CC BY
142
ствует в осуществлении власти. В соответствии с Конституцией гражданин Российской Федерации может самостоятельно осуществлять в полном объеме свои права и обязанности с 18 лет (ст. 60). Эта норма, прежде всего, касается политических прав и свобод.
Наиболее общим, объединяющим все другие политические права и свободы, является право участия в управлении делами государства (ст. 32 Конституции). Право каждого члена любого сообщества, ассоциации, в том числе государственной, участвовать в управлении общими делами - неотъемлемое демократическое начало в ее организации.
Право, закрепленное в ст. 32 Конституции, адресовано каждому гражданину, а не политически организационной совокупности граждан, ассоциированных как народ, ибо народ не участвует в управлении, а осуществляет власть, является субъектом этой власти (ст. 3 Конституции).
Рассматриваемое право осуществляется в различных формах как непосредственно, так и через представителей. Непосредственными формами являются участие граждан в референдуме, а также реализация их права избирать и быть избранными в органы государственной власти и органы местного самоуправления.
Действующее законодательство о референдуме и выборах обеспечивает самые широкие гарантии реализации этих прав граждан. Референдум и выборы проводятся на основе всеобщего равного и прямого волеизъявления при тайном голосовании.
Важной формой участия граждан в осуществлении власти на местах является местное самоуправление.
Эффективность реализации названных политических прав связана с активностью, инициативой граждан, зависящих, в свою очередь, от уровня их политической и правовой культуры. Повышение это-
го уровня на современном этапе имеет первостепенное значение.
Следует отметить, что многие формы участия граждан в управлении делами государства в настоящее время не используются в достаточной мере эффективно. С одной стороны, об этом свидетельствуют такие факторы, как низкая активность избирателей на выборах органов государственной власти и органов местного самоуправления (хотя прошедшие выборы свидетельствуют об изменении тенденции), слабый интерес к деятельности избранного ими представителя, депутата, незначительное участие в различного рода общественных формированиях. С другой стороны, препятствием к реализации прав граждан на участие в управлении государственными делами являются «высокий уровень бюрократизма в государственных органах, волокита, чрезмерная закрытость их деятельности, отсутствие достаточно целенаправленной на развитие общественной активности граждан политики» [5, с. 233]. По нашему мнению, недостаточная эффективность участия личности в политическом процессе во многом связана с недоверием, которое возникает в связи с таким явлением современности, как политические технологии, применяемые, в частности, во время избирательных кампаний.
Литература
1. Права человека / Отв. ред. Е.А. Лукашева. М., 2000.
2. Права человека как фактор стратегии устойчивого развития / Отв. ред. Е.А. Лукашева. М., 2000.
3. Политологи в вопросах и ответах. М., 1999.
4. Юридический энциклопедический словарь. М., 2001.
5. Козлова Е. И., Кутафин О.Е. Конституционное право России. М.: Юристъ, 2003.
С.А. Романова
КРИТИКА ГЕОПОЛИТИКИ
Термин «геоэкономика» был введен в оборот в конце 1980-х годов американским экономистом, консультантом Совета по национальной безопасности и Государственного департамента США Э. Лют-тваком. Геоэкономика определяется им как соответствующий изменившейся международной системе способ достижения внешнеполитических целей, характеризующийся отходом от военно-стратегического (геополитического) противостояния к использованию экономических рычагов влияния. Таким образом, для геоэкономики так же, как и для геополи-
тики, характерен государствоцентричный подход к анализу международных отношений. Э. Люттвак также развил тезис о «консолидирующей экономической угрозе» и предложил использовать для характеристики мировых финансовых потоков (геофинансов) и их влияния ставшие популярными понятия «турбокапитализм» и «призрак бедности».
Вместе с тем геоэкономический подход вряд ли стоит, вслед за Э. Люттваком, рассматривать как антитезу геополитическому. Так, итальянский исследователь К. Жан отмечает, что геоэкономика ос-
новывается на логике и синтаксисе геополитики и геостратегии [1, с. 42]. Однако он выделяет следующие различия между геостратегией и геоэкономикой:
1. Геостратегические (военные) цели отличны от политических (геоэкономических) целей. Экономические цели, преследуемые геоэкономикой, гораздо ближе конечным политическим устремлениям государства (создание богатства, процветание и благополучие граждан).
