CC BY
29
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
Е. И. Аринин
Владимирский государственный университет им. А. Г. и Н. Г. Столетовых (ВлГУ)
М. Р. Шавалиева Владимирский государственный университет им. А. Г. и Н. Г. Столетовых (ВлГУ)
КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ АППАРАТ РЕЛИГИОВЕДЕНИЯ: СТАНОВЛЕНИЕ ТЕРМИНА «КОРАН» (ПО МАТЕРИАЛАМ «НАЦИОНАЛЬНОГО КОРПУСА РУССКОГО ЯЗЫКА»)1
Статья посвящена исследованиям становления термина Коран в российских изданиях, разделяя языки «наблюдателей действительности» (Я1) и «наблюдателей за наблюдателями действительности» (Я2). Рассматриваются словоупотребления лексемы «Коран» из базы данных «Национального корпуса русского языка» и монографии Д. К. Кантемира «Книга Систима или Состояние мухаммеданской религии», выявляются их денотата и коннотаты, может быть представлен в трех эмоционально дистанцирующихся коннотатах (смыслах), которые мы разделим на позитивные, негативные или нейтральные. Показано взаимодистанцирование конфессиональных языков «наблюдателей действительности» (Я1), дипломатического и научного (Я2). Изменения конца ХХ века в современной Российской Федерации привели к возможности диалога конфессиональных (Я1) и религиоведческих (Я2) дискурсов.
Ключевые слова: Коран, лексема «Коран», Д. К. Кантемир, религиоведение
E. I. Arinin
Vladimir State University (Vladimir, Russia) M. R. Shavalieva
Vladimir State University (Vladimir, Russia)
CONCEPTUAL APPARATUS OF RELIGIOUS STUDIES: FORMATION OF THE TERM "KORAN" (ON THE MATERIAL OF THE «RUSSIAN NATIONAL CORPUS»)
The article is devoted to the research of the formation of the term «Koran» in the Russian editions separating the languages of "observers of reality" (L1) and "observers of observers of reality" (L2). We consider the usage of the Koran lexeme from the database of the Russian National Corpus and the monograph of D. K. Kantemir «System or State of the Muhammadan religion» and reveal their denotation and connotates, which can be represented in three emotionally distancing connotates (meanings): positive, negative or neutral. We demonstrate the inter-lingration of confessional languages by "observers of reality" (L1), diplomatic and scientific
1 Исследование поддержано грантом РФФИ, проект № 18-311-00269/18
(L2). Changes in the end of 20th century in the modern Russian Federation led to the possibility of a dialogue between denominational (L1) and religious studies (L2) discourses.
Keywords: The Koran, the lexeme "Koran", D. K. Kantemir, religious studies
DOI 10.22405/2304-4772-2018-1 -4-5-16
Введение
Термином «Коран» в современном русском языке обозначается «главная священная книга мусульман, в которой зафиксированы проповеди пророка Мухаммада, произнесенные в форме «божественных откровений»» [5, с. 547]. Сходное определение тех же отечественных востоковедов приводится в «Энциклопедии религий», где говорится, что это «главная священная книга мусульман, в которой зафиксированы проповеди пророка Мухаммада, произнесенные в форме «Божественных Откровений»» [6, с. 701]. В «Новой российской энциклопедии» представлено близкое определение, где, однако, выражение «божественные откровения» уже лишено кавычек: «главная священная книга мусульман, в которой зафиксированы проповеди пророка Мухаммада, произнесенные в форме божественных откровений» [4, с. 343]. Все эти три версии, где термин «божественные откровения» специально маркируется с помощью кавычек или заглавных букв, показывают, что только за последние 10 лет существенно уточнялись формы публичной репрезентации термина «Коран» как обозначения особого социально-культурного феномена в публичных справочных изданиях.
