CC BY
27
20. Социология контркультуры /Под ред. Ю.Н.Давыдова. - М.: Наука, 1980. -264 с.
21. Фофанов В. П. Социальнаядеятельность как система. — Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1981. - 304 с.
22. Фрадкин Ф.А. Изменяющееся место общеобразовательной школы в системе социализирующих факторов // Социализация личности: исторический опыт советского периода и современные тенденции /Под ред. М.Г.Плоховой. - М.,1993. - С. 16-25.
23. Щегорцов В.А. Политическая социализация личности // Политология. Курс лекций /Под ред. М.Н. Марченко. - М.: МГУ,1993. - С.139-149.
24. Almond G., Verba S. The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nationes. - N.Y., 1963.
25. Kuhn M. Self- conception // Dictionary of the social science. — Glencoe, 1965.
26. Lassuell H. Power and personality. - N.Y. Norton. 1948.
27. Mead M. Culture and Commitment. The New Relan-tionships Between the Generations in the 1970s. Rev. Ed. N.Y., 1978.
28. Merlon P. K. Social Theory and Social Structure. - Clen-col, Free Press, 1957.
29. Parsons T. Family socialisation and interaction process. 1956.
ДЕНИСОВА Ирина Валентиновна, старший преподаватель кафедры политологии.
Статья поступила в редакцию 09.08.06. © Денисова И. В.
удк ii.25.4i Д. Ю. ЧИГАРЕВ
РГПУ им. А.И. Герцена
КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ ОСНОВАНИЕ СОВРЕМЕННОГО ТЕРРОРИЗМА И ОБЩАЯ СТРУКТУРА ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
В статье делается попытка выработать наиболее точное и адекватное понятие такого сложного явления, как «терроризм». При этом автор опирается на достижения современной конфликтологии, теории элит, политической философии. В статье подчеркивается сложность разрешения конфликтов, приводящих к террористическому действию, связанная с противоречием рационалистического подхода к принятию решений в государствах ХХ-ХХ1 века и мифологизированного сознания, лежащего в основе большинства «террористических идеологий». Современный глобальный терроризм определяется как всемирный тоталитарный режим, все чаще превосходящий тиранов и диктаторов прошлого в жестокости.
Несмотря на множество существующих определений терроризма, внести ясность в содержание данного понятия и очертить его объем на данный момент чрезвычайно сложно. Это связано с специфическими особенностями современной миро-системы1 (в данном случае мы обозначаем понятием «миросистемы» комплекс экономических, политических, социальных, культурных и некоторых других систем различных стран мира, сформировавшийся в результате процесса глобализации2):
• Терроризм как дискретный процесс является в современном мире системным. Возможно, это связано с заявленным как в политической науке, так и в политической практике принципом институ-ционализации конфликтов с целью их регулирования. Использование названного постулата современными демократиями предоставляет шанс определенным группам интересов, эксплуатируя антисистемные ценностные ориентации11 маргинальных социальных слоев, присвоить часть публичного4 информационного пространства1 или быть представленными в публичном дискурсе иным образом.
• В связи с манипуляцией смыслами и символами, подменой содержания понятий процветает абсурдная аксиология, в рамках которой ценности не имеют адекватного исторического основания, как, впрочем, и современная цивилизация в целом.
• Терроризм — продукт деятельности государства, генетически и организационно связанный с моральным правом на насилие, которым обладали государство и государственные институты в исторической ретроспективе.
В связи с вышеприведенными чертами современной миросистемы следует отметить, что конфликты социальных, политических, этнических и экономических интересов, в которые втянуты с помощью СМИ индивиды и группы, не обладающие в действительности чертами реального класса6, не являющиеся носителями ценностей, фактически лежащих в основании конфликта, следует рассматривать как бессмысленное насилие, акты которого невозможно рационально истолковать, равно как и их поддержку вполне адекватными и незаинтересованными группами и индивидами. В основании же политических конфликтов цивилизованного общества лежит миф, специфическое переживание.
Миф, согласно А. Ф. Лосеву7, есть особая реальность - реальность мифического сознания: «Нужно быть до последней степени близоруким в науке, даже просто слепым, чтобы не заметить, что миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но — наиболее яркая и самая подлинная
действительность. Это — совершенно необходимая категория мысли ижизни, далекая отвсякой случайности и произвола»8.
