Научная статья на тему 'Красноречивый эпизод борьбы с философским обскурантизмом: как логика и кибернетика конца 70-х гг. XX В. Противостояли давлению партийной ортодоксии'

Красноречивый эпизод борьбы с философским обскурантизмом: как логика и кибернетика конца 70-х гг. XX В. Противостояли давлению партийной ортодоксии Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
122
24
Читать
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Бирюков Б. В.

The article gives understanding on the veiled attack organized by the magazine «Kommunist» in 1978 against the system of notions which implied the logic and cybernetics. The brunt was stricken against the works of Yu.A. Petrov, MGU professor, accused of using the ideas of positivism, of scholasticism and alogism. The article cites replies of Yu.A. Petrova, B.V. Biryukova, held at those times the position of Deputy Chairman of the Section of methodological problems of cybernetics, A.I. Berg, headed the Scientific Board for Cybernetics, to the magazine «Kommunist». The author tells about historical events of the end of 1970th and discussions, which touched fundamental problems of philosophy development, about the triumph of logic and scientific knowledge in struggle against Marxist-Leninst orthodoxy.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
Предварительный просмотр
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

ELOQUENT EPISODE OF STRUGGLE WITH PHILOSOPHICAL OBSCURANTISM: HOW THE LOGIC AND CYBERNETICS OF THE END OF 70th RESISTED THE PRESSURE OF PARTY ORTHODOXY

The article gives understanding on the veiled attack organized by the magazine «Kommunist» in 1978 against the system of notions which implied the logic and cybernetics. The brunt was stricken against the works of Yu.A. Petrov, MGU professor, accused of using the ideas of positivism, of scholasticism and alogism. The article cites replies of Yu.A. Petrova, B.V. Biryukova, held at those times the position of Deputy Chairman of the Section of methodological problems of cybernetics, A.I. Berg, headed the Scientific Board for Cybernetics, to the magazine «Kommunist». The author tells about historical events of the end of 1970th and discussions, which touched fundamental problems of philosophy development, about the triumph of logic and scientific knowledge in struggle against Marxist-Leninst orthodoxy.

Текст научной работы на тему «Красноречивый эпизод борьбы с философским обскурантизмом: как логика и кибернетика конца 70-х гг. XX В. Противостояли давлению партийной ортодоксии»

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2006. № 3

ЛОГИКА

Б.В. Бирюков

КРАСНОРЕЧИВЫЙ ЭПИЗОД БОРЬБЫ С ФИЛОСОФСКИМ ОБСКУРАНТИЗМОМ:

как логика и кибернетика конца 70-х гг. XX в.

и и *

противостояли давлению партийной ортодоксии

В 1978 г. главный партийный журнал, редакцию которого с 1976 г. возглавил Р.И. Косолапов1, выступил с материалом «Об ответственности печатного слова» (в рубрике «Из редакционной почты»)2. Тенденциозно подобранным письмам трех читателей — инженера К. Мохова, подполковника-инженера запаса, кандидата философских наук Ю. Субботина и кандидата философских наук В. Габченко — редакция журнала предпослала некое введение, в котором говорилось, что

...в растущем потоке издаваемой научной и научно-популярной литературы подчас обнаруживаются неточная информация, сомнительные сведения, непродуманные, незрелые выводы и обобщения. Нечеткость идейных позиций, умозрительные суждения и схоластические спекуляции способны дезориентировать массового читателя, вселить в его сознание ложные представления, особенно недопустимые в обстановке усложняющейся идеологической борьбы.

Далее мы читаем:

В последнее время в редакцию «Коммуниста» стало больше поступать критических замечаний по поводу забвения в отдельных изданиях основополагающих принципов нашего мировоззрения, хрестоматийных истин, исходных для любого марксистски образованного человека. Эти сигналы свидетельствуют о возросшей идейной зрелости читателей, об их уважении и требовательности к печатному слову. В письмах поднимается вопрос об ответственности не только авторов, но и рецензентов и редакторов.

Поскольку в письмах заметное место занимали философские вопросы кибернетики, в дискуссию вмешался председатель Научного совета по комплексной проблеме «Кибернетика» при президиуме АН СССР академик А.И. Берг, направивший в журнал развернутое письмо, в котором отметал рецидивы «антикибернетики», которыми были отмечены письма упомянутых читателей3.

Подготовлено при поддержке РФФИ (проект № 04-06-80242) и РГНФ (проект № 05-03-03522а). Автор благодарит кандидата культурологии И.П. Прядко за помощь в подготовке данной публикации.

В основу этого письма были положены соображения, выработанные в секции методологических вопросов кибернетики, председателем которой был член-корреспондент АН СССР А. Г. Спиркин, а автор этих строк был его заместителем. О связанных с этим событиях я расскажу ниже. Начну же с того, что относится к профессору МГУ, доктору философских наук Ю.А. Петрову, подвергшемуся в письме В. Габченко несправедливой и невежественной критике.

Совершенно очевидно, что «письма читателей» с их хлесткими заголовками4, если они не были написаны прямо по заданию главного редактора журнала, подвергались в его редакции соответствующей «доработке»: они должны были выражать «генеральную линию», как ее понимал товарищ Косолапов. Поэтому спор шел не между Петровым и каким-то Габченко, а между логиком, профессором Московского университета и партийным чиновником, возомнившим себя блюстителем чистоты марксизма-ленинизма. Таким образом, в случае с Юрием Александровичем это была коллизия «Петров — Косолапов».

Надо сказать, что в те времена выступления партийного печатного органа еще воспринимались как директивы, поэтому Юрий Александрович и подвергся основательной «проработке». Одна из них состоялась в издательстве «Высшая школа», где была напечатана одна из критикуемых его книг, и я принял участие в соответствующем заседании, решительно защищая взгляды Юрия Александровича. Интересно, как Ю.А. Петров держал себя во время этих «проработок». Он... молчал. Как он потом рассказывал, это молчание производило обескураживающее воздействие на его критиков. Ниже я кратко изложу критические эскапады В. Габченко, письменный ответ на них Ю.А. Петрова и мое объяснительное письмо, с которым я выступил как издательский рецензент его книги «Методологические вопросы анализа научного знания», подвергавшейся критике.

* * *

В письме В. Габченко говорилось:

Встречаются <...> абстракции, игнорирующие объективные различия между явлениями, перемещающие предметы науки в тень, в те самые сумерки, в которых, как известно, «все кошки серы» и <...> теории все хороши. Последние слова мы вынуждены добавить, познакомившись с тремя книгами Ю.А. Петрова: «Логическая функция категорий диалектики» (М.: Высшая школа, 1972), «Математическая логика и материалистическая диалектика» (М.: Изд-во МГУ, 1974), «Методологические вопросы анализа научного знания» (М.: Высшая школа, 1977).

