CC BY
62
2. Герасимова А.И. Природа живого и чувственный опыт // Вопросы философии. - 1997. - № 8. - С. 124.
3. Соловьев B.C. Определение добра // Соч. в 2-х т. Т. 2. - М., 1988. -С. 252.
4. Фрагменты ранних греческих философов. Ч. I. - М., 1989. - С. 17.
5. Тахо-Годи А.А. Греческая мифология. - М.: Молодая гвардия, 1989. -С. 86-90.
6. Цицерон М.Т. Избр. соч. - М.: Мысль, 1975. - С. 252.
7. Аквинский Фома. Сумма теологии // Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. - М.: Мысль, 1991. - С. 177.
8. Горфункель Л.Х. Гуманизм и натурфилософия итальянского Возрождения. - М., 1987. - С. 97.
9. БокачевИ.А. Духовность в контексте социально-философского анализа. - М.; Ставрополь: Изд-во СевКавГТУ, 2000. - С. 83.
10. Барулин B.C. Социально-философская антропология. Общие начала в социально-философской антропологии. - М.: Онега, 1994. - С. 90-92.
«КРЕСТОВЫЕ СЕСТРЫ» А.М. РЕМИЗОВА КАК ОБРАЗЕЦ МИРЯНСКОГО СЛУЖЕНИЯ И ДОЛЖНОГО РЕЛИГИОЗНОГО ПОВЕДЕНИЯ
© Никонорова Ю.Н.*
Казанский (Приволжский) федеральный университет, г. Казань
В статье рассматривается концепт «крестовые сестры» (одно из ключевых понятий религиозно-философской прозы А.М. Ремизова) с точки зрения дихотомии «святое - страстное» в рамках русской православной философии культуры и петербургского текста русской литературы.
Как известно, реконструкция целостной картины историко-литературного процесса в России рубежа XIX-XX веков представляет собой сложнейшую исследовательскую задачу, над которой сегодня трудятся тысячи отечественных специалистов в разных области науки. Благодаря междисциплинарным исследованиям на стыке философии, филологии и религиоведения мы имеем возможность по-новому осмыслить культурное наследие Серебряного века, отчасти утраченное в советскую эпоху. Одним из наиболее интересных и незаслуженно забытых его деятелей является Алексей Михайлович Ремизов - яркий самобытный писатель, представитель школы мифологического реализма, впитавший и усвоивший «всю русскую традицию, от мифологии языческих времен и русифицированных форм византийского христианства до Гоголя, Достоевского и Лескова» [1, с. 541].
* Аспирант кафедры Религиоведения.
Подобно творчеству символистов, воспевавших женскую природу сакрального в образе Прекрасной Незнакомки, и соловьевскому учению о Софии - «вечной женственности в Боге и, одновременно, замысле Бога о мире», проза Ремизова также содержит идеал Прекрасного, Священного и Вечно Женственного, отражающий ее религиозно-философский дискурс. На наш взгляд, наиболее ярким примером воплощения этого идеала является роман «Крестовые сестры» (1910), который многие исследователи реми-зовской прозы называют книгой-откровением о «выборе креста» и судьбах России накануне революции, в эпоху «брожения умов» и кризиса веры. В нашей статье мы попытаемся доказать, что идеал Священного и Вечно Женственного, воплощенный в образах «крестовых сестер», связан с проблемой поиска первородной праведности (одной из центральных тем в творчестве Ремизова), а их мирянское служение и должное религиозное поведение могут быть рассмотрены как ориентиры духовного возрождения России, залог сохранения православных ценностей и исконно русской культуры.
Образ-символ креста, заявленный в названии романа, безусловно, является ключом, своеобразной авторской подсказкой к пониманию идейно-тематического содержания «Крестовых сестер». Раскрывая значение данного символа в рамках общих культурологических представлений, необходимо указать на «объединение противоположностей» (вертикаль - горизонталь) как одну из его распространенных интерпретаций. Концепцией, наиболее полно отражающей подобное объединение, является универсальная дихотомия «святое - страстное» - двузначная система координат человеческого бытия, характеризующаяся наличием бинарных структур, значимых для христианского типа сознания (верх / низ, рай / ад; божественное, духовное, святое / мирское, земное, страстное). Климова С.М. определяет «святость и страстность как смыслоорганизующие начала и границы (пределы) хри-стианско-антропологического космоса, телесной, душевной и духовной жизни человека», которые «могут быть представлены в качестве своеобразной дуальной модели организации христианского мировоззрения, на языке которого можно описать механизм функционирования русской религиозной культуры» [2, с. 13]. В романе «Крестовые сестры» в центре подобной дуальной системы находится человек, «униженный и оскорбленный» герой Достоевского, помещенный в реалии начала XX века. Проблемы нравственного выбора между страстями земными и христианской добродетелью, поиска первородной праведности, утраченной в результате грехопадения, ничтожности человеческой жизни «в жерновах истории» являются определяющими для творчества А.М. Ремизова в целом.
