CC BY
73
Вестник Омского университета. Серия «Право». 2017. № 1 (50). С. 185-191.
УДК 343.9
«КРИМИНАЛ» КАК ОБЪЕКТ НЕНАУЧНОГО И НАУЧНОГО ИЗУЧЕНИЯ
«CRIMINAL» AS AN OBJECT OF UNSCIENTIFIC AND SCIENTIFIC STUDY Г. Н. ГОРШЕНКОВ (G. N. GORSHENKOV)
Излагаются вопросы зарождения и развития учения о криминале (криминологии) как общетеоретической научной дисциплине антикриминального цикла. Рассматривается возникновение публичного интереса к преступлению, преступнику и наказанию, зарождение и развитие научных идей, юридических школ, направлений юридического и антрополого-социологического изучения преступности. Предлагаются новые подходы к осмыслению некоторых положений в современной криминологической науке.
Ключевые слова: популярная криминология; научная криминология; «Ньюгейтский календарь»; криминальные обычаи; преступление; наказание; криминал.
The article considers the questions of origin and development of the doctrine of crime (criminology) as theoretical science disciplines of anti-crime cycle. The emergence of public interest in crime, criminals and punishment, the birth and development of scientific ideas, law schools, areas of legal and anthropological and sociological study of crime are considered. It offers new approaches to understanding some of the provisions in modern criminological science.
Key words: popular criminology academic criminology; the «Newgate calendar»; criminal customs; crime; punishment; crime.
Задавшись вопросом, откуда пошла криминология, я, благодаря «подсказке» доктора философии Гарвардского университета Джеффри Р. Уилсона, вышел на авторитетный источник - Оксфордский словарь английского языка, в котором сообщается, что впервые письменно употреблено было слово «криминолог», а не «криминология». Его употребил, по предположению Уилсона, английский путешественник, писатель и переводчик Джон Ормсби в книге «Преступники и культ преступлений», которая была опубликована в лондонском еженедельнике 21 марта 1857 г. [1]. Автор, в частности, выделяет два класса криминологов - тех, кто прославляет, романтизирует преступников (он называет их «криминофилами»), и тех, кто изучает преступников, стремится понять их мотивацию в практических целях.
Спустя три года после опубликования книги Ормсби, в 1860 г., вышла другая книга -«Санитарное состояние и дисциплина в английских тюрьмах», автором которой был
доктор медицины Джозеф Эварт. В этой книге впервые используется слово «криминология». Причём, как предполагает Уилсон, это слово употребляется отнюдь не в научном, а ироническом смысле: криминология - наука о том, как совершить преступление. Эварт писал: «Курс бесчестного обучения под руководством какого-нибудь неисправимого злодея, который занимает пост профессора криминологии в этом университете для всеобщего и обоюдного распространения самых чёрных пороков и преступлений» [2].
В конце XVIII в. тема преступности в прессе, литературе была чрезвычайно модной в Англии. Например, в Лондоне издавались и продавались на ярмарках, а также во время публичных казней «особые листки с популярными рисунками, памфлетами о жизни преступного мира. Листки назывались «Ньюгейтский календарь» - по названию тюрьмы в Лондоне, которая так и называлась - Ньюгейтская. Содержание листков представляло описание преступлений,
© Горшенков Г. Н., 2017
преступников, их раскаяния и наказания и т. п. «Притягивая читателей отвратительными подробностями жизни уголовников, -пишет Уилсон, - эти истории также служили предостережением, напоминая о неотвратимости наказания и неизбежном раскаянии преступника». Эти листки были собраны и изданы Ормсби (в 1773 г.) в виде книги, которая так и называлась - «Ньюгейтский календарь». Затем она неоднократно переиздавалась, породив детективный жанр, к которому относится и роман Ч. Диккенса «Оливер Твист» [3].
«Ньюгейтская пресса» поддавалась классификации. Такую классификацию провёл сам автор книги, выделив в ней отдельные части.