Значительно более радикальные изменения происходили в истории отечественной культуры, фиксируясь в «Национальном корпусе русского языка» (на 01.10.2018, далее НКРЯ), где Коран получал различные, вплоть до альтернативных, описания, квалификации, объяснения и интерпретации. Поиск в системе НКРЯ лексемы «Коран» показывает наличие 206 документов при 442 вхождениях, фиксируясь с 1750 года (пиковые показатели -1847, 1844 и 1841), а все производные этой лексемы (Коран, Корана, Корану и т.п.) присутствуют в 490 документах при 1 286 вхождениях, при этом завесь XVIII век эти лесемы обнаруживаются только в 4 документах при 4 вхождениях, что составляет 1,2 % всех случаев. В XIX веке лексема «Коран» встречается уже в 80 документах (около 16,3 %), а остальные 406 документов относятся к XX-XXI векам (около 82,9 %) [14]. Наш анализ будет основан на комплексном философско-религиоведческом подходе к материалам становления этого термина и его синонимов включая XVIII век, в котором мы обобщаем данные филологии, истории и целого ряда других исследовательских направлений.
1. Лингвистические аспекты
Современный и привычный всем термин «Коран» в лингвистическом плане представляет собой лексему, непосредственно обозначающую главную священную книгу мусульман, выступающую с семиотических позиций как определенный денотат (значение), который в текстах может быть представлен в трех эмоционально дистанцирующихся коннотатах (смыслах), которые мы
разделим на позитивные, негативные и нейтральные. Исторически данная лексема («Коран»), согласно данным НКРЯ, начала широко распространяться только с XIX века, тогда как ранее, с XVIII века, когда появились три первых печатных перевода этого текста на русский язык, использовались лексемы «Куран», «Элкуран», «Алкоран», «Аль-Коран» и «Ал-Коран». Так, первым изданием стал перевод с французского «Алкоран о Магомете, или Закон турецкий» (1716), а в конце столетия вышли «Книга Аль-Коран аравлянина Магомета, который в шестом столетии выдал оную за ниспосланную к нему с небес себя же последним и величайшим из Пророков Божии..» (1790) и «АлКоран Магомедов, переведенный с арабского на английский с приобщением к каждой главе на все темные места изъяснительных исторических примечаний, выбранных из самых достовернейших историков и арабских толкователей АлКорана Георгием Сейлем и с присовокуплением обстоятельного и подробного описания жизни лжепророка Магомета, сочинённого славным доктором Придо» (1792). Сами названия данных книг уже содержат в себе нарочито негативные коннотации с «лжепропрочеством». «Словарь русского языка XI-XVII вв.» утверждает, что выражение «куранъ Махметов» фиксируется с 1564 года [17, с. 305]. Термин «алкоранъ Махметовъ» появляется в XVII веке (1689) [16, с. 29].
В свою очередь эти термины входят в русский язык эпох Реформации и Просвещения из богословских полемических средневековых текстов, где утвердилась калька с арабского «<jU"'» («аль-Кур'ан», «чтение вслух», «назидание»), выступавшая в форме лексем «Alcoranus», «Alkoran», «Al-Coranus», «Coranus», «сарацинский закон» («Lex Sarracenorum») и «закон Мухаммада» («lex Mahumeti», «Lex Mahumet»), противопоставляемый или сравниваемый с «законом Христа» («LEX Christi», «lex christianorum», «lex evangelium») и «законом Моисея» («LEX Moysi», «lex Ebraicum», «lex iudaeorum»), которые могли рассматриваться негативно, нейтрально или позитивно в качестве проявлений универсального «Закона Божьего» («LEX Dei»), предписывающего нормы «закона человеческого» («LEX humana»).
Вместе с тем, обозначая определенную действительность, термин «Коран» может выступать и как омоним, поскольку его денотатом может выступать не только главная священная книга мусульман» (1), но и 2) населенный пункт (к примеру, «гнали до КоранЪ») или 3) акт присяги для татар в армии Российской империи (клятва на Коране). В свою очередь слово «Коран» в первом и основном значении как наименование «главной священной книги мусульман» тоже может различаться в качестве (а) названия многочисленных изданий переводов этой «Книги» на различные языки, или (б) единого первоисточника для этих переводов, созданного при Усмане ибн Аффане (574-656) в качестве унифицированного текста «книги закона Мухаммада», или (в) самих исходных записей очевидцев пророчеств Мухаммада (в), или самого чудесного пророчества, ниспосылаемого свыше Мухаммаду на протяжении более чем двух десятилетий (г), признанного им и
его сподвижниками в качестве божественного руководства для всего человечества и «последнего священного Писания, ниспосланного Аллахом», где непосредственно явлена «сущность Корана», которая «несотворена» и «является атрибутивным качеством Аллаха», при этом признается, что «его записи, издания, бумага, на которой он написан, являются сотворенными (махлуком)» [3, с. 377].
