаций, с одной стороны, постепенно теряет четкую региональную привязку, а с другой, не в состоянии добиться широкого распространения на области Центральной и Южной Украины.

Вместе с тем, состояние региональных элит периферии предполагает, что перспективы украинской государственности в обозримом будущем связаны не с балансом интересов восточных и западных регионов. Мощные региональные коалиции как фактор поддержания внутриполитической стабильности и управления страной теряют сегодня свое значение. Украинский регионализм выступает в новом измерении, которое определяют все более самостоятельные в своем политическом поведении элиты, как областных центров, так и менее крупных городов.

Фрагментарность украинской элиты опосредуется формальными и неформальными моментами. Состав политических группировок, существующих в ее среде, определяется не только региональными связями, но и персональной лояльностью деятелям, имеющим поддержку со стороны крупного украинского бизнеса и иностранных партнеров.

Среди основных группировокукраинской элиты наибольшим потенциалом обладают «Партия Регионов», Блок ЮлииТимошенко и самая слабая сточки зрения массовой поддержки партия «Наша Украина». Другие политические структуры могут выступать только в качестве конъюнктурного дополнения различных коалиций. Однако создание даже конъюнктурных объединений с ихучас-тием неизменно осложняется амбициями лидеров мелких партий и неприязнью к ним со стороны второго эшелона в руководстве основных партийных

группировок. В данной связи последствия раскола украинских властей, персонифицированные конфликтом между президентом В. Ющенко и премьер-министром Ю. Тимошенко, не могут быть преодолены без участия оппозиционной «Партии Регионов», опирающейся главным образом на жителей восточных и юго-восточных областей Украины. Но в целом, несмотря на остроту конкуренции, соотношение политических сил в среде украинской элиты инертно.

Положение украинского общества является сложным в краткосрочной и крайне неустойчивым в среднесрочной перспективе. Особенности раскола правящих кругов страны и изменения в социальном составе населения указывают, что возможности сдерживания нестабильности на основе принятия общегосударственной стратегии пока заблокированы.

Нарастание нестабильности происходит по-разному на западе, востоке и юге страны. Так, на востоке нестабильность связана, прежде всего, с ростом давления нижних слоев местной элиты. Для западных регионов Украины характерным является усиление давления не только низшего, но и среднего звена местной элиты на ее верхний эшелон, что сдерживает прагматическую ревизию характерных для «западников» националистических установок. Поэтому радикальный национализм не будет в обозримом будущем вытеснен из украинской политики. Одновременно, апеллирующие к нему деятели вынуждены демонстрировать приверженность националистическим лозунгам с тем, чтобы смягчить местную социальную реакцию на кризис в сельских районах западных областей. Вместе с тем, состояние региональных элит западной части Украины характеризуется пока лишь первыми признаками ослабления единства высшего эшелона правящих кругов областного уровня. Еще одной отличительной чертой эволюции западных региональных элит является разбухание криминальных структур, прежде всего в Закарпатье.

Что касается перспектив укрепления централизованного государственного управления, то киевская группировка, хотя и является единственным сегментом украинской этнополитиче-ской элиты, способной стать ее ядром, пока не достигла необходимого уровня внутренней консолидации. В процессе персональных политических рокировок киевская номенклатура выполняет роль не столько лидера, сколько неформального закулисного игрока и в настоящее время не может решающим образом влиять на курс страны. Таким

образом, форматы взаимодействия в среде правящих украинских кругов не способствуют развитию центростремительных тенденций и фактически ведут к дальнейшему обособлению локальных властей областного уровня.

Стартовый в рамках обсуждения вопрос «Что будет с государством после окончания экономического кризиса?» предполагает целесообразность как общего концептуального ответа, так и более четкого экспертного заключения. В данной связи представляется, что по прошествии трехпяти лет государство как социальный феномен будет сильнее и его будет «больше», чем в докризисный период. Но это государство, скорее всего, будет «приватизировано», его действия будут более жестко определяться консолидированными групповыми интересами, в формировании которых фактор демократического участия массовых слоев населения будет снижаться.

