CC BY
89
А. В. Тоичкина
концепция просвещения в работах д. и. чижевского о достоевском
Тема просвещения занимает особое место в историософских исследованиях Д. И. Чижевского. В его известном труде «Гегель в России», вышедшем на немецком (1934) и русском (1939) языках, русским просвещенцам, непосредственным идейным наследникам эпохи Просвещения, уделено значительное место. В самой структуре книги, в разделении ее на две большие части («Сороковые годы» и «Господство про-свещенства»), воплотилась идейная и онтологическая значимость понятий просвещения и просвещенства в историософии Чижевского. Так, если для русской жизни 1840-х гг. принципиально важной и определяющей (при всем разнообразии проявлений на русской почве) явилась немецкая идеалистическая философия, то для 1860-80-х — мировоззрение и деятельность русских просвещенцев. Остановлюсь более подробно на характеристике русского просвещенства 60-х гг. XIX в., которую дает в монографии Чижевский: «Характеристика “шестидесятых годов” как просвещенства может встретить возражения, так как русское просвещенство существенно отличается от всех форм просвещенства западного: не только от умеренного просвещенства той же эпохи на Западе, но и от радикальных форм XVIII в. Основа, однако, в существе та же самая. Характеристики мировоззрения “шестидесятых годов” еще не дано. И не дано, быть может, в силу известных трудностей такой характеристики. Мировоззрение “шестидесятых годов” отличается своеобразной скудостью (не бедностью) духовного содержания. Это содержание по преимуществу отрицание. Но отрицание может быть и весьма содержательно богатым и многосторонним. Отрицание не дошло в пределах русского просвещенства до внутреннего расчленения и до самораскрытия. Не дошло, так как к нему и не стремилось»1. «Теперь мышление оказалось окончательно замененным таксировкой, сортировкой и распределением по рубрикам, наперед признанным, данным и не подлежащим никаким сомнениям. <.. .> В разум верят, но им не пользуются, да к тому же считают мышление только какою-то составной формой “простейших элементов сознания”, которые в свою очередь не что иное, как какие-то рефлексы
1 Чижевский Д. И. Гегель в России. — СПб., 2007. — С. 280. Далее ссылки на страницы по этому изданию даю в тексте статьи в скобках после цитаты.
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2011. Том 12. Выпуск 3
199
головного мозга» (с. 281). «Неумение мыслить» защищает просвещенцев от чужеродных элементов, в первую очередь от традиции. Одной из принципиальных черт является антиисторизм русского просвещенства: «И прошлое и настоящее заменены для просвещенства его собственными конструкциями. <...> Наиболее характерна для русского просвещенства, в более значительной степени, чем для какой-либо иной просвещенской эпохи мировой истории духа, именно эта жизнь в сфере вымысла, конструкций, этот разрыв со всякой действительностью — в соединении с твердой верой в свой “реализм”, в свою близость к действительности и с отвержением всех “предрассудков”, предвзятых идей, традиций» (с. 282) Радикальная «перечеканка ценностей» привела к созданию новой и совершенно фантастической картины мира. «Известные формулы “сапоги выше Шекспира” и “действительное яблоко лучше нарисованного, потому что его можно съесть” характеризуют стиль этой новой картины мира и жизни. Картина — близкая к видениям безумных» (с. 282) «Дикий произвол» и «шаткий субъективизм» характеризуют русское просвещенство, в нем противоречиво соединяются отрицание абсолютных ценностей с «только абсолютными ценностями обосновываемым пафосом служения» (с. 283). В области познания на первый план выдвигаются сферы измеряемого и исчисляемого, видимого и осязаемого. «“Резанье лягушек” стало почему-то символом нового мировоззрения» (с. 283). Особое место заняла опрощенная теория дарвинизма, статистика, выступления против науки и художественного творчества. «На десятилетия идеология просвещенства создала глубокий разрыв между широкими слоями интеллигенции и творческими единицами в области науки, искусства, литературы» (с. 283). «Это была борьба культурного небытия против культурных ценностей. Борьба, в которой, правда, полки небытия вели не злой умысел и сознательное намерение, а самоослепление и стремление служить общему благу. Можно было бы говорить о своеобразной борьбе “добродетели” против иных культурных ценностей, если бы понятие “добродетели” не принадлежало к числу запретных в просвещенской фразеологии понятий. Вместо добродетели и добра говорили о пользе. Суждения же, с точки зрения