CC BY
73
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2014. № 4
Ричард Саква,
профессор российской и европейской политики, Школа политики и международных отношений, Кентский университет (Великобритания), e-mail:
R.Sakwa@kent. ac. uk
УКРАИНСКИЙ КРИЗИС И СМЕРТЬ ЕВРОПЫ
В статье рассматриваются причины обострения отношений России и Запада на фоне украинского кризиса 2013-2104 гг. Автор анализирует изменения, произошедшие в европейской системе в течение постсоветского периода, обращает внимание на принципиальные различия в восприятии в России и на Западе включения в НАТО и Европейский союз (ЕС) государств Восточной Европы, в результате чего возникает «дилемма безопасности». В значительной степени рост конфронтационности между Россией и Западом именно по украинскому вопросу обусловлен столкновением в этом регионе двух масштабных проектов: «большой Европы» и «большой Евразии», реализация которых в последние годы выражалась соответственно в расширении НАТО и ЕС на восток и в формировании на постсоветском пространстве под эгидой России таких интеграционных объединений, как Евразийский экономический союз и Евразийский таможенный союз.
Ключевые слова: украинский кризис, «дилемма безопасности», «большая Европа», «большая Евразия».
Richard Sakwa,
Professor of Russian and European politics in the School of Politics and
InternationaI Relations at the University of Kent (United Kingdom), e-mail:
R.Sakwa@kent. ac. uk.
THE UKRAINE CRISIS AND THE DEATH OF EUROPE
This article presents an analysis of the reasons for the deterioration in relations between Russia and the West during the Ukraine crisis of2013-2014. The author examines the changes in the European system of international relations since the end of the Cold War. Russia and the Western states had significantly different perceptions of the admission into NATO and EU of the countries of Eastern Europe. The result of this difference was a "security dilemma." To a significant extent, the growth of the confrontation between Russia and the West over the Ukrainian question was due to the collision in this part of the European continent of two great projects: Greater Europe and Greater Eurasia. The implementation of the projects in the recent past was expressed in, respectiveIy, the expansion of NATO and the EU to the east and
in the formation under Russian auspices in the post-Soviet space of such integrative associations as the Eurasian Economic Union and the Eurasian Customs Union.
Key words: Ukraine crisis, "security dilemma", Greater Europe, Greater Eurasia.
Украинский кризис продолжает в новых формах противостояние, которое принято называть конфликтом Востока и Запада. После окончания холодной войны в результате реформ СССР в 1989-1991 гг., основанных на идее «нового политического мышления», не было выработано справедливого и инклюзивного «мирного соглашения». Наполеоновские войны завершились Венским конгрессом в 1815 г., на котором победители составили карту новой Европы и создали мировой порядок, который просуществовал фактически до 1914 г., прерываясь Крымской войной 1853-1856 гг. и Франко-прусской войной 1870-1871 гг. Первая Мировая война завершилась Парижской мирной конференцией, на которой было заключено Версальское соглашение 1919 г., направленное против Германии. Россию, вышедшую из Антанты вследствие прихода к власти большевиков в октябре 1917 г. и последовавшей Гражданской войны, не пригласили к участию в переговорах. Отказ Германии смириться со статусом проигравшей державы дал импульс мощной ревизионистской линии, благодаря которой Гитлер пришел к власти в 1933 г. Другими словами, способ окончания одной войны определяет характер следующей.
Асимметричные итоги холодной войны и «холодный мир»
После окончания холодной войны не было созвано мирной конференции — вместо этого России навязали асимметричный мир. Советский Союз распался в декабре 1991 г., и Россия стала «государством-преемником», приняв на себя обязательства по договорам и ответственность за ядерный потенциал бывшего СССР. Окончание холодной войны было общей победой: все выиграли от исчезновения разделительных линий в Европе, символом которого стало падение Берлинской стены в ноябре 1989 г. Институты «холодной войны» на Востоке были демонтированы, прежде всего речь идет об Организации Варшавского договора, но по другую сторону «фронта» произошло расширение организаций холодной войны, главным образом НАТО. Данная организация, основанная в 1949 г. для объединения атлантических держав, начала искать новую роль после 1989 г. На этом пути альянс вышел за границы традиционного пространства интересов (в частности, в Афганистане) и начал расширение, включив в свой состав ряд стран из бывшего советского блока. Польша, Венгрия и Чехия присоединились к НАТО в марте 1999 г., затем состоялось «взрывное» расширение 29 марта 2004 г., когда членами альянса стали Балтийские республики (Эстония, 8
Латвия, Литва), Болгария, Румыния, Словакия, Словения, 1 апреля 2009 г. за ними последовали Албания и Хорватия.
На саммите НАТО в Бухаресте в апреле 2008 г. членство в альянсе было обещано Грузии и Украине: «НАТО приветствует стремление Украины и Грузии к членству в НАТО. Сегодня мы согласились, что данные страны станут членами НАТО», но согласование планируемых действий для будущих членов НАТО было отложено ввиду озабоченности Германии и Франции тем, что приближение к границам России и окружение ее может спровоцировать опасную реакцию. Судя по всему, Горбачеву было дано обещание, что НАТО не будет расширяться на Восток. С точки зрения России на данных территориях не было «вакуума безопасности», который следовало бы заполнить; с точки зрения Запада нельзя лишить государства Центральной и Восточной Европы «суверенного выбора», если бы они захотели вступить в наиболее успешную многостороннюю организацию безопасности в мире.
В итоге существование НАТО нашло свое оправдание в необходимости управления угрозами безопасности, созданными его расширением. Государства бывшей Организации Варшавского договора и страны Балтии стали членами НАТО с целью укрепить собственную безопасность; но сам факт их членства создал «дилемму безопасности» для России, что снизило безопасность всех сторон. «Дилемма безопасности», по Р. Джервису, заключается в ситуации, когда государство предпринимает шаги по укреплению своей безопасности, которые неизбежно будут восприняты другими государствами скорее как наступательные, чем оборонительные действия, что заставит их усилить собственную безопасность. Такая ситуация может породить замкнутый круг, который в нашем случае спровоцировал украинский кризис1. Данный роковой геополитический силлогизм — НАТО существует, чтобы контролировать риски, порожденные его существованием, — вызвал множество конфликтов. Российско-грузинская война в августе 2008 г. сыграла роль ранних предупредительных толчков крупного землетрясения, которое обрушилось на Европу из-за Украины в 2013-2014 гг.
