CC BY
146
мечает глубокие концептуальные различия между ними, подчеркивая, что в слове воля «выражено специфически русское понятие.. Воля издавна ассоциировалась с бескрайними степными просторами, «где гуляем лишь ветер.. .да я». Свобода означает мое право делать то, что мне представляется желательным, но это мое право ограничивается правами других людей; а воля вообще никак не связана с понятием права [4: 28-29].
Библиографический список
1. Болотнова Н. С. Методика анализа концептуальной структуры художественного текста // Слово -сознание - культура: сб. науч. трудов. - М., 2006.
2. Бирих А.К., МокиенкоВ.М., СтепановаЛ.И. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник. - М., 1998.
3. Горн В. Ф. Василий Шукшин: Штрихи к портрету. - М., 1993.
4. Зализняк А.Л., ЛевонтинаИ.Б., ШмелевА.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира: Сб. статей. - М., 2005.
5. Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка / Под ред. Н.Ю. Шведовой. - М., 2005.
6. Петровых Н.М. Концепты воля и свобода в русском языковом сознании // Известия Уральского государственного университета. - 2002. -№ 24.
О.В. Чернышенко
КОНЦЕПЦИЯ ВРЕМЕНИ И ИСТОРИИ В РОМАНЕ В. АКСЕНОВА «МОСКОВСКАЯ САГА»
Парадоксальность современного литературного процесса сводится к тому, что авторам XXI века не с кем бороться, они остались один на один с человеческой природой, способность которой к изменениям представляется весьма сомнительной. Демократия лишила русскую литературу остроты сопротивления, вывела ее из подполья, лишила главного врага - Системы. И литература пребывает в состоянии некоторой растерянности на протяжении последних двух десятилетий. Первый юношеский всплеск эмоций миновал, настала пора осмысления, подведения итогов, планирования будущего. И задача современного ученого-фи-лолога взглянуть на русскую литературу второй половины XX - начала XXI вв. без пристрастия, без предвзятости и вывести по возможности те законы, которые формировали жанровое, стилевое развитие, тематику и проблематику русской литературы в данный период. Возможные направления подобного рода исследований должны затрагивать эволюцию реалистического метода, развитие модернистской линии в искусстве слова, а также занимающую особое место в литературе того периода фантастическую литературу, наибольший интерес в связи с которой вызывает жанр антиутопии, показательный для концептуального осмысления явлений как общественной жизни, так и искусства этого периода.
По мнению Виктора Ерофеева, «основным пафосом ее (русской литературы) значительной части было спасение человека и человечества. Это неподъемная задача, и русская литература настолько блестяще не справилась с ней, что обеспечила себе мировой успех» [2, с. 11].
Основной причиной подобного состояния русской литературы Ерофеев называет плачевное состояние русской общественной жизни. Объективная реальность навязывает свои условия не только человеку, но и литературе.
Создавая гениальные портреты современников, вмещая в один образ всю глубинную боль и страдание человека своей эпохи, русские классики зачастую выпускают из поля зрения антропологические проблемы. Однако русская литература всегда была теснейшим образом связана с философией, ставя перед читателями мучительные вопросы, ответы на которые можно искать всю жизнь, и только вся жизнь и может стать единственным ответом.
Целый ряд русских классиков не написали ни единого «философского произведения», но созданные ими тексты проникнуты такой огромной мыслью, такой сознательной идеей, что философская их значительность порой превышает тома самых блестящих сочинений.
В этом ряду стоит и творчество В.П. Аксенова, в текстах которого последовательно приводит-
© О.В. Чернышенко, 2007
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2007
195
ся и раскрывается ряд философских идей, занимавших не только самого автора, но целое поколение, чьи мысли и настроения он выражал и продолжает выражать. По словам Аксенова, его знакомство с русской философской мыслью состоялось в шестидесятых годах, когда он посещал литературное объединение, возглавляемое Даром: «В шестьдесят шестом году я прочел Бердяева. Это произвело на меня совершенно оглушительное впечатление, изменило взгляд на мир и положение вещей» [3, с. 59].