пользы, неопровержимы» (с. 284). «История непросвещенской русской мысли 60-80-х гг. — история одиночек и оригиналов. История просвещенского недомыслия — история многочисленного “бессмысленного стада”» (с. 285). Активно выступило русское просвещенство против философии: «из обеих возможностей просвещенского нигилизма — смердяковского и типа Ивана Карамазова — по отношению к философии выступал исключительно смердяковский! Русские мыслители просто мечтали о просвещенцах-врагах типа Ивана Карамазова (который и “изобретен” антипросвещенцами, Достоевским и Страховым). Но таких врагов не находилось» (с. 289). Одним из важнейших источников русского просвещенства является, по мнению Чижевского, Николаевская эпоха: «Николаевская эпоха была сама уже в известном смысле переходом к просвещенству! В частности, универсальный утилитаризм не создан впервые 60-ми гг., но проводился Николаем Павловичем с первых лет его царствования» (с. 291). «Абсолютистское просвещенство делает для нас понятным самое непонятное в Николае I: вплоть до его суждений о Лермонтове (“собаке собачья смерть”), до запрещения отданному в солдаты Шевченко “писать и рисовать”, до поцелуя в лоб отдаваемому в солдаты Полежаеву, до передачи рукописи пушкинского “Бориса Годунова” для отзыва Булгарину» (с. 292).
Тема просвещения в работах Чижевского связана с целым рядом важных для него тем: во-первых, это тема Гегеля и его влияние на Россию, как и тема западноевропейской философии в целом, особенно Ницше; во-вторых, это тема Достоевского и Страхова
(их борьба с русскими просвещенцами). Сам Чижевский в своих работах 20-30-х гг. называет следующие источники своей концепции просвещения: 1) «Феноменология духа» Гегеля (особенно глава «Просвещение»)2; 2) «Очерк развития русской философии» Г. Г. Шпета (1922)3. Он отсылает также к своим статьям конца 20-х годов: «Гегель и французька револющя»4, «Гегель и Ницше»5.
В работах Чижевского о Достоевском6 тема просвещения и просвещенства становится сквозной. Она, так или иначе, проходит через все работы ученого о Достоевском, начиная со статьи «Шиллер и “Братья Карамазовы”» (1929). Итоговая большая работа Чижевского о Достоевском целиком посвящена этой теме. Она так и называется: «Достоевский и просвещение» (1975).
В статье 1929 г. «Шиллер и “Братья Карамазовы”» Чижевский рассматривает как одну из центральных у Достоевского и у Шиллера тему «высшего человека». Главными героями-просвещенцами в романе Достоевского, как указывает Чижевский, являются Иван Карамазов и Смердяков. В статье аспект просвещенства Ивана указан, но специально не проанализирован7. В том же 1929 г. в статье «К проблеме “Двойника” (Из книги о формализме в этике)», вышедшей в первом сборнике «О Достоевском» А. Л. Бема, Чижевский рассматривает идею двойничества у Достоевского и в западноевропейской философии как проблему конкретного существования личности в религиозно-философском понимании. В связи с решением этой проблемы в образах Ставрогина и Ивана Карамазова, он пишет: «Но и Ставрогин, и Иван Карамазов возможны только на почве русского “просвещенства” и Достоевским в связь с ним поставлены. Русское просвещенство XIX в. с его универсальным рационализмом, убеждением в способности разума постичь всю действительность
2 Необходимо напомнить, что раздел о просвещении в «Феноменологии духа» помещен Гегелем в часть VI «Дух». «Просвещение» является вторым подразделом в главке «В. Отчужденный от себя дух; Образованность». По Гегелю, просвещение является следствием внутреннего раздвоения в жизни духа в процессе развития его самосознания: «Дух, отныне раздвоенный внутри себя самого, начертает в своей предметной стихии как в некоторой прочной действительности один из своих миров, царство образованности, и противопоставит ему в стихии мысли мир веры, царство сущности. Но оба мира, постигнутые духом, который утратив самого себя, уходит внутрь себя, постигнутые понятием, ввергаются в хаос и революционизируются здравомыслием и его распространением — просвещением; и царство, разросшееся и разделившееся на посюстороннее и потустороннее, возвращается в самосознание, в которое теперь в морали постигает себя как существенность, а сущность — как действительную самость и уже не выносит из себя наружу своего мира и его основы, а предоставляет всему истлеть внутри себя и в качестве совести (Gewissen) оказывается духом, обладающим достоверностью (der gewisse) себя самого». Цель и результат — «самосознание абсолютного духа» (Гегель Г. В. Ф. Система наук. Часть первая. Феноменология духа. Перевод Г. Шпета. — СПб., 2006. — С. 235).