Отмеченные выше 4 случая употребления этого слова в НКРЯ за весь XVIII век включают в себя 2 разных денотата, когда (1) «Всеволода сбив, гнали до Корани» («до КоранЬ»), согласно летописной цитате от 1139 г. (Татищев, 1750), т.е. обозначая населенный пункт и (2) собственно «Книга», когда упоминаются (2а) «суд по корану» (Радищев, 1790), (2б) «священный наш Коран» (Крылов, 1792) и (2в) «экземпляр Аль-Корана» (Карамзин, 1793). Наряду с этими примерами текстов из НКРЯ, как уже отмечалось выше, в этом столетии были известны 3 издания переводов «Корана» (1716, 1790 и 1792) с французского и английского языков, которые дополнялись монографией Дмитрия Константиновича Кантемира (Demetrius Cantemirius, 1673-1723), советника и сподвижника Петра Великого, положившей начало и отечественному востоковедению «Кшга сиспма, или состояше мухаммедансюя релти//Книга Систима или Состояние мухаммеданской религии, 1722) в основу которой был положен его же латинский текст «Systema religionis mahomedanae» (другое название - «Systema de religione et statu Imperii turcici», 1719), где вторая глава называется «О именах Курана» [7, с. 84-96].
2. Религиоведческие аспекты
Лингвистические аспекты описания термина «Коран», частично представленные выше, отражают некоторые особенности отношения к главной священной книге мусульман в отечественной культуре, где в XVIII веке радикально изменилось понимание «своего» и «чужого». Далее мы будем различать языки первого и второго порядка, где под первым будет пониматься «язык наблюдателей действительности» (далее - Я1), а под вторым - «язык наблюдателей за наблюдателями действительности» (далее - Я2). Так, исторически знакомство с исламом и, возможно, Кораном, началось с летописного повествования о «выборе веры» князем Владимиром из трех авраамических традиций в 986 году, где, как утверждает «ПовЬсть времАнныхъ лЬтъ» (1110-1118), наряду с хазарскими иудеями, греческими и римскими христианами («жидове козарьстии», «философ» от «грЬци» и «нЬмци от Рима») присутствовали и «болъгары в[е]ры Бохъмиче (болгары магометанской веры)». Так именовались представители элит Волжской Булгарии, принявших в 922 году ислам и культуру глобального «Pax Islamica», веротерпимого к «людям Писания» (ахль аль-китаб, Это описание «болъгары в[е]ры Бохъмиче»,
прежде всего привлекает тем, что в нем ислам отнесен к возвышенной собирательной категории «вЬра», охватывающей и традиции других посланников, хотя в эту эпоху господствовала другая коннотация, сформировавшаяся в контексте глобальных геополитических конфликтов и
военных противостояний, когда появились первые «противомусульманские» трактаты, где эта мировая религия могла предельно негативно квалифицирована как «ересь» («aïpsaiç»). Так еще «Церковный устав» князя Ярослава Мудрого (ок. 978-1054) содержал в себе запрет жениться и принимать пищу от «неверных» («жидовин или бесерменин», «некрещеный или иноязычник»).
Особую известность получил до наших дней переиздаваемый и легко доступный в интернете трактат представителя влиятельной сирийской семьи, бывшего хранителем сокровищ халифов династии Омейядов в Дамаске, новой столице новой империи (Правоверном государстве, Арабском халифате, царстве Агарянском, царстве Измаильтянском и т.п.), но ставшего позднее ярким полемистом, проповедником и поэтом, урожденным как Мансур ибн Серджунат-Таглиби (^k^j^j^Jj^O, но гораздо более известным как Иоанн Дамаскин 'Iœavvnç о Aa^aGKqvôç, Iohannes Damascenus; ок. 675-
754). Этот текст показательно озаглавлен «О ересях» («О ста ересях вкратце.Откуда они начались и от чего произошли», «nsp aipsGsœvévauvxo^ia Kaxov, öGsv^p^avxo ка noösvysyovav»; «Dehaeresibus»). Автор лично знал «книги сарацин» и под номером 100 подробно описал «ересь лжепророка измаилитов» [15]. Сообщество, которое само себя в терминах своего Я1, описывало как приверженцы «последнего священного Писания», в терминах Я1 христиан описывалось как «ересь», тогда как «Повесть времАнныхъ лЪтъ» квалифицировало их как «вЪру», что позволяет говорить о дистанцировании двух форм в отечественном христианском дискурсе при описании «своего» и «чужого». Первый содержит порой предельно негативные оценки «безбожных агарян», «бесерменовства», «Махметовой прелести», «безбожных турок», «измаилитов», «басней Мухаммеда», «закона саракиньского» и т.п. как «чужих» [13]. Вторые практически создают «надконфессиональный» Я2, который политкорректно и дипломатично признает «людей Писания», их элиты и традиции, особенно монархов, «своими», «братьями», «вЪрой» и т.п. [1, 4952]. Особенную остроту эти отношения приобрели после эпохи Реформации (1517-1648), когда начался процесс «конфессионализации» самого христианского общества, разделившегося на «своих» и «чужих» («расколщиков», «церковных мятежников»и т.п.).