Асимметричные итоги «холодной войны» запустили конфликтный цикл, который далек от завершения. В отношениях России и Запада наступил длительный период «холодного мира», хотя и перемежающийся попытками обеих сторон вырваться из логики возобновившейся конфронтации. Имеет место процесс, который я называю «подражательной холодной войной» (mimetic Cold war): применяются практики «холодной войны», но без открытого признания
1 Jervis R. Perception and Misperception in International Politics. Princeton: Princeton University Press, 1976.
дискурса конкуренции, противостояния (compétitive rationale)2. Со структурной точки зрения динамика противостояния была внедрена в европейские международные отношения вопреки лучшим представителям обеих сторон. В худшем сценарии посткоммунистические страны, ободряемые неоконсерваторами в Вашингтоне и «реваншистами» в Центральной и Восточной Европе, подпитывали опасения о якобы свойственной России внутренней предрасположенности к деспотизму и империализму. Это стало самореализующимся пророчеством: отношение к России как к врагу в конечном итоге создало опасность ее превращения в такового. НАТО таким образом обрело свою новую роль, которая удивительно напоминает изначальную миссию организации — «сдерживание» России.
Россия возвращается
В 1990-е гг. возможности России по изменению асимметричных итогов «холодной войны» были малы, так как страна имела слабую экономику и была скована длительным «переходным» периодом по внедрению рыночных механизмов. Приход Путина к власти в 2000 г. совпал с началом продолжительного периода высоких цен на сырье и прежде всего на нефть и газ. Экономика России росла со скоростью 8 % в год до начала рецессии, поразившей мировую экономику в 2008 г. Российское государство значительно увеличило добычу сырья и сумело повысить собираемость налогов после того, как модель олигархического капитализма потерпела поражение в начале 2000-х гг. В частности, речь идет о «деле Юкоса» 2003 г., в ходе которого нефтяная компания «Юкос» была фактически экспроприирована и передана в руки государственной компании «Роснефть», глава «Юкоса» Михаил Ходорковский провел в тюрьме 10 лет3.
Путин ушел с поста президента в 2008 г. после пребывания во главе государства на протяжении двух сроков, отведенных Конституцией, и четыре года страной правил Дмитрий Медведев, придерживающийся относительно либеральных взглядов. Он дал обещание возродить в стране демократические институты, которые все больше «душились» системой «управляемой демократии». Медведев достиг скромных успехов, но сформулировал повестку для реформирования созданной Путиным системы, которая продолжает действовать и сегодня.
В конечном итоге, внешнеполитические угрозы, в особенности западная интервенция в Ливии в 2011 г., убедили Путина в необходимости возвращения на пост президента в 2012 г. 17 марта 2011 г.
2 Sakwa R. The Cold Peace: Russo-Western Relations as a Mimetic Cold War // Cambridge Review of International Affairs. 2013. Vol. 26. N 1. P. 203-224.
3 Sakwa R. Putin and the Oligarch: The Khodorkovsky — Yukos Affair. L.; N.Y.: I. B. Tauris, 2014.
Россия воздержалась при голосовании в Совете безопасности ООН по вопросу о бесполетной зоне, что позволило западным державам до конца года свергнуть Муаммара Каддафи. Это был еще один пример «смены режима» (regime change), вызывающий у России значительное беспокойство и приведший к середине 2000-х гг. к «закручиванию гаек» во внутренней политике4. К моменту возвращения Путина на пост президента в мае 2012 г. Россия существенно усилилась и была готова заявить о себе в мировой политике. Следствием проблем, обнаружившихся в ходе Грузинской войны, стало повышенное внимание к вооруженным силам, была запущена обширная программа по их реформированию и перевооружению. Россия при Путине заявила о себе не столько как антипод Западу, сколько как его альтернатива, реализуя особый тип «неореваншизма», направленный не на изменение фундаментальных оснований международного порядка, но на обеспечение равноправного отношения к России и другим «растущим» державам (rising powers) в рамках существующей системы.
Два взгляда на будущее Европы
Сегодня происходит борьба двух взглядов на будущее Европы. Первый может быть назван «1989: широкая Европа» (1989 г. является символической датой распада советской «империи» в Восточной Европе). Согласно данной идее, центром континента должно стать ЕС. Европейское пространство с центром в Брюсселе организовано концентрическими кольцами европейской интеграции вокруг западно-европейского «хартленда». Данная конструкция начала создаваться в 1950-х гг., с тем чтобы Франция и Германия никогда больше не вступили в войну, и сопровождалась программой «социальной Европы», предложенной вдохновленными Римской католической церковью отцами-основателями европейской интеграции. Таким образом, в основу ЕС были положены две базовые идеи: выход за рамки логики конфликта и обеспечение справедливого благосостояния граждан.
С момента подписания Римского договора 25 марта 1957 г. шестью членами-основателями Европейского экономического сообщества ассоциация разрослась и включает сегодня 28 членов, страны, присоединившиеся последними, расположены на территории бывшего коммунистического блока. Волна расширения ЕС в 2004 г. включила не только государства Центральной и Восточной Европы — Польшу, Венгрию, Чехию, Словакию и Словению, но также Балтийские республики — Эстонию, Латвию и Литву (вместе
4 HorvathR. Putin's 'Preventative Counter-Revolution': Post-Soviet Authoritarianism and the Spectre of Velvet Revolution. L.; N.Y.: Routledge, 2013.
с Кипром и Мальтой), в 2007 г. присоединились Болгария и Румыния, а в июле 2013 г. — Хорватия.
Большинство восточноевропейских стран стремились к либеральной демократии, рыночным реформам, но прежде всего к «возвращению в Европу». Внутри государств велись споры, возникали противоречия и случались откаты, но в целом наблюдался исключительный общественный консенсус. Совпадение политических, социальных и геополитических целей позволило Польше в удивительно короткий период стать членом НАТО (в 1999 г.) и членом ЕС (в 2004 г.). Это было образцовой демонстрацией модели развития под лозунгом «широкая Европа», которая, вне сомнения, принесла существенные выгоды всем вовлеченным в данный процесс странам.