Первая часть «Сцены из жизни Робсона и Редпата» представляла собой описание с анализом преступления и наказания указанных преступников. Книга преследовала цель - предупреждение преступлений. При этом в самом начале книги формулировалась криминологическая теория удержания от преступления: «Наказания были установлены и продолжают применяться обществом благодаря своему сдерживающему воздействию на людей, а не для того, чтобы отомстить преступнику, нарушившему закон» (вспомним у Ч. Беккария: «Цель наказания... заключается не в чём ином, как в предупреждении новых деяний преступника. и в удержании других от подобных действий» [4].
Во второй части «Плач Леопольда Ред-пата» в стихотворной форме излагалась история от лица преступника, который считал себя справедливым, поскольку грабил богатых для того, чтобы помочь бедным (своего рода Робин Гуд). В этом тексте Уилсон видит особенно яркое выражение идеи будущей «художественной криминологии», в которой изучение преступности и преступников осуществляется с помощью выразительных образов произведений искусства (стихов, пьес, романов, фильмов и т. п.), а также используется криминологическая трактовка содержания драматических произведений различных писателей, например У. Шекспира, Ф. М. Достоевского [5].
Здесь уместно сказать о русской лубочной литературе ХУП-ХУШ вв. и особенно XIX в., в которой также находила отражение тема преступления и наказания. В тот период
изготавливались картинки и тексты назидательного характера. Например, поучительными были рисунки о грехопадении и наказании первых людей. На них изображались сцены искушения змеем Евы и Адама, изгнания их из рая за нарушение данной им заповеди и плача о потерянном блаженстве. Другой лубок рассказывает об убийстве Каином своего брата Авеля, страданиях Каина, мучениях, которые причиняют ему демоны. В этом жанре работал и знаменитый царский иконописец Симон Ушаков, изобразивший нагого человека, передвигающегося на четвереньках. На спине у него тяжёлый символический груз (с разными тварями) и восседающий бес, погоняющий плетью грешника, у которого связаны ноги. Дано описание семи смертных грехов [6].
Лубок был очень популярен среди народа. Лубочные картинки изображали пьянство, разгул, кабацкую, тюремную жизнь, совершаемые преступлений в среде мастерового люда - сапожников, портных, часовщиков, гончаров, каменщиков и т. п. Ремесленники, городские обыватели изображались в народных картинках «обычно с чертами удальства, беспечности, гульбы, с очень снисходительным отношением к пьянству, фривольному поведению и даже воровству». В то же время в русской лубочной культуре популярна тема покаяния (осознания грешником своих грехов перед Богом). Например, большую известность приобрёл лубок 1767 г. по поводу покаяния убийц супругов Жуковых. На фоне Успенского собора и Колокольни Ивана Великого были изображены закованные в кандалы преступники, держащие зажжённые свечи. В тексте объявлялось о предстоящей процедуре казни: «Повестить за сутки во всём городе от полиции, в который день, какого часа и в которой церкви сей злодеи исповедать будут всенародное своё покаяние». Заметим, что эта лубочная картина была напечатана по велению Екатерины II [7].
Примечательно то, что подобные народные картинки («забавные листы») собрал (в количестве 4700 листов) и издал в четырёх частях в 1881 г. выдающийся юрист и государственный деятель своего времени и, что следует особенно отметить, почётный член Академии художеств и Академии наук Дмитрий Александрович Ровинский. В его книгах,
разумеется, нашли место и «забавные листы» с картинками и иллюстрациями по криминальной тематике: «Вор пришёл во двор» (изображена женщина с ухватом, догоняющая вора, укравшего у неё петуха, и дан пояснительный текст); «Вор на яблоне», «Бабы бьют французских мародёров», «Казнь лихоимца» и др. [8].
Ровинский выступал против «исключительного» формализма в уголовном судопроизводстве, пытаясь остановить своими протестами приговоры уголовных палат, в которых находил «вопиющую, но правильно и искусно оформленную неправду»; в такой «формальной правильности и полного соответствия действовавшим правилам о доказательствах ярко сквозило материальное неправосудие, причём во всей красе сказывались и молчание связанной по рукам и ногам судейской совести, и апатичная работа притупившегося на механическом применении Уложе -ния о наказаниях ума» [9].