В письме Габченко в редакцию журнала «Коммунист» Ю.А. Петров обвинялся в увлечении «чисто семиотическим подходом к пониманию теории», в игнорировании «теории отражения». По мнению Габченко, помимо обобщений как важной функции теории, существуют «вздорные абстракции и обобще-

ния», которые отдаляют познание, науку от действительности. Именно такими автор письма считает идеи, изложенные Ю.А. Петровым в упомянутых книгах. Главная вина профессора Петрова, утверждал Габченко, состоит в том, что он «обоснование материализма» ищет в семиотике. Автор письма считал, что семиотический подход не совместим с «теорией отражения». Ученый-де «ставит теорию в зависимость не от гносеологии, а от семиотики» и пытается не только «"примирить" позитивизм с материализмом, но и возвести в ранг теории любое правильное подмножество предложений языка».

Габченко вопрошал: «Разве мы не слышали, не читали... Рассела, Карнапа, Витгенштейна, Поппера о философии как анализе языка; о теориях, о которых не известно ни то, о чем они говорят, ни истинно ли то, что они говорят; о логике, которая ничего не отражает, о языке, который ничего не обозначает и ничего не сообщает». Критик Петрова был особенно возмущен тезисом об идеальном существовании предмета некоторых теорий (например, тем, что предметом математики являются «сами числа, существующие только в сознании»).

Показательны заключительные слова письма этого ревнителя чистоты марксизма. Приведу их дословно, чтобы современный читатель смог почувствовать идеологическую атмосферу той эпохи:

Свифт, — пишет Габченко, — подметил, что буржуазные политики в целях отвлечения ученых от поиска причин общественной несправедливости часто поступают подобно китобоям. В его времена это была опасная профессия, так как раненые киты набрасывались на парусники и разносили их в щепки. Для защиты китобои брали на борт большие бочки и при опасности бросали их в море: киты начинали гоняться за этими бочками, а охотники тем временем спокойно их добивали. Такие «бочки» буржуазные политиканы часто бросают ученым, а те усердно их гоняют «по всем правилам науки» (курсив мой. — Б.Б.). В условиях современного противоборства идей встречается сколько угодно таких «бочек», и идеологи империалистической буржуазии не устают подбрасывать все новые.

На эту критику Ю.А. Петров ответил, подробно разобрав по пунктам претензии автора письма. Текст его ответа5, который приводится ниже, интересен тем, что в нем Юрий Александрович дает выразительную характеристику современных логических теорий в различных их аспектах, не утратившую значение и в наши дни.

Объяснение

профессора философского факультета МГУ Ю.А. Петрова по поводу опубликованного в журнале «Коммунист»6 1978. № 4 письма В. Габченко «В качестве игры...»

Письмо В. Габченко в редакцию представляет собой рецензию на книги «Логическая функция категории диалектики»

(1972), «Математическая логика и материалистическая диалектика» (1974), «Методологические вопросы анализа научного знания» (1977), в которых я пытаюсь с позиций диалектического материализма и марксистско-ленинской теории отражения проанализировать некоторые из основных положений современной логики и методологии научного познания. Главным образом речь идет о научных языках и теориях, о логике формализованных и естественных языков, о природе логических законов, соотношении формальных и содержательных моментов познания и о других [проблемах современной логики].

Автор рецензии выдвигает против меня весьма серьезные обвинения идеологического характера, считая, что я поддаюсь влиянию позитивизма, некритически использую идеи позитивистов («бочки», подброшенные буржуазными политиканами). Рецензия весьма резко оценивает мои работы как схоластические, пустые, алогичные. Я вполне отдаю себе отчет, что мог допустить и действительно допускал не вполне точные формулировки положений, дающие повод для их неправильного истолкования. Вполне возможно, что какие-то из предлагаемых мною решений являются спорными и даже неправильными, так как речь идет о весьма сложных фактах научного познания, в ряде случаев мало исследованных или вообще не исследованных с позиций марксистско-ленинской философии. Однако рецензент не дает своего анализа существа выдвигаемых мною положений.

Как я постараюсь далее показать, выводы рецензента не являются обоснованными. Полагаю, что они являются следствием недостаточного знакомства рецензента с разбираемыми мною положениями современной логики. В ряде же случаев они вообще являются произвольными, возникающими в результате приписывания автору немарксистских взглядов, которые он не только не разделяет, но, наоборот, подвергает критике в рецензируемых работах. Нередко рецензент подменяет научный анализ иронизированием по поводу общепринятых в современной логике и неоспоримых научных положений. Для подтверждения сказанного я вынужден здесь конкретно рассмотреть все выдвигаемые рецензентом обвинения в связи с теми тезисами из моих работ, которые рецензент пытается при этом использовать.

1. Рецензент приводит мое высказывание («Математическая логика и математическая диалектика», с. 106) о том, что «чисто семиотический подход к пониманию теории имеет немаловажное научное значение, в том числе и для обоснования гносеологических теорий, отображающих реальную действительность», и считает, что это свидетельствует о том, что, согласно взглядам критикуемого им автора, «если мы хотим обосновать теорию, "отображающую" действительность, то должны обратиться не к теории

отражения (что соответствовало бы и материалистической философии, и "интуитивной точке зрения"), а к семиотике, то есть к учению о "знаковых системах", и там искать обоснование материализма» (с. 115).

Во-первых, рецензент не показал ложность исходной посылки, согласно которой семиотический подход к теории имеет значение для обоснования гносеологических теорий. Между тем истинность этого положения признается многими советскими философами, раскрывающими диалектику формального и содержательного в познании. И нам не известно, чтобы оно оспаривалось компетентными специалистами. Если рецензент с этим положением не согласен, то ему следовало бы это серьезно обосновать.

Во-вторых, из этого положения совершенно не следует, что для обоснования гносеологической теории не надо обращаться к теории отражения. Ведь никто не думает, что если нам в чем-то помогает одно (например, семиотика), то мы не должны использовать другое (например, теорию отражения). Автор монографии не только не отрицает значения теории отражения, но показывает, что семиотический подход для обоснования гносеологических теорий не является достаточным (хотя и может быть использован), что для этого необходим гносеологический подход, т.е. теория отражения. На этот счет излишне даже приводить цитаты из книги, ибо об этом говорят уже сами заглавия первой главы и всех ее параграфов, а на с. 23 раскрывается суть гносеологического обоснования теории и говорится, что «отвлечение от гносеологических обоснований приводит к целому ряду неверных решений вышеописанных проблем» (речь идет о семиотических проблемах языков и теорий). Весь пафос книги как раз и сводится к обоснованию важности диалектико-материалистической гносеологии (теории отражения) для решения семиотических, логических и методологических проблем анализа научных теорий. Странно, как этого рецензент не заметил.

В-третьих, из утверждения о значении семиотического подхода для гносеологических теорий при всем желании нельзя вывести утверждения о том, что обоснование материализма надо искать в семиотике. В моих работах такого утверждения нет, и оно из них никоим образом не следует.

2. Из высказывания на с. 15 книги «Методологические вопросы... » рецензент вырывает часть, в которой говорится: «Гносеологическое отношение является частным случаем семантического отношения...» (с. 115) и делает вывод: «Стало быть, теория отражения — частный случай философии лингвистического анализа...»; «...диалектическая логика — частный случай современной формальной логики» (с. 115).