3 См. также рец. Чижевского: [Прокофьев П.] Г. Шпет: Очерк развития русской философии. Первая часть. Пг., 1922 // Современные Записки. — Париж, 1924. — Т. 18. — С. 452-457.
4 Гегель і французька революція // Науковий збірник Українського педагогічного інституту в Празі. — Прага, 1929. — Т. 1. — С. 469-504.
5 Hegel et Nitzsche // Revue d’Histoire de la philosophie. — Paris, 3. 1929. — P. 321-347.
6 См. библиографию работ Д. И. Чижевского о Достоевском в: Достоевский. Материалы и исследования. — СПб., 2010. — Т. 19. — С. 51-55 (Сост. А. В. Тоичкина, Р. В. Мних). Библиография является приложением к подготовленной мной совместно с В. Янценым публикации первого перевода на русский язык статьи Д. И. Чижевского «Шиллер и “Братья Карамазовы”».
7 Cyzevskyj D. Schiller und die «Bruder Karamazov». Zeitschrift fur slavische Philologie. — Leipzig, 1929. — Bd. 6. — S. 34-35.
и даже создать новую и лучшую действительность было тем основным в русской жизни, против чего боролся Достоевский. Рационализация эстетической сферы — сведения красоты к полезности (статьи против Добролюбова, “Бесы” 1, 28, 420 и др.), рационализация сферы этической — рациональная организация вместо непосредственного чувства (“Дневник писателя”, 1876 г., II, 2; “Легенда о Великом Инквизиторе”, весь моральный облик Ивана), рационализация социальной жизни — идеал “муравейника” (“шигалевщина”, “Легенда о Вел. Инквизиторе”) — вот основные идеи “просвещенства”, против которых борется Достоевский»8. Далее Чижевский приводит «Отрывок из романа “Щедродаров”»9, в котором Достоевский излагает программу просвещенцев и дает им отповедь. Чижевский указывает на значимость проблематики просвещенства и для Голядкина: «Но в России “просвещенством” было заражено не только общество, но и государство. Николаевское общество и было попыткой такого насквозь организованного “муравейника”, о котором мечтал и Петр Верховенский <...>. Против правительственного “муравейника” боролся Гоголь, противопоставляя рациональной организации идеал “религиозной организации” общества. Голядкин, так сказать, пассивный носитель рационального принципа и его жертва. Он опустошен, высосан рациональным принципом, воплощенным в правительственном аппарате Николаевской эпохи (подобно другим чиновникам, героям Достоевского). Ставрогина и Ивана рационализм разъедает не извне, а изнутри» (с. 67). Далее Чижевский исследует проблему этического рационализма, разные стороны которого воплощены в Ставрогине («холодность») и в Иване («отвлеченность»). Проблема просвещения пронизывает в исследованиях ученого социальный, философско-религиозный и эстетический планы истории духа10. В 1931 г. выходит целый ряд работ Чижевского о Достоевском: «Folkloristisehes zu Dostoevskij»11, «Масарик и Достоевский»12, «Dostojevski i zapadno-evropska filozofija»13, «Dostojevskij-psycholog» (на чешском языке)14, «Zur Genealogie Dostojevskijs»15, «Fedor Dostojevskij: Auseinandersetzung mit der Aufklarung»16. При всем тематическом разнообразии ведущей для этого ряда работ является идея религиозного смысла творчества Достоевского. Последний материал (опубликован на немецком языке) представляет из себя подборку текстов Достоевского, в которых наиболее ярко воплотилась его полемика с просвещенцами (в переводе с русского Александра Креслинга). Предваряет тексты небольшое введение Чижевского, в котором он обозначает свое
8 Вокруг Достоевского: В 2 т. Т. 1: О Достоевском: Сборник статей под редакцией А. Л. Бема / Сост., вступ. ст. и коммент. М. Магидовой. — М., 2007. — С. 66. Далее в скобках после цитаты указываю номер страницы по этому изданию.