Определение Лосева объясняет многое в структуре политического конфликта, сопровождаемого насилием: мышление, представляющееся абсурдным государству, государственным институтам, а также среднему классу, усвоившему этатистские представления, по сути, просто иное, полностью отграниченное от современного, основные смыслы которого не пересекаются с современными нормами жизнедеятельности.
Терроризм как противостояние, как схватка видится абсурдным в контексте общественных отношений XXI века. Социум представляет средний класс, облагодетельствованная и защищенная общность, существование которой построено на рациональных принципах перераспределения ресурсов и с рождения «отформованном» сознании9. Стремление к абстрактным идеалам свободы и равенства во многом подменено состоянием потребления, в котором имманентно находятся обыватели10. Оптика, относящаяся к их политическому топосу", предполагает абсолютную правоту власти как представительства их интересов. Любое явление рассматривается средним классом сквозь призму материалистических ценностей1"1. В связи с этим концептуальные политические, религиозные и иные мифы, присущие особым локальным общностям, не имеют права на существование, представляют угрозу образу жизни, материальному благосостоянию большинства.
Савельев соотносит политический миф и государство следующим образом: «Действительным процессом деградации общества можно считать демифологизацию элиты, которая обнаружила с течением времени, что народом можно управлять на основании чисто рационалистических схем. Произошел переход от духовного водительства к управленческой манипуляции. И действительно, как пишет Полосин, миф несет в себе онтологическую функцию как уникальное средство синтеза познавательного опыта, а также является уникальным средством хранения и использования совокупного общественного опыта в закодированном виде (как подсознание общественного сознания)". Хранится миф всем обществом, а используется только специализированной элитой, знающей метод его раскодировки, формирующей мифологическую реальность»14.
Таким образом, мы можем сделать следующий вывод: элита обладает необходимой информацией, специфическими аналитическими способностями, позволяющими ей отделять субъективную реальность мифов от более или менее объективной рациональности научного и управленческого знания. Обыватель обладает лишь одной реальностью - реальностью мифа, который он переживает. Миф этот раскодирует для него элита.
В первой половине XX столетия один из основателей элитологии Вильфредо Парето выделил наряду с элитой (правящим классом, по г. Моска15) контрэлиту'1'. Контрэлита не обладает властью, не участвует в управлении, но стремится к этому. Очевидно, что контрэлита также владеет определенным набором возможностей интерпретации мифов.
Контрэлита даже в большей степени, чем элита, использует в своих целях политическую мифологию. Только актуальность, только связанность мифа с субъективными ощущениями индивидов предоставляет группе лидеров безграничную власть,
Попробуем проследить некоторые аспекты формирования мифа и его влияния на человека современности.
А.Ф. Лосев пишет о процессе «производства» мифа следующее: «Миф не есть произведение или предмет чистой мысли. Чистая, абстрактная мысль меньше всего участвует в создании мифа. Уже Вундг хорошо показал, что в основе мифа лежит аффективный корень, так как он всегда есть выражение тех или других жизненных и насущных потребностей и стремлений»17.
Лосев удивительно отчетливо определил сущность мифа как побуждения к действию: миф затрагивает как сферу идеального, так и сферу реального. Миф не есть чистая идея, абстракция, которую Льюис Козер полагал основанием ряда социальных конфликтов"1. Далее Лосев пишет: «Переводя цельные мифические образы на язык их абстрактного смысла, понимают цельные мифически-психологические переживания как некие идеальные сущности, не внимая к бесконечной сложности и противоречивости реального переживания, которое, как мы увидим впоследствии, всегда мифично»19.
Конфликтология грешит против истины, когда исследует социальный конфликт как абстракцию, как механизм или организм. Схематичность моделей социального конфликта Боулдинга, Даррендорфа и других классиков конфликтологии не дает возможности увидеть проблему: согласно схемам, современные конфликты должны быть легко регулируемы, острота, интенсивность, уровень насилия должны снижаться в результате переговоров, вмешательства посредников и т. д. Однако данные механизмы действуют неэффективно. И, прежде чем мы попытаемся найти те или иные варианты решения проблемы, следует отказаться от использования ряда постулатов классической парадигмы социального конфликта и обосновать несколько тезисов.
