Концепция неоплюрализма Филипа Керни Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Управление, безопасность

и сценарии глобализирующегося мира*

Концепция неоплюрализма Филипа Керни

Галина Дробот

Рассматривая функционирование мировой политики, Филип Керни в рамках концепции неоплюрализма использует встречающееся в английской литературе понятие govenmentaltty. Термин дословно не переводится на русский язык, но трактуется как международные институты и режимы, государства и негосударственные сети и акторы, формальные и неформальные процессы принятия решений, которые

иногда называют международной архитектурой или смешанной формой глобального управления [1].

Керни утверждает, что эта архитектура одновременно становится более весомой и плотной и в то же время фрагментированной и дезорганизованной. Это своего рода сочетание фрагментации и интеграции, или «фрагринтация», по выражению Дж.Розенау [2]. По этой причине глобальное управление часто оказыва-

ДРОБОТ Галина Анатольевна - доктор политических наук, профессор факультета глобальных процессов МГУ им. М.В.Ломоносова. E-mail: gdrobot@mail.ru

Ключевые слова: управление, гражданское общество, «традиционная дилемма безопасности», «новая дилемма безопасности», сценарии мировой политики.

1 Cerny Ph. Rethinking World Politics: a Theory of Transnational Neopluralism. Oxford university press, 2010.

2 Rosenau J.N. Distant Proximities: Dynamics beyond Globalization. Princeton, N.Y. 2003.

* Окончание. Начало см.: Обозреватель-Observer. 2015. № 11.

Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ.

ется неэффективным, сопровождающимся провалами, и даже является контрпродуктивным. Тем не менее его значение не только всё время воз-ра стает и усиливается, но во всё большей степени направляется «государствами мира», т.е. представляет собой рассмотрение проблем, интересов, ценностей в рамках растущих транснациональных и глобальных измерений.

Сердцевина понятия govenmen-tality лежит в практике последних трёх столетий, в напряжении, которое постепенно нарастало и пронизывало современный мир и процесс модернизации. Это напряжение составляет основу текущего конфликта как в теории, так и на практике между двумя ведущими фундаментальными структурными тенденциями современного общества, а именно между институциональной иерархией, с одной стороны, и либеральным доминированием индивида - с другой. В эпоху Просвещения эти тенденции представляли собой два различных направления мысли и политики. В эпоху Модерна, а также Постмодерна, будучи антиподами в принципе, они сложным образом переплелись.

Глобализация распространила это явление на всю мировую политику. Этот широкий процесс управления государством проявляется в:

- развитии институтов и режимов так называемого глобального управления как межнационального, так и наднационального;

- экономизации государства и развитии всё более сложных процессов рыночного регулирования;

- приватизации кросс-граничного управления;

- расширении транснациональных норм, таких как права человека;

- особенности стирания классовых границ, что составляет основу либерального капитализма и пронизывает индивидуальное сознание и поведение людей [3].

Таким образом, мировая политика не включает в себя зачатки глобального государства или интегрированный глобальный рынок, а представляет собой сложный комплекс глобализирующихся и одновременно государственных практик. Силовая политика, такая как, например, война в Ираке, является хоть и предсказуемой, но анахронизмом. Она только ускоряет поиск альтернативных форм глобального управления. Этот новый мировой порядок (беспорядок) скорее похож на новое Средневековье, чем на систематически организованный иерархический мир государств [1, р. 176-177].

Центральный вопрос международных отношений как академической дисциплины, так и политической практики состоит в том, в какой степени порядок, безопасность и другие общественные ценности могут быть обеспечены на международном уровне без вмешательства суверенных государств. Традиционный подход делает акцент на роли силы в международных отношениях. Концепция govenmentality Керни, напро-

3 Ьатег 'Ш., Walters 'Ш. (едя). С1оЪа1 ОоуепшепЬаШу: Ооуегш^ 1п1егпаИопа1 Брасе. Ь., 2004.

тив, подчёркивает роль внутригосударственных акторов, которые выходят на международный уровень и поведение которых составляет основу международных политических перемен.

В современном глобализирующемся мире расширяющиеся формы govenmentality (смешанные формы глобального управления) стали изучаемыми, познаваемыми и практикующимися на разных уровнях по отношению к государству (вне, над, через государственные границы).

Практика govenmentality родилась не в виде институтов. Скорее она создала для институтов возможность выйти на первый план в мировой политике. Это не просто нормы или идеи. Это способность действующих акторов регулировать противоречия и конфликтные ситуации, присущие процессу управления, их способность передавать свой опыт через социальное обучение, процессы самоограничения и саморегулирования индивидов и социальных групп, в других случаях конфликтующих за власть и влияние. Практика govenmentality характеризуется также экономическим ростом и процветанием. Однако все эти факторы не являются результатом неких спонтанных глубинных процессов. Они зависят от двух видов практик:

- способа, посредством которого акторы участвуют в политическом процессе, что позволяет рынку процветать (не только избегать кризисов, но быть более результативным и конкурентным);

- способа, посредством которого социальная система превращает индивида в Homo economicus, но при этом признаёт за ним все его инди-

видуальные интересы, что идёт во благо всего общества [1, р. 178-179].