В этом контексте особый интерес представляет монография Д. К. Кантемира о «мухаммеданской религии», где впервые в отечественной истории ислам отнесен к универсальной категории «религия», которая только недавно вошла в отечественный лексикон [18, с. 446]. Этот текст стал первым в нашей истории печатным изданием, где в названии присутствует русская калька латинского термина «религия» («religio»). Аутентичное издание монографии Д. Кантемира, в котором страницы начинаются заново в ряде разделов, затрудняя принятую сегодня нумерацию ссылок, относится к библиографическим редкостям, доступным на сайтах ряда библиотек (к примеру, в сети электронных библиотек Vivaldi) [11]. Вместе с тем, этот текст с современной сплошной нумерацией представлен на сайте РХГА по проекту РНФ
«Междисциплинарное исследование конфессиональных факторов формирования ценностной структуры российской цивилизации»в общем доступе и на него мы в целях удобства и будем ссылаться ниже [10].
В этом первом отечественном востоковедческом и исламоведческом исследовании, которое на полном основании можно отнести и к первому религиоведческому исследованию в России, Д.Кантемир отмечал, что «КУРАН (или с приложением члена ЭЛКУРАН) иже есть книга Секты, или заблуждения Муслиманскаго; три собственныя имеет имена, КУРАН, ФУРКАН, и КЕЛАМУЛЛАГ ЭЛКУРАН (что иные погрешением пишут АЛКОРАН) своиственне чтение знаменует, производится же от сего, яко сию книгу едину, и самую Муслиманом, (то есть правоверным Мухаммеданом) читати и вероватиподобает, зане Богом и Духом его оная сложися и написася» [8, с. 170]. Коран именуется им «Фурканом» от названия 25 суры («Аль-Фуркан»), где говорится о важнейшей способности «различения» добра от зла, истины от лжи, подлинных Писаний (Торы, Библии и Корана) от ложных, что, собственно, и может давать надежду на спасение. Второе название «Кемуллаг Элкуран» выводится из турецкого ке1ат, т.е. речь, слово, дар речи, выступление и т.п. (ке1атисат^ т.е. наставление, ilmikelam, т.е. богословие и т.п.). Д.Кантемир, с одной стороны, в отношении этих текстов отмечает, что они «баснословят» [10, с. 171]. С другой, он поясняет, что «Муслиманы» это «правернии» [10, с. 172]. Можно говорить, что в этом тексте начинается дифференцирование «языка первого порядка» и «языка второго порядка» в описании ислама, т.е. наряду с описанием аутентичной самопрезентацией мусульман приводится пример их же описания с надконфессиональной, собственно научной, религиоведческой позиции, которая, в отличие от прежней «обличительной» литературы, не фокусировалась на «отступлениях» от истинной, т.е. веры «РахСЬш^апа» в трактовке Константинопольской «Великой церкви Христовой» («^ МеуаХптои Хргахои 'EккXnGÍа»), к юрисдикции которой принадлежал Московский Патриархат той эпохи и Русская церковь.