Ровинский был противником телесных наказаний и сыграл заметную роль в их отмене, выступал одним из инициаторов введения в России суда присяжных. Четверть века проработал сенатором кассационного департамента. Это ему принадлежат ставшие широко известными слова, обращённые к молодым судебным следователям: «Будьте людьми, господа, а не чиновниками». Ровинский понимал сочувственное отношение народа к преступнику. Он рассуждал так: «... Народ смотрит с состраданием на преступника, уже наказанного плетьми и осуждённого на каторгу и ссылку, и, забывая всё сделанное им зло, несёт ему щедрые подаяния вещами и деньгами - это правда. .За это сострадание следовало бы скорее признать за народом глубокое нравственное достоинство, нежели обвинять его в недостатке юридического развития...» [10].
В то время, пишет А. Ф. Кони, тюрьма оставалась местом, где элементарные потребности (в воздухе, освещении и даже в пище) преступника попросту игнорировались. Такая угнетающая картина включена Ровинским в своё собрание лубков с надписью «Въ темницЪ бЪхъ и посетите меня» (изречение для тех, кто посещает темницу). На лубке изображён двор темницы, на котором посетитель (милостивец) подаёт милостыню
прикованному к скамье узнику. Другой милостивец подаёт милостыню через окно темницы. В темнице находятся двое; руки одного в колодках, а ноги прикованы цепями к скамье; у другого ноги в колодках и руки скованы кольцами. В объяснениях к «Народным картинкам» Равинский, в частности, описывает полицейскую пытку, заключавшуюся в «отказе воды заподозренному, накормленному солёным сельдём и посаженному в жарко истопленную баню».
Криминологическая тема в содержании лубков отнюдь не свидетельствует о её научности. Это так называемая популярная криминология, или художественная криминология. И поистине Ровинского следует считать основателем российской «популярной («художественной») криминологии».
Задаваясь вопросом о правомерности называть подобные труды «криминологией», Уилсон анализирует третью часть книги Ормсби «Тёмные деяния», повествование в которой приписывается «криминологу», стремившемуся «показать кратковременность торжества преступника на примерах тех, кто планировал преступление, совершил грех, а затем страдал» [11].
Тексты, представленные в книге Ормсби «Преступники и культ преступлений», по мнению Уилсона, «составляют единый корпус литературы в зарождающейся области познания, восходящей к ньюгейтской традиции, которую мы называем криминологией» [12].
Такое раннее использование в популярных английских текстах слова «криминология» связано с ненаучным определением, во-первых, той области знаний, которая относится к преступлению и преступнику, а во-вторых, методов и форм, позволяющих открывать и демонстрировать эти знания.
Итак, первоначально слово «криминология» употреблялось для обозначения ненаучного направления творческой мысли. Криминология в этом определении может быть названа «общественной», «культурной», «популярной» и т. п. Такая форма криминологии, за столетия доказав свою позитивную привлекательность и жизнеспособность, эволюционировала и наконец утвердилась в статусе уникальной теоретико-прикладной науки.
Что касается употребления слова «криминология» как термина в теоретическом
осмыслении преступления и преступника, то здесь следует вновь сослаться на Уилсона, по свидетельству которого термин «криминология» (речь идёт о его письменном употреблении) «появился на свет» гораздо позже, 3 апреля 1872 г., в статье «France» («Франция»), опубликованной в США в газете «Boston Daili Advertiser». Эта публикация свидетельствовала о том, что термин «криминология» стал использоваться в научной области. В рекламной публикации сообщалось: «Школа права предлагает... лекции... по дисциплине, которую французы называют "криминологией", или науке об уголовном законодательстве» [13] (курсив мой. - Г. Г.).
Для нас привычно, что изучение периода становления криминологии как научной отрасли знаний традиционно начинается с произведений Ч. Беккариа, Ч. Ломброзо, Э. Ферри, П. Топинара, Р. Гарофало и др. Что же касается введения термина «криминология» (в итальянской и французской литературе), то здесь мы справедливо отдаём пальму первенства итальянскому учёному-криминалисту, одному из вождей антрополого-социологической школы Рафаэлю Гарофало, который опубликованием в 1884 г. монографию под названием «Криминология. Природа преступности и теория наказания».