Основа этих практик коренится в сущности эпохи Модерна, в особенности в её способности примирять интересы антиподов, например, тоталитаризм и либерализм, индивидуализм с групповым сознанием и поведением.

В то же время феномену goven-теМаШу присуща неустойчивость. Ещё Карл Маркс анализировал противоречия между интересами пролетариата и буржуазии. Примерами также являются эпохи Великой депрессии и фашизма.

Но история является одновременно и противоречивой и взаимосвязанной. В истории происходят не только противоречивые процессы на микро- и макроуровнях, но также существует процесс управления, что является основанием современных либеральных государств.

Что же представляет собой практика govenmentality конкретно?

Она включает в себя следующее, а именно способность:

- к государственному управлению как в качестве эффективной бюрократической структуры, так и достаточно подвижной системы, способной примирять оппозиционные интересы, адаптироваться к новым экономическим и социальным условиям и т.д.;

- к выражению либеральных демократических интересов;

- к государственным интервенциям в экономику ради экономического и промышленного развития при сохранении международных норм функционирования эффективного рынка;

- социальной системы не ограничивать позитивное, ориентированное на рост рыночное развитие;

- к рыночному развитию, укреплению прав собственности и т.д.;

- государства в международных делах расширять конкурентоспособность национальной экономики посредством торговли, финансов и производства и при этом избегать соблазна неомеркантилизма;

- правительств гарантировать экономическое развитие в контексте экономической защищённости граждан и гарантированного экономического роста национальной экономики в условиях колебаний национального курса валюты, инфляции, дефляции и т.д. [1, р. 182-183].

Керни ссылается на известную концепцию «гражданского общества» и «глобального гражданского общества» как на ключевые в понимании процесса govenmentality. Можно сказать и так: govenmentality есть практика управления гражданским обществом в условиях глобализирующегося мира.

Переходя непосредственно к международным отношениям и международной политической экономии, Керни отмечает, что неоплюралистическое управление является ключевой независимой переменной современной мировой политики, что не замечается стандартными подходами к международным отношениям.

В международной сфере, где действует всё возрастающее число акторов, их успешное функционирование требует подчинения принципам либерального govenmentality, имеющего отношение к внутренней политике. Конечно, надо оговориться, что

внутринациональные практики должны быть применены к международным отношениям с их значительно более гетерогенными институтами с некоторыми допущениями. Термин тут не очень подходит.

Применительно к мировой политике Керни использует термин goven-mentalization, чем подчёркивает её специфику. Термин также не имеет синхронного перевода на русский язык. В трактовке Керни, это процесс глобального управления и усиления транснациональных структур, который может быть представлен следующим образом:

- общественные (формальные) структуры - межправительственные международные организации и режимы;

- общественные (неформальные) структуры - транснациональные сети и политические сообщества;

- частные (формальные) структуры - частные режимы, саморегулирующиеся акторы, торговые фирмы и т.д.;

- частные (неформальные) структуры - неправительственные международные организации, транснациональные полицейские сети, транснациональные группы по интересам [ 1, р. 187].

Практика глобального управления включает в себя признание глобального рынка торговли, финансов и производства; либерализацию регулирования экономики как на национальном, так и межгосударственном уровне; продвижение международной конкуренции и даже эко-номизацию самого государства. Эти практики поддерживаются внутригосударственными процессами, что было менее возможно ещё несколько

десятилетий назад, до развития гло-бализационных тенденций. Глобальное управление означает взаимосвязанность национального, регионального и глобального обществ.

Однако Керни ссылается на две фундаментальные проблемы, связанные с процессом глобального управления. Первая заключается в том, что проблемные вопросы мировой политики решаются таким образом, что ситуация загоняется в тупик. Вторая проблема связана с самим существованием спорных режимов [1, р. 187].

Первый пример. Соединённые Штаты вопреки требованиям природоохранных организаций отказались от присоединения к Киотскому протоколу, ссылаясь на свои экономические интересы. Это привело к низкой эффективности данного международного соглашения.

Другой пример связан с ролью ООН в вопросе так называемого разоружения Ирака. Когда администрация Дж. Буша в 2003 г. решила развязать войну против Ирака, что могло способствовать большему подрыву легитимности ООН: если бы резолюция об этом была внесена в Совбез ООН и тогда давление США на Совет Безопасности и неохотное принятие резолюции или наложение вето на резолюцию? В итоге США действовали только при поддержке Великобритании, без одобрения ООН.

Неспособность ООН принимать действенные решения проявилась и в вопросах ядерной программы Ирана, гуманитарного кризиса в Дарфу-ре. Фактически в период после холодной войны ООН действовала эффек-

тивно только в 90-е годы, а её нынешняя роль весьма призрачна.

Третьим примером является политика Всемирного банка (в меньшей степени Международного валютного фонда), который в середине 90-х годов изменил свою стабилизационную программу и вместо жёсткой рыночной программы стал ориентироваться на борьбу с бедностью. По высказыванию некоторых аналитиков, это был переход к «социал-демократическому» подходу к глобализации в отличие от свободной рыночной версии неолиберализма времён Тэтчер и Рейгана.