Д. Кантемир представляет Коран, с одной стороны, как книгу «Секты, или заблуждения Муслиманскаго», но, с другой, приводит и его аутентичную трактовку самими мусульманами, понимающими этот текст как «Авраамлим закон», переходящий через «закон Пентатевха» (Пятикнижия, Закон Моисея) и «закон Евангелия» к его итоговой форме [10, с. 171-172]. Слово «секта» в XVIII и начале XIX столетий, согласно данным НКРЯ, имело не только обличительный, но и нейтральный характер, относясь к самоорганизующимся философским и научным сообществам, где были представлены не только «поморская секта», но и «французская секта якубинцев», секта платонистов», «секта парижских академиков» и т.п.. Кантемир упоминает про то, что «потаенные же их Атеисты, на многих местех в Куране ложь показуют... хотя сего явно рещи, под опасением смерти, не дерзают» [10, с. 173]. Он приводит утверждение Мухаммада, что «Куран везде, и во всем себе согласует, и ни в чем же разнствует, (хотя и ложно) таже наводят, что книга Курана, вся истинна, и истинствующая есть»[10, с. 174].
Аналитически Д. Кантемир подходит к анализу языка этого текста, отмечая, что «Куран сложен есть на Арапском языке, изряднеишим штилем, и по болшеи части Рифмическим, речию Арапскою, так глубокою, что не токмо подражать того, всяческинесть мощно, но и ко истолкованию зело труден есть, паче же рещи, весма не объятен», когда «сам Муфти, или кто от ученнеиших Турков,и в Арапском языке искуснеишии, вопрошен бы был, может ли хотяедин каковыи стих, или Сентенцию Курана, по словам и по разумукупно, и совершенно разумеши по правде ответствуют, что никакоже разумеют, но отсылают к древнеишым Курана толкователем,и в них слова, или Сентенции, о которых сумнение есть, искатьповелевают», при этом делая вывод, что«учение Курана, есть слово Божие, зане Мухаммед, будучи не ученыи, и писания неведыи, никакоже могл бы таковая произвести, разве от божественныя силы» [10, с. 174]. Приводит он и описание того, как произошло признание первых пророчеств Мухаммада собранием интеллектуальной элиты в Медине, когда «не токмо риторы и Стихотворцы, но всех наук, и художеств учители, общимсоизволением, есех победителя, и наставника объявиша, и повествуется, что мнози от них за едино, Куранова штиля, изрядство,и глубокую, которую в нем усмотряли, науку, без отлагателства ему уверили, и Мухаммедисм восприяли» [10, с. 176].
Данный позитивный образ Корана контрастирует с подзаголовком четвертой главы, в которой «изъявляется, кроме христианских показании, доводами от их самих взятыми, что Куран есть от человек сочиненныи, и Мухаммед лживыи пророк»[10, с. 178]. В ней Д. Кантемир оказывается близким к полемическому пафосу Дамаскина, а Мухаммад описывается как «ложный пророк» и «Ентузиазмом зараженный» поэт («стихотворец») [10, с. 180]. Такое соотношение характеризует специфику самого трактата, перевод которого создавался по поручению Петра Первого в ходе подготовки к «Персидскому (Каспийскому) походу» (Русско-персидской войне, 1722-1723), когда при участии Д.Кантимира был подготовлен «Манифест Петра I к народам Кавказа и Персии» (15 (26) июля 1722 г) на персидском, татарском и турецком языках.
Манифест был написал в терминах дипломатической риторики эпохи Просвещения, а император выступал как «Божш споспешествующею милостш... Самодержецъ Восточныхъ иСЪверныхъ Царствъ и земель от Запада до Юга, Государь надъ землею, Царь над морями, и многихъдругихъ Государствъ и Областей Обладатель и по Нашему Императорскому достоинству Повелитель», призванный «наказать бунтовщиковъ» и «помолившись Господу Богу о побЪдЬ, сами намерены Того ради всЬхъ Его Величества, Всепресветлейшаго, Великомощнаго, и Грознаго, Нашего любезнагопрiятеля Шаха въподданствесостоящихъначальниковъ и подданныхъвсякихъверъ и нацш... Всемилостивейше обнадеживаемъ, и твердое, искреннее и непременно еимеемъ соизволеше, чтобы въ вышереченныхъ провинщяхъ какъ жителямъ, такъ и находящимся тамъ иностранцамъ ни малейшаго вреда не чинилось», уточняя, что «если Мы
извЪстимся, что вы присовокупитесь къ симъ дерзостнымъ грабителямъ и имъ тайно, или явно деньгами либо съестными припасами помогать станете, ...то мы принуждены будемъ признавать васъ за нашихъ враговъ и безъ милосердiя истреблять огнемъ и мечомъ», так как «заключенной между обоими нашими Дворами вечной миръ требуетъ... сей вечный миръ (если Богъ соизволитъ) содержать твердо и нерушимо, что мы засвидЪтельствуемъ нашею Императорскою совЪстш» и потому «повелели Мы сей Нашъ Императорскш Указъ, собственною Нашею рукою подписанный, напечатать и къ вамъ оный, елико можно наискоряе, послать и вамъ раздать, дабы вы не могли отговариваться незнашемъ» [8].