Идее «широкой Европы» противостоит идея «большой Европы». Символической точкой во времени в данном случае выступает 1991 г. — год распада Советского Союза. Вместо концентрических полей вокруг Брюсселя, слабеющих по мере удаления от центра, но все же связанных с единым ядром, идея великой Европы заключает в себе многополярное видение Европы с несколькими центрами и без единой идеологической тональности. Согласно данной идее, Москва, Анкара и, возможно, Киев могут превратиться в полноправные центры, находясь в союзнических отношениях с «широкой Европой», но сохраняя при этом широкий набор собственных внешних связей. Это более плюралистическое представление европейского пространства, наследующее давнюю европейскую традицию. Различные программы континентальной интеграции от Лиссабона до Владивостока имеют обширную генеалогию — идея пан-Европы, выдвинутая Рихардом Куденхове-Калерги до войны, идеи голлистов о широком общем европейском пространстве от Атлантики до Тихого океана, мечта Горбачева об «общем европейском доме», выходящая за рамки блоковой политики эпохи «холодной войны», возвращение Николя Саркози к идее пан-Европы, а также идея Валдайского клуба о «Союзе Европы» (Union of Europe).
В отличие от тенденции, идущей от 1989 г., сторонники «большой Европы» не достигли консенсуса, что повлекло путаницу в вопросах национальной идентичности. Ужасная «депрессия переходного периода» в итоге породила программу государственного активизма, попытку Путина исправить то, что внутри страны воспринималось как «перегибы девяностых», а за ее пределами — как утрата Россией статуса мировой державы. Доведенная до крайности «программа исправления» в марте 2014 г. приняла форму «возвращения» Крыма в российскую юрисдикцию, хотя данное событие не было заранее спланировано и явилось следствием конкретных условий. Однако случившееся вызвало болезненный резонанс в рос-
сийских представлениях о территориальности и государственности в дополнение к озабоченности вопросами безопасности, связанными с военной базой в Севастополе.
Фундаментальное различие между символами 1989 и 1991 гг. заключается главным образом в контрастирующих геополитических взглядах. Россия считает себя «великой державой» и альтернативным центром (хотя и не обязательно враждебным), цивилизацион-ным и геополитическим полюсом в мировой политике, поэтому не может просто стать частью «более широкой Европы», выстроенной вокруг ЕС, и тем более легко включиться в евроатлантическое сообщество безопасности. Идея «большой Европы» могла бы помочь выстраиванию комплексных отношений.
Дилеммы «большой Европы»
Концепция «большой Европы» является основанием для обсуждения отношений России и Турции с ЕС. Компромиссный подход дает институциональные основания для реализации идей «большой Европы», несмотря на отсутствие оформившейся повестки наднациональной трансформации. Этот подход включает идеи суверенитета и интеграции в рамках матрицы, центр которой не замыкается на Брюссель. Для России это означало бы интеграцию без вступления в ЕС — аналогичный «рецепт» мог бы быть применен и по отношению к Турции. Турция впервые подала заявку на ассоциативное членство в ЕС в 1962 г. и на полноправное членство в 1987 г. В 2004 г. саммит Европейского совета открыл дорогу для переговоров о ее вступлении в ЕС, которые стали публичными в 2005 г., но к 2014 г. завершилась разработка лишь нескольких из 35 глав соглашения. Сопротивление принятию Турции в ЕС было открыто высказано Николя Саркози на выборах в Европарламент 5 мая 2009 г. в Ниме. Он отметил, что «вступление Турции в ЕС не предполагается», но Анкара должна быть связана с ЕС в сфере экономики и безопасности. Примечательной новацией стало то, что Саркози поставил на одну доску Россию и Турцию, подчеркивая, что обе страны должны создать «единое пространство экономики и безопасности» с ЕС. Так будет создан новый блок, объединяющий «800 миллионов человек, имеющих общее благосостояние и безопасность»5. Очевидно, не то хотела услышать Турция, но это был далеко не худший вариант.
Россия остается вне институциональной системы управления Европой. Отношения между Россией и европейским «хартлендом» свелись к узкой платформе взаимодействий исключительно на основе интересов, что не удовлетворяет ни одну из сторон. Период ухудшения атмосферы взаимодействия с 1999 г. отмечен акцентом
5 Sarkozy N. Discours de M. le Président de la République. Nîmes, 5 May 2009 (опубликовано на сайте: elysée.fr).
ЕС на ценностной повестке, что заставило Россию вернуться к языку интересов, однако позиция обеих сторон не является устойчивой. Диалектика интересов и ценностей в ЕС сложнее, чем утверждают некоторые идеалисты, поскольку ЕС не является образчиком державы, основанной исключительной на ценностях. Самосознание России в качестве великой державы предполагает ценностное измерение, даже если оно ограничивается лишь провозглашением защиты международного права. В то же время Россия не может избежать нормативных (ценностных) последствий собственных действий.
Вышеприведенные аргументы выводят на первый план размышления о новой трактовке пан-европеизма на новом этапе его развития. Как сказал бывший президент России Борис Ельцин, «Европа без России — это не Европа. Только с Россией она может стать Большой Европой, которой не будет равных нигде в мире»6. Другими словами, Россия была огромной и недостаточно развитой, но при этом богатой ресурсами страной; в то время как Западная Европа обладала передовыми технологиями, но нуждалась в энергоносителях и других ресурсах, что делало обе стороны взаимодополняющими. Вместе с тем необходимо было найти подходящую политическую форму интеграции. В то время как российское руководство посвятило значительные усилия разработке и продвижению идей новой «архитектуры» объединенной Европы, другие страны не испытывали потребности в новых идеях, так как полагали, что абсолютно жизнеспособной является идея «широкой Европы», дополненной не Россией, но Соединенными Штатами.
По мере того как проект отчуждения России от «широкой Европы» набирал силу, российское руководство с еще большим рвением акцентировало идею «большой Европы». Инициатива о разработке нового Договора о европейской безопасности, заявленная Медведевым в его выступлении в Берлине 5 июня 2008 г., являлась призывом к созданию подлинно инклюзивного пространства безопасности, указывая на необходимость новых подходов для предотвращения возникновения новых разделительных линий на континенте. Европейские державы встретили предложенную инициативу с вежливым презрением и тем не менее запустили «процесс Корфу» для ее оценки. В своей речи 26 ноября 2010 г. Путин призвал к геополитическому объединению всей «большой Европы» от Лиссабона до Владивостока для создания подлинного «стратегического партнерства»7.
6 Bershidsky L. No Illusions Left, I'm Leaving Russia // Moscow Times. 2014. 19
June.