Тем не менее эти перемены на международном уровне вошли в противоречие с приоритетами правительств как развитых, так и развивающихся государств, более ориентированных на внутренние политические игры, чем на повышение благосостояния своих граждан.

Формирование противоречивых плюралистических процессов мировой политики является ключевым аспектом глобального управления наряду с формированием глобального гражданского общества.

Специалисты в области международной безопасности склонны переносить в сферу международных отношений понятия силы, интереса, демократических (или авторитарных) принципов, социальной справедливости и т.п., которые более присущи внутренней политике. Они верят в то, что национальная сила и национальный интерес являются доминантой в сообществе государств, особенно при отсутствии наднациональной власти. При угрозе национальным интересам (или

если это только кажется) проявляется анархическая природа международных отношений, и государства способны прибегнуть к войне. В данных условиях единственным способом достижения международной безопасности является баланс сил между государствами, позволяющий достигнуть стабильности в этой крайне хрупкой среде.

Однако эта среда содержит семена своего собственного разрушения. Наиболее важным фактором разрушения международной среды является так называемая «дилемма безопасности», может быть, наиболее важная составляющая международных отношений в условиях, когда есть возможность избежать нестабильности или войны. Это сложная проблема. Как утверждают классики теории международных отношений, управление нестабильностью, развитие кооперации и доверия между государствами, построение сообщества государств или наций является весьма долгосрочной практической и юридической проблемой в международных отношениях [4]. Керни же утверждает, что такая постановка вопроса в отношении международной безопасности сегодня является ошибочной. Государство и всё, что связано с межгосударственными отношениями, в особенности «дилемма безопасности» и баланс сил, оставаясь в высшей степени значимыми, трансформируются в понятия второго ряда [1, р. 217-218].

Традиционный способ реализации международной безопасности, в частности, посредством военной силы, показывает меньшую эффективность в мире сложной взаимозависимости. Международные отношения демонстрируют всё большее сходство с внутренней политикой. «Новая дилемма безопасности» характерна для мира, в котором государства в меньшей степени подчиняются традиционным принципам военной безопасности и дипломатии. Во всё большей степени как государства, так и негосударственные акторы взаимодействуют и конкурируют, пытаются создавать коалиции по разным вопросам. Конечно, государства ещё в течение длительного времени будут озабочены национальными интересами, безопасностью, силой и гегемонией. Но эти вопросы в XXI в. уходят на второй план, а на первый выходят новые способы обеспечения безопасности, противодействия угрозам насилия, фундаментальным социополитическим переворотам.

«Традиционная дилемма безопасности» связана с тем, что государства, чувствующие угрозу со стороны других государств, наращивают свою силу, что, в свою очередь, вызывает чувство угрозы (мнимой или реальной) у других государств и в конечном итоге может привести к войне [5; 6; 4].

В такой системе только поддержание баланса сил посредством войны,

4 Booth K., Wheeler N. The Security Dilemma: Fear, Cooperation, and Trust in World Politics. N.Y., 2008.

5 Jervis R. Perception and Misperception in International Polotics. Princeton. N.Y., 1976.

6 Buzan B. People, States and Fear: The National Security Problem in International Relations. Chapel Hill, 1983.

манипуляции ресурсами, дипломатических средств или эффективной внешней политики может предотвратить нарастание конфликтов и разрушение системы. В терминах теории игр матрицы, встроенные в международную систему, создают для государств стимулы скорее конфликтовать, чем сотрудничать, пока их не ограничивает баланс сил [7]. Такого типа анализ составляет суть концепций реализма и неореализма [8; 9].

Ключевой вопрос сегодня состоит в том, сохраняет ли данный механизм свою внутреннюю логику и стабилизационные возможности в изменившихся условиях? Как глобализация влияет на государства и их взаимодействие? Теория неоплюрализма Керни утверждает, что происходит процесс трансформации безопасности; что он связан с глобализацией; что он включает различные источники нестабильности, как новые, так и старые; что он делает традиционный баланс сил, как и «традиционную дилемму безопасности», всё в большей степени ненужными. Ключом к этой трансформации является то, что баланс сил подчиняется перекрёстному плюрали- стическому и неоплюралистическому давлению, которое подрывает способность самих государств - по одиночке или совместно - осуществлять контроль на системном уровне. В результате появляется феномен человеческой безопасности в глобализирующемся мире.

Эти перемены ставят под вопрос смысл существования системы государств в её современном виде, что проявляется в двух видах. Первый связан с природой выгоды системы государств в области безопасности. Речь идёт о том, может ли выгода, такая как безопасность, быть обеспечена самими государствами или международными организациями по безопасности как неделимое общественное достояние, или безопасность является в большей степени делимой, т.е. обеспечивается на децентрализованном уровне. Во втором - безопасность может лучше обеспечиваться посредством многих форм кооперации государств или негосударственных акторов. В этом случае нет необходимости в создании тяжеловесного, авторитарного аппарата управления командного типа. Существование разветвлённой системы «делимых выгод» может породить феномен, который Керни называет «гражданской составляющей» мировой политики [1, р. 219].