В таким историческом контексте, утвердившемся в Европе после Вестфальского мира (Pax Westphalica,1648), элиты отказались от норм законодательства глобальной «Pax Christiana» и господства «KaGoXiK'n^KKXnoía^EcclesiaCathoHca» (Codex Theodosianus, 438 и Codex Iustiniani, 529), а риторика «языка первого порядка» (конфессий) начинает отделяться от риторики «языка второго порядка» (политики и науки), где монарх выступает как «отец подданных всякихъ вЪръ и нацш», а ученые и профессора университетов предпочитали определять себя как подданных глобальной «Respublica literaria» (Республики писателей), принадлежащих не только к разным конфессиям и нациям, но и к поиску единой истины. Именно эпоха Реформации (1517-1648) стала историческим периодом в развитии Европы, когда часть приверженцев глобальной
«KaGoXiK^^EKKXnaía^/EcclesiaCatholica», которая около 1000 лет признавалась «religio», решили выйти из него, образовав многочисленные конфессии (вероисповедания), получившие собирательное наименование «протестантов», что привело к переосмыслению самой категории «religio», выступавшей ранее как разделительное обозначение эксклюзивной
«KaGoXiK^^EKKXnaía^/EcclesiaCatholica», но ставшей собирательным обозначением не только христианских, но и нехристианских традиций, восходящих к дохристианскому значению латинского слова «religio», которое исторически около 1000 лет утверждалось как обозначение скрупулезно исполняемых практик поддержания «обычаев предков» («Mos maiorum»), противопоставленных иноземным «суевериям» («superstitio») в качестве законодательно учрежденных норм публичного «понтификального благочестия» в «Вечном городе» и возникшем на его основе глобальном человеческом «общежительстве», «республике» («respublica» - общее дело) и империи, где именно «литургия» обеспечивала поддержание «Pax Deorum» («божий мир», «мир божеств», «мир с божествами»).
В этом контексте можно говорить, что работа Д. Кантемира отразила глобальный процесс смены основных денотатов и коннотатов латинского слова «religio», которое именно в XVIII веке вошло в российскую литературу в качестве собирательного обозначения особого феномена культуры, к которому стали причислять не только христиан, но, начиная с данной монографии, все другие нехристианские традиции, включая затем и «шеманство». В этом
контексте в течение следующих столетий кардинально изменяется публично представляемое описание «Корана», о котором первый в России «Церковный словарь» (1773) еще сообщал, что «алкоранъ, естъ книга закона и учешя нечестиваго, лжепророкомъ Махометомъ изданная, кою Махометане за святую почитаютъ» [2, с. 7], т.е. редуцируя феномен к терминам Я1 греко-российского «синодального» богословия той эпохи.
В начале ХХ века (1914), после известного «пасхального» Указа «Об Укреплении Начал Веротерпимости» (17.04.1905) в отечественных словарях стали признавать исламское самоописание в терминах Я1, отмечая, что Кораном называется «священная книга y последователей Могаммеда, служащая имъц ерковнымъ и гражданскимъ судебникомъ: это Библiя могаммеданъ» [9, с. 356]. В СССР эти представления сменяются новым дискурсом, где «Коран» описывался как «основная мусульманская «священная книга», сборник религиозно-догматических, мифологических и правовых материалов», содержащий «весьма обширный и крайне беспорядочно собранный материал», включая «шаманские заклинания», который «приобрел большое значение как орудие обмана и угнетения грудящихся масс господствующими классами» [12]. Только после «перестройки» конца ХХ века в современной Российской Федерации появилась возможность сочетания конфессиональных Я1 и религиоведческого Я2.
Литература
1. Абдуллаева С. Ш. Интерпретация некоторых особенностей ислама в российских и европейских источниках XVII - XXI вв. // Народы и религии Евразии. 2018. №1(14). С. 49-52.