7 Речь была произнесена на Четвертом берлинском форуме экономического лидерства, организованном газетой "Süddeutsche Zeitung". Накануне речь в виде статьи была напечатана в этой газете: Putin W. Von Lissabon bis Wladiwostok. Handelspakt zwischen Russland und Europa: Moskau will als Lehre aus der größten Krise der Weltwirtschaft seit acht Jahrzehnten wesentlich enger mit der Europäischen Union
Данная идея открывала перспективы не только для интеграции России и Турции с Европой, но также давала возможность Европе по-новому определить свою роль в мире. Старая модель европейской интеграции бесконечного расширения достигла своих естественных пределов, особенно с того момента, когда Европа начала воспринимать себя как крупный квазисиловой блок, который неизбежно пришел бы к столкновению с Россией и, возможно, с Америкой. В противовес подобной перспективе обсуждались различные пан-европейские конфигурации. Среди них был замысел создания великого «пан-европейского союза», который объединил бы ЕС, Россию, Турцию и других «чужаков» на равных правах суверенных держав и привел бы к созданию наднациональной Евроазиатской комиссии. Изначально дело касалось бы управления континентальной энергетической системой в целях согласования интересов производителей и потребителей, но по мере развития сотрудничество распространилось бы и на другие сферы.
Как оказалось, российские инициативы, воспринятые как прикрытие для тайного создания «великой России», были вновь отвергнуты. Атлантическое сообщество бдительно следит за попытками «вбить клин» между его двумя крыльями — Северной Америкой и Западной Европой. Множество инициатив, выдвинутых Советским Союзом после смерти Сталина, неизменно рассматривалось именно в таком свете. Например, в начале 1950-х гг. обсуждалась идея об объединении Германии при условии обеспечения демилитаризации и нейтрального статуса страны. Однако эта идея была отвергнута как попытка разделить евроатлантическое сообщество. Данный взгляд времен холодной войны сохраняет свое влияние и по сей день, сопровождаясь постоянным страхом перед любой инициативой, исходящей из-за пределов НАТО и считающейся поэтому источником распрей и опасности.
Это приводит к глубоким противоречиям вокруг выработки ЕС независимой Общей внешней политики и политики безопасности. Идея партнерства в области безопасности и экономики от Лиссабона до Владивостока просто отметается как «голлистская ересь». Попытка атлантического партнерства сохранить полную монополию в вопросах военной безопасности (hard security) парадоксально привела к «милитаризации» ЕС в том смысле, что расширение последнего рассматривалось как часть более масштабного процесса расширения евроатлантического сообщества, в котором плечом к плечу шли такие компоненты, как безопасность, эффективное управление и экономические реформы. Другими словами, расширение ЕС про-
zusammenarbeiten // Süddeutsche Zeitung. 2010. 25 November (URL: www.sueddeutsche. de). С содержанием речи можно ознакомиться также здесь: http://premier.gov.ru/ events/news/13120/
кладывало дорогу к членству в НАТО. Есть несколько стран ЕС, не входящих в НАТО, — Австрия, Ирландия, Финляндия и Швеция, но тому есть исторические причины. После 1989 г. все новые члены ЕС стали членами НАТО. Лиссабонский договор придал данному движению формальный статус, установив требование ко всем странам — членам ЕС принять Общую внешнюю политику и политику безопасности ЕС, которая в свою очередь встроена в атлантическое пространство безопасности, другими словами — в НАТО. Вопреки стремлениям к континентальному объединению после падения коммунизма в Европе были прочерчены новые разделительные линии, которые вскрыл украинский кризис.
«Большая Евразия»
Расширение Европы и тупик в развитии «большой Европы» подтолкнули Россию к идеям «большой Евразии». Россия и ее партнеры приступили к созданию в Евразии самостоятельного мирового полюса посредством выстраивания институциональных основ для альтернативного интеграционного проекта. После медленного старта практическая реализация проекта интеграции, охватывающего обширную часть евроазиатского пространства, начала продвигаться с удивительной скоростью. 25 января 2008 г. Россия, Белоруссия и Казахстан создали трехсторонний Таможенный союз, основанный на 9 торговых соглашениях, охватывающих вопросы тарифов, антидемпинга и налогообложения. Летом 2009 г. были подписаны соглашения по созданию Евразийского таможенного союза (ЕТС), который начал свою работу 1 января 2010 г., тогда как большинство барьеров были сняты к июлю. Несмотря на то что ЕТС базировался в Москве, в интеллектуальном обосновании проекта приняла участие Астана. Следующим этапом стало создание 1 января 2012 г. Единого экономического пространства, которое будет преобразовано в Евразийский экономический союз (ЕАЭС) 1 января 2015 г.
После интенсивных переговоров на фоне украинского кризиса Договор о создании ЕАЭС был подписан 29 мая 2014 г. В нем были опущены планы в области политического сотрудничества, единого гражданства, внешней политики, межпарламентского сотрудничества, паспортов и виз, общей защиты границы, так же как и идея создания единой таможенной службы. В договоре также не упоминались единая валюта, социальная политика и общая пенсионная система. Соглашение о создании ЕАЭС систематизировало положения, уже содержавшиеся в договорах о ЕТС и Едином экономическом пространстве и включающие свободное передвижение товаров, капиталов, общий рынок труда, гармонизацию регулирования в 19 сферах. Главной новацией стало создание общего рынка услуг, начиная с менее значимых секторов и постепенно включая такие
сферы, как телекоммуникации, транспорт и финансовые услуги. К середине 2020-х гг. ЕАЭС планирует создать в Казахстане единый финансовый и банковский регулятор. Наиболее амбициозные предложения были отложены, в частности либерализация рынков в сфере нескольких «чувствительных» отраслей, включая фармацевтику, а также создание общего нефтяного, газового рынка и рынка электроэнергии8.
Чтобы был создан подлинный таможенный союз, предстоит разрешить ряд важных вопросов, в т.ч. согласование полномочий исполнительного органа — Комиссии. Уже к концу 2013 г. в Евразийской комиссии, располагающейся в Москве, работали более 800 человек под управлением совета, включающего 9 членов. Согласование вопросов происходит преимущественно путем консультаций в рамках данного совета, а не переговоров с российским правительством. Используя советский опыт, Комиссия работает над вопросами свободного перемещения товаров и уже опережает НАФТА в вопросах обеспечения свободного перемещения рабочей силы. Несмотря на то что Комиссия является наднациональным органом, ее компетенция не охватывает все сектора, в частности сектор энергетики. Подобно Европейской комиссии, Евразийская комиссия не имеет значимой транснациональной политической власти.