9 Фрагмент из известной статьи Достоевского 1864 г. «Господин Щедрин, или раскол в нигилистах».
10 Этой же теме посвящена статья Д. И. Чижевского «Голядкин — Ставрогин у Достоевского» (Golad-kin — Stavrogin bei Dostojevskij // Zeits^rf fur slavis^e Philologie. — 1930. — 7/3-4. — S. 358-362).
11 Dostojevskij-Studien. Gesam., hrsg. D. Cyzevskyj. — Rekhenberg, 1931. — S. 113-116.
12 Центральная Европа: Ежемесячник. — № 2. — Прага, 1931. — С. 87-92.
13 Нова Европа. — Zagreb, 1931. — № 4. — С. 232-238.
14 Dostojevskij: Sbornik stati k padesatemu vyroci jeho smrti 1881-1931. — Praze, 1935.5. — S. 25-41. На русском языке статья вышла в 1933 году в сборнике под ред А. Л. Бема «О Достоевском» (Кн. 2. — Прага, 1933. — С. 51-72).
15 Zeits^rf fur slavis^e Philologie. — Leipzig, 1931. — Bd. 8. — S. 54.
16 Orient und Occident: Blater fur Theologie und Soziologie. — 1931. — Hf. 7. — S. 1-10.
понимание проблемы просвещения и русских просвещенцев. Круг обозначаемых проблем тот же: проблема «высшего человека», веры, и далее — коммунистическая система как следствие развития и воплощения идей просвещения. Чижевский приводит пять отрывков из публицистики Достоевского, — его реплики в полемике с русскими просвещенцами: 1-2. фрагменты из статьи «Господин Щедрин, или раскол в нигилистах»: отрывки из романа «Щедродаров» («Эпоха», 1864); 3. отрывок из статьи «По поводу выставки» («Дневник писателя», 1873); 4. фрагмент из статьи «Несколько заметок о простоте и упрощенности» («Дневник писателя», 1876); 5. отрывок из статьи 1862 г. «Два лагеря теоретиков».
В центре проблемы философии просвещения и просвещенства — вопрос о человеке. Основы понимания антропологизма Достоевского, противостоящего просвещенческому, Чижевский излагает в статье «Достоевский-психолог» (1931, 1933). Просвещенченской идее «одноэтажности» бытия Достоевский противопоставляет идею его «иерархичности»: «Она открыта ему как великому художнику-антропологу (мы намеренно не говорим — психологу), как мыслителю, и прежде всего как религиозному мыслителю»17. «Именно глубину, бесконечность, многоразличие, лучше сказать — полярную противоречивость открытых человеку перспектив, возможных для него путей, не устает подчеркивать Достоевский. Человеку все доступно, все возможности перед ним открыты. Человек стоит не между злом и нейтральностью или добром и нейтральностью, а именно между злом и добром, Богом и чертом, «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским». В этом Достоевский видит достоинство и ценность человеческого бытия» (с. 239) «Живой идее» противостоят «чугунные понятия»18. «Образцом идеи “неподвижной” и поэтому убивающей жизнь является для Достоевского — как и для Гегеля — “просвещенство”» (с. 245) «“Простота взгляда” есть то, что Достоевского — по его собственному признанию — больше всего поражало в просвещенстве.<...> Простота эта ведет к игнорированию жизни, к “невидению” предмета.<...> Такая “фантастика” упрощения лежит, по мнению Достоевского, в сведении всех ценностей к полезности (“полезность” — основная категория философии просвещения, по мнению Гегеля), иными словами — например, в представлении, что “брюхо — проще живот” есть основа всего человеческого бытия. Но самый центральный упрек Достоевского просвещенству — это то, что со всеми своими “незыблемыми” и “чугунными” идеями оно нереально, оторвано от жизни, изолировано, “обособлено”, лишено онтологической устойчивости. <...> Конкретные образы просвещенцев — от Ставрогина и Ивана Карамазова до Петра Верховенского, Шигалева и Смердякова именно в этой плоскости только и могут быть поняты до конца — как представители “не-главного” ума19, чугунно-неподвижных и потому мертвых понятий» (с. 246). В статье «Достоевский-психолог» Чижевский определяет и место просвещенства в ряду основных философских направлений XIX в.: «трансцендентализм», «просвещенство» (позитивизм, эмпиризм, материализм), и антрополого-онтологическое «течение» (с. 249). Достоевский с его учением о ближнем и об этической устойчивости индивидуума принадлежит к последнему направлению.