Во французской литературе возникновение термина «криминология» связывают с именем французского антрополога (генерального секретаря антропологического общества Парижа) Поля Топинара. Однако, оказывается, Топинар вначале (в 1887 г.) предложил несколько иной термин - «кри-миналогия» (через «а»). Учёный представлял «криминалогию» как науку общественную, практическую и политическую, решающей задачи наказания преступников и предупреждения преступлений. Однако 1889 г., выступая с докладом на II Международном конгрессе по криминальной антропологии, биологии и социологии, он уже назвал доклад «Криминология и антропология», т. е. поменял «криминалогию» на «криминологию» [14].
И всё же первым во французской литературе термин «криминология» употребил не Топинар, а его земляк Габриэль Тард, опубликовавший в 1887 г. критическую ста-
тью (в адрес Гарофало) под названием «Криминология» [15].
Прежде чем перейти к рассуждениям о криминале, вспомним определение криминологии, представленное американским учёным Уилсоном: это систематическое изучение преступности, преступников, уголовного права, уголовного судопроизводства и криминализации [16]. Фактически в этом определении перечислены все основные элементы предмета криминологического изучения, т. е. криминала.
Вспомним, что слово «криминал» -калька латинского слова crimen. На русский язык это слово привычно переводится как «преступление». Однако если мы заглянем в «Латинско-русский словарь...» (СПб., 1909), то обнаружим, что crimen в первом значении определяется как «обвинение» - «из зависти», «в преступлении»; при этом приводятся примеры наиболее употребительных вариантов этого слова: «обвинять»; «быть обвиняемым»; «осуждён на основании этого обвинения»; «предмет обвинения». Во втором значении слова поставлены «вина», «преступление» - «ставить, вменять кому-то в вину, в преступление»; «изображение преступления, порока» [17].
В других словарях встречаются ещё и дополнительные значения этого слова и его употребления: «упрёк», «обвиняемый», «преступник», «проступок», «прелюбодеяние», «недостаток», «вред», «предмет разбирательства», «дело», «само нарушение права», «уголовное судопроизводство». Отсюда, например, и admissor criminis - виновник преступления, и criminalis - «преступный», «относящийся к преступлению». Таким образом, учение о преступлении и всё, относящееся к преступлению, именовалось как «криминальное»: «криминальная теория», «криминальное право». Например, название произведения одного из выдающихся основоположников криминологии (антропологической школы) Ломброзо «Le crime, causes et remédes» в русском переводе означает «Преступность - причины и способы преодоления», а название ещё одного его труда «Criminal Man, According To The Classification Of Cesare Lombroso» - «Криминальный человек, согласно классификации Чезаре Ломбро-
зо» (в русском переводе слово «криминальный» заменено на «преступный»).
Другой известный нам учёный, развивавший социологическое направление в антропологической школе, Э. Ферри опубликовал свою знаменитую книгу «Sociología crimínale» (на итальянском языке), или в переводе на французский - «La sociologie criminelle». В обоих случаях использовано одно слово - «криминальная» (социология). Через несколько лет она была переведена на русский язык и издана в России, но уже под названием «Уголовная социология».
Но так получилось, что слово «криминал», взятое в качестве термина, как правило, ассоциировалось с одним лишь преступлением. «Криминальное» значит «преступное» - деяние, поведение. Правда, что касается преступного поведения, то криминалисты и другие исследователи внимание к нему, можно сказать, не проявляли. Точнее, проявляли, но только как к адресату наказания за содеянное. Кара следовала за преступление, хотя и обрушивалась на преступника. Это и понятно: не по абстрактному отступничеству надлежало бить, а сечь голову конкретному отступнику. Не задаваясь целью выяснить, как и почему он это сделал. Главное - выплеснуть вскипевшее чувство отмщения, придав при этом наказанию устрашающий характер, будучи уверенным в том, что именно устрашение, да к тому же максимально жестокое, раз и навсегда отобьёт охоту совершать преступление, и не только у конкретного преступника. Отсюда и главный вид наказания - тюремное заключение, со временем «породившее» тюрьмоведение.