2. Взаимоотношение геоэкономических стратегий, в отличие от глобального геополитического конфликта, не является игрой с нулевой суммой. Вместе с тем отметим, что убеждение в том, что геоэкономика с необходимостью дает возможность побеждать всем участникам мирового процесса в отличие от геополитики, где должен быть побежденный, сомнительно. Во-первых, неолиберальный режим международной торговли, направленный на втискивание в «золотой корсет» (К. Уолтц) набора политико-экономических условий государств, желающих не остаться в стороне от хода истории, многие исследователи признают несправедливым [8]. Во-вторых, если бы даже международные институты, призванные формировать международные экономические правила и контролировать их соблюдение, справлялись бы со своей задачей, всегда остаются ниши, не охваченные международными договорами. Отметим также, что реальность экономической глобализации оспаривается рядом авторитетных ученых. Так, Т. Манн утверждает, что глобали-зационному тренду последних двадцати лет уделяется слишком много внимания: во-первых, он вовсе не является беспрецедентным в мировой истории, а во-вторых, международные инвестиции и торговля в основном сосредоточены в треугольнике «Северная Америка-Япония-Западная Европа». Экономическая глобализация есть, по большей части, «севериза-ция», которая интегрирует развитые страны, но исключает значительную часть бедного мира и тем самым углубляет неравенство в росте и благосостоянии между Севером и Югом [6, с. 28-35].
3. Характерное для геополитики шмиттовское рассмотрение межгосударственной деятельности в терминах разграничения, включения и исключения Другого (оппозиция «мы» и «они») заменяется на оппозицию «мы» и «все остальные». То есть в геоэкономике противниками являются все государства. В связи с этим Э. Соловьев отмечает, что модульность отношений, взаимозаменяемость стран-партнеров порождают относительную нестабильность, ситуативность любых союзов и коалиций. «Следствием перманентной борьбы за максимизацию ресурсов в условиях глобализации (когда невозможно на некоторое время "выйти из игры" -из нее можно только "выпасть") стало наличие един-
ственной альтернативы: или динамичное опережающее развитие, расширяющее, помимо прочего, политическое влияние страны, или маргинализация» [7, с. 125]. При этом после Э. Люттвака стало общепринятым отличать геоэкономику от экономической войны, меркантилизма и протекционизма - геостратегических инструментов, функционирующих по принципу издержки/эффективность. Геоэкономика же подчиняется принципу издержки/прибыль, то есть убыток не оправдывается уровнем ущерба, причиненного конкуренту. Убыток конкурента должен быть следствием, а не целью.
4. Для геоэкономической системы взаимоотношений характерна множественность центров принятия государственного решения, так как над транснациональными корпорациями осуществление государственного контроля затруднено. Вместе с тем геоэкономический подход не согласуется с неолиберальным положением об эрозии государства и полагает, что последнее играет важнейшую роль в повышении международной экономической конкурентоспособности отраслей всего народно-хозяйственного комплекса, используя, по возможности, косвенные инструменты экономического регулирования (образование, НИОКР, инфраструктура, правовой климат, налоговая политика). В этих условиях эффективность государственной администрации, адекватное геоэкономическое проектирование и, главное, наличие национально ориентированной элиты (государственной и предпринимательской) являются необходимыми элементами конкурентоспособности стран. П. Савона подчеркивает, что «геоэкономический подход объединяет все экономические установки и структуры какой-либо страны в единую стратегию, учитывающую общемировую ситуацию» [1, с. 15]. Подобные требования к государству характерны и для геополитических построений. При этом, однако, отстаивание национальных интересов в условиях размывания государственных экономических границ понимается итальянскими геоэкономистами как сворачивание социальных гарантий и интенсивная поддержка капитала в деле создания на национальных территориях «богатств без больших социальных затрат» [ 1, с. 31], привлечение и удержание капитала на данной территории. Иначе говоря, геоэкономика указывает на то, что главную опасность государству теперь представляет не социальный бунт бедных, а бегство капитала и усиление роли регионов - «бунт богатых».