17 Вокруг Достоевского. С. 237.
18 Выражение, которое заимствует Достоевский из современной ему критики (Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. — Л., 1972-1990. — Т. 24. — С. 45-46, 396).
19 Выражение из романа Достоевского “Идиот” ( Достоевский Ф. М. Указ. соч. Т. 8. С. 356).
Тема эта развивается и в ряде работ 1933-1937 гг. о Достоевском и Страхове20. Остановлюсь более подробно на русскоязычной статье Д. И. Чижевского «К проблеме бессмертия у Достоевского (Страхов — Достоевский — Ницше)» (1936)21. Проблема смерти оказывается одной из центральных проблем антропологии как для религии и философии в целом, так и для философии просвещения в частности: «Россия в XIX в. узнала полностью искушения просвещенского рассудка. “Узнала” она и о том, что души нет, что нет бессмертия. Узнала она и о возможностях “столоверчения” и сношений с духами. Перед русским человеком предстал полностью весь диапазон представлений о бессмертии — в его христианских и его просвещенских формах: христианское представление о воскресении, как завершении не только земного бытия отельного человека, но и истории человечества вообще и просвещенско-языческое представление о полном исчезновении человека после смерти или о продолжении его существования в каких-то не совсем отличных от земной жизни и не совсем оторванных от земной действительности формах»22. В рамках данной статьи Чижевский останавливается на двух существенных аспектах темы бессмертия, равно важных как для Достоевского, так и для Страхова, а потом и Ницше: на идеях «вечного возвращения» и «сверхчеловека». У Достоевского в «Братьях Карамазовых» идею «вечного возвращения» развивает черт в разговоре с Иваном. Как пишет Чижевский, «черт Ивана Карамазова — один из аспектов просвещенства». Он «придает мыслям просвещенства какую-то последнюю остроту и значительность (несмотря на свой пошлый тон), высказывает много таких последних следствий из мировоззрения просвещенства, до которых не додумались просвещенцы сами» (с. 29). В размышлениях черта о вечном повторении земли («Скучища неприличнейшая»23, как и в мыслях Ивана, происходит подмена «вечности неограниченной длительностью». Чижевский указывает на отсылку в словах черта у Достоевского к статье Страхова «Жители планет» (1860), которая являлась одним из звеньев в полемике Страхова с просвещенцами. В своих статьях Страхов пытался продумать и описать все перспективы философии просвещенства — «философии будущего». «Разумеется, для Страхова — и для Достоевского — мысль о вечном возвращении всего обессмысливает мир, лишает смысла и индивидуальное человеческое существование. “Вечное возвращение” заменяет мысль о бессмертии, или христианскую идею воскресения, увенчивающую земную жизнь, придающую ей смысл и в случае ее кажущейся бессмысленности, вечною длительностью в наихудшем возможном виде — длительностью с постоянно повторяющимся содержанием — “скучища неприличнейшая’..» (с. 31). Эта идея развита Ницше в конце 80-х гг. XIX в. «Правда, Ницше делает попытку преодолеть бессмысленность “вечного возвращения”, безнадежность вечной длительности. Ницше не просвещенец и ищет путей к слиянию длительности с вечностью» (с. 31).
20 Der Teufel Ivan Karamazovs und N. N. Strachov // Zeitschrift fur slavische Philologie. — Leipzig, 1933. — Bd. 10. — S. 388-390; Die Philosophie Ivan Karamazovs und Strachov // Ibid. S. 390-396.; Dostojevskij und Strachov // Zeitschrift fur slavische Philologie. — Leipzig, 1936. — Bd. 13. — S. 70-72.
21 Статья была опубликована в сборнике: Жизнь и смерть. Сборник памяти д-ра Николая Евграфовича Осипова под ред. А. Л. Бема, Ф. Н. Досужкова и Н. О. Лосского. — Кн. 2. — Прага, 1936. — С. 26-38.