Вся так называемая лестница наказания выстраивалась по «мстительному» принципу возмездия, причинения физического, материального, морального вреда.
В учении о криминале, подчёркиваю, «господствовало» преступление, точнее преступление и предопределённое им наказание. Эти две категории неразделимы. Преступлению как проявлению уголовной противоправности (преступности) присуще имманентное свойство наказуемости; как утверждается в литературе, «наказание - органичное следствие преступления» [18]. Отсюда и - наказуемость как обязательный признак-
критерий юридической категории «преступления». Именно этим можно объяснить широкое распространение этого словосочетания не только в научной, но и философской, политической, публицистической, художественное литературе.
В соответствии с философским представлением (линейным мышлением) о причине и следствии, наказание как следствие деяния в то же время выступает в качестве причины, «вынуждающей» назначение наказания, а эта причина, в свою очередь, порождает новое следствие - исполнение наказания.
Таким образом, в учении о криминале XVII в. формируется определённая, можно сказать суммативная (простое соединения качеств), система знаний. Характерным признаком такой системы можно считать синкретизм (греч. - соединение), т. е. неразвитое состояние слабовыраженного единства, нерасчленённости. Например, такое состояние характерно «протоискусству», т. е. искусству, возникшему на первоначальных стадиях человеческой культуры, в которой «музыка, пение, поэзия, танец не были отделены друг от друга» [19].
При этом в структуре криминологии доминирует, по выражению выдающегося русского юриста С. К. Гогеля, «уголовное право, обнимающее и уголовный процесс, и пеноло-гию» [20]. Позже, как известно, процесс структуризации, точнее дезинтеграции, приведёт к формированию новых подсистем: этиологии преступности, криминальной психологии. В свою очередь, эта сложнейшая антикриминальная система, создаваемая и функционирующая по воле государства, потребует особого искусства обращения с ней. Таким искусством окажется уголовная политика.
И здесь, заметим, проявляется та же причинно-следственная закономерность, которая и обусловливает уголовную политику как органичное следствие антикриминальной системы - «уголовного права, обнимающего и уголовный процесс, и пенологию». Отсюда закономерен и вывод (в частности, Ф. Листа) об уголовной политике как «самостоятельной ветви науки уголовного права» [21], что, впрочем, оспаривалось Гогелем [22].
Заметим, что это самое управленческое искусство по отношению к криминалу не-
возможно без тех знаний, в которых открываются закономерности, рождающие преступление, и которые высвечивают перспективные пути противодействия преступлению, в том числе с помощью наказания. «Целесообразное применение наказания, как орудия в борьбе правопорядка с преступлением, - полагал Лист, - невозможно без научного исследования преступления. и его внутренних причин...» [23]. Такое «учение о преступлении» он считал возможным именовать криминологией или, точнее было бы сказать сегодня, «преступностиведением» (термин введён проф. Д. А. Шестаковым). «Точнее» -в том смысле, что объектом исследования определялось преступление, которое, ещё раз заметим, выделяется как один (и важнейший) элемент из многосложного явления «криминал».
Как видим, объектом учения о криминале, или криминологии (давайте привыкать к непривычному общетеоретическому значению этого привычного термина), выступало сложное юридическое явление. Мы не стали употреблять определение «социально-юридическое», дабы тем самым подчеркнуть метафизическое видение (юридическую конст-рукцию) объекта исследования.
Здесь важно заметить очевидное развитие научной мысли, в основе которого доминирует индуктивный метод познания. Термин «преступление» постепенно обретает второе, обобщающее значение: «преступность» как общественное явление. Преступность, осмысливается как некий феномен, не имеющий сущности, как, например, и греховность.
Преступность - это не нечто вещественное, т. е. существующее объективно, «видимо», а качественная составляющая общества, его особенное свойство, которое можно сравнить с магмой земной коры: оно проявляется в реальной человеческой жизни в виде вулканических извержений-преступлений.