И. С. Крылов*

В рамках дискуссии о влиянии нынешних кри-зисныхявлений на дальнейшее развитие политической системы мира хотелось бы подробно остановиться на проблеме управляемости глобальных (транснациональных) экономических процессов, к которой кризис привлек особое внимание. Следует отметить, что вопрос о регулировании глобальной экономики стоит на повестке дня мирового сообщества как минимум с момента завершения предыдущего азиатского кризиса 1997—1998 гг, который, хоть и был менее масштабным по последствиям и числу затронутых стран и регионов, окончательно убедил основных акторов мировой политики (как государства, так и негосударственных) в необходимости отказа от либеральной, саморегули-руемой (а на практике оказалось, что и бесконтрольной) модели экономической глобализации, не способной обеспечить поступательное, устойчивое развитие мировой экономической системы. В этом смысле нынешний кризис просто еще раз доказывает тезис о важности наличия определенных механизмов регулирования мировой экономики, которые бы позволили, с одной стороны, максимизировать эффект от положительных аспектов экономической глобализации, связанных с созданием благоприятных условий для роста и развития за счет большей интеграции экономик, снятия барьеров на пути товаров и услуг, мобильности капитала и рабочей силы, а с другой стороны, минимизировать ее отрицательные черты, проявляющиеся в возможности быстрого распространения кризисных явлений, а также неравномерности распределения ре-

зультатов от вовлечения в глобальные процессы (все большая дифференциация стран и регионов по уровню экономического и социального развития, качеству жизни, получившая название проблемы Север-Юг). Как представляется, кризис будет способствовать более глубокому осмыслению проблем создания и поддержания эффективности подобных механизмов как в плане научных исследований, так и на уровне практической политики, а также, возможно, послужит катализатором процессов, протекающих на протяжении последних полутора— двух десятилетий, по формированию трех основных моделей (типов) механизмов регулирования глобальных экономических отношений. К ним относятся государственная, смешанная и частная, различающиеся, прежде всего, по составу акторов, принимающих участие в работе данных механизмов.

Традиционно к государственной модели можно было бы отнести все международные и региональные организации, поскольку они образованы на основе межгосударственных договоров. Однако некоторые из них, в том числе такие известные как ООН, Всемирный банк, МВФ и ВТО, со временем начали прибегать к практике сотрудничества с негосударственными акторами, что позволяет говорить о наличии тенденции их постепенной эволюции в сторону смешанных механизмов. Поэтому к чисто государственной модели относятся различные межгосударственные группировки, деятельность которых служит своего рода дополнением к усилиям международных организаций, занимающиеся в основном формированием повестки дня и координацией политики по решению наиболее острых вопросов в тех случаях, когда традиционные многосторонние механизмы регулирования не демонстрируют высокую эффективность. Данные группировки можно разделить на два типа: межгосударственные механизмы широкого профиля, деятельность которых охватывает достаточно широкий круг проблем, и узкоспециализированные механизмы.

Первые межгосударственные механизмы широкого профиля стали формироваться под влиянием развитых государств, которые в 1976 г. инициировали создание «Группы семи» ^7) (с 1998 г. «Группа восьми» -G8) для координации общеэкономической политики. Первоначально возникнув в качестве механизма неформальных встреч на высшем уровне для обсуждения экономических вопросов, G7/G8 с течением времени эволюционировала в механизм сотрудничества по решению глобальных экономических, финансовых, социальных проблем, по координации усилий в сфере безопасности и внешней политики.

Развивающиеся страны также активно прибегают к практике создания механизмов межгосударственного сотрудничества, похожих на G8. При этом они преследуют цель, во-первых, обратить внимание международных организаций на интересующие их вопросы, а во-вторых, ослабить, как они полагают, монополию развитых стран в процессах формирования повестки дня и принятия решений, касающихся ключевых проблем мировой экономики. Наиболее яркими примерами коалиций развивающихся государств являются «Группа 77» ^77), «Группа 21» ^21) и «Большая Тройка» ^3 - Бразилия, Индия и ЮАР), запомнившиеся своей очень жесткой критикой позиции развитых государств (в основном США и ЕС) входе Дохийского раунда переговоров ВТО31.