22 Жизнь и смерть. Сборник памяти д-ра Николая Евграфовича Осипова под редакцией А. Л. Бема, Ф. Н. Досужкова и Н. О. Лосского. Кн. 2. Статьи памяти Н. Е. Осипова. — Прага, 1936. — С. 27. Далее в скобках носле цитаты указываю страницы но этому изданию.
23 Достоевский Ф. М. Указ. соч. Т. 15. С. 79.
Вторая мысль Достоевского, которая предвосхищает Ницше и оказывается в центре исследования Чижевского, — идея «высшего человека», сверхчеловека (черт напоминает Ивану его юношескую поэму «Геологический переворот»). «Высший человек» должен сменить «недоделанного, пробного». «Именно этот высший человек преодолевает ограниченную точку зрения нашого “эвклидовского ума”. И именно он <...> сделает ненужным бессмертие и сам откажется от стремления к бессмертию. Этому не противоречит, конечно, идея “вечного возвращения”, так как вечное повторение все совершается во времени; готовность жить вечно повторяющуюся жизнь есть наивысшее для человека возможное приятие временной жизни. Высший человек делает, разумеется, ненужным и бессмысленным не только бессмертие, но и земное существование “пробного”, “недоделанного” человека» (с. 32). Чижевский сравнивает постановку проблемы «высшего человека» у Достоевского — Страхова — Ницше: «Страхов останавливается здесь только на биологическом аспекте идеи “высшего человека”; у Ницше биологический аспект присутствует, но играет подчиненную роль; Достоевский биологическую точку зрения вообще исключает из рассмотрения, — “геологический переворот” (слово, несомненно, взятое у Страхова) является для Достоевского только символом переворота религиозного и этического. И значение этого переворота, как мы видели выше, является отказ человека от бессмертия, от вечности» (с. 34). Отрицание человека, его центрального места в мире и истории, отрицание абсолютной значимости разумного знания, единства религиозно-нравственного мира являются идеями просвещенской философии, воплощенными Достоевским в образах Ивана Карамазова, черта и Смердякова. Достоевский, как и Страхов, предвидел будущее этих идей и боролся с ними. Достоевский пережил просвещенство на собственном опыте. «Но центр полемики Достоевского против просвещенства лежит в несколько другой плоскости (чем у Страхова. — А. Т.). Он переключает проблематику Страхова из плоскости теоретического философствования (за которым скорее чувствуется, чем непосредственно видна, проблематика религиозная) в плоскость религиозноэтическую. И в этой плоскости религиозно-этической на первый план выступает проблема бессмертия, проблема теснейшим образом связанная с основной проблемой всего творчества Достоевского, проблемой полноты и полноценности человеческого конкретного существования: проблема бессмертия у Достоевского представляется нам христианской транскрипцией той проблемы, которая занимала Достоевского уже в ранних произведениях» (с. 38).
В 40-е гг. на первый план в разработке темы Достоевского у Чижевского выходит проблема Достоевского и Ницше. В 1946 году Чижевский отпечатывает на машинке в 25 экземплярах брошюру на немецком языке «StraAov — Dostojevskij — Nietze» (Marburg, 1946). А в 1947 выходит известная брошюра ученого «Dostojevskij und Nietzs^e: Die Lehre von der ewigen Wiederkunft», которая является несколько измененным вариантом предыдущей статьи. И все же тема Ницше — это уже другая, отличная от темы просвещения, хотя и связанная с ней, тема истории духа Чижевского.
Брошюра Д. И. Чижевского «Достоевский и просвещение» (Tubingen, 1975)24, написанная на немецком языке, — последняя большая работа Чижевского о До-
24 Dostoevskij und die Aufklarung von Dmitrij Tschizewskij. Skripten des Slavishen Seminars der Universitat Tubingen. Nr. 5. 30 S. Брошюра является текстом доклада, который Чижевский прочитал на конференции в St.Wolfgang 24 августа 1974 г. Пользуюсь возможностью выразить мою благодарность И. Валявко за предоставленный текст статьи Д. И. Чижевского.
