CC BY
63OS4 ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ ПРАВА /SD
ФРОЛОВА Елизавета Александровна,
доктор юридических наук, профессор кафедры теории государства и права и политологии юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова
e-mail: mail@law-books.ru
КРИТИКА МАРКСИЗМА В РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ ПРАВА
(П.И. НОВГОРОДЦЕВ)
Аннотация. В статье показана критическая оценка марксистской идеологии в политическом и правовом учении П.И. Новгородцева. Рассматриваются концептуальные расхождения русского правоведа с теорией К. Маркса и Ф. Энгельса по вопросам философ-ско-методологического характера доктрины и практическим воплощением марксизма в начале XX в.
Ключевые слова: история политических и правовых учений, философия права, марксизм, П.И. Новгородцев.
FROLOVA Elizaveta Aleksandrovna,
Doctor of Law,
Professor of the Department of theory of state and law and political science, faculty of law of Lomonosov Moscow state University
CRITICISM OF MARXISM IN RUSSIAN PHILOSOPHY OF LAW
(P. I. NOVGORODTSEV)
Annotation. The article shows a critical assessment of the Marxist ideology in the political and legal doctrine of P.I. Novgorodtsev. The author considers the conceptual differences between the Russian jurist and the theory of K. Marx and F. Engels on the philosophical and methodological nature of the doctrine and the practical embodiment of Marxism at the beginning of the 20th century.
Key words: history of political and legal studies, philosophy of law, Marxism, P.I. Novgorodt-
sev.
Вюбилейный год известного социолога, философа, экономиста, общественного деятеля Карла Маркса (1818 - 1883) в научной среде специалисты независимо от своих философско-методологических установок обращаются к его фундаментальному учению. Современными авторами осмысливается вклад марксистской идеологии в социальные науки и практику преобразований государства и права, переоценивается полемика Маркса с другими политическими и философскими теориями, общественными движениями. Для более глубокого и всестороннего понимания этого процесса интересно обратиться к той критике в русской философии права в адрес теории Маркса и Энгельса, которая по идеологическим причинам была незаслуженно забыта в советский период времени.
В русской философии права рубежа XIX -XX вв. большое внимание уделялось марксизму, в частности, в среде неокантианцев. Многие
представители неокантианской философии по методологическим основаниям своих воззрений противостояли классической доктрине марксизма. Примером такого подхода можно назвать политическое и правовое учение П.И. Новгородцева [1]. Павел Иванович Новгородцев (1866 -1924) - известный юрист, философ, историк и теоретик права, большое внимание уделил в своем творчестве исследованию содержания и судеб социализма, высшим проявлением которого, по его оценкам, является марксизм. Вторая глава основной работы ученого «Об общественном идеале» (1917) посвящена критике доктрины К. Маркса. Обстоятельный анализ марксизма, изучение первоисточников, материалов съездов зарубежных социалистических партий - все это послужило причиной того, что современники называли Новгородцева наиболее сведущим марксологом в России той эпохи. В отличие от Н. Бердяева, С. Булгакова, Ф. Сте-пуна, отмечавших в марксизме, прежде всего,
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 3 • 2019
нравственную несостоятельность, Новгородцев стремился показать ненаучность марксовой теории. В этой критике Новгородцев следует Р. Штаммлеру, который стремился доказать именно ненаучность марксизма [2]. Марксизм характеризуется в философии русского правоведа как «абсолютный коллективизм», «рационалистический утопизм», «экономический материализм».
Анализируя доктрину Маркса, Новгородцев выделял несколько аспектов этой теории. По его убеждению, это «типичная утопия земного рая», отрицающая самостоятельный смысл личного существования, разрывающая связь человека с мировым законом добра и не видящая в мире ничего, кроме действия материальных сил. Хорошо известно, что, согласно марксистскому учению, все перемены в области политики и права зависят от экономического базиса, как от некоторой субстанциальной основы. Исходя из этого положения, рассуждал русский философ, осуществление правды и добра заключено в рамки материальной нужды, а духовная жизнь человечества объясняется только лишь из экономических интересов и из борьбы классов. Экономический базис признается всемогущей и всеобъемлющей силою, источником закономерности и необходимости истории, залогом прогресса и счастья человечества. Марксизм, по оценкам Новгородцева, не может претендовать на научное изложение идей, поскольку он (марксизм), отрицая все сверхъестественное и чудесное, в то же время, предсказывает осуществление на земле абсолютного идеала, которое нельзя понять иначе, как выход из естественных условий, как «чудо всеобщего преображения» [3, с. 228]. Тем не менее, заметим, что это несоответствие, на которое справедливо обращал внимание русский юрист, носит скорее мировоззренческий характер - Новгородцев как представитель неокантианской философии права выступал приверженцем идеала самодостаточной, самоценной личности, не заслоняемой никакими общественными формами, в отличие от жестко детерминированной экономическими отношениями социологической доктрины Маркса.