Во-первых, если бы рецензент привел высказывание автора полностью, то сразу стала бы ясна его истинность, так как отношение знака к объекту реальной действительности есть частный случай отношения знака к любому объекту (как материальному, так и идеальному).

Во-вторых, из того, что гносеологическое отношение есть частный случай семиотического отношения, не следует, что гносеология есть частный случай семиотики (а причем здесь лингвистический анализ, уж и вовсе непонятно), поэтому автор не причастен к подобному утверждению. Это очевидно, так как, например, нет сомнения, что геометрическая форма есть частный случай формы. Из того, что гносеологическое отношение есть частный случай семиотического отношения, не следует и то, что диалектическая логика — частный случай формальной логики. Последнее утверждение в работах автора не содержится и не вытекает из них. Сам автор считает его ложным. Не понятно, как можно ставить это ему в упрек.

3. Рецензент говорит, что понимание автором книги «Математическая логика...» теории в широком смысле как «некоторого правильного подмножества предложений языка...» позволяет примирить позитивизм с материализмом, «ставит теорию в зависимость не от гносеологии, а от семиотики» (с. 115).

Во-первых, на цитируемой рецензентом странице книги автора дается очень важное для правильного понимания сути вопроса пояснение. Оно состоит в том, что теорию можно рассматривать в разных ее аспектах, в том числе и в синтаксическом, коль скоро теория имеет синтаксис. Именно в этом, и только в этом плане автор рассматривает широкое понимание теории, которое фактически равнозначно общепринятому ее пониманию, когда за критерий теоретичности принимается лишь абсолютная непротиворечивость (о чем сказано на с. 111—112 книги). Последнее обусловлено существованием чисто формальных теорий (формальных систем). А этот факт неоспорим, об этом можно узнать, например, из «Философской энциклопедии» (т. 5, с. 393). Однако автор рассматривает теории и в других планах (в семиотическом и гносеологическом). При этом гносеологическая теория понимается как содержательная теория, непосредственно отображающая определенную область объективной действительности. Такое многоплановое рассмотрение теории имеет место во всех рецензируемых книгах, в том числе в книге «Логическая функция...» (с. 233, 237, 238).

Во-вторых, остается непонятным, на каком основании рецензент из понимания теории как правильного подмножества предложений языка вывел утверждение о примирении позитивизма с материализмом. Подобное «примирение» из работ автора не

вытекает и из синтаксического подхода к анализу теории не следует. При чем здесь позитивизм, когда речь идет о научном факте? Непонятно также, почему из «широкого понимания теории» следует утверждение о зависимости теории от семиотики и независимости ее от гносеологии. Все теории зависят от гносеологии в том смысле, что изучаются ею, строятся и обосновываются с ее помощью. Раскрытию этого обстоятельства полностью посвящена книга «Математическая логика...», о чем уже говорилось, а также и другие книги автора, что видно уже из их оглавлений, предисловий и введений к ним.

4. Проводимое автором книги «Методологические вопросы... » утверждение о существовании теорий, «практическое или гносеологическое существо которых неизвестно», рецензент пытается связать с высказыванием Ленина «материя исчезает, остаются одни уравнения» (с. 115).

Факт существования теорий, не имеющих интерпретаций, неоспорим, о нем говорится, например, в «Философской энциклопедии» (т. 5, с. 393). Отрицать это — значит не видеть того, что реально существует в науке (математике, кибернетике, логике и других областях знания). Ленин в приведенном высказывании имел в виду не этот факт, а то, что физики определенного направления сводят физические теории к чисто формальным, не видя за математическими уравнениями объективного физического содержания. Тут действительно «материя исчезает». Однако это не относится к неинтерпретированным теориям.

5. Из того, что автор книги «Математическая логика...» говорит о том, что натуральные числа существуют только в сознании, являются идеальными (абстрактными) объектами, рецензент заключает, что тогда и стоимость существует только в сознании (с. 116). О том, что числа являются абстрактными (идеальными) объектами, прямо сказано в «Философской энциклопедии» (т. 3, с. 330), и это утверждение никогда не оспаривалось. Утверждения о природе чисел никак не связаны с утверждениями о природе стоимости, которые в книге автора не содержатся. Поэтому первые нельзя ставить в зависимость от вторых, как это делает рецензент. Стало быть, рецензент никак не показал ложность утверждения об идеальности чисел, которое в настоящее время является общепризнанным.

6. Высказывание автора книги «Логическая функция...» о том, что существуют схемы идеальных объектов (чисел), которые изучает математика, рецензент интерпретирует как «открытие» автором того, что «математика изучает не выражаемые в "фигуре" и числе "пространственные формы и количественные отношения действительного мира, стало быть, — весьма реальный материал", — как полагал Ф. Энгельс. ... а сами числа, существующие только в сознании» (с. 116).

То, что числа есть идеальные объекты, об этом мы уже говорили. Но это вовсе не означает, что, изучая числовые системы, математика не изучает действительность. Поэтому неверно, что утверждение об идеальности чисел можно интерпретировать как «открытие» автором того, что математика этим самым устраняется от изучения пространственных форм и количественных отношений действительности. В том, что это утверждение никак не относится к автору, можно легко убедиться на основе анализа его брошюры «Философские проблемы математики» (М., 1973. С. 17—25). В этой брошюре автор популярно разъясняет отнюдь не ему принадлежащий результат, показывающий связь изучения математикой числовых систем с отображением реальной действительности.

Видимо, приписывание автору совершенно несовместимых с его позицией утверждений дает повод рецензенту говорить о том, что автор выдает «предрассудки позитивизма за факты науки» (с. 116).

7. Рецензент утверждает, что автор внес «существенные коррективы не только в гносеологию материализма, но и в логику» прежде всего своим утверждением о том, что «законы логики, являясь всегда истинными высказываниями о любой непустой области (или тавтологиями), не несут никакой информации о внешнем мире», что они «несут информацию о логических связках» (с. 116).

Автор никаких подобного рода «корректив» никуда не вносил. Что касается гносеологии, то рецензент это не показал. Что касается логики, то автору подобные «коррективы» вносить было просто невозможно, ибо они уже давно внесены, и это общеизвестный для логиков факт. На той же странице, которую цитирует рецензент, автор разъясняет, в каком смысле законы логики не несут (структурной, а не всякой!) информации. Этот широко распространенный взгляд никем не опровергнут. Если рецензент с этим не согласен, то должен был показать, что в этом же самом смысле законы логики несут [структурную] информацию. Однако этого в рецензии мы не видим. Конечно, может показаться на первый взгляд странным, что законы логики не несут (структурной) информации о действительности. Еще более странным кажется то, что отрицания законов логики несут бесконечно большую информацию7. Однако это неоспоримый научный факт. Впрочем, подобных, на первый взгляд «парадоксальных» фактов в науке немало. Здесь автор должен признать, что его разъяснения по поводу понимания информации должны были бы быть более четкими и понятными, ибо специальный термин «информация» можно легко спутать с обыденным пониманием информации, что, видимо, и дало повод рецензенту к критическим замечаниям.

