CC BY
57
Давыдова Кристина Владимировна КОНЦЕПЦИЯ ИСТОРИИ В РОМАНЕ ..
philological sciences
УДК 821.161.1
КОНЦЕПЦИЯ ИСТОРИИ В РОМАНЕ Н.И. ГРЕЧА «ЧЕРНАЯ ЖЕНЩИНА»
© 2017
Давыдова Кристина Владимировна, аспирант Аспирантской школы по филологии
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (101000, Россия, Москва, улица Мясницкая, 20, e-mail: davydova.kr@gmail.com)
Аннотация. В статье восстанавливается историко-политическая концепция романа Н.И. Греча «Черная женщина». Это произведение привлекло внимание широкого круга читателей по нескольким причинам. Во-первых, автор использует популярные приемы различных литературных жанров - от элегии до готического романа. Во-вторых, выстраивает историческое повествование, ориентируясь на идеологию царствования Николая I. При этом николаевская эпоха остается вне сюжета «Черной женщины». Греч тщательно отбирает исторические факты и культурные ситуации, «провоцируя» игру с читательским горизонтом ожидания. Так, художественно восстанавливая эпоху Александра I, автор избегает упоминаний об Отечественной войне, но подробно описывает картину дурных нравов. Правление Павла I, напротив, предстает как лучшее время для главного героя. Апологетизация павловского царствования - дань сыновней любви императора. Таким образом, Греч не только выражает почтение Николаю I, но и мастерски увлекает читателей. Важные исторические фигуры - А.В. Суворов, Г.Р. Державин, Н.М. Карамзин - и отношение к ним героев романа становятся в романе знаками культурно-политического курса николаевского царствования. Отмеченные в работе аллюзии выявляют идеологические контуры романа «Черная женщина».
Ключевые слова: Н.И. Греч, «Черная женщина», роман, Петр I, Павел I, Александр I, Николай I, Г.Р. Державин, Н.М. Карамзин, история.
HISTORICAL CONCEPT IN THE NOVEL «CHERNAJA JENSHINA» BY N.I. GRETSCH
© 2017
Davydova Kristina Vladimirovna, post-graduate Student of the Doctoral School of Philology
Higher School of Economics (101000, Russia, Moscow, street Myasnitskaya, 20, e-mail: davydova.kr@gmail.com)
Abstract. Historical and political concept of the novel «Chernaja jenshina», written by N.I. Gretsch, is reconstructed in the article. A wide range of readers drew their attention to this literary composition. Firstly, the author uses popular techniques from different literary genres - from the elegies to the Gothic novel. Secondly, Gretsch forms up the historical narration by means of heading for the ideology in the reign of Nicholas I. But for all that, the epoch of Nicholas reign is left beyond the plot of the novel. Gretsch selects historical facts and cultural situations with great care, he «induces» the game with reader's horizon of expectation. Thus, the epoch of Alexander I is reestablished in the text of the novel. The author avoids the record of the Patriotic War of 1812 but he describes wicked tempers of the given epoch in details. The reign of Paul I, on the contrary, is portrayed as the best period for the main character. The apologetization of the reign of Paul I is a tribute which the sons pay to the Emperor. Hence, Gretsch not only pays an homage to Nicholas I but also skillfully captivates his readers. The attitude of the main characters of the novel towards significant historical figures - A.V. Suvorov, G.R. Derzhavin, N.M. Karamzin - has become the sign of the novel and its particular cultural and political course in the reign of Nicholas I. Allusions, that have been noted in the given work, reveal ideological outlines of the novel «Chernaja jenshina».
Keywords: N.I. Gretsch, «Chernaja jenshina», novel, Peter I, Paul I, Alexander I, Nicholas I, G.R. Derzhavin, N.M. Karamzin, history.
Постановка проблемы в общем виде и ее связь с важными научными и практическими задачами. Создание оригинального исторического повествования о России в ситуации цензуры первой половины XIX века было весьма затруднительным. Литераторы избегали изображения актуальной культурно-политической жизни или изобретали скрытые художественные механизмы, позволяющие сказать больше, чем позволено. Роман «Черная женщина» (1834) является не только любопытным индикатором жанровых поисков русской словесности 1830-х гг., но и важным опытом Н.И. Греча - издателя, филолога, писателя - создания художественной концепции истории, благодаря которой повествование становится «многослойным».
Анализ последних исследований и публикаций, в которых рассматривались аспекты этой проблемы и на которых обосновывается автор; выделение неразрешенных раньше частей общей проблемы. Ввиду довольно скромного исследовательского интереса к творчеству Греча концепция истории в романе «Черная женщина» не становилась предметом научных штудий. Теоретико-методологическую базу нашего исследования составили работы А.К. Жолковского, А.Л. Зорина и Е.К. Никаноровой, с помощью которых мы реконструировали происхождение отдельных элементов сюжета «Черной женщины» и восстановили литературную репутацию Г.Р. Державина.