Вместе с тем, отечественный правовед, будучи глубоким философом и историком права, стремился выявить более значимые в теоретическом плане несоответствия марксистской доктрины. Доказывая свою позицию, он апеллирует к произведениям самих классиков марксизма, что придает его критике логическую и историческую ценность. Кроме этого Новгородцев сумел показать марксистскую идеологию в развитии, проанализировав различия в понимании его
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 3 • 2019
содержания и назначения на рубеже XIX - XX вв. со стороны идеологов социалистического реформизма и революционного синдикализма.
Коренное противоречие марксизма как социальной концепции Новгородцев видел в противоречии между утопией и реальностью -это противоречие между объективно-научным базисом его социологических построений и «чудесными превращениями» в области мистификаций. Данную коллизию, утверждал он, нельзя разрешить, не отказавшись от догматической веры в единоспасающий характер марксистского учения. Кроме этого в марксизме, по его мнению, отсутствует прочная философская основа - оно «неясное», «совершенно туманное» и т.п. В этих оценках он солидарен с Булгаковым, Новодворским, Масариком - вся философия Маркса и Энгельса есть «догмат веры, в которой нет ни диалектики, ни материализма». В итоге, «получается необоснованная теория прогресса, в которой идеалистические верования опираются на материалистическое отрицание, а рационалистический оптимизм сочетается с метафизическим иррационализмом» [3, с. 249, 250].
В качестве аргументов своей позиции Новгородцев обращается к текстам Маркса и Энгельса. Например, признавая в «Коммунистическом Манифесте» (1847) экономические и политические успехи буржуазии, марксизм в то же время переносит на пролетариат черты абсолютного идеала: он является символом полного возрождения человека и человечества [3, с. 223]. Отмечая практическую двойственность марксизма, русский правовед подчеркивал черты «эволюционизма» и «утопии», «фатализма» и «прагматизма» в марксизме, причем как на теоретическом уровне, так и на уровне практической деятельности политических партий, течений, направлений социализма. Таким образом, главное противоречие марксизма, по Новгород-цеву, заключается в том, что в нем одновременно заложено и стремление к осуществлению реформистского плана, и подготовка революционного ниспровержения существующего строя, что с логической точки зрения невозможно. Именно поэтому, как заявлял русский ученый, социализму рано или поздно приходится выбирать одно из двух: или идти в ногу с другими классами, совершать с ними общую историческую работу и добиваться своих целей путем компромисса с существующим строем, или же, отрываясь от общей исторической почвы, резко противопоставлять себя другим классам, отрицать современное общество и государство и стремиться к их разрушению [3, с. 514].
Как известно, развитие социализма в XIX в. выразилось в двух основных течениях -немецкой социал-демократии и французском синдикализме1, которые явились предметом глубокого исследования П.И. Новгородцева. Он замечал: «Вражда и раскол в социализме не случайны, а органически неизбежны: они отражают на себе естественное противоборство историзма и утопизма, законного порядка и революционного порыва, власти, поддерживающей преемственность эпох, и силы, беспощадно разрушающей прошлое» [3, с. 512]. Несмотря на то что конечную цель своих стремлений все социалисты понимают одинаково, пути, ведущие к этой цели, вызывают острые дискуссии и практическое неприятие другой точки зрения. В этих взаимных осуждениях социалистических групп проявляется внутренняя противоречивость марксизма: будучи по конечным целям доктриной утопической, марксизм, в то же время, претендовал на научный статус и реалистичность своего учения, развивавшегося на почве рабочего движения, ставящего конкретные задачи перед пролетариатом.
Главное отличие социализма реформистского от революционного Новгородцев определил следующим образом: «Одни всей душою уходили в будущее и лишь допускали настоящее как временную ступень (революционный синдикализм. - Е.Ф.); другие, напротив, отдавались всецело работе для настоящего и лишь формально и теоретически присоединялись к мечте о будущем» (социал-демократический реформизм. - Е.Ф.). При этом необходимо понимать, что реальные нужды рабочего класса «не могут быть отложены до наступления социалистического строя; уже в рамках современного государства они требуют своего удовлетворения, а это не может быть достигнуто иначе, как на почве соглашений с другими классами» [3, с. 514]. Отсюда происходит раздвоение социализма, каждое из направлений которого тщательным образом философ права рассматривал во второй части книги «Об общественном идеале».