«Чтобы читать и постигать Ремизова, надо «сойти с ума». Не помешаться, не заболеть душевно, а отказаться от своего привычного уклада и способа воспринимать вещи. Надо привести свою душу в состояние некоторой гибкости, лепкости, подвижности; и, повинуясь его зову, перестраивать лад и строй своей души почти при каждом новом произведении Ремизова», - писал о
творчестве Алексея Михайловича русский религиозный философ И.А. Ильин [3, с. 273]. «Сойти с ума», чтобы понять, какую меру страдания способно вынести человеческое сердце, необходимо главному герою романа Петру Алексеевичу Маракулину, перед глазами которого проходит жизнь героинь - жительниц Буркова дома, который, как известно, «весь Петербург!». Подобно Маракулину, они - несчастные жертвы обстоятельств, пленники бездушного каменного города, отмеченного дурной славой и страшными эпидемиями.
Из нищеты петербургских «черных углов» стремится вырваться Верочка Вехорева - неудавшаяся актриса, амбициозная и страстная натура, сгоревшая на костре собственного тщеславия. На наш взгляд, в ее образе показано вырождение архетипа femme fatale, причем в пародийно-гротесковом ключе. Если в библейских образах Саломеи и Юдифь ощущалась сила духа и стойкость женщин, бросающих вызов истории и судьбе, а в героинях Достоевского и Уайльда - необычайно привлекательное инфернальное начало, то собирательный образ femme fatale у Ремизова - это дамы для сопровождения. В мифопоэтическом контексте романа они связаны с темной стихией петербургской «жестокой ночи» и имеют зловещую хтоническую природу: так, толпа проституток у Аничкова моста напомнила главному герою темный клубок змей: «... их было много, все они увертывались от него и снова где-то собирались и словно подползали к нему, темные и тихие, и темное, что-то холодное обвивалось змеей вокруг его сердца» (КС, с. 302). Одной из них в конце романа становится Верочка, бывшая содержанка заводчика Вакуева, не способная более отличать искренность ото лжи, любовь -от ремесла, чистое - от скверны: «Обо мне не надо плакать! - протянула она по-театральному, прищурившись не то с сожалением, не то с гадливостью, и, зонтиком ударив его по руке, сказала и уж слишком сурьезно, даже морщина надулась: - Я великая актриса!» (КС, с. 246). Цельная натура и независимый характер femme fatale претерпевают изменения, «деградируют» вместе со временем, новыми буржуазными ценностями, провозглашаемыми обществом. Служение золотому тельцу (символу земного, страстного существования) оборачивается зависимостью, утратой духовных ориентиров и в итоге - полноценной человеческой жизни: «Зависимость возникает тогда, когда женщина теряет осмысленную жизнь и сосредоточивается на том, чтобы заполучить что-нибудь на нее похожее <.> Она утратила способность различать . ощущать истинную природу вещей. Утратив изначальную жизненную силу, она жаждет обрести ее мертвенную копию. В аналитической психологии мы сказали бы, что она утратила свое «Я»» [4, с. 247].
История отчаявшейся femme fatale соседствует на страницах романа с жизнеописаниями «крестовых сестер», образами древнерусской духовности и терпения, христианского смирения и всепрощения (см. [5, с. 114]). В отличие от тщеславной и порочной Верочки, ставшей частью темной обезличенной толпы продажных женщин, «крестовые сестры» несут в себе источник чистоты, света, христианской добродетели. Их жизненный путь пред-
ставляет собой добровольное изгнание (из провинции в Петербург) и одновременно дорогу к Храму, воплощение образа «святой бродячей Руси» в реалиях начала ХХ века. Как писал В.В. Розанов, «есть две России: одна -Россия видимостей, громада внешних форм с правильными очертаниями, ласкающими глаз; с событиями, определенно начавшимися и определенно заканчивающимися, - «Империя», историю которой «изображал» Карамзин, «разрабатывал» Соловьев, законы которой кодифицировал Сперанский. И есть другая - «Святая Русь», «матушка-Русь», которой законов никто не знает, с неясными формами, неопределенными течениями, конец которой невидим, начало безвестно: Россия существенностей, живой крови, непочатой веры, где каждый факт держится не искусственным сцеплением с другим, но силой собственного бытия, в него вложенного» [6, с. 174].