На наш взгляд, действию идеи зачастую приписывают то, причиной чего на самом деле является миф. Георг Зиммель, к примеру, полагал, что именно идеей можно назвать тот идеал, который, объективируя конфликт, обостряет борьбу, придает ей надличностный характер: «Свойственное партийному сознанию убеждение, что борьба идет за идею, а не за частике интересы, придает конфликту особый радикализм и беспощадность, что находит свою аналогию в поведении крайне эгоистичных и идеалистически настроенных индивидов... Такой конфликт, хде борьба ведется со всей страстью личности, ибо победа — это победа идеи, благороден по своей природе...
Здесь любая уступка..., любой разговор о мире, пока не достигнута окончательная победа, выглядит предательством по отношению к объективности, во имя которой было отброшено все личное. Уже во времена Маркса социальная борьба приобрела такую форму..., и всеобщие, и локальные конфликты все менее воспринимаются как личностные. Но борьба от этого не становится менее жестокой. Наоборот, жестокость растет...»20.
Реальным основанием социального конфликта, характеризующегося надличностностью, является политический или социальный миф. Индивиды и группы создают в рамках своей общности единую цель, единое понятие о средствах и некое подобие древнего мифа или ветхозаветного повествования: эти концептуальные тексты содержат постановку проблемы как для каждого индивида в отдельности (указывая на характер и форму социальной неспра-
ведливости в конкретном социальном контексте, в рамках габитуса конкретного индивида21, так и для социальной группы, идентификационную модель которой они формируют. Определение общих оснований социальной несправедливости в сочетании с ярким и агрессивным изображением конкретных бедствий, отдельных «злодейств» и есть миф. Только конкретность мифа может привлечь массы, только метафизическое утешение в сочетании с воспитанием обыденной ненависти к «корню зла» предоставляет вождям «пушечное мясо», готовое на смерть за идею, основанием и обрамлением которой служит все тот же миф.
Анализ терроризма как социально-политического и экономического явления, а также юридический и психологический подходы представляются нам весьма и весьма разработанными сферами. Более того, они напрямую связаны с областью политического в связи с тем, что предлагают определенный путь к пониманию структуры данного процесса, мотивации индивидов, его осуществляющих, и его целей.
Однако, предлагая различные варианты решения проблемы терроризма, от психологических манипу-лятивных технологий до пенитенциарных методов, указанные подходы не дают ответа на вопрос о том, как реагировать на политические требования террористов, имеющие под собой определенную рациональную основу (а на более глубоком уровне — коллективного бессознательного — миф) и защищаемые не только собственно террористами, использующими насилие, но группами интересов, отдельными индивидами, склонными позитивно оценивать как аргументацию террористов, так и их методы, и поддерживать их деятельность психологически, экономически и политически.
В рамках обобщенно-адекватных политических требований возникает ситуация конфликта, предметом которой зачастую является более или менее формальная идея, в то время как действие сосредотачивается вокруг распределения финансовых ресурсов, иногда конвертируемых в престиж и власть. Конфликт разрастается, обретая кристаллизованную структуру (ограничимся на данном этапе исключительно формальными характеристиками), элементами которой оказываются:
• «Политическая верхушка», отвечающая за идеологическую обработку соответствующих социальных групп, готовых поддерживать так или иначе террористическое движение. Политическая верхушка может как исповедовать фактически формальную политическую идеологию и считать основными указанные в декларативных документах цели террористической организации, так и игнорировать формальные идеи, прагматически используя террористическую организацию в собственных целях.
• «Финансисты», инвестирующие средства в террористические акты с целью реализации узкокорпоративных проектов, на условия выполнения которых может так или иначе повлиять дестабилизация в том или ином регионе, одномоментное ослабление позиций на международном политическом поле того или иного государства и т. д.
• «Наемники», профессиональные военные, выполняющие поставленные финансистами и политической верхушкой задачи (при этом финансисты, вероятно, обладают приоритетным, но не эксклюзивным правом постановки задач террористам. Террористический акт может противоречить политическим интересам движения, нарушать достигнутые и выгодные договоренности, но при этом
способствовать реализации того или иного проекта заинтересованного финансиста).
• Первичные ячейки и органы самоуправления террористического движения или организации, отвечающие за необходимую «массовость» поддержки, заполнение в соответствующие моменты информационного пространства, предоставляемого «финансистами».
• Массы, в силу этнической, религиозной принадлежности или жестко фиксированного социального статуса поддерживающие террористическое движение, одобряющие полностью либо частично его действия и идентифицирующие себя с соответствующей идеологической и политической программами. Массы являются основным инструментом ведения информационной войны. В то время как в фактических военных действиях массы неэффективны, в медиа-войнах психологический эффект «массового вторжения» и массовой опасности дает поразительные результаты22, предоставляет заинтересованным группам и индивидам средний класс в состоянии «мертвого опоссума».