Анализируя деятельность германской социал-демократической рабочей партии, материалы съездов и выступления Каутского, Бебеля, Либкнехта, Бернштейна, Новгородцев отмечал резкое противоречие между программой, предусматривающей насильственное ниспровержение существующего строя и прак-
тической деятельностью, направленной на улучшение экономического, политического, культурного положения класса наемных рабочих, на проведение реформ в рамках действующего государства, без какого-либо помысла низвержения капиталистического строя в целом. Ученый справедливо подчеркивал: «Социальное преобразование не может осуществиться путем внезапного нападения, и социальная революция вовсе не одно и то же, что политическая револю-ция»2 [3, с. 378, 381]. Это и есть, по его оценкам, полное крушение самой идеи марксизма, уверовавшей в единоспасающей характер своей доктрины: «Если истина текущего дня может сделаться завтра бессмыслицей, то, как вообще можно говорить о грядущем торжестве социализма?» [3, с. 378]. Новгородцев всецело разделял позиции социал-демократии в отношении мирного, постепенного врастания современного государства в будущее, идеи постепенного перехода от капиталистического строя к социализму путем последовательных реформ и замечал, что это и есть «настоящая теория реформистского, парламентского социализма, которая не могла быть понята иначе, как в согласии с основами теории правового государства» [3, с. 380]. Обстоятельно исследуя возможности мирного выхода из революционных потрясений, он выявлял критерий связи класса, группы, индивида -национальное единство. Оценивая взгляды поздней социал-демократии на содержание социализма, русский правовед обращал особое внимание на примиренческую тактику идеологов этого направления (Наторп, Онкен, Зомбарт, Виль-брандт, Шпенглер, Бюрк): «Национальное единство считается невозможным без социального примирения, а социальная реформа представляется осуществимой не иначе, как при помощи сознания общей национальной связи». Таким образом, на практике социал-демократическая партия склонялась к идее социальных реформ на почве правового государства [3, с. 384]. Однако стоит заметить, что социализм, ставя-
1 Существует другой подход к характеристике социалистических течений XIX в.: анархо-социализм (Прудон, «мютюэлизм»), анархо-коллективизм (Бакунин), анархо-коммунизм (Кропоткин) признаются разновидностью социализма.
2 Так, Либкнехт, обсуждая программу партии на съезде в Галле заявлял: «Мы лишены всяких данных для предсказаний, каким будет государство и общество (...) через 10 лет или даже через 1 год. Что сегодня считается истиной, завтра признается бессмыслицей. Что сегодня является идеалом, завтра будет действительностью, а послезавтра реакцией». Желание практически улучшить положение рабочего класса хорошо видно из речи Либкнехта на Эрфурт-ском съезде: «Мы везде деятельно вступались за благо рабочих классов — в общинах, в лантаге, в рейхстаге; мы пользовались каждым оружием, которое мы имели. Мы не сделали так, как тот человек в Англии, который не хотел мыться, когда у него не было целого моря, и потому вовсе не мылся».
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 3 • 2019
щий своей задачей примирение пролетариата с условиями капиталистического общества (даже временно, даже формально) противоречит основной идее классического марксизма - идее насильственного ниспровержения власти буржуазии и диктатуре пролетариата. Можно ли считать подобный подход марксистским?3 Новгородцев отвечал на него отрицательно. (К слову, Зомбарт и Вильбрандт заявляли о своем полном отмежевании от марксизма: «Социалистом может быть только тот, кто не марксист».) Легко заметить, что симпатии Новгородцева на стороне немецкой социал-демократии4 [3, с. 458], как по форме выражаемых требований, так и по существу учения - он, как философ и правовед, горячо отстаивал в рамках идеи правового и социального государства право на достойное человеческое существование и считал возможным его реализацию только на основе мирного постепенного реформирования общества.