Таким образом, были предприняты важные шаги для создания со временем полноценного Евразийского союза со своим сводом законов и правил, охватывающих технические, трудовые и транспортные и другие нормы, что, как и в случае ЕС, приведет к улучшению управления экономикой региона. Три государства — основателя объединения составляют около трех четвертых площади бывшего СССР, имеют рынок объемом 165 млн человек и общий ВВП объемом около 2,3 трлн долл. (для сравнения — ВВП ЕС составляет 16,6 трлн долл.). Изначально предполагалось, что 3 других члена Евразийского экономического сообщества (Узбекистан, Киргизстан и Таджикистан) войдут в союз как полноправные члены, но только последние две страны вместе с Арменией стали серьезными кандидатами.
Данные процессы были восприняты некоторыми националистами как воплощение амбиций по созданию «великой России», хотя следует отметить, что исторически евразийская и русская националистическая идеи являются по сути противоположными. Последняя имеет свои основания единственно в России, тогда как первая во множестве государств и народов Евразии усматривает фундамент для альтернативного цивилизационного образования, антизападного и антилиберального. Оставляя в стороне детали, мы
8 Furman E., Libman A. Europeanisation and the Eurasian Economic Union // Eurasian Integration: The View From Within / Ed. P. Dutkiewicz, R. Sakwa. L.; N.Y.: Routledge, 2015. Ch. 11. P. 173-192.
можем заключить, что геополитическое противостояние вернулось в сердце континента. Проекты «широкой» и «большой» Европы вошли в конфликт, что послужило развитию идей «большой Евразии». На пересечении линий этой конфронтации и возник украинский кризис.
1990: страны между 1989 и 1991 гг.
Противоречия между представлениями о «широкой» и «большой» Европе и процессы евразийской интеграции проецируются на исторической линии континентального разлома, протянувшейся в Восточной Европе. Различные социально-политические порядки взаимодействуют и сталкиваются в сегодняшней Европе, порождая противостояние на находящихся между ними территориях.
Между 1989 и 1991 гг. такими территориями стали Белоруссия, Молдавия, Украина, а также три южно-кавказских государства — Армения, Азербайджан и Грузия. Они тем или иным образом стремились вырваться за пределы геополитических ограничений системы «1991 года», взаимодействуя с ЕС и другими партнерами с целью повышения качества управления и провозглашая принципы системного и геополитического плюрализма. Это не просто территории, находящиеся между геополитическими центрами, но также пространства «пересекающегося соседства», на которых разворачивается активная геополитическая конкуренция. Украина была наиболее ярким примером. Расположенная в географическом сердце Европы и ранее известная как житница континента, страна была раздираема внутренними и внешними противоречиями9. Действительно, по мнению некоторых, условием развития украинского национального государства являлось его освобождение от России. Тарас Кузьо, например, называет данные территории «постсоветским колониальным пространством», в которых национальное самоопределение неизбежно входит в противоречие с попытками России вернуть себе центральную роль в регионе10. Это априори исключает «цивилизованные» отношения с Москвой, подразумевая, что исторические отношения в регионе были колониальными, и обрекая регион на постоянную борьбу.
Борьба за приграничные территории велась на протяжении всей истории существования современной системы европейских государств. Предпринятая в первой половине ХХ в. попытка навязать наднациональную идеологию населению на данных территориях
9 Для начала исследования см.: Dink N. Ukraine: A Land In-Between // Journal of Democracy. 1998. July. Vol. 9. N 3. P. 97-111.
10 Knzio T. History, Memory and Nation Building in the Post-Soviet Colonial Space // Nationalities Papers. 2002. Vol. 30. N 2. P. 241-264.
лишь обострило борьбу между государством и обществом11. Зажатый в тиски борьбы двух крупнейших тоталитарных деспотических систем современности, нацистской Германии и сталинского Советского Союза, регион стал тем, что Тимоти Снайдер назвал «кровавыми землями» (речь идет о территориях сегодняшней Польши, Белоруссии, Украины, России и стран Балтии), на которых в период с 1933 г. по 1945 г. было убито около 14 миллионов человек из числа гражданских лиц. При этом Германия несет ответственность за убийства практически в два раза большего числа людей, нежели СССР. В частности, то, что Снайдер называет «советским голодом», в начале 1930-х гг. унесло жизни по меньшей мере 3,3 миллионов человек на Украине и на Кубани, когда Сталин позволил умереть тем, кто противился коллективизации12.
Для многих в рассматриваемом регионе основополагающей задачей является скорейшая «десоветизация», включающая демонтаж советской системы социального обеспечения, экономических связей, бюрократических традиций и памяти о прошлом. Модель деколонизации также дает основание для особых форм национального развития. Российская точка зрения, напротив, исходит из того, что сбережение традиционных экономических и людских связей является одним из условий строительства суверенных государств в регионе13. Российское двойное самосознание как жертвы и одновременно агрессора формирует более сложное понимание того, что все страны региона страдали и в то же время причиняли страдания другим. Украину призывали присоединиться к различным пан-евразийским проектам региональной интеграции: Единому экономическому пространству, ЕТС и затем к ЕАЭС, которые изначально задумывались не как альтернативы интеграции на Запад, но как дополнения к последней. С самого начала Украина относилась настороженно к подобных приглашениям, опасаясь быть вновь оттянутой в Евразию, тогда как преобладающая модель развития заключалась в строительстве ориентированного на Европу монистического национального государства.
В случае ЕС после нескольких успешных волн расширения оставалась проблема выработки курса в отношении периферийных стран, территория которых на определенном этапе называлась «общее соседство» с Россией, но сегодня стала «спорным соседством». Расширения 2004 и 2007 гг. легли невероятной нагрузкой на институты
11 Prusin A.V. The Lands Between: Conflict in the East European Borderlands, 1870-1992. Oxford: Oxford University Press, 2010.
12 Snyder T. Bloodlands: Europe between Hitler and Stalin. N.Y.: Basic Books,
2010.
13 См.: Глазьев С. Настоящее и будущее евразийской интеграции // Изборский клуб: Русские стратегии. 2013. № 4. С. 11-39.
ЕС, частично реформированные Лиссабонским договором («Договором реформ») от 13 декабря 2007 г., который вступил в действие в 2009 г. Пресловутая «усталость от расширения» усугубилась мировой рецессией. Процесс приближения Турции к членству в ЕС фактически «завис».