2. Алексеев П. А. Церковный словарь, или Использования речений славенских древних, також иноязычных без перевода положенных в Священном Писании и других церковных книгах. 1794. С. 7.
3. Али-заде А. А. Исламский энциклопедический словарь. М.: Ансар, 2007. С. 377.
4. Ацамба Ф. М., Кириллина С. А. Коран // Новая российская энциклопедия. Т. 8 (2). М., 201. С. 343.
5. Ацамба Ф. М., Кириллина С. А. Коран // Религиоведение: энцикл. словарь. М., 2006. С. 547.
6. Ацамба Ф. М., Кириллина С. А. Коран // Энциклопедия религий. М., 2008. С. 701.
7. Густерин П. В. Первый переводчик и первое издание Корана на русском языке // Исламоведение. 2011. № 1. C. 84-92.
8. Густерин П. В. Персидский поход Петра I и мусульманские народы [Электронный ресурс] // Россия в красках. Иерусалим, 2004-2015. URL: http://ricolor.org/history/mn/ptr/2_08_2013/ (дата обращения: 26.09.2018).
9. Дубровский Н. А. Полный т-олковый словарь всех общеупотребительных иностранных слов, вошедших в русский язык, с указанием их корней. М.: Изд. А.Д. Ступина, 1914. С. 356.
10. Кантемир Д. К. Книга Систима, или Состояние мухаммеданския религии. [Электронный ресурс] // Русский путь: pro et contra. СПб., 2018. URL: http://russianway.rhga.ru/upload/main/8)%20%D0%94.%20%D0%9A.%20%D0%9 A%D0%B0%D0%BD%D1 %82%D0%B5%D0%BC%D0%B8%D1 %80.pdf (дата обращения: 26.09.2018).
11. Кшга сист1ма, или состояше мухаммедансюя релти [Электронный ресурс] // Донская государственная публичная библиотека. Ростов н/Д, 20002018. URL: https://vivaldi.dspl.ru/br0000078/view#page=71 (дата обращения: 26.09.2018)
12. Коран // Большая советская энциклопедия. М., 1937. Т. 34. Ст. 253, 254, 255.
13. Максимов Ю. Отношение к Исламу в дореволюционной России по трудам церковных авторов. Ч. 1 [Электронный ресурс] // Православие.ру : сайт. 1999-2008. URL: http://www.pravoslavie.ru/put/080714120052.htm (дата обращения: 26.09.2018)
14. Национальный корпус русского языка [Электронный ресурс]: информационно-справочная система. 2003-2018. URL: http://www.ruscorpora.ru/ (дата обращения: 26.09.2018)
15. Иоанн Дамаскин, преп. Источник знания [Электронный ресурс] // Электронная библиотека Одинцовского Благочиния : сайт. URL: http://www.odinblago.ru/damaskin tvorenia1/5#2 (дата обращения: 26.09.2018)
16. Словарь русского языка XI-XVII. Вып. 1. М. : Наука, 1975. С. 29.
17. Словарь русского языка XI-XVII. Вып. 7. М. : Наука,1980. С. 305.
18. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. Т. 3 / пер. с нем. и доб. О. Н. Трубачева. 2-е изд. стер. М. : Прогресс, 1987. С. 446.
References
1. Abdullaeva S. Sh. Interpretatsiya nekotorykh osobennostey islama v rossiyskikh i yevropeyskikh istochnikakh XVII - XXI vv.[Interpretation of some features of Islam in Russian and European sources of the 17th - 21st centuries]. // // Narody i religii Yevrazii [Peoples and religions of Eurasia]. 2018. No 1 (14). P. 4952.
2. Alekseev P. A. Tserkovnyy slovar', ili Ispol'zovaniya recheniy slavenskikh drevnikh, takozh inoyazychnykh bez perevoda polozhennykh v Svyashchennom Pisanii i drugikh tserkovnykh knigakh [Church vocabulary, or the use of the utterances of the ancient Slavonic, also foreign-language, without translation laid in the Holy Scripture and other church books]. 1794. P. 7.
3. Ali-zade A. А. Islamskiy entsiklopedicheskiy slovar' [Islamic encyclopaedic dictionary]. Moscow: Ansar, 2007. P. 377.
4. Atsamba F. M., Kirillina S. A. Koran [The Quran] // New Russian Encyclopedia. Vol. 8 (2). Moscow, 201. P. 343.
5. Atsamba F. M., Kirillina S. A. Koran [The Quran] // Religiovedeniye: entsikl. slovar' [Religious Studies: Encyc. dictionary]. Moscow, 2006. P. 547.