Персонализм русской мысли имеет существенный, а не случайный характер. Тайны Сущего раскрываются в недрах личности. Мало знать, что написали и что сказали те или иные писатели, нужно знать, что они пережили и как жили. Порывы чувства, инстинктивные движения воли, выраставшие из несказанной глубины их молчания, нужны не для простого психологического истолкования их личности (так сказать, для полноты биографии), а для углубления в «логический» состав их идей.
Как признавался в одном из последних интервью В. Аксенов, в шестидесятые годы, создавая тексты под влиянием общей легкой эйфории, он осознавал необходимость написания «нутряного» романа, «текста в стол», который должен был воплотить в себе весь сознательный, но по большей части подсознательный опыт «сына врага народа»: «в шестьдесят восьмом году, когда произошла оккупация Чехословакии, - вот тогда рассеялись последние иллюзии и я понял, что нужно написать что-то в стол, что-то действительно серьезное. В шестьдесят девятом году я начал писать «Ожог». Это было преодолением действительно странной инерции» [3, с. 59]. Результатом этого полумистического действа стало выдворение Аксенова из Советского Союза.
Для творчества Аксенова одним из значимых факторов является концепция времени и истории, к философскому, социальному, психологическому пониманию которой он обращается неоднократно, но особенно ярко и выразительно в трилогии «Московская сага». По словам автора, «биографический материал здесь (в «Московской саге») используется очень широко. Правда, на войне я не был, но у меня были старшие друзья, которые были на войне, и их рассказы очень мне пригодились. Все говорят, что военные, батальные сцены в «Московской саге» (на удивление) точны» [3, с. 60].
Особенностью XX века также является существенное изменение ценностных ориентиров -следствие таких колоссальных общественных катаклизмов, как мировые войны, социальные революции и т.д., что определяет направление и цели общественного развития. Русскую философскую мысль всегда отличало внимание к социально-исторической проблематике, к «историософии». Как заметил В.В. Зеньковский, «русская мысль сплошь историософична, она постоянно обращена к вопросам о «смысле» истории, конце истории и т.п. Это исключительное, можно сказать, чрезмерное внимание к философии истории не случайно
и, очевидно, коренится в тех духовных установках, которые исходят от русского прошлого, от общенациональных особенностей «русской души».
Эсхатологические мотивы, столь характерные для русской религиозной философии конца XIX -начала XX вв., вновь возродились (впрочем, вероятно, в некоторых слоях общества они не прерывались, подогреваемые социальными и политическими катаклизмами) в наши дни. Зловещие, но не всегда достаточно определенные черты Апокалипсиса воплотились в виде потенциальных (и даже отчасти реализующихся) явлений, таких, как экологические катастрофы, возможность демографической «переизбыточности», опасность глобального ядерного уничтожения и т.п., не говоря уже о неустраненной вероятности новой мировой войны, чреватой последствиями, не сравнимыми со всеми предыдущими войнами. В последних выступлениях В. Аксенова все чаще размышления о творчестве оттесняются размышлениями о политической обстановке в мире. Писателя и мыслителя волнуют острейшие события современности: терроризм, война на Ближнем Востоке, процесс формирования американской нации. Наблюдая во всем закономерности и представляя все события в мире как части единого процесса, взаимосвязанные и взаимообусловленные, писатель переносит свои наблюдения в создаваемые им книги.
Существенное повышение интереса к эсхатологической проблематике в русской религиозной философии произошло после революции 1917 года и первой мировой войны. Последовавшие вслед за этим кардинальные перемены в жизни российского общества вызвали к жизни как утопическое, так и апокалиптическое видение будущего.
В «Московской саге» Василий Аксенов скрупулезно воспроизводит атмосферу свершающего-
196
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2007
ся на глазах Апокалипсиса, верно подмечая и актуализируя психологические реакции людей на крушение основ, происходящее буквально на глазах.