8. Рецензент считает «одиозным вкладом <...> в практику логического мышления» высказывания автора о том, что, с одной стороны, внешний мир — «непустая область объектов», что законы логики являются «всегда истинными высказываниями о любой непустой области», а с другой стороны, «эти законы не несут никакой информации о внешнем мире» (с. 116).

Что касается истинности этих высказываний, то истинность первого очевидна, а о бесспорности истинности двух последних мы уже говорили. Однако рецензент подвергает сомнению эти высказывания на том основании, что ему кажется, будто из последнего высказывания следует вывод о том, что «из "ничего" можно сделать "нечто", из "пустой широты" получить столь же "пустую глубину"» (с. 117). Последнее, конечно, есть «пустота и схоластика». Остается только непонятным, на каком основании рецензент эту схоластику приписывает автору. Ведь рецензент не показал, что в работах автора она содержится или из них следует. Во всяком случае, из того, что законы логики не несут (структурной) информации, не следует, что она не существует. Поэтому непонятно, к кому относится призыв рецензента не тратить «на культивирование подобной откровенной схоластики и пустоты время студентов и государственные средства» (с. 117).

9. По-видимому, рецензент ставит в упрек автору приведенное им общеизвестное высказывание о том, что «имеется очень много логик, не имеющих никакого отношения к отображению мышления» (с. 117). Такого рода логики действительно существуют. К ним относятся многие модальные, многозначные и т.п. логические системы. Такого рода логики часто используются в кибернетике и вычислительной математике. Поэтому есть возможность убедиться и в их существовании, и в том, что они действительно не отражают реальное мышление, и о них автором сказано немало. Однако современная логическая наука не может ограничиться изучением только последнего рода логик, тем более что кибернетика, математика и другие науки ставят более широкие логические проблемы.

10. Рецензент риторически вопрошает автора: «Как же можно говорить об истинности законов логики, если они не относятся ни к бытию, ни к мышлению, ни к внешнему миру, ни к внутреннему?» (с. 117).

Во-первых, автор нигде не утверждает, что они «не относятся». Из работ автора видно, что он (как и все специалисты-логики) не сомневается в том, что одни из них находят интерпретации в области материального мира, а другие — нет. Всем известно, например, что классическое исчисление высказываний может быть интерпретировано и в области законов мышления, и в области физических явлений, и в области идеальных объектов —

чисел. Но есть и такие системы, интерпретации которых в области действительности пока не известны. Однако в силу специфики логической истинности можно говорить об истинности законов логики независимо от гносеологической интерпретации. Этот факт никем не опровергнут.

11. Рецензент называет необузданным произволом то, что «одна и та же формальная система при одной интерпретации будет гносеологической логикой, а при другой — не будет» (с. 117). Об этих хорошо известных фактах выше уже было сказано. Почему рецензент думает, что если одна и та же формальная система может иметь различные интерпретации, то это приведет к «необузданному произволу», — совершенно непонятно. Научная практика отвергает такое мнение рецензента. Например, алгебраическая теория групп имеет самые различные интерпретации, и этот факт хорошо известен математикам. Разные интерпретации исчисления высказываний известны уже студентам философских факультетов. Ни к какому «произволу» это не приводило ни математиков, ни логиков, ни философов.

12. Рецензент утверждает, будто автором рецензируемых книг «вчерашние и позавчерашние "идеи" позитивистской философии вставляются в текст книги, на обложке которой — "материалистическая диалектика"» (с. 118). Что же это за идеи, которые автор якобы берет у Рассела, Карнапа, Витгенштейна, Поппера и «вставляет» в свои работы?

Это, во-первых, идея «о философии как анализе языка» (с. 118). Рецензент не приводит и не может привести ни одного высказывания автора, где бы он говорил о понимании философии как анализе языка. Работы автора посвящены философскому анализу познания, в том числе анализу научных языков и теорий с диалектико-материалистических позиций, которым занимаются многие советские философы и который ничего общего не имеет с позитивистской философией языка.

Во-вторых, это идея «о теориях, о которых не известно ни то, о чем они говорят, ни истинно ли то, что они говорят» (с. 118). В работах автора эта идея отсутствует вообще. Он считает, что теорий, ничего ни о чем не говорящих, в науке не существует: он начисто отвергает мысль об их существовании. Приведенное рецензентом высказывание Рассела относится им к чистой математике, которую Рассел понимает априористически. Автор считает это утверждение ложным, так как математика не априорна и потому неверно, что «чистая» математика — даже если рассматривать чисто формальные (не имеющие интерпретаций) математические теории — неизвестно о чем говорит. — Известно! Они по крайней мере потенциально отображают структуру систем действительности, т.е. говорят о присущих ей количественных отношениях.

Автор рассматривает неинтерпретированные исчисления (чисто формальные теории) как такие, относительно которых не известно, какую область действительности они отображают или могут отображать. Их наличие есть бесспорный научный факт. Однако хорошо известно, что если эти исчисления логически непротиворечивы, то они являются по крайней мере потенциальным отображением структуры какой-либо области действительности, хотя, может быть, и неизвестно какой именно. Такое решение вопроса в корне отлично от расселовского, и нет никаких оснований говорить о наличии этой расселовской идеи в работах автора.

В-третьих, рецензент упрекает автора за идею «о логике, которая ничего не отражает; о языке, который ничего не обозначает и ничего не сообщает» (с. 118). Но автор нигде не говорил о логиках, которые «ничего не отображают». Даже чисто формальные логические исчисления — исчисления, относящиеся к классу чисто формальных теорий, имеют свое отношение к действительности, о чем было сказано выше. Это обстоятельство нельзя путать с тем фактом, что законы логики не несут фактической (структурной) информации о действительности, о чем мы уже говорили.

Что касается существования искусственных неинтерпретиро-ванных языков, не имеющих семантики (видимо, это надо понимать под языками, которые «ничего не обозначают»), то это научный факт, который был известен до Рассела и Карнапа, и он никакого отношения к идеям позитивизма не имеет. Позитивисты могут только по-своему интерпретировать этот факт, что они и делают. И чтобы бороться с позитивизмом, надо не отвергать существование этого факта, а изучать его и интерпретировать с диалектико-материалистических позиций, что и пытается делать автор книги наряду со многими другими советскими философами.

В-четвертых, об идее «"блокирования" противоречий» (с. 118). В книге автора речь идет о логических противоречиях, идея «блокирования» которых отнюдь не принадлежит ни Расселу, ни Карнапу, ни Попперу, ни Витгенштейну, как это думает рецензент, ни кому-либо из известных автору позитивистов. В более или менее явном виде эта идея формулируется математиками, работающими в области обоснования своей науки. Автор книги считает, что эта идея очень ценна для разработки проблемы соотношения практики и познания, так как свидетельствует о том, что практическое применение теории позволяет если не устранять, то избегать ее недостатков. Это положение следует диалектически осмыслять, а не зачислять в позитивистские идеи. Тем более, что рецензент не объясняет, на каком основании эта идея объявляется им позитивистской.

Таким образом, утверждение рецензента о «вставлении» автором в текст его книги позитивистских идей является необоснованным.