Иное происходит в течении революционного социализма, классическим примером которого является французский синдикализм. Идеям солидарности классов и социального мира революционный синдикализм противопоставляет непримиримую и беспощадную вражду классов. Новгородцев настоятельно подчеркивал опасность насильственных крайних мер, предлагавшихся теоретиками синдикализма -забастовки, саботаж, бойкот недолго оставляют без серьезного потрясения хозяйственную жизнь государства. Теоретик революционного синдикализма, автор «Размышлений о насилии», «Иллюзий прогресса» Жорж Сорель - ярый противник солидарности, мирного сосуществования вообще. Спасение, по его мнению, может быть только «в борьбе, в развитии противоположностей, в обострении крайностей и в завершающим этот процесс конечном катастрофическом насилии». «Насилие пролетариата, — заявлял Сорель, — не только может обеспечить будущую революцию, но, по-видимому, оно представляет из себя также и единственное средство...». Новгородцев, ставя в центр своих философских и правовых исканий личность и ее безопасность, категорически отрицал насилие любого уровня. Установка на насилие, справедливо рассуждал он, лишает личность возможно-
3 Бакунин в свое время предостерегал марксизм от вступления на путь легальной политической борьбы, видя в этом измену делу социальной революции.
4 Немецкий социализм, исповедуя в теории доктрину Маркса и Энгельса, на практике руководствовался идеями Руссо и Гегеля. Объявляя себя безгосударственным, по существу, он «движется на путях правового государства и легальной политики».
сти не только развиваться, но даже существовать. В то же время в одном отношении социализм Сореля, по мнению русского юриста, представлял определенный интерес: французским теоретиком синдикализма предпринята попытка определить нравственные условия, при которых возможно осуществление идеального социалистического строя. Вопросы морали у Сореля, и это отличает его позицию от марксистской, имеют первостепенное значение: «Не совершенство общественной организации, а свободный подвиг сознательной личности ставится здесь во главу угла» [3, с. 453]. Политическая теория синдикализма разрабатывалась сподвижниками Сореля - Лягарделем и Бертом. Суть их воззрений заключалась в теоретическом и практическом неприятии государства; на место последнего ставился процесс саморегулирования экономического оборота, что сближало в этом отношении подходы сторонников синдикализма с концепцией Прудона. Для этого направления социализма характерна идея профессионального федерализма, заимствованная у Дюги и Бенуа. Лягардель и Берт, как и Сорель, всецело были поглощены идеей классовой борьбы и, следовательно, положение о практической деятельности в условиях существующего порядка совершенно ими устраняется не только на практике, но и в самой теории. В этом смысле представители французского синдикализма стоят ближе к классическому марксизму, однако с экономико-политическими нуждами пролетариата эта теория практически не связана. Руководящее значение приобретает у представителей революционного синдикализма психология рабочего класса, именно в эту область направляют они весь свой пыл, но не более того: «Это учение - не марксизм и не прудонизм, это некоторый новый и своеобразный ницшеанский социализм. На почве массовой психологии, направляемые и выдвигаемые ею, действуют особо призванные вожди, люди героического подъема и революционного подвига» [3, с. 477]. Следует отметить, что русский мыслитель отрицательно относился не только к теоретическим аспектам, но и к самому духу синдикализма, к тем практическим выводам, которые из этой теории с неизбежностью следуют. Революционный синдикализм для него - это «кризис нетерпения», «жажда непосредственной реализации революционной идеи».
Новгородцев писал об очевидном крушении социалистических утопий земного рая, поскольку теория марксизма, содержащая глубокие внутренние противоречия, на практике была представлена столь же враждебными про-
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 3 • 2019
тивоположностями - реформизмом и революционизмом. При этом, отмечал философ права, «вражда и раскол в социализме не случайны, а органически неизбежны: они отражают на себе естественное противоборство историзма и утопизма, законного порядка и революционного порыва, власти, поддерживающей преемственность эпох, и силы, беспощадно разрушающей прошлое» [3, с. 512].