Европейская политика добрососедства была запущена в 2004 г. как «альтернатива традиционной геополитике»14. Названная изначально «Широкая Европа», данная политическая программа была нацелена на выход за пределы традиционной внешней политики, с тем чтобы сделать возможными более стратегические и насыщенные отношения с соседями и, как сказал 6 декабря 2002 г. бывший президент Еврокомиссии Романо Проди, позволить соседям «иметь с Союзом все общее, кроме институтов». ЕС предложил финансовые стимулы в обмен на реформы в сфере государственного управления и экономики. В 2008 г. южные страны — члены ЕС во главе с Францией создали Евро-средиземноморское партнерство, также известное как Барселонский процесс, с целью укрепить связи с североафриканскими и ближневосточными государствами, но проект был сорван началом «арабской весны» в конце 2011 г. Идея, задуманная с целью предотвращения возникновения новых разделительных линий между ЕС и его соседями, заключалась в создании кольца дружественных стран, вовлеченных в интеграционный процесс, который в итоге завершится вступлением в ЕС.
Россия изначально получила приглашение стать членом Европейской политики добрососедства, но перспектива стать частью западноцентричной «широкой Европы» являлась анафемой для тех, кто считал Россию великой державой и самостоятельным центром интеграции. Другими словами, путь России в «широкую Европу» изначально рассматривался как путь через «большую Европу», а позднее — как путь через Евразийский союз. Вместо изначального предложения Москва и Брюссель согласовали в 2004 г. стратегию «общих пространств», но вскоре она забуксовала (несмотря на отдельные значимые технические достижения) на фоне взаимных упреков в вопросах соблюдения прав человека, обвинений в том, что демократизация является стратегией по смене режимов, а также обвинений во вмешательстве во внутренние дела России.
Российские страхи усилились после начала реализации программы «Восточное партнерство» в мае 2009 г., охватывавшей шесть бывших советских республик на границах ЕС. Восточное партнерство, подобно Евро-средиземноморскому партнерству, задумывалось не как шаг на пути привлечения новых членов ЕС, но было направлено на создание «зоны комфорта» вдоль границ ЕС
14 Lehne S. Time to Reset the European Neighbourhood Policy. Brussels: Carnegie Europe. 2014. P. 3.
посредством укрепления западного вектора развития государств — участников программы. На первый взгляд Восточное партнерство являлось новым вариантом Барселонского процесса, но партнерство на юге не затрагивало интересы другой крупной державы, тогда как на востоке Россия и ее партнеры по СНГ имели длительные культурные, экономические и политические связи со странами Восточного партнерства.
Таким образом, внешне Восточное партнерство принципиально не отличалось от Евро-средиземноморского партнерства, но международные условия реализации программ глубоко разнились. Евро-средиземноморское партнерство ставило своей целью укрепить связи между прежде разрозненными странами, тогда как Восточное партнерство с самого начала заключало в себе глубокую геополитическую логику. В отличие от средиземноморской инициативы, которая не затрагивала интересы доминирующего в регионе государства, динамика территориального противостояния в Восточной Европе уже сложилась, как показала российско-грузинская война в 2008 г. Несмотря на то что Восточное партнерство подавалось как очередная попытка усилить региональное измерение политики добрососедства ЕС, на деле оно понуждало страны к «выбору между» ЕС и Россией. Сторонники данной политики настаивали на суверенном праве государств осуществить выбор в пользу желаемых объединений (альянсов). Понятие «выбора», таким образом, обрело глубоко идеологическое содержание и было использовано против тех, кто утверждал, что страны имеют собственную историю и географическое положение, а их выбор приводит к последствиям, затрагивающим интересы других. Это не было одним из постулатов циничной политики в духе реализма (Realpolitik) или прагматизма, но представляло собой выражение здравого смысла, отсутствие которого стало особенно заметно во время украинского кризиса.
Восточное партнерство задумывалось как более активная форма взаимодействия ЕС со своими соседями после российско-грузинской войны и действительно может рассматриваться как продолжение грузинского конфликта другими средствами. Речь идет о том, что кавказские конфликты стали «универсальными» и украинский кризис в итоге превратился в «кавказский» конфликт с жестокой борьбой и дегуманизацией противника. Архитекторы Восточного партнерства — министры иностранных дел Швеции и Польши — Карл Бильдт и Радослав Сикорски — были наиболее активными сторонниками Михаила Саакашвили и продолжили свои усилия, которые в итоге привели к распространению конфликтного потенциала в регионе. Они превратили ЕС из инструмента мира в механизм сохранения конфликта другими средствами.
Дилеммы интеграции
Российские предложения на саммите в Праге в мае 2009 г. по созданию трехсторонней структуры для модернизации украинской газотранспортной системы были грубо отвергнуты, так же как и позднейшие инициативы России в области трехстороннего сотрудничества и строительства «большой Европы». Напряженность обострилась вследствие применения Европой «двойных стандартов», особенно в отношении Белоруссии перед выборами 2010 г., а также Украины, которой было предложено подписать Соглашение об ассоциации, несмотря на то что Юлия Тимошенко оставалась в тюрьме.
Восточное партнерство в концентрированном виде выражало суть аксиологии «широкой Европы», а именно — сотрудничество ЕС с его восточными соседями, преследующее взаимные выгоды для всех стран, участвующих в данном процессе, в т.ч. в сфере безопасности. В ответ на сближение национальных законодательств со стандартами ЕС и проведение соответствующих реформ в области государственного управления и систем регулирования страны — участники программы получат доступ на европейские рынки и множество других преимуществ; при этом ЕС обретет более благополучных соседей, осуществляющих эффективное внутреннее управление, что приведет к повышению общей безопасности. В данном сценарии трудно найти изъяны, за исключением трех проблем. Во-первых, переходный период принесет странам — участникам программы значительные трудности, а отсутствие масштабной поддержки со стороны ЕС поставит под угрозу стабильность в данных государствах. В основу данной модели положена идея tabula rasa, предполагающая начало преобразований с «чистого листа». Безусловно, это можно понять, так как на протяжении двух десятилетий с 1990 г. развитие рассматриваемых государств «застряло» между интеграционными центрами. Тем не менее традиционные связи с Россией и СНГ будут подорваны, если не будет создан механизм управления экономическими изменениями, чего явно не хватало на Украине в 2012-2013 гг.