13. Рецензент пишет: «В книге "Математическая логика и материалистическая диалектика" автор, рассуждая о теориях, содержащих формальные противоречия, находит, что "играть" в них "будет трудно и интересно"» (с. 118).

Автор должен заявить, что рецензент берет из текста книги слово «играть» и фразу «будет трудно и интересно» и так их компонует, что получается утверждение, полностью искажающее смысл утверждения автора. Он ничего не говорит об игре в теории. Он говорит, что выводы предложений чисто формальной (а не вообще какой-либо и уж, конечно, не философской!) теории иногда образно представляют в виде игры. Но ведь одно дело представить (чисто формальную!) теорию в качестве игры, и совсем другое дело играть в теории. Действительно, можно представить в качестве игры такую чисто формальную теорию, что в ней «могут быть предложения, которые выводятся довольно нелегко, и в этом смысле "играть" будет трудно и интересно»... Но при чем тут игра в теории?

14. Обвиняя автора в «элементарном алогизме», рецензент пишет: «А как вам понравятся такие, например, "дефиниции": "Наука логика изучает логику языковых систем (логику теорий и языков теорий), т.е. изучает логические свойства языковых систем"; "синтактика... изучает свойства синтаксических отношений", семантика — семантических, гносеология теории — "гносеологические основания теории", а "материалистическая диалектика изучает диалектические закономерности природы, общества и познания"» (с. 117).

Из рецензии видно, что рецензенту эти определения не нравятся, хотя он и не объясняет почему. Обычно люди, незнакомые с логикой, часто усматривают в подобных определениях тавтологию. Интересно, какую бы реакцию рецензента вызвало в таком случае еще более тавтологичное определение из Толкового словаря (под редакцией Д.М. Ушакова): «Турист — человек, занимающийся туризмом... » Никакой тавтологии с точки зрения логики здесь нет. Туризм определен независимо от понятия туриста. Аналогичная ситуация имеет место и в приведенных рецензентом примерах.

15. В безличной форме, но, судя по контексту, явно адресуя автору, рецензент пишет о тех, кто «в вузовской аудитории» «с высоты преподавательской кафедры» провозглашает «"риторические" восклицания <...>: "Покажите мне хотя бы один результат, полученный диалектическим методом!"» (с. 117, 118).

Автор должен заявить, что подобных высказываний он никогда не делал.

Таким образом, ни один аргумент рецензента, выдвинутый против рецензируемых им работ не является обоснованным. Отсюда следует, что обвинения автора в использовании идей позитивистской философии, в непригодности его научных работ (даже для честной игры), обвинения в схоластике и алогизме не имеют под собой никаких оснований.

Ю.А. Петров

* * *

Поскольку в редакционном тексте, предварявшем публикацию «писем читателей», указывалось на ответственность за научные и научно-популярные публикации не только их авторов, но и редакторов и рецензентов, автор этих строк выступил со следующей справкой, в которой разъяснялась его позиция8. Позволю себе ее привести.

Справка, направленная Б.В. Бирюковым, рецензентом издательства «Высшая школа», в журнал «Коммунист» в связи с критикой книги Ю.А. Петрова «Методологические вопросы анализа научного знания» (М., 1977)

Следует одобрить инициативу журнала «Коммунист», выступившего на тему «Об ответственности печатного слова». Редколлегия журнала верно указывает на то, что при росте научного и литературного уровня публикаций по проблемам обществоведения, естествознания и техники, логики и методологии науки имеют место и факты появления в печати неточной информации, сомнительных сведений, непродуманных и незрелых выводов и обобщений. Ответственны за это не только авторы, но и рецензенты и редакторы, а также те, кто рекомендует соответствующие книги читателю.

Как, в самом деле, не удивляться рассуждениям авторов кибернетического справочника, приводимым в письме инженера К. Мохова, о том, что «биосистема использует законы сохранения и умело их нарушает»! Здесь я не буду обсуждать поднятые в письмах читателей вопросы качества литературы философско-ки-бернетического характера, хотя здесь многое можно было бы сказать. Обращусь к письму тов. В. Габченко, а именно к той его части, где он критикует книгу профессора Ю.А. Петрова; ведь я был одним из издательских рецензентов его последней книги «Методологические вопросы анализа научного знания» и, таким образом, несу за книгу ответственность, поскольку дал о ней положительное заключение.

Ниже, прежде чем переходить к письму читателя и книге профессора Ю.А. Петрова, сформулирую положения логики, которые я считаю прочно установленными.

1. На уровне абстракции, принятом в современной формальной (математической) логике, очень высоком, но вместе с тем достаточно содержательно бедном, теории действительно рассматриваются как множества (подмножества) предложений некоторого языка. Это касается дедуктивно строящихся теорий.

2. Согласно распространенной математико-логической практике на определенном этапе исследования на это множество можно смотреть как на систему формальных (неспецифицирован-ных ближе) объектов (неинтерпретированное исчисление), а правила образования и преобразования выражений в нем трактуются с той же мерой содержательности, с какой вводятся и используются правила в играх.

3. Такое абстрактно-общее понимание теорий в логике и математике оказывается чрезвычайно плодотворным; на этой основе возникают глубокие метатеоретические, метаматематические и металогические исследования. Именно такой — формальный — подход позволил в свое время строго доказать внутреннюю ограниченность формализации (теоремы Гёделя и др.) — результат, имеющий глубокий диалектико-материалистический смысл.

4. Такое понимание (и исследование, и разработка) теорий колоссально важно в практически-прикладном плане. Ибо на нем основываются работы по машинному доказательству теорем, созданию диалоговых систем «человек—машина», машинной обработке текстов науки и деловой сферы, созданию языков программирования на ЭВМ — словом, решение широкого круга задач кибернетики. Машина, в отличие от человека, ничего не понимает, поэтому теория, которая в нее может быть заложена, может быть лишь системой формальных объектов. От того, как хорошо мы сумеем строить формальные теории — аналоги содержательных теорий, во многом зависит успех важнейшего дела придания человеческому разуму «кибернетических усилителей» возможностей интеллекта.

5. Формальная трактовка теории (понятия теории) предполагает ее синтаксическое (т.е. относящееся только к отношениям между знаками) рассмотрение. Такое рассмотрение столь же мало означает сведение гносеологии к семиотике, а философии — к анализу языка или построению знаковых систем, как обращение человека к врачу — отрицание Марксова положения о том, что человек есть «совокупность всех общественных отношений». Формальная (формализованная) трактовка теорий вовсе не предполагает, что этим схватывается сущность теоретического знания, — это просто один из путей отображения определенного момента такого знания, причем момента, характеризующего преимущественно дедуктивное знание.

7 ВМУ, философия, № 3

6. Нет смысла требовать от всякой теории, а значит, и от теорий дедуктивных, математических, логических, заранее существования интерпретации. Такое требование можно уподобить запрещению массового пошива одежды и введению условия, что шить одежду промышленность должна, имея в виду всегда конкретного человека. На деле формальные теории зачастую строятся впрок, но практика науки показывает, что если они непротиворечивы, то рано или поздно получат интерпретацию и тогда станут отображающими определенную вне теории лежащую реальность (которая сама, впрочем, может быть в свою очередь представлена некоторой теорией). Что было бы, если бы к моменту, когда в физике возникла потребность обобщения классических теорий, математика не создала неевклидовых геометрий, теории групп или тензорного анализа?! А ведь при своем возникновении теория Лобачевского казалась странной многим его современникам именно потому, что (тогда!) она «ничего не отображала».