• «Роль всех великих вожаков главным образом заключается в том, чтобы создать веру, все равно, религиозную ли, политическую, социальную или веру в какое-нибудь дело, человека или идею, вот почему их влияние и бывало всегда очень велико. Из всех сил, которыми располагает человечество, сила веры всегда была самой могущественной, и не напрасно в Евангелии говорится, что вера может сдвинуть горы. ДаТь человеку веру — это удесятерить его силы»23.
• «Большинство людей, особенно в народных массах, за пределами своей специальности не имеет почти ни о чем ясных и более или менее определенных понятий. Такие люди не в состоянии управлять собой».
• «Тирания новых властелинов покоряет толпу и заставляет ее повиноваться им больше, чем она повиновалось какому-нибудь правительству. Если же вследствие какой-нибудь случайности вожак исчезает и не замещается немедленно другим, то толпа снова становится простым сборищем без всякой связи и устойчивости».
Сопоставление указанных выше элементов, а также анализ процессов их взаимодействия дают весьма неутешительную картину: с одной стороны, налицо социальный и политический конфликт, в рамках которого действуют реальные интересы, «реальные», по Бурдье, то есть активные, действующие и существующие в виде класса, выраженного представлением и волей24, Вне зависимости от того, в какой степени данные интересы были значимы до начала террористического движения и насколько принципиально было существующее противоречие, важно, какие смыслы и концепты и в каких масштабах сгруппировались вокруг политической верхушки, вокруг «вожаков»25 масс, олицетворяющих собой идею. Конфликт в таком случае является социальным, и любые силовые методы не могут быть эффективными при его решении вне зависимости от того, применяет террористическая организация силу или нет. С другой стороны, налицо вполне рациональная, более или менее скрытая от масс экономическая игра, никоим образом не соотносящаяся с их «верой»26. «Финансисты» постоянными денежными вливаниями поддерживают необходимую атмосферу в рядах масс и политической верхушки, обеспечивая себя, таким образом, необходимым резервом влияния на случай тех или иных непредвиденных обстоятельств. Таким образом,
государство, сталкивающееся с организованной террористической организацией, поддерживаемой массами и финансируемой крупным бизнесом, оказывается фактически бессильным: с одной стороны - реальный социальный конфликт, предметом которого является зачастую некая идея, доведенная практически до абсурда идеологами террористов, что не позволяет решить конфликт с использованием силы, с другой — экономическая поддержка сопротивления и боевых акций, предоставляющая возможность террористической организации не идти на уступки и не принимать участие в каких бы то ни было переговорах.
формальная картина определенно детерминирована мифическим сознанием масс и первичных единиц организации. Политический терроризм обретает реальность лишь в том случае, если идеологический аспект обретает черты мифа:
. Историчность.
. Практичность.
. Жизненность.
• Конкретность.
В ряду объективных предпосылок формирования принципов террористической деятельности, первые признаки которой Уолтер Дакер находит в действиях сикариев (Палестина, 6Ь-73 гг. н. э.), ассасинов (XI в., Персия), «душителей» (Индия), миф как субъективный мир локальной общности и отдельного индивида занимает важное место, однако не менее важны и те факторы, которые, участвуя в формировании мифа, тем не менее, существуют и независимо от него, влияют вполне отчетливо на конкретные социальные пространства. Противоречия, волновавшие древний мир, представляются современному человеку незначительными: господство технократической европейской цивилизации, основанной на комплексе договоренностей, в известной степени устранило или сгладило множество социальных конфликтов. Однако незаметно для индивида, который «за пределами своей специальности не имеет почти ни о чем ясных и более или менее определенных понятий», возникла сложнейшая мировая система, полное представление о которой не может дать ни один информационный источник. Древний человек сталкивался с явлениями, которые он сам мог объяснить или не мог объяснить никто в сообществе. Исключение составляли мифологические, религиозные аспекты, которые могли декодировать только представители элиты: жреческой, военной, чиновной. В современном мире отдельные подсистемы функционируют настолько автономно, что в каждой области есть своеобразные боги, обладающие исключительной способностью регулировать тот или иной критический процесс, от которого зависят целостность и жизнеспособность системы. Узкоспециализированные элиты обладают уникальной информацией о функционировании сложнейших аппаратных комплексов, достоверной информацией о действиях своих партнеров, противников, соперников. В то же время каждый является профессионалом в узкой сфере, за границами которой он подчиняется стандартным правилам и схемам, ограничивающим доступ к информации. Элиты активно используют свою осведомленность в узкокорпоративных целях. Соответственно контрэлиты также стремятся воспользоваться доступными ресурсами, как материальными, так и информационными, для реализации собственных целей. Террористическая деятельность представляется в таких условиях адекватным ответом на действия