Второе проявление кризиса современной системы государств касается самой их природы. История государственной системы была связана не только с обеспечением международного порядка, но и с гарантией внешних условий внутреннего порядка. Другими словами, было необходимо, чтобы субгосударственные или трансгосударственные акторы, такие как феодальные бароны, церковь, пиратские группы, повстанчес-

7 Little R. The Balance of Power in International Relations: Metaphors, Myths and Models. Cambridge, 2007.

8 Waltz K. Theory of International Politics. Addison-Wesley, 1979.

9 Buzan B., Jones Ch., Little R. The Logic of Anarchy: Neorealism to Structural Realism. N.Y., 1993.

кие организации в городе и сельской местности, городская буржуазия, были интегрированы во внутреннюю политику государства и вследствие этого подчинены всеобщей дисциплине государственной системы как таковой. Поэтому «дилемма безопасности» всегда сталкивалась не только с вызовами со стороны конкретных государств («вызовы из вне»), но и с вызовами со стороны внутренних социальных сил на идеологическом, экономическом, культурном, этническом или чисто политическом уровне («вызовы изнутри») [1, р. 220].

Керни утверждает, что оба фундаментальных вызова сообществу государств подрывают «традиционную дилемму безопасности», преобразуя её в более широкую и сложную «новую дилемму безопасности», в рамках которой плюралистическое сообщество социальных, экономических и политических глобальных сил бросает вызов государствам в обеспечении безопасности.

В ситуации существования неделимых выгод в будущем безопасность может быть обеспечена по аналогии с гражданскими полицией и судом, а мировая политика всё в меньшей степени будет представлять собой игру с нулевой суммой, особенно если это касается игры военных сил, и в большей степени представлять собой конкуренцию между группами, объединёнными по интересам и общим ценностям. В этом контексте ключом к пониманию того, как работает «новая дилемма безопасности», является растущая роль транснациональных групп в их отношении к причинам и проявлению конфликтов и безопасности.

Однако «новая дилемма безопасности», подобно «традиционной», также содержит потенциально опасную логику разрушительной спирали - логику, коренящуюся в сложном и неопределённом мире Постмодерна и эпохи глобализации. Здесь следует говорить о таких явлениях, как терроризм, «падающие и несостоявшиеся» государства, международные криминальные структуры, финансовые шулеры и т.п. Правда, этот вид акторов не слишком эффективен в традиционной военной сфере. Отсюда вывод: одним из последствий глобализации является не только необходимость двигаться к системе «гражданских государств», но и развития более эффективной гражданской международной структуры, благо большинство государств перешло к гражданской форме правления в современную эпоху. Среди этих тенденций должно быть развитие похожей на гражданскую «квазиполицейской» международной системы [1, р. 20].

Возникновение «новой дилеммы безопасности» представляет собой фундаментальное изменение в современной международной системе. «традиционная дилемма безопасности» работала благодаря двум основным условиям.

Во-первых, требовалось, чтобы государства были способны взаимодействовать друг с другом как эффективные и рациональные акторы.

Конечно, такая рациональность ограничивается в нескольких ключевых областях:

- недостоверной информацией, ведущей к ошибочному восприятию действительности;

- предубеждениями о природе международной системы, основанными на признании, что сила является основой международных отношений и что альтруистические формы сотрудничества по этой причине неприемлемы;

- экономическими, идеологическими и культурными реалиями взаимозависимости современной эпохи;

- внутренними конфликтами и коалициями.

Данные ограничения не являются только плодом мысли реалистов. Эти ограничения были порождены Вестфальской эпохой и являются реальной социальной практикой.

Второе условие работы «традиционной дилеммы безопасности» связано с внутригосударственной структурой, которая должна быть иерархической и достаточно закрытой, по крайней мере в вопросах внешней политики. «Внешний Левиафан» должен поддерживаться значительно более развитым «внутренним Левиафаном» [1, р. 228].

Фактически «традиционная дилемма безопасности» зависела от восприятия государств, которое отражало и исторически-культурную память, и реальные события. Исторически-культурная память восходит корнями к Средним векам с их дезинтеграцией феодальной системы, религиозными войнами, которые в конечном итоге привели к Вестфальскому миру. Другими словами, космополитическая элита тех времён верила, что разрушение государственной системы будет угрожать разрушением самой цивилизации и ввержением мировой политики в бесконтрольные локальные конфликты.

Более того, космополитическая элита Средних веков и Нового времени интерпретировала вечные проблемы международных отношений таким образом, что война становилась средством установления, поддержания и усиления баланса сил, была условием и основным механизмом регулирования в международной системе. Периоды стабильности перемежались с войнами, и это было нормальным состоянием международных отношений. По утверждению Керни, возмутителями нормального состояния международной системы стали только Наполеон, Гитлер и Советский Союз [1, р. 229].