7. Гносеологическое значение теории получают от своих интерпретаций; последние предполагают отношение обозначения между выражениями языка теории и отображаемым фрагментом реальности; это отношение есть семантическое, а значит, семиотическое (так как семантика есть часть семиотики). При этом интерпретации для одной и той же теории могут быть — и в дедуктивных науках всегда бывают — различными.

8. Интерпретациями формально построенных теорий могут быть системы абстрактных, идеализированных (идеальных) объектов. Самым мощным источником последних является математика, в частности теория множеств. Ведь математика, будучи, по определению Энгельса, наукой о пространственных формах и количественных отношениях действительного мира, берет их во «всей общности» (Колмогоров), в силу чего, по словам Энгельса, «все (курсив Энгельса) ее величины, строго говоря, воображаемы» (Маркс К,Энгельс Ф. Соч. Т. XX. С. 586, фрагмент «О прообразах математической бесконечности в действительном мире»).

9. Сказанное не означает, что математика ничего не отображает. Просто математика (и математическая логика) отображают действительность с помощью систем объектов высокого уровня абстракции; эти объекты возникают как результат многоступенчатого абстрагирования и обобщения математических конструкций.

10. Логические (математико-логические) системы как формальные системы могут иметь (и действительно имеют) внелогические (т.е. не относящиеся к мышлению и познанию) интерпретации (скажем, на релейных схемах, автоматах, на нервных сетях, в теории множеств, в числовых системах и т.п.). Так интерпретируемые, они, конечно, не описывают (непосредственно, во всяком случае) процессы интеллектуально-познавательного характера.

11. Развитие науки показывает, что отыскание таких интерпретаций логических систем имеет не только теоретическую (для развития теории области интерпретации), но и практически-прикладную ценность. Во всяком случае, без таких интерпретаций не была бы возможна кибернетика.

12. Таким образом, «формальная теория, система, метасистема и т.п.» — более широкие понятия, чем «интерпретированная формальная система (теория, логика)», а последняя — еще более широкое понятие, чем «теория, описывающая определенные познавательные процессы». В этом смысле можно сказать, что теории, имеющие гносеологическое значение, — частный случай, который имеет для познания и практики, для мировоззрения и методологии особую, кардинальную значимость.

13. Законы классической формальной логики — именно классической, восходящей к Аристотелю и принимающей принцип двузначности высказываний, — представляют собой тождественно-истинные высказывания, или «тавтологии», и количество информации в них, вычисленное в рамках теории передачи сообщений по каналу связи (в статистической теории информации К. Шенона), или мера негэтропии, оказывается нулевым. При этом следует иметь в виду, что «количество информации» нельзя отождествлять с отражением в гносеологическом смысле.

14. Это не значит, что формулы классической математической логики, являющиеся тавтологиями, — так же как (и тем более!) законы других логик — ничего не отражают. Законы классической формальной логики, по Ленину, отражают «наиболее общие отношения вещей»; но именно поэтому они не выделяют в реальном мире никакой области объектов, к которой специфически относились бы законы данного вида или класса (в отличие от внелогических законов, например законов естествознания, которые как раз выделяют различные системы реальности, под них подпадающие).

15. Отображения «наиболее общих отношений вещей» в законах классической формальной логики благодаря человеческой практике зафиксированы в языке, а именно в свойствах логических связок, т.е. выражений, обозначающих логические операции. В этом смысле можно сказать, что законы классической формальной логики (т.е. тавтологии) выражают свойства логических связок.

16. Служебная функция формальных логических систем в процессе научного познания состоит в том, что при формализованном познании соответствующий фрагмент реальности, представляемый как непустое множество объектов, специфицируется с помощью добавления к логике внелогических положений, т.е. положений, относящихся к той или иной области знания.

Признание описанных выше фактов — реальных результатов развития современной формальной логики, не имеет ничего общего ни с позитивизмом, ни с так называемым «лингвистическим анализом», ни с утверждением, будто теории зависят не от гносеологии, а от семиотики. Учет этих фактов, наоборот, является необходимым (но, конечно, не достаточным!) условием диалекти-ко-материалистического анализа науки. Рассматривая логические аспекты науки, неосновательно противопоставлять методологическую и «техническую» (т.е. относящуюся к современной формальной логике и специальным областям знания, прежде всего к математике) стороны. Правильный методологический подход должен опираться на фактические данные науки.

В письме читателя Габченко отвергаются положения, изложенные выше в п. 1—16, что, по моему мнению, объясняется неподготовленностью данного читателя в области логики. Поэтому согласиться с ним я никак не могу. Как рецензент книги проф. Ю.А. Петрова «Методологические вопросы анализа научного знания» я не согласен с той ее оценкой, которая дается в письме, тем более что у Габченко имеются прямые искажения мыслей критикуемого им автора. Настоящим я подтверждаю свое положительное заключение о книге проф. Ю.А. Петрова.

Конечно, книги Ю.А. Петрова не лишены недостатков. Некоторые из них я отметил в своей рецензии, представленной в издательство, другие заметил при повторном чтении книги, издательским рецензентом которой был. Нет спора, стиль проф. Ю.А. Петрова страдает подчас излишней категоричностью, автор очень любит давать определения. Но эти недостатки должны быть предметом товарищеской критики. В целом же исследования проф. Ю.А. Петрова я оцениваю весьма высоко, считая их существенным вкладом в диалектико-материалистическое обоснование логического аппарата науки и в логическое изучение процесса познания, глубоко диалектического по своей природе.

Из письма читателя Габченко, по моему мнению, следует сделать определенные выводы, касающиеся логическо-методоло-гической литературы. Видимо, надо более четко и конкретно формулировать логические положения, с тем чтобы читатели, скажем, не отождествляли «количество информации» со знанием и отражением; видели научный и практический смысл разработки и изучения неинтерпретированных формальных теорий. Вместе с тем надо повышать уровень логико-философской культуры наших философских кадров, с тем чтобы философы могли бы эффективно пользоваться логическим аппаратом не только в разработках диалектико-материалистической проблематики, но и в критике различных направлений позитивизма, пытающегося, как известно, широко опереться на современную логику.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Б.В. Бирюков

* * *

Так я писал в 1974 г. Отмечу, что Ю.А. Петров был несколько обижен моим замечанием о стилистических недостатках его текстов. С литературной точки зрения к последним, конечно, можно предъявлять оправданные претензии: изложение Петрова было очень сухим. Однако это вещь сугубо второстепенная.

Главное состоит в том, что в этой дискуссии научная правота была на стороне Ю.А. Петрова, потуги же Ричарда Косолапова, этого рыцаря марксистско-ленинской ортодоксии, остановить движение научного знания были обречены на неудачу. Что касается самого Юрия Александровича, то выпад против него журнала «Коммунист» не привел ни к каким «оргвыводам»: он остался профессором философского факультета МГУ.