В отличие от имперской «России видимостей», центром которой в романе выступает Петербург как символ всего земного, бездуховного, страстного, Россия «существенностей» - это провинция, последний оплот праведности земли Русской. Коллективное прошлое «крестовых сестер» (Акумов-ны, Веры Николаевны, Лизаветы Ивановны, Анны Степановны, Адонии Ивойловны и Евгении Александровны) связано с древнерусскими городами («Костринск, город белых церквей на реке Устюжине», «Пурховец, древний город на реке Смугра»), вольной православной стихией допетровской Руси.
Овеянная легендами о Богородице и праведниках земли Русской, эта стихия существует в музыкально-певческой и паломнической традициях. которыми отмечено существование добродетельных ремизовских героинь. В повествовании о детстве и юности Веры Николаевны и Анны Степановны два уездных городка, откуда они родом, необычайно похожи, но различаются особым «звучанием»: «Костринск ... по звону похоронному - первый, плакун-город» и «Пурховец ... по пению соловьиному - первый, соловей-город». Неслучайно в романе «музыка» провинциальных городов противопоставляется страшному «звучанию» Петербурга, где «не то человек кричит, не то кошка мяучит, не то душат кого-то, - так всякий день» (КС, с. 213). Певческое искусство Веры Николаевны - источник надежды и утешения для многих обитателей Буркова дома, в ее старинах находят свое отражение и мифопоэтическая природа романа, и его религиозно-философский подтекст. Как известно, для воссоздания народной музыкально-песенной традиции в романе А.М. Ремизов обращался к «Отреченным книгам Древней Руси» Тихонравова, «Духовным стихам», собранным Киршей Даниловым, а также к апокрифической литературе.
Древнерусские традиции странничества, почитания блаженных и юродивых - примета повседневной жизни другой «крестовой сестры»: «Любит Адония Ивойловна блаженных и юродивых, старцев и братцев и пророков. Была она и у безумствующего старца под Кишиневым, страшные его рассказы слушала о Страшном суде <.> Была она и на Урале у Макария, на птичнике живет старец <.> Была она и в Верхотурье у Федотушки Каба-
кова, молитвою вызывающего глас с небеси <...> Была и у китаевского пророка... И у многих других старцев побывала она на своем веку.» (КС, с. 217-218). Обширна география паломничества героини, как обширно и безгранично пространство Древней Руси - Руси православной, вольной, страннической, вторгающейся и выходящей за пределы Буркова дома, который, как известно, - «весь Петербург». Именно в ней заключен источник непоколебимой веры, милосердия и жизненной стойкости «крестовых сестер», на долю которых выпало немало испытаний и страданий. Необходимо отметить, что роман изобилует сценами духовного и физического насилия над героинями, а их биографии ассоциируются с жизнеописаниями христианских святых, принявших крестные муки. Натуралистичность некоторых эпизодов усиливает обличающую силу ремизовского реализма: в первой главе описывается, как Глотов «жену свою законную с третьего этажа на землю выбросил», а в пятой - история гимназистки Жени представляет собой череду страданий, которые способно вынести «одно железное сердце».
На первый взгляд, причины тяжелой женской доли кроются в несправедливом устройстве патриархального общества, где власть принадлежит мужчине, а женщине отведена незавидная роль бесправного существа. Однако, на наш взгляд, было бы ошибочным считать безнаказанность насильственных действий приметой жестокого времени, непросвещенного российского общества. Главной причиной принятия «крестных мук» героинями здесь служит интерпретация христианского понятия первородного греха, породившего чувство изначальной женской вины. Трагедии «крестовых сестер» являются в своем роде искупительной жертвой за грехи человечества, поэтому и воспринимаются ими безропотно. Роковой случай, «ослепление» как внезапное помешательство зачастую служат причиной насильственных действий обидчиков. Показательным является эпизод, в котором обесчещенная Женя пытается оправдать действия Цыганова и собственного брата: «И просила она брата, молила пощадить, не трогать ее. Но он не хотел слышать, а не хотел слышать, потому что ничего не слышал и ничего не замечал. потому что ослеп в ту минуту, а ослеп он, потому что в ней самой было что-то ослепляющее: ведь ничего общего не было в братнин вечер с тем цыгановским опасным и радостным вечером» (КС, с. 272).
Не выдержав стыда и унижения, набожная героиня карает себя, свою женскую «ослепляющую» греховную сущность в сельской церкви на Страстной неделе: «Тогда подняла она бритву и стала себя резать, полагая кресты на лбу, на плечах, на руках, на груди. И кровь ее лилась на плащаницу» (КС, с. 274). Об опыте страдания как особом религиозном переживании упоминал в «Непостижимом» С.А. Франк: «Чистое же существо страдания открывается нам в той форме его преодоления, которая заключается в духовном приятии или претерпевании страдания - в нашей способности выстрадать и перестрадать страдание. Тогда страдание испытывается и открывает себя не как бессмысленное зло, не как нечто безусловно недолж-
ное, даже не как извне наложенная на нас кара, а, напротив, как исцеление от зла и бедствий как желанный Богу и в этом смысле уже сущностно божественный возвратный путь на родину, к совершенству реальности. Одна из самых очевидных закономерностей духовной жизни состоит в том, что вне страдания нет совершенства, нет полного, незыблемо прочно утвержденного блаженства» [7, с. 785-786].