На протяжении эпохи Модерна и всего ХХ в. «традиционная дилемма безопасности» была ключом к пониманию международных отношений. Исследования причин Первой мировой войны были связаны с международной гонкой вооружений и порочной спиралью ухудшения межгосударственных отношений. Исследования Второй мировой войны в большей степени акцентировались на опасности психологически и идеологически патологических лидерах, которые не только подрывали стабильность международных отношений, но и создавали авторитарные империи. А основа понимания холодной войны была связана с навязыванием этой войны, исключая некоторые эпизоды времён 60-х и 80-х годов, когда речь шла о страхе перед ядерной войной (80-е годы).

Контраст между «традиционной дилеммой безопасности» и «новой дилеммой безопасности» не является абсолютным.

Керни выделяет четыре измерения мировой политики, связанных с

«новой дилеммой безопасности». Каждое сопровождается уменьшением способности государств обеспечивать собственную безопасность и растущей ролью транснациональных плюралистических политических процессов в сфере безопасности.

Первым является экономическая глобализация, которая подразумевает возможность игры с положительной суммой в области государственных целей.

Вторым измерением является смерть идеологии в смысле завершения конфликта макроидеологичес-ких взглядов, наблюдаемых на протяжении большей части ХХ в. Впервые об этом заговорил Дэниел Белл в 60-х годах [10], а позже, в конце 80-х годов, Фрэнсис Фукуяма[11].

Третьим измерением являются два феномена одновременно - му-льтикультурализм и культурный постмодернизм. Речь идёт о культурной автономии в рамках государств.

Четвёртым измерением является транснациональное управление, общественное, частное и смешанное, которое пересекает национальные границы [1, р. 230-231].

«Новая дилемма безопасности» является новым понятием по отношению к «традиционной дилемме безопасности», но при этом не новым явлением в долгосрочном измерении. Феодальная эпоха также демонстрировала в высшей степени разделённые выгоды, характерные для современной эпохи, но многочислен-

ные войны привели к двум векам кризиса и рождению Вестфальской системы. Сегодня основной вопрос состоит в том, приведёт ли делимость выгод ХХ в. к более стабильной, плюралистической международной системе, в которой вызовы минимальны, или к более нестабильной, и даже кризисной системе, в которой вызовы сильны.

Второй вариант более вероятен. В условиях растущей неопределённости, касающейся потенциальных вызовов международной системе, последняя не бездействует. Соединённые Штаты пытаются играть роль гегемона, но сталкиваются с растущей оппозицией. Возможно ли создание легального транснационального органа для противодействия современным вызовам - большой вопрос. В связи с межгосударственными и наднациональными операциями, проводимыми ООН и НАТО, возникают новые очаги напряжённости. Сложная система глобализации может усиливать существующий управленческий разрыв, в рамках которого неопределённость и ограниченная рациональность (в смысле невозможности предсказать поведение потенциальных агрессоров) может опять привести к трагическим последствиям [1, р. 241].

В рамках такой среды международная система характеризуется атрибутами, обычно ассоциируемыми со Средними веками:

- конкурирующие институты с совпадающей юрисдикцией (государства, режимы, транснациональ-

10 Bell D. The End of Ideology and the Exhaustion of Ideas in the Fifties. Glencoe, 111. 1960.

11 Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3.

ные сети, частные интересы правительств и т.п.);

- проницаемые национальные границы;

- усиливающееся неравноправие и изоляция низших слоёв населения;

- множественные партикулярные культурные лояльности и связанные с ними этнические конфликты;

- оспариваемые законные границы;

- распространение локальных гетто и международного криминала [12].

Всё вышеперечисленное может привести к институциональной энтропии мировой политики в целом. Кризис государственности как института не может быть разрешён путём эквивалентной замены государства на какую-либо другую форму управления. Он может привести к ещё более глубокой «управленческой яме» на международном уровне.

В этих условиях возрастает роль глобальных городов и связанных с ними интеллектуальных прав собственности. Одновременно происходит всё большее отчуждение регионов третьего мира от первого мира и усиление глобального неравенства.

Выход из создавшейся ситуации народы, находящиеся в положении отчуждения, часто находят в нелегальной деятельности.

Примерами являются торговля наркотиками или контроль за добытыми кровью алмазами и другими ценными минералами повстанцев Сьерра-Леоне или Конго.

Всё это также подрывает международную безопасность.

Вызовы, брошенные в ХХ в. «новой дилемме безопасности», значительно снижают эффективность функционирования межгосударственной системы. Мир «новой дилеммы безопасности», подобно Средневековью , оказывается хронически дезорганизованным, нестабильным, лишённым способности к коллективным действиям и заслуживающим доверия.

Основной источник безопасности в ХХ в. приходит не от государств или межправительственных организаций. Скорее он заключается в способности транснациональных акторов поддерживать относительно стабильные трансграничные формы сотрудничества и конкуренции, т.е. он связан с положительной суммой транснациональной политики, а не с устаревшей силовой игрой национальных государств или идеалистической надеждой на глобальную демократию [1, р. 244].

Карл Маркс в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» писал о том, что люди делают свою историю не как они того пожелают, а как им диктуют обстоятельства истории. Однако эти обстоятельства предлагают достаточно обширный выбор. Основной проблемой неоплюралистической теории является определение того, какой выбор акторы мировой политики могут реализовать в соответствии с влиянием исторических обстоятельств.