Еще одним общим моментом между геоэкономикой и геополитикой является постулирование убеждения в том, что завоевание высоких позиций в сфере международной торговли жестко детерминирует экономическое благополучие государства. Если во времена А. Мэхэна борьба за выгодные условия
международной торговли не рассматривалась в отрыве от освоения метрополиями богатств колоний и поэтому определенная каузальная связь между торговлей и внутренним благополучием, несомненно, была, то в современных условиях оставлять за скобками рассмотрение эффективности внутренних факторов, определяющих жизненные стандарты населения, непозволительно. Как указывает П. Кругман [1, с. 47], «риторика по поводу конкурентоспособности» служит для достижения внутреннего консенсуса и мобилизации населения страны, а смещение проблематики конкурентоспособности в центр политического дискурса может лишь обострить международные противоречия, а не способствовать их «геоэкономическому» снятию.
В России концепцию геоэкономики обосновывают и развивают А. Неклесса и Э. Кочетов. Построения А. Неклессы можно охарактеризовать как «экономоцентристскую философию международных отношений». По его мнению, экономика обретает политическую субъектность, из процесса обустройства земного мира она трансформируется в искусство стратегического действия и системных операций, происходит слияние политики с экономикой, особенно ярко проявляющееся в сфере мировых связей. Современная экономика - неоэкономика финансов - является не только и не столько способом хозяйствования, но доминирующей системой управления обществом. При этом спекулятивная доминанта неоэкономики приводит к разрыву с потребностями и возможностями реальной экономики. В условиях технологизации, компьютеризации и либерализации валютно-финансовой деятельности на просторах транснационального мира возникает новая глобальная субкультура - финансовая цивилизация. Деятельность представителей этой цивилизации - «людей воздуха», «нового индустриального класса», транснациональной элиты - направлена на управление смыслами и целеполаганием общества, образами его будущего, кодами поведения. Вместе с тем национально-государственная модель Ойкумены заменяется не универсальным миром, а сложной констелляцией разновеликих геоэкономических регионов, специализированных сегментов, миров-экономик.
Конструкция глобального геоэкономического универсума носит гексагональный (шестигранный) характер и представляет собой подобие многоярусного «китайского шара». Внешняя оболочка шара -транснациональный Новый Север, пространство конвергенции элит, в котором новым классом создаются высокие геоэкономические и геополитические технологии (вещественная продукция не производится). Второй, внутренний, шар - Запад, североатлантический мир высокотехнологичного производ-
ства «лекал». Третье пространство - производственный Новый Восток (тихоокеанский регион, а также конгломерат стран Восточной Европы). Четвертым геоэкономическим «шаром» является Юг, добывающий природное сырье. Пятым элементом является евразийский регион, наименее определенный в геоэкономическом отношении (Россия при этом выступает скорее «фронтирной», нежели «евразийской», территорией). Последним, шестым, пространством, которое так же, как и Новый Север, нелокализуемо географически, выступает «архипелаг Глубокого Юга» - «мировой андеграунд», деструктивная экономика которого основана на хищническом разграблении ресурсов цивилизации.
Перспективы России в глобализирующемся мире А. Неклесса связывает с развитием инновационных технологий, которое должно послужить установлению взаимовыгодного сотрудничества между Россией и Новым Севером. Центрами производства технологических инноваций должны стать технополисы, «острова смысла», средоточия интеллектуального делания, приближенные по типу существования к автаркийным монастырским хозяйствам. Высококлассные специалисты таких технополисов должны не пополнять транснациональную элиту, но создавать в Новом Севере проекции русского мира, а в самой России осуществлять «духовное собирание земли». Онтология текстов А. Неклессы эзотерична и полна образных аллюзий [10, с. 190202], но важнейшим, на наш взгляд, ее плюсом является акцентуализация категории нового политического класса (транснационального и локального), которая, при всей своей неаналитичности, все же позволяет сместить акценты в геоэкономических построениях на сферу внутреннего политического управления.
Э. Кочетов определяет геоэкономику как «учение о технике национального оперирования в геоэкономическом пространстве в целях своевременной перегруппировки сил для выхода на наиболее благоприятные условия формирования и перераспределения мирового дохода» [4, с. 6]. Он полагает, что переход к глобальной экономике ведет к возникновению множества подвижных интернационализированных воспроизводственных ядер, что нарушает постиндустриальную геополитическую структурность международных отношений и определяет фундаментальную основу зарождения государств на принципиально новой основе - на основе внесистемной интеграции в различных ярусах геоэкономического пространства. Центральным атрибутом формирующейся неоэкономической модели являются этноэкономические системы, определяемые как «новейшие экономические популяции, выстраиваемые в мировой системе на базе этноэконо-
мической транснационализации», «органичный симбиоз этнонациональных систем и индустриальных воспроизводственных циклов» [4, с. 235, 236]. Соответственно, этноэкономическая транснационализация представляет собой «вынесенный за национальные рамки воспроизводственный процесс, основанный на вплетении в интернационализированные воспроизводственные ядра (циклы) различных элементов этнокультурной среды» [4, с. 243]. Этно-экономические системы выступают в качестве расширяющихся очагов глобальной стабилизации. Иначе говоря, Э. Кочетов полагает возможным существование модели геоэкономического мироустройства, в основе которой находится равновесие стратегических интересов, фундированное взаимовыгодными договоренностями, - модели «устойчивого развития». Напомним, что традиционно в геополитике и в геоэкономике победа одного актора рассматривается как поражение другого.