правительств, дезориентирующих своих граждан в информационном пространстве и в целом в реаль- ^ ности, эксплуатирующих общества в интересах высшего слоя и использующих методы сокрытия 3 информации, манипуляции, а также легитимное 3 насилие и многие другие с целью сохранить соб- 5 ственное статусное положение и социальный капитал. £ Элиты предлагают массам одни схемы поведения, | контрэлиты — другие. Теория демократии ошибочно о утверждает, что массы перешли от элитонаправ-ляемого к элитовызываемому поведению27: высший слой по-прежнему определяет поведение масс, предлагая им жалкое, в сравнении с собственным богатством, благосостояние. В условиях современной демократии индивид воден выбрать: конформизм и умеренное благосостояние в сочетании с жестко регламентированным поведением и иллюзорными возможностями вертикальной мобильности либо нонконформизм, отказ от социальности и бюргерского благополучия в пользу иллюзорной свободы, борьбы и идои. На свободный выбор индивида зачастую влияют его отношение к той или иной общности, степень ее интеграции, связанность или несвязанность члена группы теми или иными обязательствами, а также наличие или отсутствие альтернативных возможностей самореализации. Европейские государства, обеспечивающие с помощью комплексной социальной политики относительное благополучие своих граждан, активно поддерживающие так называемый средний класс, достаточно эффективно дезинтегрировали таким образом различные общности, которые потенциально могли предъявить тем или иным национальным правительствам определенные политические требования. Для полноценной интеграции Баварии в объединенную Германию потребовалось около полутора веков, и даже сегодня сложно предсказать поведение Баварии в условиях глубокого и внезапного экономического кризиса: будет ли поддержан «перекресток мира» - Мюнхен — маленькими городками, находящимися вокруг него?
Европа в своей истории неоднократно сталкивалась с кровавыми примерами сепаратизма и политического терроризма: многочисленные герцогства, княжества и королевства бесконечно враждовали, неожиданно восставали против суверена, против центральной власти и часто получали те или иные привилегии или даже добивались независимости. В основе «маленьких» гражданских войн лежали зачастую принцип верности вассала своему суверену и взаимные обязательства (вассальный договор), которые были как официозно сакральны, так и мифологичны, то есть подробно описаны в народном эпосе, в некотором роде вплавлены в народную жизнь, в человеческое существование. Европейские государства в течение нескольких веков вырабатывали тот комплекс договоренностей, который позволяет большинству обществ в Европе успешно сосуществовать, интегрирует различные культуры, предоставляя индивидам возможности самореализации, культурной коммуникации. Основы терпимости как принципа общественной организации были заложены Джоном Локком в его произведении «Послание о веротерпимости» (1682 год), в котором обосновывалась идея разделения государства и церкви, предлагалось запретить те религиозные течения, которые агрессивно настроены по отношению к обществу или каким-либо общественным группам, подчеркивалось, что любой гражданин государства должен быть лоялен по отношению к
государственной власти вне зависимости от своего вероисповедания. Локк также озвучил тезис, весьма актуальный для Великобритании XVII века, пережившей первую Английскую революцию и еще не дожившей до второй, Славной революции 1689 г.: «Хороший католик обычно плохой гражданин». Сопоставление современных фактов и идей Джона Локка возвращает нас к еще одному тезису этого мыслителя: «Любая церковь не может проповедовать неподчинение государству или подчинение другому государству».
Современная Европа все меньше сталкивается с проявлениями собственного европейского политического терроризма. Политические требования общностей с высокой степенью интеграции и организации постепенно приобрели рациональный и адекватный характер, «реальные» социально-политические конфликты удалось относительно нейтрализовать, однако на данный момент достаточно очевидно, что Европа уже столкнулась с новой проблемой: исламским радикализмом, адепты которого эффективно интегрированы в мощную систему, использующую террористическую деятель-пость в узкокорпоративных целях. Исламский радикализм обладает полным концептуальным обоснованием: с одной стороны, налицо трагические последствия глобализации как имманентная жизненная ситуация абсолютного большинства населения, с другой — эсхатологическая по своей сути идеология, основанная на фундаментальных религиозных принципах. Синтез двух вышеназванных структур дает полноценный мифологический комплекс, способный служить и служащий указанием к действию.