Одновременно существуют и межгосударственные механизмы сотрудничества ведущих развитых и развивающихся стран. К ним, в частности, относится и «Группа двадцати» ^20), к деятельности которой в последнее время приковано особое внимание, поскольку она стала ареной для обсуждения и разработки стратегий и планов по преодолению негативных последствий нынешнего глобального экономического и финансового кризиса.

Что касается межгосударственных механизмов, имеющихузкую специализацию, то они в основном занимаются проблемами обеспечения стабильности международной финансовой системы, а также регулирования транснациональной банковской деятельности. К наиболее влиятельным из них следует отнести Форум/Совет по финансовой стабильности (ФФС/СФС), Банк международных расчетов, Базельский комитет по банковскому надзору (БКБН), Совет по международным стандартам финансовой отчетности, Международную ассоциацию органов страхового надзора, Международную организацию по регулированию рынка ценных бумаг.

Смешанная модель механизмов регулирования глобальных экономических процессов подразумевает сотрудничество между государствами и негосударственными акторами, выступающими в качестве партнеров, реализующих свои интересы. В настоящий момент можно говорить о существовании двух основных типов смешанных механизмов. К первому относятся механизмы, первоначально создававшиеся в форме международных организаций, однако со временем начавших активно сотрудничать с негосударственными акторами и, таким образом, эволюционировавших из межгосударственных в смешанные, а именно:

1. ООН, развивающая различные формы и каналы сотрудничества как сТНК (инициатива «Глобального договора», привлечение компаний к

реализации проектов и программ в рамках специализированных структур системы ООН -ФАО, ВОЗ, ЮНКТАД, ЮНЕП, Международный союз электросвязи и др.), так и НПО (через ЭКОСОС, Департамент общественной информации, посредством предоставления консультативного статуса при отраслевых организациях)32;

2. ВТО, предоставляющая возможность ТНК и НПО принимать активное участие в процессах обсуждения основных режимных правил регулирования глобальной системы торговли товарами и услугами33;

3. Всемирный банк, который одним из первых выдвинул инициативу проведения консультаций с представителями организаций гражданского общества, создал Комитет НПО - Всемирный банк (NGO-World Bank Committee), в рамках которого на регулярной основе проводятся встречи, посвященные обсуждению основных проектов и программ банка, а также начал активно привлекать представителей НПО к мониторингу за реализацией своих проектов в странах, получивших кредиты.

Ко второму типу смешанных механизмов относятся организации, с самого начала создававшиеся в качестве площадки для взаимодействия государств и негосударственных акторов. Примерами являются, во-первых, Международная торговая палата (МТП), объединяющая более 7 000 предприятий и компаний (как ТНК, так и представителей среднего и малого бизнеса) из 140 стран, поддерживающая тесные контакты с государствами через сеть своих национальных представительств в 84 странах, а также активно сотрудничающая с системой ООН, ВТО, Всемирным банком, ОЭСР и «Группой восьми». Во-вторых, Всемирный экономический форум в Давосе, который, несмотря на то, что первоначально создавался по инициативе бизнеса, достаточно быстро стал площадкой для широкого, полноценного сотрудничества между государствами, бизнес сообществом, международными или региональными организациями и представителями гражданского общества по обсуждению современных глобальных и региональных экономических, политических, социальных, гуманитарных и экологических проблем. В-третьих, Бильдерберг-ский клуб и Трехсторонняя комиссия, объединяющие представителей государств, бизнеса, НПО, профсоюзные организации, СМИ, академические и научные круги для обсуждения вопросов глобального управления и обеспечения более тесного сотрудничества между регионами Северной Америки, Европы и Азии.