Отметим, что концепция Э. Кочетова не является экспликацией неолиберального подхода в теории международных отношений, так как сводится к выработке стратегии обеспечения национальных интересов государства в условиях хозяйственной глобализации. Государство понимается им как глобальный предприниматель [4, с. 143], интегрирующий национальную экономику в мировые интернационализированные воспроизводственные ядра с целью участия в формировании и распределении мирового дохода. Интернационализированные воспроизводственные ядра представляют собой, таким образом, высококонсолидированные хозяйствующие субъекты национальных экономик, которым государство делегировало право представительства национальных интересов в геоэкономическом пространстве мира.
Проблема взаимоотношения геополитики и геоэкономики решается Э. Кочетовым волюнтаристски: он разделяет мировое пространство на геополитическое, геоэкономическое и геостратегическое субпространства, при этом отмечая, что доминирование каждого из них над двумя остальными исторически обусловлено [4, с. 12]. В настоящее время, как постулирует Э. Кочетов, геоэкономическое субпространство выходит на господствующие позиции, военная же компонента служит для защиты интернационализированных воспроизводственных ядер. Он игнорирует тот факт, что отождествление геополитики только с военно-силовым компонентом утратило популярность, и подавляющее большинство геополитиков не склонно игнорировать экономические факторы международного взаимодействия, то есть не существует опасности «геополитического ослепления», нагнетания «геополитических страстей, подогреваемых психозом суверенизации» [4,
с. 270]. На наш взгляд, оригинальный исследователь, коим, безусловно, является Э. Кочетов, не только вправе, но и обязан формировать собственный категориальный аппарат, но такие важные основания его теории, как экономизация политики и этно-экономическая транснационализация, требуют обоснования, а не постулирования.
Концепции российских геоэкономистов носят гораздо менее этатистский характер, что отличает их от геоэкономических построений западных ученых. Так, по мнению Э. Кочетова, «сложившиеся в России государственно-монополистические структуры уже несут в себе элементы постиндустриальной модели и потому... смогут на равных принять участие в геоэкономическом пространстве в борьбе за мировой доход. именно они воспримут глобальные вызовы и найдут достойный ответ на них» [4, с. 296]. Касаясь этноэкономической транснационализации России, он предлагает создать единое интернационализированное воспроизводственное ядро «на базе переплетения этнонациональных группировок: угро-финской (Венгрия, Эстония, Финляндия, Мордовия, Удмуртия и др.); славянской (Россия, Украина, Белоруссия, Словакия, Сербия и др.); исламской (Иран, Ирак, Татарстан, Башкирия, Чечня и др.)» [4, с. 301]. Думаем, последствия реализации подобного геоэкономического сценария могли бы превзойти самые смелые геополитические прогнозы З. Бжезинского.
Антиэтатизм А. Неклессы иного рода: инновационные центры, организованные по типу христианских сект, обладающих идеологической общностью и не зависящих от «старого» политического класса, вряд ли способны от лица всей России наладить взаимовыгодное сотрудничество с Новым Севером и, конечно же, не в состоянии предложить объединяющий русский народ смысл вне государственного существования [10, с. 206-207].
Таким образом, геоэкономическая критика геополитики в целом развивается в русле современных представлений о глобализационных процессах, в том числе о детерриториализации пространства коммуникаций и делокализации территории (Э. Гид-денс, М. Кастельс, З. Бауман, У. Бек и др.). При этом таксономические споры о месте геоэкономики и геополитики в иерархическом пантеоне «геонаук» (куда также относятся геостратегия, геокультура, геофинансы, геологистика, геоинформатика) продолжаются. Также продолжается и критика научности самих геопостроений, обвиняемых в излишней идеологизации и отсутствии «интегрального эволюционного рассмотрения» политических систем и антропогенных ландшафтов [5, с. 12-15].
