CC BY
42
В.В. Кондрашин*
Кознова И.Е. XX ВЕК в СОЦИАЛЬНОЙ ПАМЯТИ РОССИЙСКОГО крестьянства. М.: Изд-во Института философии РАН, 2000. - 207 с.
В рецензируемой монографии впервые в научной литературе память российского крестьянства в XX столетии стала предметом специального исследования, причем основное внимание автора сосредоточено на советском периоде.
Анализируя отечественную и зарубежную литературу по проблемам памяти, И.Е. Кознова отмечает, что спектр определений понятия «социальная память» достаточно широк. В современном гуманитарном знании сложилось представление о памяти как универсальном способе трансляции социального опыта, мощном культурном капитале. Автор рассматривает социальную память как процесс конструирования прошлого (в том числе — посредством воспоминаний), воображаемого прошлого и подчеркивает, что образ жизни воплощает в себе действие и проявление памяти (с. 4-9, 19-23).
Подход И.Е. Козновой к изучению крестьянской памяти осуществляется в рамках научного направления, называемого peasant studies («крестьянские исследования»), или крестьяноведения. Последнее постулирует идею о специфичности крестьянства и его образа жизни, а также рассматривает крестьянство в качестве субъекта исторического процесса.
Источниковая основа исследования — опубликованные и архивные документы, прежде всего документы личного происхождения: биографии и автобиографии, жизненные описания, воспоминания, письма, дневники, семейные истории. Значительная часть подобных источников вводится в научный оборот впервые. В частности, в монографии использованы материалы фонда «Крестьянской газеты» (РГАЭ), Центрального дома народного творчества им.Н.К.Крупской (ГАРФ), историко-бытовых и этнографических экспедиций Государственного исторического музея и Института этнологии и антропологии РАН, а также собранные в жанре «устной истории» в 20 селах восьми регионов России по программе российско-британского проекта «Социальная структура российского села. 1990-1994 гг.» (Интерцентр) мемуары жителей села. Большую ценность работе придают фрагменты интервью с сельскими жителями, записанные автором на протяжении 1990-х годов во время полевых исследований в ряде областей Центральной России.
Монография состоит из трех глав, построенных по проблемно-хронологическому принципу.
В первой главе рассматривается действие механизма крестьянской памяти в 1920-е годы. При этом, чтобы показать роль памяти земли в поддержании крестьянской идентичности, автор пользуется данными, относящимися к концу XIX - началу XX вв. Символическим выражением памяти являются постоянные упоминания о крови и поте, пролитыми за землю многочисленными поколениями крестьян. Весьма любопытные факты приводятся в подтверждение силы «власти земли» и общинных традиций. Так, в Воронежской губ., когда делили землю, то на межу водили детей, секли их там и кормили
* © Кондрашин В.В., 2005
Кондрашин Виктор Викторович — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой отечественной истории и методики преподавания истории Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского
пряниками, чтобы те запоминали границу раздела. «Память земли» становилась «памятью тела» (с. 41).
На материалах аграрной революции, столыпинской реформы и новой экономической политики прослеживается столкновение в крестьянской среде различных ценностных ориентации, базирующихся на памяти. Прекрасной иллюстрацией к протекавшим процессам является записанная этнографами 1920-х годов и воспроизводимая в книге «сказка об общине» (с. 45).
Используя документы личного происхождения фонда «Крестьянской газеты», И.Е. Коз-нова рассмотрела взаимодействие стихийной и организованной памяти применительно к событиям аграрной революции 1917-1918 гг. Например, крестьяне лучше и сильнее всего помнили, как грабили помещичьи усадьбы, делили барское добро и как укреплялась община. Подобной памяти о крестьянской самоорганизации власть противопоставляла свою формулу «партийного руководства». Говоря об этом, автор, вслед за Э. Хоб-сбоумом, использует понятие «изобретение традиции» (с. 68-85).