Наконец, необходимо сказать о частных механизмах регулирования экономических процес-

сов, в деятельности которых принимают участие исключительно негосударственные акторы. В большей степени формирование подобных механизмов присуще ТНК, которые таким образом разрабатывают определенные стандарты публичной отчетности о своей деятельности, универсальные принципы социальной ответственности бизнеса, а также обсуждают проблемы обеспечения устойчивого развития и вклада бизнеса в реализацию проектов в этой области. При этом частные механизмы могут объединять как компании, работающие в одной отрасли, (Всемирная ассоциация операторов ядерных объектов-WANO, Всемирный совет производителей ал-мазов-WDC, Всемирная федерация производителей спортивных товаров - WFSGI, Responsible Care - инициатива производителей химической продукции), так и компании из разных отраслей (Всемирный совет деловых кругов по вопросам устойчивого развития-WBCSD, Международный форум ведущих предпринимателей под эгидой принца Уэльского - IBLF).

НПО также иногда прибегают к практике формирования частных механизмов, в основном объединяясь в группы единомышленников либо для проведения лоббистских кампаний, либо для разработки альтернативныхдокументов, в которых они останавливаются на основных проблемах развития мировой экономики, не получивших, по их мнению, должного внимания со стороны государств и международных организаций. Примерами подобной координации усилий НПО могут служить активная позиция экологических и гуманитарных движений, которая привела к срыву подписания Многостороннего соглашения по инвестициям в 1998 г., а также формирование группы из приблизительно 1500 НПО, подписавшей во время очередного раунда переговоров ВТО в 1999 г. документ, в котором излагались альтернативные взгляды на проблемы регулирования мировой торговли.

В целом, как представляется, нынешний экономический кризис вряд ли остановит или даже серьезно изменит тенденции дальнейшего развития каждой из вышеперечисленных моделей регулирования, а, скорее всего, только обострит конкуренцию между ними, в основном, между государственными и смешанными механизмами. Безусловно, на данный момент основные, известные широкой общественности решения, касающиеся разработки стратегии выхода из кризиса, принимались на уровне государств, например, на встречах G20 в ноябре 2008 г. и апреле 2009 г. Одновременно, в самих документах, подписанных по ито-

гам последних двух саммитовG20, подчеркивается необходимость интенсификации деятельности МВФ и Всемирного банка по разработке программ и проектов реформ международной финансовой системы, отмечается важность отказа от протекционизма и сохранения ВТО в качестве ключевого механизма регулирования мировой торговли34. Это дает основание полагать, что упомянутые и другие смешанные механизмы будут также активно задействованы в разработке стратегий по преодолению кризисных явлений. В данной связи хотелось бы отметить, что они, возможно, будут даже обладать определенным преимуществом перед чисто государственными, поскольку, несмотря на сложность согласования разрозненных интересов государств, ТНК и НПО и достижения компромисса, позволяют представить более широкую картину того, что сегодня происходит в мировой экономике и в каком направлении необходимо двигаться дальше. Поэтому, как представляется, государства будут интенсифицировать диалог с негосударственными акторами, стремиться привлечь их к разработке программ по выходу из кризиса, а также к последующему наблюдению за исполнением принимаемых решений и их эффективностью.

Наконец, свое дальнейшее развитие получат и частные механизмы, в рамках которыхТНК будут обсуждать проблемы влияния кризиса на их деятельность, а также находить общие рецепты для повышения конкурентоспособности в условиях сложившейся нестабильности (по крайней мере, на уровне отдельных отраслей). Одновременно, скорее всего, в рамках частных механизмов транснациональный бизнес будет стремиться разработать стратегию своего участия в принятии политических решений, касающихся регулирования мировых экономических процессов в посткризисный период. Кроме того, возможно получит свое продолжение

практика последних полутора десятилетий по объединению НПО в группы единомышленников для отстаивания собственного видения проблем развития современной мировой экономики, а также путей реформирования международной финансовой и торговой системы. Можно предположить, что представители некоторых из этих НПО (прежде всего, занимающие умеренную позицию) будут приглашены в качестве консультантов и экспертов для разработки стратегий по выходу из кризиса в рамках смешанных механизмов.