После октября 1917 г. критическое отношение Новгородцева к марксизму резко обострилось. Он изучил работу В.И. Ленина «Государство и революция», отметив несбыточность ряда предреволюционных надежд и, главным образом, расхождение пагубной для страны практики большевистской диктатуры с теоретическими положениями марксизма [3, с. 271, 281]. Такой неподдельный интерес к теме построения общественного идеала по доктрине марксизма свидетельствовал о повышенной озабоченности ученого в отношении возможного воплощения коммунистических идей в России. Эти неутешительные прогнозы компенсировались его уверенностью в том, что в конечном итоге, победа окажется на стороне реформистского социализма: «Мы должны с не оставляющей сомнения резкостью подчеркнуть, что историческое осуществление социалистических начал явится вместе с тем и полным крушением марксизма» [3, с. 515]. Позитивное значение социализма в лице Маркса, по Новгородцеву, состояло в том, что в своих практических основаниях он был выражением известной исторической необходимости, относительным, но насущным требованием времени. В этом смысле основное зерно марксизма глубоко вошло в новейшее сознание и стало необходимым элементом каждой политической системы, притязающей на титул современности [3, с. 519]. Позднее, в статье «О путях и задачах русской интеллигенции» (1921), Новгородцев замечал, что учения социализма и анархизма имеют свои прообразы в утопизме французской революционной доктрины XVIII в. с ее верой во всемогущее значение учреждений, в чудесную силу человеческого разума, в близость земного рая. Изменилось отношение ученого в этот период (1917 - 1918 гг.) и к содержанию этих доктрин5 [4, с. 246]. В это время в его творческой деятельности еще более четко выразился либеральный настрой, возникший, и укрепившийся под воздействием политических событий в России в эпоху революций и гражданской
войны. Если в работе «Об общественном идеале» он теоретически обосновывал и допускал возможность воплощения отдельных положений социализма и анархизма в действительности, то теперь он видел в этих доктринах лишь отрицание всех жизненных устоев6 [4, с. 247]. Столь непримиримое отношение к идеям социализма и анархизма основывалось уже не только на исследовании теоретических трудов их классиков и примерах Германии и Франции, но и на происходящих в эти годы событиях в России.
Под влиянием революционной действительности кантианская мысль в учении Новго-родцева о необходимости реформирования общественно-политической жизни в духе западноевропейского либерализма усиливалась и подкреплялась новыми идеями и фактами. В духе Канта Новгородцев признавал необходимость своевременного общественного реформирования с учетом нравственных предпосылок государственной жизнедеятельности. Однако в России «несоциалистическая мысль не могла достигнуть этой степени зрелости; она блуждала в потемках и смутно тянулась к социализму, не подозревая, что нравственная основа социализма - уважение к человеческой личности -есть начало либеральное, а не социалистическое, и что в учениях социализма эта основа не развивается, а затемняется» [4, с. 247]. Выход из этого несчастья для России Новгородцев, как и другие теоретики права неокантианского направления, усматривал в идее социально-правового государства в качестве относительного идеала. Важно, считал он, «чтобы утвердилось убеждение, что отщепенство от государства - этот духовный плод социалистических и анархических влияний - должно быть с корнем исторгнуто из общего сознания, и что в этом необходимый залог возрождения России». Симпатии ученого оказались на стороне теории Бернштейна еще и потому, что немецкий идеолог реформизма, стремясь подчеркнуть ошибочность идей марксизма, выдвинул лозунг «Назад, к Канту!», что в методологическом и философском плане очень импонировало русскому приверженцу критической философии.
5 «Несчастье заключается в том, что яд социалистических и анархических учений отравил собою, глубоко проник во все миросозерцание русского просвещенного общества».
6 «Ранее, — замечает Новгородцев, — не было представления о том, что эти учения хотят, выражаясь языком Штирнера, построить жизнь «ни на чем», что они совершают свои построения вне основ культуры, на той высоте отвлеченного рационализма, где подрываются все корни истории. Социализм и анархизм в своем чистом и безусловном выражении атеи-стичны, космополитичны и безгосударственны, и в этом смысле они ничего не могут построить, не отрекаясь от своей сущности: их основное стремление может быть только разрушительным».
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 3 • 2019
Анализ Новгородцевым теории марксизма и ее исторических судеб явился заметной вехой в истории политической и правовой мысли. Русский государствовед во многом прав в ее оценках. Вместе с тем, следует заметить, что философия права Новгородцева, как и других неокантианцев, была рассчитана на достаточно узкий круг образованных по европейскому образцу людей доктринального мышления. Возможно, это обстоятельство, среди прочих, послужило причиной того, что на практике в России возобладали социалистические начала - марксистские, ориентированные, прежде всего, на психологию масс, а потому и легче воспринимаемые народом.