стоевском. В ней наиболее полно и объемно охвачена тема Достоевского и просвещения. Чижевский кратко просматривает историю критического рационализма в европейской философии (от античности до XIX в.). Далее он переходит к рассмотрению специфики явления русского просвещенства (или нигилизма25), описывает его основные черты («вера в абсолютную ценность и правильность собственных выводов»26, «суеверия» на почве «примитивного мировоззрения», отрицание самостоятельности и независимой ценности высших уровней бытия, таких как этика, знания, наука и искусство)27. «Поэтому происходит сдвиг в системе ценностей. Результат этой примитивной русской идеи был поистине невероятным»28 (с. 6). «В противовес иерархической картине мира все имеет “один этаж”, все, что считается более высоким, строится лишь из примитивных элементов»29 (с. 7). Просвещение могло принести миру только смерть (Гегель) и революцию (с. 8). «Русское просвещение, нигилизм, требовал лишь духовной, символической смерти: не думать, не творить»30 (с. 8). Критерий «пользы» делает все наблюдения «односторонними» (с. 9). «Во всех политических и социальных вопросах за аргументацией всегда скрыт интерес народа, причем этот интерес представлен так, как его видят образованные нигилисты — как демократическое и социалистическое устройство общества»31 (с. 9). Далее Чижевский переходит к рассмотрению борьбы Достоевского с русскими просвещенцами. «К сожалению, оба журнала Достоевского не имели успеха, в то время как журналы просвещенцев широко распространялись. Поэтому голос Достоевского был голосом пророка в пустыне»32 (с. 10). И далее Чижевский подробно анализирует статью Достоевского «Господин Щедрин или раскол у нигилистов» («Эпоха», № 5, 1864), которую Достоевский писал в полемике с «Русским словом» Писарева; рассматривает тему нигилизма в «Нескольких заметках о простоте и упрощенности» в «Дневнике писателя» за 1876 г., в набросках к «Крокодилу» 1864 г., в отрывках из «Бесов», в набросках к «Подростку», в «Братьях Карамазовых».
25 Происхождению слова «нигилизм» Чижевский посвятил специальную заметку: «Zur Vorgeschichte des Wortes “nihilizm”» // Zeitschrift fur slavisch Philologie. — Leipzig, 1943. — Bd. 18, 2. —
S. 355-384. Об актуальности темы нигилизма для западной, в частности немецкой, философии свидетельствует, к примеру, полемика между М. Хайдеггером и Э. Юнгером на тему нигилизма в 1950-1955 гг. (см. об этом: Судьба нигилизма: Эрнст Юнгер. Мартин Хайдеггер. Дитмар Камнер. Гюнтер Фигаль. — СПб., 2006).
26 «der Glaube an die absolute Geltung seiner Shlufifolgerungen und die Meinung» (цитаты на русском даются в переводе М. Кармановой).
27 Dostoevskij und die Aufklarung von Dmitrij Tschizewskij. Skripten des Slavishen Seminars der Universitat Tubingen. Nr. 5. С. 5-6. Далее после цитат в скобках указываю номер страницы но этому изданию.
28 «Daher vershoben sich die Stufen der Warte der Objekte. Die Ergebnisse dieses primitiven russishen Dankens waren zum Teil haarstraubend».
29 «Im Gegensatz zu der hierarchischen Weltaufassung ist alles nur “einstocking”, alles angeblich Hohere nur aus primitiven Elementen zusammengezimmer».
30 «Die russische Aufklarung, der Nihilismus verlangte nur den geistigen, symbolischen Tod, nicht denken, nicht shaffen».
31 «in allen politischen und sozialen Fragen ist hinter der Argumentation immer das Interesse des Volkes verborgen, vobej dieses Interesse so dargestellt wird, wie es sich die gebildeten Nihilisten vorstel-len,- als demokratische und sozialistische Gesellschaftsordnung».
32 «Leider hatten die beiden Zeitschriften Dostoevskijs keinen Erfolg, wahrend zur glaichen Zeit die Zeitschriften der Aufklarer weit verbeitet waren».