Что касается моей «справки», то, читая ее теперь, я явственно вижу, как она была «привязана» к тому времени — к 70-м гг. прошлого века, периоду коммунистического застоя. Это проявлялось в ссылках на Ленина, в рассуждениях о «диалектико-матери-алистической обоснованности» логического аппарата науки. От материализма я ныне решительно отмежевался. Но что было — то было. Пусть современный читатель ощутит философско-логиче-ские борения, которые в то время претерпевала логическая наука.

Академик Аксель Иванович Берг против рецидивов «антикибернетики»

Как видно из характера подобранных Р.И. Косолаповым «писем читателей», главного редактора партийного журнала беспокоило то новое в категориальном составе советской философии, что вносили в него логика и кибернетика.

Надо сказать, что в философско-кибернетической литературе того времени встречались не только вполне обоснованные работы, но и писания явно слабые, а то и заслуживавшие осмеяния. В этом отношении удобным объектом критики была книжка Ю.Г. Антомонова «Размышления об эволюции материи» (1976), и в письме К. Мохова приводятся благоглупости, которыми она изобиловала9. Но если критика К. Моховым книжки Антомонова была вполне убедительной, то того же нельзя сказать о письме В. Габченко, где кроме сочинений Ю.А. Петрова критиковалась «спорная», по мнению читателя, книга Б.С. Украинцева «Самоуправляемые системы и причинность» (М., 1970), а также положительная рецензия на нее, помещенная в журнале «Философские науки» (1973. № 5).

Следует отдать должное решительности Ричарда Ивановича Косолапова. Борис Сергеевич Украинцев был в то время директором Института философии АН СССР и, значит, имел поддержку

в высших партийных кругах. Но главного редактора журнала «Коммунист» это не остановило.

Против чего и в защиту чего были направлены рассуждения авторов трех писем? Против введения в философию новых категорий и новой интерпретации категорий уже известных. Подозрительными казались понятия информации и управления, направленного на решение определенных задач и достижения поставленных целей. Подобранные Р.И. Косолаповым «читатели» выступали в защиту традиционно-марксистского истолкования таких понятий, как мифологема «материи», когда материю в диаматовском смысле запрещалось отождествлять с «веществом» и «массой» (см. письмо Ю. Субботина). Но особенно неприемлемым для корреспондентов «Коммуниста» выглядело исходящее от кибернетики обобщение понятий цель, целеполагание и целеосу-ществление. Было очевидно, что налицо замаскированная атака на систему понятий, которую несла в себе кибернетика. В этих условиях руководимый А.И. Бергом Научный совет по кибернетике и его философская секция не могли остаться в стороне.

В мае 1978 г. на имя А.И. Берга была направлена памятная записка, подписанная председателем секции методологических (философских) вопросов кибернетики членом-корреспондентом АН СССР Александром Георгиевичем Спиркиным и мною как его заместителем. Мы писали:

Глубокоуважаемый Аксель Иванович!

В связи с опубликованной в № 4 журнала «Коммунист» за этот год подборки «Из редакционной почты» докладываем Вам, что руководство Секции методологических вопросов кибернетики считает, что поставленный журналом вопрос об ответственности печатного слова весьма своевремен. Встречающиеся в литературе ошибки и неточности в освещении отдельных философских вопросов кибернетики <...> заслуживают осуждения и критики. Вместе с тем следует иметь в виду, что в опубликованных письмах читателей журнала «Коммунист» поднимаются некоторые сложные вопросы, по которым имеются различные точки зрения. Возникает ситуация, при которой необходима публикация статьи, отражающей верный диалектико-материалистический подход к философской проблематике кибернетики — подход, который под Вашим руководством (начиная с первых Ваших публикаций по кибернетике) развивается в работах членов нашей секции.

В Секции методологических вопросов кибернетики выработаны принципиальные положения о диалектико-материалистических основаниях и значении кибернетики как специальной науки, не претендующей на «подмену» научного мировоззрения и методологии, — положения, опирающиеся на Ваше определение кибернетики как науки о процессах управления и переработки информации в сложных динамических системах, изучаемых методами математики и логики и моделируемых на устройствах современной автоматики и ЭВМ <...> шараханье в крайности никогда не приносит пользы, и трактовка кибернетики как некоей «супернауки» не менее ложна, чем ее оценка как «лженауки».

Далее мы писали (ссылаясь на решения XXV съезда КПСС!) о важности раскрытия значения прогресса современной математики, кибернетики и электроники для познания и практики, включая развитие их логического аппарата, работы по созданию современных мощных вычислительных сетей, систем «человек— машина», алгоритмических языков, близких к естественному, языков диалога «человек—ЭВМ», математико-экономических моделей, систем автоматизации эксперимента и проектирования, раскрытия взаимоотношения искусственных знаковых систем, к которым широко прибегает кибернетика, с богатыми и могучими языками человеческого общения и понимания. Особенно важно, продолжали мы, принципиальное осмысление трудностей, возникающих в кибернетическом моделировании определенных функций человеческого разума, так как именно в связи с ними наблюдается наибольший разнобой взглядов и появляются зачастую непродуманные и скороспелые философские утверждения. Далее говорилось:

Трудности эти — в гносеологическом плане — связаны с невозможностью доступа на пути одной лишь кибернетики и формальной логики к присущим человеческим существам феноменам понимания, целепола-гания, сознания и самосознания — феноменам, органически связанным со всей системой человеческих потребностей и обусловленным социальной природой человека. Мы считаем, что ведущим тезисом статьи должно быть сформулированное Вами положение о том, что машина не мыслит и не может мыслить, но человек, вооруженный мощными средствами переработки информации — «кибернетическими усилителями» своего разума, основанными на математической и логической формализации, мыслит лучше и иначе, чем человек, вооруженный лишь примитивными орудиями механизации своего умственного труда.

Мы заключали наш текст словами о том, что прогресс науки вообще, кибернетики в частности, приносит все новые и новые факты, инициирует новые и новые идеи, которые нуждаются в правильной интерпретации, в грамотном содержательном анализе. Тут союз с философами просто необходим — мы ждем от них конкретной помощи в осмыслении результатов своего труда, всего того качественно нового, что несет ныне научно-техническая революция.

На нашей записке Аксель Иванович начертал резолюцию:

Это черновик моей оценки ситуации, которая сложилась в связи с публикацией в «Коммунисте», № 4. Прошу внести исправления (срок 2—3 дня). А. Берг, 23.У78.