6. Atsamba F. M., Kirillina S. A. Koran [The Quran] // Entsiklopediya religiy [Encyclopedia of religions]. Moscow, 2008. Pp 701.
7. Gusterin P. V. Pervyy perevodchik i pervoye izdaniye Korana na russkom yazyke [The first translator and the first edition of the Quran in Russian] // Islamovedeniye [Islamic studies]. 2011. No 1. P. 84-92.
8. Gusterin P. V. Persidskiy pokhod Petra I i musul'manskiye narody [The Persian campaign of Peter I and the Muslim peoples] [Electronic resource] // Rossiya v kraskakh [Russia in colors]. Jerusalem, 2004-2015. URL: http: //ricolor. org/history/mn/ptr/2_08_2013/ (reference date: 26.09.2018).
9. Dubrovskiy N. A. Polnyy tolkovyy slovar' vsekh obshcheupotrebitel'nykh inostrannykh slov, voshedshikh v russkiy yazyk, s ukazaniyem ikh korney [Full comprehensive dictionary of all commonly used foreign words included in the Russian language, with an indication of their roots]. Moscow: Izd. A.D. Stupina, 1914. P. 356.
10. Cantemir D. K. Kniga Sistima, ili Sostoyaniye mukhammedanskiya religii [The Book of Sistim, or the State of the Muhammadan religion] [Electronic resource] // Russkiy put': pro et contra [Russian way: pro et contra]. Saint Petersburg, 2018. URL: http://russianway.rhga.ru/upload/main/8)%20%D0%94.%20%D0%9A.%20%D0%9 A%D0%B0%D0%BD%D1 %82%D0%B5%D0%BC%D0%B8%D1 %80.pdf (reference date: 26.09.2018).
11. Kniga Sistima, ili Sostoyaniye mukhammedanskiya religii [The Book of Sistim, or the State of the Muhammadan religion] [Electronic resource] // Donskaya gosudarstvennaya publichnaya biblioteka [Don State Public Library]. Rostov-on-Don, 2000-2018. URL: https://vivaldi.dspl.ru/br0000078/view#page=71 (reference date: 26.09.2018)
12. Koran [The Quran] // Bol'shaya sovetskaya entsiklopediya [The Great Soviet Encyclopedia]. Moscow, 1937. Vol. 34. Art. 253, 254, 255.
13. Maksimov Yu Otnosheniye k Islamu v dorevolyutsionnoy Rossii po trudam tserkovnykh avtorov [Attitude to Islam in pre-revolutionary Russia in the works of ecclesiastical writers]. Part 1 [Electronic resource] // Pravoslavie.ru: site. 1999-2008. URL: http://www.pravoslavie.ru/put/080714120052.htm (reference date: 26.09.2018)
14. Natsional'nyy korpus russkogo yazyka [National corpus of the Russian language] [Electronic resource]: information and reference system. 2003-2018. URL: http: //www. ruscorpora. ru/ (reference date: 26.09.2018)
15. Saint John of Damascus, Rev. Istochnik znaniya [Source of knowledge] [Electronic resource] // Elektronnaya biblioteka Odintsovskogo Blagochiniya [Electronic Library of Odintsovo Provost] site. URL: http://www.odinblago.ru/damaskin tvorenia1/5#2 (reference date: 26.09.2018)
16. Slovar' russkogo yazyka XI-XVII [Dictionary of the Russian language 11 - 17] Issue 1. Moscow: Nauka, 1975. P. 29.
17. Slovar' russkogo yazyka XI-XVII [Dictionary of the Russian language 11 - 17] Issue 7. Moscow: Nauka, 1980. P. 305.
18. Fasmer M. Etimologicheskiy slovar' russkogo yazyka [Etymological dictionary of the Russian language]. In 4 vols. Vol. 3 / transl. from German and add by O. N. Trubachev. 2nd ed. stereot. Moscow: Progress, 1987. P. 446.
Статья поступила в редакцию 12.10.2018 Статья допущена к публикации 30.11.2018
The article was received by the editorial staff 12.10.2018 The article is approved for publication 30.11.2018