В заключение хотелось бы еще раз отметить, что нынешний кризис высветил и сделал еще более актуальной уже и так достаточно давно обсуждаемую проблему управляемости глобальных экономических процессов, решение которой могут обеспечить эффективно функционирующие механизмы регулирования. При этом, как представляется, все акторы мировой политики заинтересованы в улучшении работы уже существующих механизмов, а также в создании принципиально новых площадок для сотрудничества. Государства, как развитые, так и развивающиеся, смогли бы таким образом обеспечить устойчивое экономическое развитие, ТНК-оптимизировать свою деятельность на глобальных рынках, НПО-формировать общественное мнение в пользу защиты интересов, лежащих вне экономической сферы, но тесно с ней связанных. Одновременно, следует сказать, что эффективность и результативность программ и стратегий по выходу из кризиса, преодолению его последствий, разрабатываемых сейчас в рамках различных механизмов (государственных, смешанных, частных), будут во многом определять степень влияния этих механизмов (а следовательно, и акторов, принимающих непосредственное участие в их работе) на дальнейшее, посткризисное развитие мировой экономики.

1. Дж. Розенау. «...Квантификация подразумевает прежде всего поиск закономерностей...» // Международные процессы. 2008. Т. 6. № 3(18). С. 70.

2. Там же.

3. Там же, с. 71.

4. Подробнее об этом см., например, С. А. Кравченко. Нелинейная динамика: парадоксальные разрывы и синтезы социума // Вестник МГИМО-Университета. 2008. № 2.

5. В целях экономии места, времени и внимания обозначим их как «-изм» (либерализм, марксизм, политический реализм, любой «нео-изм» и мн. др.).

6. Развитие, взаимовлияние старых и появление новых «-измов» на результаты изучения происходящего не повлияли, тем более что для многих из них характерно признание недостаточности рационального подхода к изучаемым явлениям.

7. Подробнее см.: А. Ю. Мельвиль, И. Т. Тимофеев. Россия 2020: альтернативные сценарии и общественные предпочтения // Полис. 2008. №4.

8. Прежде всего, конечно, в транснациональном перераспределении ресурсов, предпринимаемом по решению международных институтов или организаций.

9. Об уровне, достигнутом нашей страной в канун кризиса, свидетельствует то, что в 2008 г. ВВП России занимал седьмое место

(2,225 трлн долларов по паритету покупательной способности), а подушевому распределению объема ВВП-74-ое место в мире. Даже на пике бума, летом прошлого года, объем сделок с участием российского рубля был в 24 раза меньше, чем объем сделок с новозеландским долларом, и в 31 раз меньше, чем с норвежской кроной. Еще до кризиса, в январе 2008 года, суммарные активы всех российских банков (20,2 трлн руб., или 775 млрд долл. по тогдашнему курсу) не достигали активов 30-го (!) банка мира, испанского Banco Bilbao Vizcaya Argentaria SA. См.: Независимая газета. 2009.02.02.

10. См., например, материалы одной из таких дискуссий в следующей публикации: Вестфальский мир: межкафедральный «круглый стол» в МГИМО (У) МИД России 27 февраля 2008 года // Вестник МГИМО - Университета. № 1/2008.

11. См., например, пресс-конференцию Президента России Д. А. Медведева по итогам заседания «Группы двадцати» вЛондоне в апреле 2009 г. // Д. А. Медведев. Пресс-конференция по итогам заседания глав государств и правительств «Группы двадцати». 2 апреля 2009 года,Лондон// http://www.kremlin.ru/text/appears/2009/04/214669.shtml (дата посещения сайта 24.04.2009).

12. Заметим, что дискуссии о терминах для определения современного мира - «многополярный», «полицентричный», «бесполяр-ный» - в настоящее время вновь, после перерыва второй половины 1990-х гг., оживились и представляют собой отдельный самостоятельный сюжет. См. подробнее о современном состоянии этих дискуссий в следующих публикациях: Коновалов А. Мир не должен быть однополярным // «Независимая газета». 16 сентября 2008; Лавров С. В. Россия и мир вХХ1 веке //Журнал «Россия в глобальной политике». 2008. № 4. Июль—Август // http://www.globalaffairs.ru/printver/9970.html (дата посещения сайта -08.09.2008); Хаас. Р. Эпоха бесполярного мира //Там же.