Это задание А.И. Берга было выполнено, и Аксель Иванович направил в «Коммунист» письмо, которое было опубликовано в № 10 журнала за тот же год. Он писал:

...Как председатель Научного совета по комплексной проблеме «Кибернетика» АН СССР, в котором уже почти 20 лет существует Секция методологических вопросов кибернетики, занимающаяся разработкой

философско-кибернетической проблематики, и как постоянный читатель журнала «Коммунист» я хотел бы выразить свое отношение к поднятому редакцией в № 4 вопросу об ответственности печатного слова. Мне представляется, что усиление внимания к задаче повышения философского уровня публикаций, в которых затрагиваются методологические проблемы специальных наук, весьма своевременно. Ученых, работающих в разнообразных ответвлениях кибернетики и связанных с нею науках, волнуют вопросы повышения качества и эффективности их исследований — исследований, от результатов которых зависит успешное решение многих актуальных задач нашего экономического и культурного строительства. Мы понимаем, что эти вопросы связаны с верным философским осмыслением соответствующих научных проблем...

Конечно, опубликованные в журнале письма читателей выражают прежде всего взгляды их авторов. Я позволю себе поэтому не входить в детали поднятых в письме вопросов...

Коллективом ученых, объединяемых Секцией методологических вопросов кибернетики нашего Научного совета, которую возглавляет член-корреспондент АН СССР А. Г. Спиркин, выработаны четкие положения о диалектико-материалистических основаниях кибернетики. Эти положения выражены, например, в статье «Кибернетика» в томе 2 «Философской энциклопедии» (М., 1962), в обзорно-проблемной работе «Философские вопросы кибернетики» в томе 5 продолжающегося издания «Кибернетику — на службу коммунизму» (М., 1957) и в коллективной монографии «Управление, информация и интеллект» (М., 1976).

Повторив положения, высказанные в записке А.Г. Спиркина и Б.В. Бирюкова, Аксель Иванович подчеркнул, что

...кибернетика как наука о процессах управления и переработки информации в сложных динамических системах <...> неотделима от представления о целенаправленном функционировании: нет управления без задачи управления. Это было осознано еще на заре кибернетических исследований в нашей стране. Например, в статье покойного члена-корреспондента АН СССР А.А. Ляпунова и двух его соавторов, напечатанной в «Морском сборнике» (1959. № 12. С. 33), говорится: «Кибернетика устанавливает общие принципы и законы, согласно которым как живые организмы, так и некоторые машины выполняют целеустремленные действия на основе процессов передачи, преобразования и использования информации». Сказанное не дает оснований для отождествления функционирования программируемых человеком вычислительных машин с человеческим мышлением. <...> Идеи и методы кибернетики нельзя противопоставлять данным других наук о природе и обществе.

В завершение А.И. Берг высказал убеждение, что

...журнал должен проявить инициативу и провести широкое обсуждение современных аспектов философской проблематики кибернетики, ибо за последние годы в кибернетике произошло смещение акцентов, связанное с осознанием сложной природы живого, мыслящего и социального. Во всяком случае Секция методологических вопросов кибернетики нашего Научного совета и я сам готовы принять в этом обсуждении самое активное участие10.

Излишне, пожалуй, говорить, что это предложение А.И. Берга в журнале оставили без последствий: главный редактор был

озабочен не разработкой новой — современной — методологической проблематики, а сохранением в незыблемости старых марксистских философских штампов. Тем более что после выступления «Об ответственности печатного слова» все издательства, в которых были выпущены книги, раскритикованные «читателями» («Наука», «Советская Россия», «Высшая школа», «Мир» и «На-укова думка»), прислали, как было сказано в журнале, «официальные ответы»; отозвались и секторы философских проблем кибернетики и логики Института философии АН СССР. Но извещая об этом11, редакция журнала странным образом не сообщила, что же говорилось в этих «ответах». Не думаю, чтобы Институт философии так просто согласился с критикой трех «читателей». Из всех критикуемых авторов больше всего досталось, наверное, Ю.А. Петрову.

В итоге Ричард Иванович мог записать в свой актив ответ Госкомиздата СССР, подписанный заместителем председателя И. Чхиквишвили, где говорилось:

Издательствам поручено провести обсуждение материалов, помещенных в 4-м номере вашего журнала, и принять необходимые меры для значительного улучшения работы по повышению идейного и научного уровня издаваемой литературы.

Но это была отписка, которая ни к каким существенным мерам типа пресловутых «оргвыводов», судя по всему, не привела.

Остановить прогресс науки и философии было уже невозможно.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Ричард Иванович Косолапов (р. 1930) — доктор философских наук, профессор; в первой половине 60-х гг. — преподаватель философского факультета МГУ, затем работник аппарата ЦК КПСС; в 1974—1976 гг. — первый заместитель главного редактора газеты «Правда». В 1976 г. избирался в члены ЦК КПСС. Косолапов был одним из составителей Программы, принятой на XXVII съезде КПСС. Позиционируя себя как специалиста по марксистской «социальной философии», он впоследствии выступил против «перестройки», проводившейся М.С. Горбачевым и, конечно, против тех преобразований, которые положили конец диктатуре компартии и открыли в России путь демократическим преобразованиям. Последние годы Косолапов — профессор философского факультета МГУ.

2 Коммунист. 1978. № 4. С. 104—118.

3 Там же. № 10. С. 125—128.

4 Письмо К. Мохова было озаглавлено «Рассуждая в левой системе координат», письмо Ю. Субботина — «Об "уязвимости истины" в некоторых популярных изданиях», письмо В. Габченко — «В качестве игры...».

5 Хранится в личном архиве автора статьи.

6 Коммунист. 1978. № 4. При ссылках на этот журнал в скобках указываются только страницы.

7 То есть информацию, которой в силу ее бесконечности воспользоваться нельзя. — Б.Б.

8 Хранится в личном архиве автора этой статьи.

9 Ю.Г. Антомонов работал в Киеве, занимался вопросами биокибернетики, и в книге Б.В. Бирюкова и Е.С. Геллера «Кибернетика в гуманитарных науках» (М., 1973) его имя упоминается в связи с задачей моделирования функционирования нейрона. Статья Антомонова о модели возбуждения нервной клетки была напечатана в киевском сборнике «Моделирование в биологии и медицине» (1965). Но в упомянутой книжке этот автор беспочвенно абсолютизировал теоретико-информационный подход в науке, что и привело его к досужим рассуждениям о будущем человечества и Вселенной, бессмысленность которых была справедливо отмечена в письме К. Мохова.

10 Коммунист. 1978. № 10. С. 125—128.

11 Там же. С. 124.

B.V. Biryukov

ELOQUENT EPISODE OF STRUGGLE WITH PHILOSOPHICAL OBSCURANTISM: HOW THE LOGIC AND CYBERNETICS OF THE END OF 70th RESISTED THE PRESSURE OF PARTY ORTHODOXY

Summary

The article gives understanding on the veiled attack organized by the magazine «Kommunist» in 1978 against the system of notions which implied the logic and cybernetics. The brunt was stricken against the works of Yu.A. Petrov, MGU professor, accused of using the ideas of positivism, of scholasticism and alogism. The article cites replies of Yu.A. Petrova, B.V. Biryukova, held at those times the position of Deputy Chairman of the Section of methodological problems of cybernetics, A. I. Berg, headed the Scientific Board for Cybernetics, to the magazine «Kommunist». The author tells about historical events of the end of 1970th and discussions, which touched fundamental problems of philosophy development, about the triumph of logic and scientific knowledge in struggle against Marxist-Leninst orthodoxy.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.