Для творчества Аксенова характерно обостренное чувство реальности. Можно сказать, что оно по сути своей онтологично. Цельная истина раскрывается только цельному человеку. Собрав в единое целое все свои духовные силы: чувственный опыт, рациональное мышление, историческую перцепцию и религиозное созерцание - герой Аксенова начинает понимать истинное видение мира и постигать сверхрацио-нальные истины о реальности. И религиозный опыт дает наиболее важные данные для решения этой задачи, придавая миросозерцанию окончательную завершенность (к религиозности, каждый своим путем, приходят Борис III Градов и Кирилл Борисович). Между тем Аксенов понимает реальность как подлинное, самодостаточное, всеобъемлющее и всепроникающее единство, не нуждающееся для своего бытия ни в чем ином. В пользу этого тезиса говорят регулярно повторяющиеся зарисовки природы, размышления семейного пса Пифагора и, наконец, финальная фраза третьего тома «Сталин между тем в виде великолепного жука-рогача, отсвечивая сложенными на спине латами, пополз куда-то в сверкающей траве. Он ни. не помнил и ни. не понимал» [1, с. 555].
Мир понимается Аксеновым не как раздробленный набор объектов, а как органическое целое. Что же представляет реальность в этом аспекте?
Исследуя состав реальности «Московской саги», находим объективную действительность -совокупность вещей и процессов, протекающих в пространстве и во времени, независимых от нашего познавательного взгляда, на них направленного. Перед внимательным читателем раскрывается область идеального бытия, выражающего себя в совокупности общих форм и отношений, таких, как качество, субстанция, логическое тождество, отношение между родом и видом, причина и следствие и т.п. Этот вид бытия не имеет ни пространственной, ни временной формы и логически первичен по отношению к объективной действительности. Такой квинтэссенцией московской вольной жизни, жизни вообще становится для Кирилла Градова и Цецилии Розенблюм два килограмма «московских сладостей», которые за долгую дорогу «утрамбовались, расплылись или окаменели в зависимости от консистенции» [1, с. 24].
Далее находим своеобразный, выходящий за пределы всякой объективной действительности, качественно отличающийся от нее вид бытия, проявляющий себя как открывающаяся сама себе, самопрозрачная реальность, данная нам в качестве непосредственного самобытия нашего «я» и явлений нашей душевной жизни. При этом основа бытия субъекта осознается как первичное существо реальности вообще, а бытие субъекта и его активность имеют отношение к более глубокому первичному слою реальности, чем любая объективная действительность. Таким образом, реальность, лежащая в основе объективной действительности, качественно, по роду бытия, отличается от нее. Однако бытие субъекта, однородное с первичной реальностью, не исчерпывает ее. Оно не является замкнутой, изолированной сферой, а напротив, расширяется по направлению вовнутрь, постепенно переходя в то, что уже не есть оно само. «Душа» немыслима вне связи с чем-то иным, ей запредельным. И то, что находится вне души, не в меньшей мере определяет ее существо, чем то, что принадлежит ей самой. Постоянное преодоление своих границ отражает присущее самому существу первичной реальности свойство трансцендирования, выхож-дения за пределы себя, как чего-то ограниченного. Семейство Градовых так живо интересует В. Аксенова именно в силу своей, чудом сохраненной, способности «жить с миром одной душой», остро ощущая не только социальные, но и духовные причинно-следственные связи.
Градовы сами живут в этой полной гармонии с миром (здесь необходимо подчеркнуть, что гармония в данном случае означает не отсутствие конфликтов, а их иную природу, скрытую в самой природе того или иного явления).