Карл Поппер в своей знаменитой работе «Открытое общес тво и его враги» дает следующее общее определение тоталитаризма: «Эстетизм и радикализм должны привести нас к отказу от разума и к замене его безрассудной надеждой на политические чудеса. Источником этой иррациональной установки являе тся отравление мечтами о прекрасном мире. Именно такую установку я называю романтизмом. Можно искать небесный град в прошлом или в будущем, можно звать «назад к природе» или «вперед к миру любви и красоты», но это всегда — призыв к нашим эмоциям, а не к разуму. Даже лучшие намерения создать на земле рай могут превратить ее только в ад— в ад, который человек — и только он — может созда ть своим собратьям»211. В XXI веке глобальный терроризм взял на себя роль всемирного тоталитарного режима и все чаще превосходит тиранов и диктаторов прошлого в жестокости.
Библиографический список
1. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном виде. - СПб.: Унив. кн., 2001. - С. 24-37.
2. Рот К. X. Глобализация. - М: Эвер-пресс., 1999. - С. 21-24.
3. Чазов А. В. Ценности как фактор формирования политических предпочтений // Политический анализ: Доклады Центра эмпирических политических исследований СПбГУ / Под ред. Г. П. Артемова. - СПб.. Издательство С.- Петербургского университета, 2000.
4. ВолохО. В. Публичная служба в развитых демократиях. -Омск: Издательство ОГИ, 2006. - С. 147-158.
5. BaudriUard, J. The Mirror Of Terrorism. In: Baudrillard, J. The Transparency of Evil: Essays on Extreme Phenomena. - London: Verso, 1993.-Pp. 75-80.
6. Бурдье П. Социология политики. - M.: Socio-Logos, 1993. -С. 36-85.
7. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. - М.: Мысль, 2001. -С. 22-32.
8. Там же, - С. 20.
9. Хаксли О. О, дивный, новый мир! - Таллинн; Ээсти раамат, 1989- С. 35-67.
10. Бодрийяр Ж. Система вещей. - М.: Рудомино, 1995 -С. 98-100.
11. Баталов Э. Политическая топология // Полис - 1995 -№2- С. 32-45.
12. Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис - 1997 - № 4 - С, 21-29.
13. Полосин B.C. Миф, религия, государство. - М.: Верн, 1998.- С. 47.
14. Савельев А. Н. Механизмы духовно-нравственного измерения политических процессов: Политическая мифология: Дис. ... д-ра политол. наук: 23.00.02. - М„ 2000 - С. 20-24.
15. Моска Г. Правящий класс // Социологические исследования. - 1994. - № 12. - С. 97-117.
16. Párelo V. The Rise and Fall of Ihe Elites. - Totowa, N.J.: Bedminster Press, 1998.
17. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. - M.: Мысль, 2001, - С. 25.
18. Козер Л, Функции социального конфликта. - М.: Идея-пресс, 2000. - С. 65-71.
19. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. - М.: Мысль, 2001, - С. 27.
20. Simmel G. Conflict. - В.: Werndt, 1996. - Pp. 39, 40.
21. Бурдье П. Социология политики. - M.: Socio-Logos, 1993. - С. 71-74.
22. Лебон Г, Психология народов и масс. - СПб.: Макет, 1995. - С. 23-28.
23. Там же, - С. 34-37.
24. Бурдье П. Социология политики. - M.: Socio-Logos,
1993. - С. 36-85.
25. Лебон Г. Психология народов и масс. - СПб.: Макет, 1995. - С. 49-51.
26. Лебон Г. Психология народов и масс. - СПб.: Макет, 1995. - С. 80-123.
27. ГоровицД. Различия демократий \\ http://old.russ.ru/
28. Поппер К. Открытое общество и его враги. - М.: Мысль,
1994. - С. 321.
ЧИГАРЕВ Денис Юрьевич, выпускник Северо-Западной академии государственной службы, аспирант кафедры политологии факультета социальных наук РГПУ им. А.И. Герцена.
Статья поступила в редакцию 28.08.06. © Чигарев Д. Ю.