Одним из основных критических посылов геоэкономики является указание на неадекватность гео-
политической концентрации внимания только на государстве. При этом большинство геоэкономических теорий (исключение - российская геоэкономика) остается государствоцентричными. Также отмечается необходимость ревизии таких базовых категорий геополитического анализа, как военная мощь, национальный интерес, центр силы. Ряд исследователей, подчеркивая единые основания геополитики и геоэкономики, считают, что сформировались ареалы «двух разных раскладов мощи - милитарного и хозяйственного, ни один из которых до конца не подчиняет себе другого» [9, с. 147] (военный блок Северной Атлантики и Средиземноморья versus, экономическое противостояние ЕС и НАФТА, американо-японский военный союз versus, экономический союз стран АТР).
Однако и для геоэкономики, и для геополитики характерна, на наш взгляд, недооценка роли государственной политической элиты в определении приоритетов государственного развития. Концентрация на абсолютных «геокатегориях» зачастую не позволяет зафиксировать происходящий процесс смены стабильных национальных властных элит элитами от власти, глобализированными и гораздо более автономными и независимыми от контроля локальных обществ [2, с. 503]. В этом контексте понятие «национальный интерес» следует рассматривать как результат манипулятивной деятельности глобализирующейся элиты, выражение конфликта интересов различных ее уровней*. Иначе говоря, процессы глобализации (в широком смысле слова) обусловливают производство геополитических и геоэконо-
мических дискурсов, претендующих на установление внешнеполитических и внешнеэкономических принципов государственной деятельности в международной иерархии.
Литература
1. Жан К., Савона П. Геоэкономика. Господство экономического пространства. М.: Ad Marginem, 1997.
2. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ ВШЭ, 2000.
3. Косолапов Н.А. О месте геополитики в эпоху глобализации // Восток (Oriens). 2003. № 4.
4. Кочетов Э.Г. Геоэкономика. Освоение мирового экономического пространства. М.: НОРМА, 2006.
5. Лапкин В.В., Пантин В.И. Геоэкономическая политика и глобальная политическая история. М.: Олита, 2004.
6. Николаев В.Г. Майкл Манн. Глобализация и 11 сентября (реферат статьи) // Социологическое обозрение. 2002. № 1.
7. Соловьев Э.Г. Геополитический анализ международных проблем современности: Pro et Contra // Политические исследования. 2001. № 6.
8. Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции. М.: Мысль, 2003.
9. Цымбурский В. Геополитика для «евразийской Атлантиды» // Pro et Contra. 1999. № 4. Т. 4.
10. Цымбурский В. Русские и геоэкономика // Pro et Contra. 2003. № 2. Т. 8.
А.Н. Соколов, С.А. Старостина
ИСЛАМ И ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВАЯ ПОЛИТИКА РОССИИ: ПРОБЛЕМЫ ЦЕЛЕСООБРАЗНОГО, ОПТИМАЛЬНОГО СООТНОШЕНИЯ
Решение в России таких масштабных политико-правовых качественных задач, как формирование развитого гражданского общества и одновременно (параллельно) с ним и на его основе - современного правового государства - требует определенного исследования всего комплекса проблем, которые стоят за ним. Речь идет не только об учете проблем,
их адекватных решениях, но и о разработке новых подходов, причем таких подходов, которых требует сама жизнь.
В данном аспекте огромное значение приобретают правовая культура, ее развитие и совершенствование. Ведь от уровня ее развития, как хорошо известно, напрямую зависит, в целом, и прогресс кон-
* По Н. Косолапову, международная система представляет собой многоуровневую иерархию. Вершину иерархии государств современного мира занимают США, на следующем уровне - региональные центры развития (прежде всего, Япония и объединенная Европа). Третий уровень, на котором находятся страны мировой периферии, подразделяется на «третий-шестой» миры. Между первым и вторым уровнями нет серьезных противоречий, страны третьего уровня «конкурируют между собой за привлечение западного капитала и заинтересованы не в ослаблении и подрыве существующего миропорядка, а в умножении разнообразных выигрышей, получаемых ими и их элитами в рамках этого порядка». (См.: Косолапов Н.А. О месте геополитики в эпоху глобализации // Восток (Oriens). 2003. № 4. С. 137.)