Любое явление, в том числе и бытие «я», не может возникнуть иначе, чем на основе всеохватывающей полноты существования, которое есть не застывшее готовое бытие, а вечно живая бесконечная динамичная реальность, всегда большая и иная, чем она сама. Борис Никитич Градов постигает глубинный трансцендентальный смысл своего существования на пороге бытия и инобытия: в последние минуты жизни он видит окружающую его природу, в которой с особой ясностью различает недоступный ему прежде смысл, и в то же время, за неким облаком-завесой, угадывает, а через мгновение и различает тех, кто ждет, пока его душа отделится от тела. «Жизнь,
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2007
197
словом, улыбалась старому доктору в эти <...> дни, она даже предлагала ему нечто недоступное другим: а именно: некое льющееся переливами темно-оранжевое облако, которое с застенчивой подвижностью располагалось сейчас шагах в тридцати от кресла Бориса Никитича» [1, с. 553].
Реальность по существу совпадает с «Непостижимым» не в смысле еще не решенной загадки, а в смысле несводимости к чему-то иному, частному - «явственная тайна».
Ценность русской философии, давшей учения по ряду важнейших онтологических, гносеологических, эстетических и социальных вопросов, заключается в том, что она является возможно наиболее синтетической и всеобъемлющей философией XX века, предвосхитившей многие из открытий частных наук, и могущая помочь найти спосо-
бы преодоления всеобщего духовного кризиса, в котором оказалось человечество в конце XX века.
Иными словами, за частностью, субъективностью не всегда следует теоретизация полученных выводов, наблюдений. И этот факт также служит сближению русской литературы и философии, имманентному взаимосуществованию.
Библиографический список
1. Аксенов В. Московская сага: Тюрьма и мир. Книга третья. - М.: Изографус-Эксмо, 2004.
2. Ерофеев В. Русские цветы зла: Антология / Сост. и авторская концепция В.В. Ерофеева. - М.: Подкова, 1999.
3. Кузнецова И. Василий Аксенов: «Мой дом там, где мой рабочий стол» // Вопросы литературы. - 1999. - №2.
Н.В. Яшина
К ВОПРОСУ О НЕКОТОРЫХ РЕЗУЛЬТАТАХ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ВОСПРИНИМАЕМОГО АСПЕКТА УСТНОГО ДИСКУРСА ТЕЛЕИНТЕРВЬЮ (на материале американского варианта английского языка)
Т:леинтервью представляет собой популярную форму устного диалогического общения и относится к дискурсу, в основе которого лежит непосредственное взаимодействие его участников (face-to-face discourse type) [1]. Актуальность настоящей работы обусловлена интересом современной науки к изучению теледискурса как перспективному направлению коммуникативной лингвистики. Автором исследования предпринята попытка описать воспринимаемые комуникативно-стилистические особенности дискурса телеинтервью.
Телеинтервью протекает одновременно и как межличностное контактное общение интервьюера и интервьюируемого в студии (в процессе которого роли «говорящий-слушающий» постоянно меняются), и как опосредованное дистантное общение с массовым адресатом, имеющее односторонний (а иногда и двусторонний) характер.
Интервью имеет определенные особенности, которые обусловлены его коммуникативной спецификой. Устному телеинтервью присуща двойная коммуникативность, поскольку в нем параллельно решаются две коммуникативные задачи. Первая (ближайшая) коммуникативная задача на-
целена на получение от интервьюируемого определенной информации и соответствующих комментариев к ней, а вторая (конечная) - на передачу этой информации телеаудитории с целью прочного усвоения передаваемого материала [2]. В вопросах интервьюера осуществляется постановка коммуникативных задач телеинтервью и определяется тематическая программа для их решения. Развертывание темы, т.е. конкретное решение коммуникативного задания происходит в ответных репликах интервьюируемого за счет присоединения рематических реплик, передающих основной объем новой информации устного текста.
Спонтанная речь интервьюируемых характеризуется большой степенью импровизации, т.к. в процессе коммуникации происходит либо полное (от начала до конца) создание ткани речевого произведения, либо вербализация (с полной или частичной коррекцией) имеющегося сценария речевого взаимодействия.
Л.В. Щерба считал наиболее важным в изучении звуковой стороны речи субъективный метод исследования с привлечением носителей языка. Среди субъективных методов исследования ведущим является слуховое наблюдение, осно-
198
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2007
© Н.В. Яшина, 2007