Конкретные формы меняющейся мировой политики зависят от того,

12 Cerny Ph. Neomedievalism, Civil Wars and the New Security Dilemma: Globalization as Durable Disoder // Civil Wars. 1998. Vol. 1. № 1 (Spring). P. 36-64.

какие группы акторов имеют в настоящий исторический период доступ к ресурсам и политическим возможностям, как эти акторы осознают свои возможности по трансформации мировой политики и, наконец, как они трансформируют свои политические и тактические роли на практике в конкуренции с другими группами акторов. Существуют два основных пути, посредством которых ключевые акторы влияют на перемены в мировой политике.

С одной стороны, они верят (в духе конструктивистского анализа) в то, что сочетание их целей и понимание проблем в существующей международной системе приведёт к переменам в ней. С другой стороны, они взаимодействуют друг с другом на основе своих повседневных интересов, не задумываясь о долгосрочных последствиях. То, что мы живём на конкретной планете в меняющихся материальных условиях, является одним фактом; то, как мы организуем способ своего существования на этой планете, является другим фактом. Это составляет основу перемен в мировой политике [1, р. 290-291].

В мировой политике возникает новый баланс сил, но это не является балансом сил между государствами. Это баланс сил между группами -группами по интересам, социальными движениями и ценностными группами, межнациональными группами государственных акторов и т. п., - преследующих свои цели и пересекающих национальные границы. Реалистическая теория мировой политики, в том числе её неореалис-

тическая версия, утверждают приоритет государств в контексте совокупности мировых акторов. Однако Керни считает, что это не отвечает реальности ХХ в. [1, р. 292]. Он выделяет экономических, политических и социальных акторов.

Экономические акторы: рабочие, менеджеры, финансисты

Поскольку глобализация часто рассматривается как преимущественно экономический процесс, большая часть литературы по этой проблематике посвящена роли экономических акторов как агентов транснациональных связей. Широко распространено представление, что трактовка мировой экономики как феномена, разделённого на относительно или частично изолированные национальные экономики, сильно устарело, однако и оппозиционное понятие «мир без границ» не привилось [13]. Как бы там ни было, экономические акторы идентифицируются как основные двигатели перемен.

Среди групп экономических акторов выделяется рабочее движение. В ХХ в. оно приобрело большое значение по совокупности экономических и политических причин. Это была Вторая промышленная революция, а также сотрудничество с профсоюзами и социал-демократами в политической сфере. Сегодня в условиях экономического кризиса сила рабочего движения значительно уменьшилась. Тем не менее, меняя свою направленность с коллективных экономических действий времён Второй промышленной революции, рабочее движение сохранило свой

13 Florida R. The World is Spiky // Atlantic Monthly. 2005. Vol. 296. № 3. P. 48-51.

трансформационный потенциал благодаря солидарности с транснациональными социальными движениями.

Другая группа стратегически значимых экономических акторов состоит из собственников и менеджеров ТНК. Несмотря на то что они значительно расширили своё влияние и увеличились в числе с 70-х годов, ТНК достаточно сильно зависят от государственных механизмов, а значит, ограничены в своей стратегической роли.

Поэтому, возможно, основной группой экономических акторов, обладающих способностью изменить ситуацию на мировой арене, являются представители глобального финансового рынка. Их связи с определёнными представителями правительства, такими, например, как руководитель центрального банка, означают, что их действия немедленно будут приняты к сведению другими действующими лицами мировой политики, в частности СМИ.

В этой связи кажется невероятным, но это факт, что наиболее значимые экономические акторы мировой системы не будут способствовать фундаментальным транснациональным процессам в ней. Их целью являются микроэкономические, по крайней мере, мезоэкономические интересы, другими словами, интересы, не ориентированные на мировую экономику в целом, а связанные с конкретной фирмой [1, р. 294].

Основное направление влияния экономических акторов на трансформацию мировой политики будет проявляться в двух аспектах.

Первый можно охарактеризовать как распространение идеологии ры-

ночной глобализации через СМИ, обучение менеджменту в бизнес-школах, распространение популярной бизнес-литературы и т.п. Политические предложения, такие как глобальное финансовое регулирование, усиливают эту идеологическую тенденцию.

Второй аспект влияния экономических акторов проявляется в широком воздействии на других участников международных отношений [1, р. 295].

Политические акторы: политики и бюрократия.

Можно утверждать, что деятельность политических акторов как транснациональных действующих лиц усиливается. Вместе с тем их функционирование во многом является проблематичным.

С одной стороны, участвуя в международных саммитах и конференциях типа 020, политические деятели подписываются под резолюциями, которые отражают транснациональные тенденции в современной мировой политике, а с другой - возвращаясь к себе домой, они отстаивают и продвигают национальные интересы всеми возможными способами, что может противоречить - и часто противоречит - транснациональным процессам. Если они не будут действовать подобным образом, то утратят собственную легитимность.

Социальные акторыь: социальные движения, группы по интересам, обычные люди.