Во второй главе И.Е. Кознова сосредоточила внимание на новом контексте крестьянского конструирования прошлого. Он был связан с проведением коллективизации и утверждением колхозного строя. Отмечая, что коллективизация нанесла удар крестьянской памяти в главном — разрушении образа жизни, автор подчеркивает, что этот процесс имел различия в ранне- и позднеколхозной деревне. Однако нарушение целостности крестьянской) мира в начале 1930-х годов сочеталось с сохранением в колхозной деревне некоторых общинных принципов и традиций (с. 96-97, 105-106, 124-125, 152-154).
Заслуживают внимания наблюдения автора над тем, как власть в новых условиях пыталась использовать сохранявшиеся в культурной практике народа представления о том или ином историческом событии и явлении (с. 90-105). Вместе с тем в главе приводится интересный документальный материал, позволяющий утверждать, что память деревни не укладывалась в официальную схему о «безрадостном прошлом» (дореволюционном и доколхозном). В условиях «цензуры памяти» крестьяне хранили воспоминания о собственном трудовом хозяйстве и о былой силе местной общности (с. 106-113).
В третьей главе на основе «крестьянских мемуаров», записанных в начале 1990-х годов в различных регионах России в рамках российско-британского проекта и частично опубликованных, И.Е. Кознова проследила судьбу крестьянства и его памяти в конце XX столетия. Особое внимание уделяется памяти поколения крестьян, родившихся в первой четверти XX в. и переживших модернизационную ломку традиционного деревенского уклада.
В книге прослеживается, как происходит актуализация прошлого в условиях рыночных аграрных реформ и деколлективизации 1990-х годов. Выявляются возможности памяти в качестве ресурса реформационных процессов. На память накладывает специфику то обстоятельство, что хотя коллективизация переживается как негативный коллективный опыт, колхоз за годы советской власти стал для сельских жителей традицией (с. 150, 152, 164). Избирательный характер памяти порождает «негативную идентичность» на селе, «соблазн ностальгии» о т.н. «брежневской эпохе» (с. 147-181).
В монографии И.Е.Козновой показано, что ХХ век нашел свое сильное воплощение в крестьянской памяти, во многом вытеснив из нее другие века и времена. В крестьянской истории ХХ в. существуют такие рубежи, как «до революции — после революции», «до колхозов — колхозная жизнь», «до войны — после войны», «до укрупнения колхозов — после укрупнения», «до рынка — сейчас». Память об аграрной революции сохранялась, пока была жива потребность в ее опыте крестьянского противостояния «чужим». Затем актуальными становятся другие события. В ХХ в. крестьянская память сохранила
в качестве переломных этапов жизни деревни три — создание колхозов; наступление на личные подсобные хозяйства в 1940-1950-е годы, укрупнение колхозов; деколлективизацию начала 1990-х годов. Личные имена руководителей партии и государства становятся символами крестьянского благополучия или, напротив, крестьянских бед. Разные периоды в истории века оцениваются с точки зрения «сытно-голодно».
Отмечая несомненные достоинства рецензируемой монографии И.Е. Козновой, приходится с сожалением констатировать, что в ней мало внимания уделяется такому важному фактору культуры и памяти, как религиозный. Неравномерно представлен в книге исторический материал. В наибольшей степени автору удалось показать специфику памяти крестьян применительно к 1920-м и 1990-м годам, тогда как период 1930-х - 1980-х гг. освещен слабее. Нуждается в дальнейшем прояснении вопрос о региональных особенностях крестьянской памяти.
Сказанное свидетельствует, скорее, о потенциале, заложенном в самой крестьянской памяти (не случайно на с. 23 автор приводит высказывание французского историка П. Нора о крестьянской культуре как «квинтэссенции коллективной памяти»), а также о потребности ее дальнейшего изучения на конкретно-историческом и региональном уровнях. Впрочем, не менее актуально изучение «следов крестьянственности» в памяти российского общества. И монография И.Е.Козновой в этом плане чрезвычайно полезна для исследователей.