Что касается существа предъявляемых со стороны Новгородцева к марксистскому учению требований, то, используя этот же подход, нельзя не отметить, что упреков не лишена и его концепция общественного идеала. Относя идею правового и социального государства к области относительных идеалов, ученый говорил об условиях и предпосылках осуществления нового государства и о воспитательных функциях будущих учреждений. Заметим, что, в отличие от системы общественного воспитания (марксизм), Новгородцев предлагал решать этот вопрос (общественное воспитание) с позиций неолиберализма, а именно - строить отношения личности и общества по аксиоме: человек от природы наделен потребностью самобытного развития своих личных качеств, общество же должно помогать ему в их реализации и дальнейшем самосовершенствовании. Не менее ли утопичен проект преобразований, предложенный Новго-родцевым: где, когда и при каких условиях смогут быть осознаны эти идеи всеми членами общества? Кто, на основании каких источников будет оценивать степень зрелости воспитательного процесса? Если марксизм в теории Новгородцева отрицается постольку, поскольку он ненаучен и строит свои выводы на массовой психологии (революционный синдикализм) и религиозных догматах, то, что именно предлагается взамен этой системы русским юристом - только система надлежащим образом устроенного общественного воспитания. По существу предлагаемых положений Новгородцев, как представляется, не смог противопоставить марксистскому учению - «системе абсолютного коллективизма» -ничего кроме системы индивидуализма, хотя и не абсолютного, о чем сам не раз упоминал.
В целом стоит заметить, что критика Нов-городцевым марксистской идеологии не умаляет фундаментального значения теории Маркса и Энгельса, однако, и в этом заключается научный
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 3 • 2019
характер данной критики, Новгородцев четко показал, во-первых, несоизмеримость абсолютного идеала и несовершенных форм его осуществления, во-вторых, социологически преходящий характер доктрины марксизма и, в-третьих, теоретические противоречия учения Маркса и Энгельса. Оценивая политическую концепцию П.И. Новгородцева, можно сказать, что она не только противостояла марксистской идеологии в теории (Новгородцев - неокантианец баденской школы), но и принципиально отличалась от нее на философском, мировоззренческом, ценностном уровне. Кроме того, добавим, что опыт российской государственности оказался чрезвычайно полезен для других стран; было показано, что для стабильного, правового, социального государства альтернативы «реформам сверху» нет, о чем с уверенностью писал П.И. Новгородцев в 1922 - 1923 гг. Новгородцев размышлял об этом в одной из своих последних статей: «Да, жизнь таких народов, каков русский, тяжела и загадочна; она влечет к подражанию, скорее отталкивает другие народы своими судорожными колебаниями, крайностью своих противоречий, вечной страстностью и неудовлетворенностью своего стремления. Судьба таких народов — более страдать от течения жизни, чем наслаждаться ее плодами, более служить человечеству итогами своих устремлений, взлетов и падений, чем самому получать от них внешнюю практическую выгоду или хотя бы настойчиво и успешно искать ее» [5].
Список литературы:
[1] Кроткова Н.В. 150-летие со дня рождения П.И. Новгородцева (1866-1924) («Круглый стол» кафедры теории государства и права и политологии юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова и кафедры теории государства и права МГЮУ им. О.Е. Кутафина (МГЮА)) // Государство и право. - 2016. - № 9.
[2] Штаммлер Р. Хозяйство и право с точки зрения материалистического понимания истории. Социально-философское исследование. -СПб., 1899.
[3] Новгородцев П.И. Об общественном идеале. - М, 1991. - С. 223, 228, 249, 250, 271, 281, 378, 380, 381, 384, 453, 458, 477, 512, 514, 515, 519.
[4] Новгородцев П.И. О путях и задачах русской интеллигенции // Из глубины: сб. ст. о русской революции. - М., 1991. - С. 246, 247.
[5] Новгородцев П.И. О своеобразных элементах русской философии права. - М., 1995. - С. 381.
Spisok literatury:
[1] Krotkova N.V. 150-letie so dnya rozh-deniya P.I. Novgorodceva (1866-1924) («Kruglyj stol» kafedry teorii gosudarstva i prava i poli-tologii yuridicheskogo fakul'teta MGU im. M.V. Lomonosova i kafedry teorii gosudarstva i prava MGYuU im. O.E. Kutafina (MGYuA)) // Gosu-darstvo i pravo. - 2016. - № 9.
[2] Shtammler R. Hozyajstvo i pravo s tochki zreniya materialisticheskogo ponimaniya istorii. Social'no-filosofskoe issledovanie. - SPb., 1899.
[3] Novgorodcev P.I. Ob obshchestvennom ideale. - M, 1991. - S. 223, 228, 249, 250, 271, 281, 378, 380, 381, 384, 453, 458, 477, 512, 514, 515, 519.
[4] Novgorodcev P.I. O putyah i zadachah russkoj intelligencii // Iz glubiny: sb. st. o russkoj revolyucii. - M., 1991. - S. 246, 247.
[5] Novgorodcev P.I. O svoeobraznyh elemen-tah russkoj filosofii prava. - M., 1995. - S. 381.
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 3 • 2019