Социальные акторы играют сложную и одновременно потенциально решающую роль в развитии транснациональных структурных перемен. Несмотря на то что ХХ в. видел

две мировые и одну холодную войны, именно последние два десятилетия этого века породили особенно сильное недовольство существующими институтами и процессами управления в связи с распределением экономических и политических благ.

Прежде всего надо говорить о традиционных группах давления, которые выходят на мировую арену со своими проблемами. Керни называет их «секционными группами» (sectional groups). Однако всё более сильный акцент сегодня делается на растущих в последнее время агентах, которые получили в литературе название «транснациональных защитных коалиций (или сетей)» [14]. Они включают социальные движения и международные неправительственные организации в проблемных областях, таких как окружающая среда, права женщин, демографическая политика, социоэкономическое развитие и даже военная политика, например, движение по запрещению противопехотных мин.

Керни подчёркивает, что такие движения не просто подражают национальным социальным группам, и выделяет три причины этого.

Во-первых, они сознательно преследуют международные цели, способствуют транснациональному объединению национальных социальных групп, которые самостоятельно не могут создать коалицию в силу тех или иных причин.

Например, кампания по защите джунглей в Латинской Америке способна объединить до этого разобщённых рабочих, крестьян, женщин, квазиэлитные группировки, озабоченных

деградацией окружающей среды, с одной стороны, с национальными группировками, которые занимаются вопросами развития стран третьего мира - с другой.

Эти коалиции могут иметь связи в развитых странах, в частности, с их элитой и СМИ. Интернет и другие новейшие информационные технологии позволяют им поддерживать отношения между собой.

Во-вторых, эти группы социальных акторов имеют возможность использовать так называемые точки доступа, т.е. подходы к каналам влияния на политиков и бюрократический аппарат не только на национальном, но и на международном уровнях.

Конкретно эти точки доступа включают в себя:

- международные режимы, в особенности входящие в систему ООН, которые всегда были открыты для таких групп по формальным и неформальным каналам;

- конкретные государственные структуры, юрисдикция которых распространяется на сферу интересов этих групп;

- широкие эпистемические сообщества экспертов и учёных;

- распространяемые ООН конференции по таким вопросам, как социальное развитие, народонаселение, здоровье женщин, изменение климата и т.п.;

- частные организации в других сферах, например, таких как международные торговые ассоциации [1, р. 300].

В-третьих, в отличие от национальных социальных групп влияния транснациональные движения фор-

14 Keck M., Sikkink K. Activists beyond Borders: Advocacy Networks in International Politics. Ithaca, N.Y., 1998.

мируются не государственными структурами, а транснациональными процессами, включая экономические и межгосударственные связи.

Среди социальных акторов неправительственные международные организации и социальные транснациональные движения (защитные) играют основную роль. Тем не менее существуют значимые ограничения их роли.

Во-первых, это государства и государственные структуры. Социальные группы и движения вынуждены ориентировать свою деятельность на ключевых акторов, принимающих решения в современном мире. А это - государства.

Во-вторых, они ограничены в действиях своими собственными участниками, которые являются гражданами разных государств и часто выражают расходящиеся мнения и отстаивают противоречивыеин те-ресы. Поэтому, по мнению Керни, едва ли вероятно возникновение на широкой основе глобального гражданского социально ориентированного общества, которое позволило бы социальным акторам реализовать свои цели в полном объёме [1, р. 301].

Все три вида акторов, рассмотренных выше, вносят решающий вклад в развитие глобализационных процессов.

Керни описывает возможные сценарии исхода ХХ в. Все они базируются на его неоплюралистической версии мировой политики. Рассматриваются роли различных акторов в глобальном структурном процессе. Какие результаты этого процесса можно предсказать, будет зависеть от сознательной или спон-

танной роли этих акторов. Говоря обобщённо, Керни называет четыре возможных сценария будущих перемен:

- усиливающийся процесс формирования транснациональных форм управления, инициируемый политическими акторами, реагирующими на специфические вызовы исторического времени;

- развитие более систематически взаимосвязанных форм плюралистического процесса с квазидемократическими чертами, который некоторые авторы называют «радужным сценарием» (rosy scenario);

- усиливающиеся всеобъемлющие формы доминирования капиталистической элиты, что Керни называет «секторальной гегемонией» (sectoral hegemony);

- более дезорганизованный, трудно определяемый процесс, схожий с новым Средневековьем [1, р. 302303].

Первый сценарий предполагает, что структурные перемены не влекут за собой фундаментальных изменений в международной системе. С этой точки зрения глобализацион-ные процессы просто запускают адаптивное поведение у части стратегических акторов в каждой из названных выше категорий. Вероятно, ключом к пониманию структурных перемен может стать поведение традиционных политических акторов. Эти перемены ограниченны, так как политические акторы сильно зависят от национального государства как основного источника их легитимности и основы принятия решений. Тем не менее этот вид эволюционных перемен может стать наиболее вероятным. Решающим в долго-

временной перспективе будет то, насколько политические акторы окажутся способны постепенно приспособиться к типу глобального управления и тем самым продвигать первый сценарий.