13. См.: Европейский союз. Справочник-путеводитель. Издание второе, дополненное и переработанное. Под редакцией О. В. Буториной (отв. ред.), Ю. А. Борко и И. Д. Иванова. М., 2003. С. 47.

14. Там же.

15. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года. Утверждена Указом Президента Российской Федерации от 12 мая 2009 г. № 537. // http://www.scrf.gov.ru/documents/99.html (дата захода на сайт-15.05.2009).

16. Strange, S. The Westfailure System // Review of International Studies. 1999. Vol. 25. P. 345—354.

17. Dunaway, S. Global Imbalances and the Financial Crisis. Council Special Report no. 44 /Council on Foreign Relations. March 2009 // http://www.cfr.org/content/publications/attachments/Global_Imbalances_CSR44.pdf.

18. См.: Steil, B. Lessons of the Financial Crisis. Council Special Report no. 45 / Council on Foreign Relations. March 2009 // http://www.cfr.org/content/publications/attachments/Financial_Regulation_CSR45.pdf.

19. См.: Staff Report on the Multilateral Consultation on Global Imbalances with China, the Euro Area, Japan, Saudi Arabia, and the United States / International Monetary Fund. June 2007 // http://www.imf.org/external/np/pp/2007/eng/062907.pdf.

20. См.: Dunaway, S. Presentation of Council Special Report no. 44. Global Imbalances and the Financial Crisis / Council on Foreign Relations. March 19, 2009 // http://www.cfr.org/publication/18913/global_imbalances_and_the_financial_crisis_video.html7bread crumb=%2Fbios%2F15102%2Fsteven_dunaway.

21. См.: London G20 Summit -Leaders' Statement. 2 April 2009. Claus 20//http://www.g20.org/Documents/g20_communique_020409.pdf.

22. Харкевич М. Выступление на данном «Круглом столе».

23. http://www.interfax.ru/politics/txt.asp?id=82144.

24. Fujita, M. Small and Medium-sized Transnational Corporations: Salient Features // Small Business Economics. № 7.1995.

25. Подробно см. Сафранчук И. А. Феномен «частной силы»: последствия для государственных и негосударственных акторов / «Приватизация» мировой политики: локальные действия - глобальные результаты // Под ред. М. М. Лебедевой. М.: Голден Би, 2008. С. 30—52.

26. Становление и развитие деятельности данной компании приведены в книге: ScahiU,J. Blackwater.The Rise of the World's Most Powerful Mercenary Army. N.Y.: Nation Book, 2007.

27. Лавров С. В. «Сетевая дипломатия» сейчас востребована как никогда // Известия, 3 января 2007. http://www.izvestia.ru/poli-tic/article3099901/.

28. Концепция внешней политики Российской Федерации. 12 июля 2008 г. Пр-1440. М., 2008. http://www.kremlin.ru/text/docs/ 2008/07/204108.shtml.

29. Кулагин В. М. Выступление на данном «Круглом столе».

30. Подробнее см.: Вестфальский мир: «круглый стол» // Вестник МГИМО-Университета. 2008. № 1. С. 78—89.

31. Forman, S., Segaar, D. New Coalitions for Global Governance: The Changing Dynamics of Multilateralism //Global Governance. 2006. № 12. P. 212.

32. Подробнее см.: Взаимовыгодные решения-ООН и деловые круги. http://www.un.org/russian/partners/business/win_solutions. html, а также Система ООН и гражданское общество-подведение итогов и анализ практики. http://www.un.org/russian/partners/sys3.htm.

33. Подробнее см.: Kapoor, I. Deliberative democracy and the WTO // Review of International Political Economy. August 2004. Vol. 11. № 3. Р. 530., а также Relations with Non-governmental Organizations/Civil Society. http://www.wto.org/english/forums_e/ngo_e/ intro_e.html.

34. План действий по выходу из глобального финансового кризиса. 2 апреля 2009 года. Лондон., 2009. С. 1, С. 5. http://krem-lin.ru/text/docs/2009/04/214938.shtml.