По ходу анализа, Д. И. Чижевский останавливается на важнейших пунктах мировоззрения нигилистов, с которыми неустанно полемизирует Достоевский. В частности, Достоевский протестует против идеала «муравейника», т. е. коммунистического идеала общественного устройства, и «игнорирования высшей культурной сферы» (с. 18). «Самый главный аргумент против нигилистов, высказываемый Достоевским, состоит в утверждении нереалистического характера их мировоззрения. Нигилисты пренебрегают действительностью и “стоят на воздухе”33, в мире теней, снов»34 (с. 20). В романах, в отличие от публицистики, по наблюдению Чижевского, Достоевский изображает «дела» нигилистов (с. 21). Так в «Бесах» писатель выступил против «политической и моральной опасности тайной организации»35 (с. 24). Суть системы Шигалева «имеет как минимум одну общую черту с “русским просвещением”: общее уравнивание всего и всех.» (с. 24). Для Достоевского в 70-е гг. нигилизм 60-х был уже делом прошлого. Тем не менее он то и дело обращается к критике их мировоззрения как в «Бесах», в черновиках к «Подростку», так и в «Братьях Карамазовых» (образы «псевдонигилистов» Фетюковича и Ракитина — с. 29). Достоевский критикует подмену нигилистами конкретных целей максималистскими и отдаленными: «освобождение крестьян, которое, при всем несовершенстве, все же является прогрессом, заменяется социализмом как конкретной целью; вместо ограничения произвола властей — полностью свободная республика, вместо улучшения положения рабочих и уменьшения бедности — “новые экономические отношения”, то есть социализация экономики, и тому подобное»36 (с. 27). Критика нигилизма остается актуальной для Достоевского до конца его жизни.
Вопрос, который обозначает в конце статьи Чижевский, состоит в актуальности исторического явления русского просвещенства для XX столетия. Для самого ученого этот вопрос был вне сомнения актуален: для него русское просвещенство было одним из истоков социалистической революции и современного ему положения дел в Советской России. Как мы видим в результате проделанного исследования, концепция просвещения Д. И. Чижевского оставалась неизменной с 20 по 70-е гг., т. е. в течение всей его научной жизни. Безусловно, в его постоянных возвращениях к теме полемики с просвещенством было много личного. И, тем не менее, прочитывал он историю просвещенства в контексте истории духа, как одно из явлений, видимо, закономерно возникающих в диалектике развития человечества. «Культурное небытие» — одно из проявлений духовного бытия. В борьбе и взаимодействии разных сторон и взаимовлияний проистекает жизнь духа. Чижевский отслеживает конкретные исторические эманации этой жизни как ученый — славист и философ. Вечность и история для него (как и для Достоевского) составляют единое целое. И в этом целом прошлое и настоящее находятся в неразрывной связи и в непрекращающемся диалоге.
33 Выражение Достоевского (Достоевский Ф. М. Указ. соч. Т. 20. С. 116).
34 «Hier kommt Dostoevskij auf seinen zentralen Einwand gegen den Nichilismus zu sprechen: den unrealistischen Charakter seiner Weltanschauung. Die Nihilisten vernachlassigen die Wirklichkeit und stehen “in der Luft”, in der Welt der Schatten, der Traume».
35 «den politischen und moralischen Gefahren der Geheimorganisationen».
36 «die Bauernbeirreiung, die bei aller Unvollkommenheit doch ein Fortschritt ist, wird durch Sozialismus als Endziel ersetzt; statt der Einschrankung der Willkur der Obrigkeit — eine vollig freie Republik, statt der Verbesserung der Lage der Arbeiter und der Milderung der Armut — «neue okonomische Verhaltnisse», d.h. die Sozialisierung der Wirtschaft u.s.f “.
1. Вокруг Достоевского: В 2 т. Т. 1: О Достоевском: Сборник статей нод редакцией А. Л. Бема / Сост., вступ. ст. и коммент. М. Магидовой. — М.: Русский нуть, 2007.
2. Гегель Г. В. Ф. Система наук. Часть первая. Феноменология духа. Перевод Г. Шпета. — СПб.: Наука, 2006.
3. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. — Л.: Наука, 1972-1990.
4. Жизнь и смерть. Сборник памяти д-ра Николая Евграфовича Осинова нод редакцией А. Л. Бема, Ф. Н. Досужкова и Н. О. Лосского. Кн. 2. Статьи памяти Н. Е. Осинова. — Прага, 1936.
5. Чижевский Д. И. Гегель в России. — СПб.: Наука, 2007.
6. Cyzevskyj D. Schiller und die «Bruder Karamazov». Zeitschrift fur slavische Philologie. — Leipzig, 1929. — Bd. 6. — S. 1-42.
7. Dostoevskij und die Aufklarung von Dmitrij Tschizevskij. Skripten des Slavischen Seminars der Universitat Tubingen. — Tubingen, 1975. — 30 s.