Во-вторых, перспектива вступления в ЕС для центрально-европейских стран была реальной, но сейчас ЕС испытывает ощутимую усталость от расширения. После того как Союз разросся до 28 членов и испытал на себе эффект самого глубокого экономического кризиса в своей истории, ЕС утратил вкус к дальнейшему территориальному расширению. Процесс принятия Турции в ЕС растянулся на долгие годы, и присоединение страны по размеру и внутренней сложности равной Украине просто напросто не входил в повестку дня нынешнего поколения.
Третья проблема является наиболее существенной. Продвижение ЕС в Восточную Европу натолкнулось на уже существующую структуру партнерств в области экономики, безопасности и таким образом вступило на спорную территорию. Политика ЕС не смогла учесть интересы других акторов, вместо этого выбранный подход отличался «наивностью и европоцентризмом»15.
Аргумент о том, что «ЕС не должен принимать правила России, но установить и внедрить собственные правила», был прямым руководством к конфронтации, хотя и смягчался точкой зрения, согласно которой «ЕС должен использовать существующие инструменты менее идеологизированным и более прагматическим образом»16. Последнее утверждение резонирует с тезисом Сергея Глазьева о том, что «европейская бюрократия, новая политическая сила со своими интересами и рычагами влияния, стала причиной усиливающегося в ЕС тренда на политизацию интеграции». Далее он утверждает: «Конструктивный выход из тупика усиливающихся противоречий между различными интеграционными процессами в Евразии заключается в их деполитизации и акценте на взаимовыгодном экономическом сотрудничестве»17.
«Дилемма интеграции» возникла по аналогии с классическим понятием Джервиса о «дилемме безопасности», которая, как мы показали, означает что наращивание безопасности одним государством неизбежно увеличивает угрозы для других. Как подчеркивают Чарап и Троицкий, исключительно оборонительные действия одного государства могут рассматриваться другим государством как наступательные. Пользуясь данной аналогией, они утверждают, что дилемма интеграции возникает, «когда одно государство воспринимает как угрозу собственной безопасности или процветанию интеграцию соседних государств в военные альянсы или экономические объединения, которые для него закрыты»18.
Эксклюзивный принцип, лежащий в основе подобных структур, является ключевым, так как разделение на «своих» и «чужих» превращает обычно положительный процесс интеграции в игру с нулевой суммой для «исключенной» страны. И хотя лидеры Европейского экономического сообщества настаивают, что между интеграционными проектами отсутствуют фундаментальные нестыковки, ЕС настаивает, что страны должны выбирать. Именно последнее
15 Lehne S. Time to Reset the European Neighbourhood Policy. P. 7.
16 Meister S. EU-Russia Relations and the Common Neighbourhood: The Ball is on the EU's Side. Berlin: DGAP, 2013 P. 1.
17 Glazyev S. Who Stands to Win? Political and Economic Factors in Regional Integration // Russia in Global Affairs. 2013. 27 December. URL: http://eng.globalaffairs.ru/ number/Who-Stands-to-Win-16288.
18 Charap S., Troitskiy M. Russia, The West and the Integration Dilemma // Survival. December 2013 — January 2014. Vol. 55. N 6. P. 50.
утверждение, отдающее духом «холодной войны», иллюстрирует превращение ЕС из института, созданного для выхода за границы логики конфликта, в организацию, увековечивающую конфликт в новых формах. Страны между двумя центрами силы поставлены сегодня перед жестким выбором: ЕС или ЕАЭС? «Общее соседство» стало зоной противостояния.
Старые идеи и новые реалии
Европейская интеграция была создана для преодоления логики конфликта и оказалась чрезвычайно успешной в этом деле на Западе, но на Востоке она стала предвестником новых линий конфронтации. Сегодня логика борьбы за территорию драпируется языком ценностей и «мягкой силы», но намерение ясно — распространить ценностное влияние ЕС на Восток, расчистить путь для расширения атлантического пространства безопасности и таким образом обеспечить геополитическое доминирование Запада в регионе. Поэтому идея «власти европейских ценностей» была дискредитирована.
ЕС начал заниматься собственной геополитической борьбой, для которой у него не хватало мощи и опыта, когда он фактически заставил своих восточных соседей выбирать между Брюсселем и Москвой. Это стало невероятной инверсией: вместо преодоления логики конфликта ЕС стал инструментом для его воспроизводства в новых формах. Это не тот ЕС, который стремилось построить поколение идеалистов, напуганных памятью европейских гражданских войн. Это также способствовало глубокому отчуждению России, разрушив систему европейской безопасности периода после окончания «холодной войны». ЕС встал на путь геополитической конкуренции, к которой не был готов ни институционально, ни интеллектуально. Неудивительно, что после эскалации украинского кризиса тяжесть геополитического лидерства легла на плечи США, которые оказались более готовы организационно и психологически к подобного рода конфликту, а ЕС отошел на второй план.
Провал в построении «большой Европы» сегодня привел к дискредитации «широкой Европы». В конечном итоге, каков смысл ЕС, который порождает войну, а не мир и который не способен управлять конфликтом на собственном континенте? Разрушение видения единого континента вскоре привело к планам по консолидации НАТО как традиционного инструмента по сдерживанию России, сопровождаемым ярым продвижением Трансатлантического инвестиционного и торгового партнерства, которое олицетворяет не меньше, чем смерть ЕС как нормативного проекта мира и социального благосостояния. Вместе с тем, с другой стороны, идеи
евразийской интеграции затмеваются усиливающимися связями с Китаем и мощной динамикой «Большой Азии», в пространство которой рискуют отойти Россия и Евразийский союз.
Вывод
Идеи «большой Европы» не обрели существенного институционального выражения после холодной войны. Вместо этого возникли конкурирующие интеграционные проекты, которые неизбежно вступили в конфронтацию именно там, где разворачивалось традиционное противостояние различных идей устройства Европы. С одной стороны, выступает ЕС, олицетворяющий идею «широкой Европы». С другой стороны, интеграционные проекты на постсоветском пространстве, которые после 2008 г. начали уступать дорогу более амбициозным планам по Евразийской интеграции. Они не были направлены на ослабление стремлений к большему европейскому единству, но отражали тупик в сфере практической реализации данных стремлений и тупик в отношениях России и ЕС. Расширение ЕС само по себе не представляло угрозы для России, но когда оно соединилось с процессами расширения НАТО, экспансии атлантического сообщества, сопровождающейся «секьюритизацией» продвижения западной демократии, то почва для конфронтации была подготовлена.