Анализируя эволюцию научной мысли в области изучения преступления, российский правовед Н. С. Таганцев видел её перспективы в отходе от отдельного события и лица, т. е. в рассмотрении преступлений не в их индивидуальности, а в их совокупности и последовательности, вследствие чего наблюдательному уму откроются новые и «в высшей степени важные стороны» для научного
познания. Мы находим в этом «диалектический» ход мысли гениального учёного - действие закона перехода количества в качество; от преступления как явления единичного к явлению множественному, вначале сумма-тивному, а затем системному, или преступности в современном её определении как социально-юридического явления.
Понимание того, что в юридическом учении о преступлении и практике реагирования на него необходимо обращаться к социальным вопросам, подвигло Таганцева на последующие открытия, в которых зарождалось новое направление уголовной теории -уголовная политика [24].
1. Уилсон Дж. Р. Слово «криминология»: филологическое исследование и определение // Актуальные проблемы экономики и права. -2016. - Т. 10. - № 3. - С. 232.
2. Ewart J. The sanitary condition and discipline of indian jails. - London : Smith, Elder and Co, 1860. - P. 288-289.
3. Уилсон Дж. Р. Указ. соч. - С. 232.
4. Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. -М., 1995. - С. 106.
5. Уилсон Дж. Р. Указ. соч. - С. 233.
6. См.: Русский рисованный лубок конца 18 -начала 20 веков : из собрания Государственного Исторического музея / [сост. и автор текста Е. И. Иткина ; макет и оформление В. Савченко ; фотосъёмка Б. Б. Зверева]. -М. : Рус. книга, 1992. - URL: http:// bibliotekar. ru/rusLubok/0.htm.
7. См.: Преступление и наказание в русской лубочной литературе. «Вор пришёл во двор» и др. - URL: http://distance.rpa-mu.ru/files /books/pihk /thm/tsm6.html.
8. Заболотских Б. Русские народные картинки / собрал и описал Д. А. Ровинский. - URL: http://www.raruss.ru/treasure/page2/1353-rovinsky-folk-picturies.html.
9. Анатолий Фёдорович Кони (1844-1927). Биографический очерк. Юридические статьи. Заметки. Сообщения. История развития уголовно-процессуального закона. - URL: http:// refdb.ru/look/2969957.html.
10. Там же.
11. Уилсон Дж. Р. Указ. соч. - С. 233.
12. Там же. - С. 234.
13. Там же. - С. 235-236.
14. Там же. - С. 239.
15. Там же.
16. Там же. - С. 245-247.
17. Латинско-русский словарь, приспособленный к гимназическому курсу / составил Г. Шульц. - СПб., 1909. - С. 143.
18. Кузнецова Н. Ф. Понятие и цели наказания // Полный курс уголовного прав : в 5 т. / под ред. А. И. Коробеева. - СПб. : Юридический центр Пресс, 2008. - Т. 1: Преступление и наказания. - С. 729.
19. Синкретизм // Философский энциклопедический словарь / гл. ред. : Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. -М. : Сов. Энциклопедия, 1983. - С. 609.
20. Гогель С. К. Вопросы уголовного права, процесса и тюрьмоведения : собрание исследований. - СПб., 1906. - С. 210.
21. Лист Ф. Задачи уголовной политики. В изложении Бориса Гуревича, кандидата на долж-
ности по судебному ведомству. - СПб., 1895. - С. 7.
22. Гогель С. К. Курс уголовной политики в связи с уголовной социологией. - СПб., 1910. - С. 1.
23. Лист Ф. Учебник уголовного права. Общая часть. Разрешённый автором перевод с 12-го переработанного издания Ф. Ельяшевич. С предисловием автора и М. В. Духовского. -М., 1903. - С. 71.
24. Лоба В. Е. Доктрина о наказании в диссертационных исследованиях университетов Российской империи: генезис и развитие : монография. - Армавир : РИЦ АГПУ 2010. -С. 15.