Смирение, жертвенность и покаяние - вот основные мотивы, раскрывающие природу «крестовых сестер» в романе. При этом вера в Господа и истинно христианское терпение - единственное, что помогает им выжить. Земной тернистый путь к Богу, пролегающий между святым и страстным, с его богомоль-ческими и паломническими традициями, постами и православными праздниками, общими радостями и печалями составляет бытие «крестовых сестер».
Идеи о «вольном страдании», непротивлении злу, коллективном переживании и общинном «узничестве» в пределах одной веры лежат в основе и принципа «соборности», и мессианского сознания русского народа, и православной русской души. «Подвиг непротивления - русский подвиг. Опрощение и уничижение - русские черты <...> необыкновенное свойство русского народа - выносливость к страданию, устремленность к потустороннему, к конечному», - писал Н.А. Бердяев в книге «Русская идея» [8, с. 17, 24]. Это стремление к потустороннему, конечному связано с видениями юродивой Акумовны, ее маргинальной природой, позволяющей существовать на границе двух миров - святого (небесного) и страстного (земного). Одним из центральных эпизодов романа являются «Хождения Акумовны по мукам», в которых, с одной стороны, воплотились эсхатологические представления в духе средневекового христианства (отсылка к ветхозаветному апокрифу «Хождение Богородицы по мукам»), а, с другой стороны, содержится предупреждение о грядущей социально-политической катастрофе, связанной со всеобщим упадком духовности, утратой христианских (православных) ценностей, определяющих понятие души русского народа.
Испокон веку в смутные времена народ земли Русской молился о заступничестве, уповая на милосердие Богородицы, которая, как известно, является примером женской жертвенности, смирения, сострадания и любви к ближнему. По словам Г.П. Федотова, известная социальная приниженность русской женщины сказалась в особом теплом характере ее благочестия [см.: 9, с. 176], а скромность и целомудрие издавна являлись синонимами женской добродетели: «Итак желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения; чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою, но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию» (1 Кор. 2. 8-10).
В подобном отношении к Богу и миру для «крестовых сестер» проявляются и благодать повседневности, и поиск первородной праведности, утраченной
в результате грехопадения, и нелегкий путь ко спасению души. Именно в их мирянском служении и должном религиозном поведении, по мысли Ремизова, мы можем увидеть первые шаги на пути к духовному возрождению России.
Источник:
КС - Ремизов А.М. Крестовые сестры // Ремизов А.М. Повести и рассказы. - М.: Худ. лит., 1990. - С. 193-315.
Список литературы:
1. Святополк-Мирский Д.С. Ремизов // История русской литературы с древнейших времен по 1925. - М.: Эксмо, 2008. - С. 539-546.
2. Климова С.М. Феноменология святости и страстности в русской философии культуры. - СПб.: Алетейя, 2004. - 329 с.
3. Ильин И.А. О тьме и просветлении // Ильин И.А. Собр. соч. - М.: Русская книга, 1996. - Т. 6, Кн. 1. - 429 с.
4. Эстес К.П. Бегущая с волками: женский архетип в мифах и сказаниях. - М.: София, 2010. - 496 с.
5. Слобин Г.Н. Проза Ремизова (1900-1921) / науч. ред. А.А. Кобрин-ский. - СПб.: Академ. проект, 1997. - 206 с.
6. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. - М.: Академ. проект, 2001. - 990 с.
7. Франк С.А. Непостижимое: Онтологическое введение в философию религии // Франк С.А. Сочинения. - Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2000. - С. 247-796.
8. Бердяев Н.А. Русская идея. - М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2004. - 619 с.
9. Федотов Г.П. Святые Древней Руси // Федотов Г.П. Собр. соч.: в 12-и т. / сост. С.С. Бычков - М.: Мартинес, 2000. - Т. 8. - 268 с.
ЖЕНЩИНА В ИСЛАМЕ, ИУДАИЗМЕ И ОРТОДОКСАЛЬНОМ ХРИСТИАНСТВЕ:
БОГОСЛОВСКИЕ, СОЦИАЛЬНЫЕ И ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
© Полетаева Т.А.*
Белгородская православная духовная семинария, г. Белгород Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, г. Москва
В контексте богословской интерпретации гендерного вопроса и феноменологического подхода к личности в религиоведении сравнивают-
* Доцент кафедры Теологии факультета дополнительного образования ПСТГУ, преподаватель религиоведческих дисциплин БПДС, кандидат философских наук.