Второй сценарий основан на доминировании транснациональных социальных движений. Здесь надо опять выдвинуть два тезиса:

- первый - становление «глобального гражданского общества», основанного на общих транснациональных нормах и ценностях;

- второй - возникновение саморегулирующегося общества с консенсусом в области международных правил игры и космополитической юридической практикой.

Обе эти перемены подразумевают ускорение движения в сторону глобального сознания и поддержку быстрого движения в сторону трансформаций. В литературе высказываются предположения, что это движение приведёт к формированию своего рода «космополитической демократии» [15]. Однако этот сценарий, по мнению Керни, кажется маловероятным, идеалистическим, который едва ли стоит принимать всерьёз.

Доминирующее представление о транснационализации и глобализации сегодня представляет собой экономическая глобализация, которой по-свящён третий сценарий. Экономические акторы формируют распределение как ресурсов, так и ценностей. Неолиберальная идеология считает такие тенденции неизбежными. Приводятся слова премьер-министра

М.Тэтчер: «Не существует альтернативы». Даже если транснациональные социальные движения окажутся второстепенными в глобальных структурных процессах, а политические акторы и государства будут продолжать способствовать глобализации, управленческие структуры международной системы ХХ в. будут отражать интересы глобального капитала. Однако без мирового правительства и эффективных глобальных управленческих механизмов власть глобального капитала будет пародировать поведение самого себя, а не формировать широкие социополити-ческие формы управления.

Это ставит несколько вопросов. Прежде всего утверждается, что капитал не способен непосредственно контролировать общество. Представители класса капиталистов озабочены в первую очередь конкуренцией между собой, а не управлением системой. Поэтому нет «идеального коллективного капиталиста», чтобы регулировать общественную систему как целое в интересах капитала. На это способно только государство. Тем не менее непрямые формы контроля (например, посредством культурной гегемонии Грамши) могут стать более эффективными, чем роль государства. В литературе рассматриваются Тройственная комиссия, Международный экономический форум (Давос) и другие формальные и неформальные механизмы в среде бизнес-сообщества и их социальные и политические союзники как проводники этой гегемонии [16].

15 Held D. Democracy and the Global Order: From the Modern State to Cosmopolitan Governance. Cambridge, 1995.

16 Gill S. Power and Resistance in the New World Order. L., 2003.

Четвёртый сценарий предполагает, что давление на национальное государство и государственную систему, усиленное процессами внутри самой этой системы, приведёт её к эрозии и ослаблению в ключевых позициях. Это результат, который был вызван новым Средневековьем: изменяющаяся структура совпадающих и конкурирующих институтов, поток многообразных и меняющихся идентичностей и лояльностей с

различными нишами на разных уровнях, предназначенных для того, чтобы выразить свою энергетику. Средневековый мир не был миром хаоса, он был миром устойчивого беспорядка.

По мнению Керни, сценарий Средневековья может дать лучшее понимание международной системы ХХ в., чем модели, включающие участие государств и государственной системы [1, р. 305].

Анализ того, что называется мировой политикой как академической дисциплиной, имеет важное значение для нашего понимания происходящего сегодня в мире. Мы сталкиваемся со значительными структурными переменами, но их смысл не вполне ясен. Такие перемены не возникают вдруг, а зреют постепенно, долговременно, не приводя к каким-то определённым результатам, а предполагают вариации различных последствий. Определить их с достаточной долей вероятности поможет концепция транснационального неоплюрализма английского учёного Филипа Керни.

Библиография

Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3. [Fukuyama F. Konetzistorii // Voprosy filosofii. 1990. № 3]

Bell D. The End of Ideology and the Exhaustion of Ideas in the Fifties. Glencoe, 1ll. 1960. Booth K., Wheeler N. The Security Dilemma: Fear, Cooperation, and Trust in World Politics. N.Y., 2008.

Buzan B. People, States and Fear: The National Security Problem in International Relations. Chapel Hill. 1983.

Buzan B., Jones Ch., Little R. The Logic of Anarchy: Neorealism to Structural Realism. N.Y., 1993.

Cerny Ph. Rethinking World Politics: a Theory of Transnational Neopluralism. Oxford

University press, 2010. - 336 p. Cerny Ph. Neomedievalism, Civil Wars and the New Security Dilemma: Globalization as

Durable Disoder // Civil Wars. 1998. Vol. 1. № 1 (Spring). P. 36-64. Florida R. The World is Spiky // Atlantic Monthly. 2005. Vol. 296. № 3. P. 48-51. Gill S. Power and Resistance in the New World Order. L., 2003.

Held D. Democracy and the Global Order: From the Modern State to Cosmopolitan

Governance. Cambridge, 1995. Jervis R. Perception and Misperception in International Polotics. Princeton; New Jersey, 1976.

Keck M., Sikkink K. Activists beyond Borders: Advocacy Networks in International Politics. Ithaca, N.Y., 1998.

Larner W., Walters W. (eds). Global Govenmentality: Governing International Space. L., 2004. Little R. The Balance of Power in International Relations: Metaphors, Myths and Models.

Cambridge, 2007. Waltz K. Theory of International Politics. Addison-Wesley, 1979.