Парадоксальным образом идея «широкой Европы» потеряла себя в более масштабном атлантическом проекте, который по определению был не в состоянии урегулировать с другими субъектами условия собственного расширения; в особенности с той страной, в ходе противостояния с которой он изначально оформился. Развитие идеи «большой Евразии» означает, что «большую Европу» в ближайшее время создать не удастся. Это не предполагает отказ от идеи «широкой Европы», но все же приведет к формированию конкурирующего центра силы (полюса). Украинский кризис был порожден напряженностью, возникшей между этими конфликтующими взглядами на будущее Европы; но в то же самое время он олицетворял истощение нормативных возможностей «широкой Европы» и ослабление стремлений к общеевропейской унификации. То, что начиналось с конкурирующих образов будущего Европы, закончилось конфликтом между атлантизмом и «большой Азией». Исход двоякий: новое разделение континента, бесполезное и ненужное, что не облегчает его преодоления; и глобальная конфронтация, олицетворяющая смерть Европы как идеала и независимого субъекта.
Перевод В.В. Сутырина
ЛИТЕРАТУРА
Глазьев С. Настоящее и будущее евразийской интеграции // Изборский клуб: Русские стратегии. 2013. № 4. С. 11-39.
Bershidsky L. No Illusions Left, I'm Leaving Russia // Moscow Times. 2014. 19 June.
Charap S., Troitskiy M. Russia, The West and the Integration Dilemma // Survival. December 2013 — January 2014. Vol. 55. N 6. P. 49-62.
Diuk N. Ukraine: A Land In-Between // Journal of Democracy. 1998. July. Vol. 9. N 3. P. 97-111.
Furman E., Libman A. Europeanisation and the Eurasian Economic Union // Eurasian Integration: The View From Within / Ed. P. Dutkiewicz, R. Sakwa. L.; N.Y.: Routledge, 2015.
Glazyev S. Who Stands to Win? Political and Economic Factors in Regional Integration // Russia in Global Affairs. 2013. 27 December.
Horvath R. Putin's 'Preventative Counter-Revolution': Post-Soviet Authoritarianism and the Spectre of Velvet Revolution. L.; N.Y.: Routledge, 2013.
Jervis R. Perception and Misperception in International Politics. Princeton: Princeton University Press, 1976.
Kuzio T. History, Memory and Nation Building in the Post-Soviet Colonial Space // Nationalities Papers. 2002. Vol. 30. N 2. P. 241-264.
Lehne S. Time to Reset the European Neighbourhood Policy. Brussels: Carnegie Europe. 2014.
Meister S. EU-Russia Relations and the Common Neighbourhood: The Ball is on the EU's Side. Berlin: DGAP, 2013. (DGAPanalyse. 2013. August. N 7).
Prusin A. V. The Lands Between: Conflict in the East European Borderlands, 1870-1992. Oxford: Oxford University Press, 2010.
Putin W. Von Lissabon bis Wladiwostok. Handelspakt zwischen Russland und Europa: Moskau will als Lehre aus der größten Krise der Weltwirtschaft seit acht Jahrzehnten wesentlich enger mit der Europäischen Union zusammenarbeiten // Süddeutsche Zeitung. 2010. 25 November.
Sakwa R. Putin and the Oligarch: The Khodorkovsky—Yukos Affair. London; N.Y.: I. B. Tauris, 2014.
Sakwa R. The Cold Peace: Russo-Western Relations as a Mimetic Cold War // Cambridge Review of International Affairs. 2013. Vol. 26. N 1. P. 203-224.
Snyder T. Bloodlands: Europe between Hitler and Stalin. N.Y.: Basic Books,
2010.
REFERENCES
Bershidsky, L. "No Illusions Left, I'm Leaving Russia." Moscow Times, June 19, 2014.
Charap, S., and Troitskiy, M. "Russia, The West and the Integration Dilemma." Survival, Vol. 55, No. 6, December 2013 — January 2014, pp. 49-62.
Diuk, N. "Ukraine: A Land In-Between." Journal of Democracy, Vol. 9, No. 3, 1998, pp. 97-111.
Furman, E., and Libman, A. "Europeanisation and the Eurasian Economic Union." in P. Dutkiewicz and R. Sakwa (eds.) Eurasian Integration: The View From Within. London and New York: Routledge, 2015.
Glazyev, S. "Nastoyashchee i budushchee evraziiskoi integratsii." Izborskii klub: Russkie strategii, No. 4, 2013, pp. 11-39.
Glazyev, S. "Who Stands to Win? Political and Economic Factors in Regional Integration" Russia in Global Affairs, December 27, 2013.
Horvath, R. Putin's 'Preventative Counter-Revolution': Post-Soviet Authoritarianism and the Spectre of Velvet Revolution. London and New York: Routledge, 2013.
Jervis, R. Perception and Misperception in International Politics. Princeton: Princeton University Press, 1976.
Kuzio, T. "History, Memory and Nation Building in the Post-Soviet Colonial Space." Nationalities Papers, Vol. 30, No. 2, 2002, pp. 241-264.
Lehne, S. Time to Reset the European Neighbourhood Policy. Brussels: Carnegie Europe. 2014.
Meister, S. EU-Russia Relations and the Common Neighbourhood: The Ball is on the EU's Side. Berlin: DGAP, 2013. (DGAPanalyse. 2013. August. No. 7).
Prusin, A.V. The Lands Between: Conflict in the East European Borderlands, 1870-1992. Oxford: Oxford University Press, 2010.
Putin, W. "Von Lissabon bis Wladiwostok. Handelspakt zwischen Russland und Europa: Moskau will als Lehre aus der größten Krise der Weltwirtschaft seit acht Jahrzehnten wesentlich enger mit der Europäischen Union zusammenarbeiten." Süddeutsche Zeitung. November 25, 2010.
Sakwa, R. Putin and the Oligarch: The Khodorkovsky — Yukos Affair. London and New York: I. B. Tauris, 2014.
Sakwa, R. "The Cold Peace: Russo-Western Relations as a Mimetic Cold War." Cambridge Review of International Affairs, Vol. 26, No. 1, 2013, pp. 203-224.
Snyder, T. Bloodlands: Europe between Hitler and Stalin. New York: Basic Books, 2010.