Формирование целей статьи (постановка задания). Целью исследования является реконструкция авторской концепции истории в романе «Черная женщина», выявление способов идеологической акцентовки в тексте и их анализ.
Изложение основного материала исследования с пол-
ным обоснованием полученных научных результатов. Роман Н.И. Греча «Черная женщина» (1834) охватывает несколько исторических эпох: основное действие разворачивается в периоды правления Павла I и Александра I (1796-октябрь 1817 гг.), однако присутствуют в тексте и экскурсы во времена царствования Петра I, Анны Иоанновны и Екатерины II. Каждый исторический ракурс связан с особым авторским решением. В данной статье мы рассмотрим стратегии работы с историческим материалом, позволившие «Черной женщине» стать одним из самых читаемых среди широкой публики произведений русской словесности 1830-х гг.
Эпохи Петра I, Анны Иоанновны и Екатерины II вводятся в роман посредством героя-иностранца Алимари. Его происхождение весьма занимательно и несет дополнительный смысл: «Итак, вы видите, что я, хотя итали-янец по происхождению, католик по исповеданию, но славянин по матери и русский по месту рождения» [5, с. 120]. Первые дни жизни героя совпали с кончиной Петра I, который, однако, успел стать восприемником Алимари (заметим, что имя Алимари - Петр Антонович). История о неузнанном правителе в романе Греча связана с семьей героя. Летом 1717 года в Венеции «одетый проще других» иностранцев государь любопытствовал у Антонио (отца Алимари) об устройстве марлийской машины и других орудий. Узнавание царя отсрочено: сначала Петр посещает дом Антонио, где отечески целует в лоб его жену Елену и слушает рассказы о русском царе - «смышленом и умном человеке». Только в парижской квартире Петр наконец-то узнан: он «обнял их ласково и, не теряя времени, дал им письмо к Меншикову, велел выдать им паспорт и отпустить денег на дорогу. Чрез месяц были они в Петербурге» [5, с. 120].
30
Baltic Humanitarian Journal. 2017. Т. 6. № 3(20)
филологические науки
Давыдова Кристина Владимировна КОНЦЕПЦИЯ ИСТОРИИ В РОМАНЕ ...
Как видим, в связи с предысторией Алимари в роман Греча введен типовой анекдот о неузнанном Петре I (Петре Михайлове). Причем автор «Черной женщины» объединяет (книга вторая, гл. XXIV) сразу три сюжетных варианта - «царь-восприемник» (Петр становится крестным отцом Алимари), «царь-работник» (помогает отцу Алимари закончить работу) и «неузнанный царь» («разоблачение» императора происходит позднее). Эти и многие другие сюжеты и мотивы (например, «царь-кум», «царь-сват», «справедливый суд царя» и т.п.) легли в основу собраний анекдотов об императоре. Особую популярность снискал труд И.И. Голикова «Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам» (1788). Об этом компендиуме Греч пишет в «Опыте краткой истории русской литературы» (1822): «Собрав все напечатанные и писанные на русском языке сведения о сем государе, он (Голиков. - К.Д.) заставлял переводить все, что издано на языках чужестранных, ездил сам по всем местам, где бывал Петр I, отыскивал о нем все сведения и расспрашивал старожилов. Через шесть лет в 1788 году начал он писать в Москве свое сочинение под заглавием: Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России. Екатерина II обратила высочайшее свое внимание на сей труд и повелела открыть сочинителю все архивы в Империи» [3, с. 224]. В «Деяния» Голикова вошли истории о том, как Петр становится восприемником (часто - для детей из очень бедных семей) - №88; занимается тяжелым трудом - № 19, 24, 25, 35-37, 41, 68, 91 [9, с. 455]; появляется инкогнито - № 24, 25, 28,80, 96 [9, с. 457].
Перерабатывая «анекдоты» о Петре, Греч формирует биографию Алимари. При этом писательская стратегия отчасти повторяет популярный прием, связываемый А.К. Жолковским с романами Вальтера Скотта («Роб Рой», 1817; «Квентин Дорвард», 1823; «Вудсток, или Кавалер», 1826) - «не-опознание» властителя (или иного исторического лица - Роб Рой) с последующим узнаванием и «одомашнивающим смешением властителя с рядовыми персонажами [7, с. 115]. Достигаемая таким образом «альтернативизация истории» (т.е. ее «одомашненный» вариант), или «прямое воздействие вымысла на факты» [7, с. 116] является важным механизмом жанровой конструкции «Черной женщины».
Устами героев романа Греч дает краткую характеристику царствования того или иного правителя, такая рецепция личности государя/государыни формулирует исторический пафос «Черной женщины». Так, при встрече у траурного ложа императрицы Кемский удивляется тому, что Алимари пришел «проститься с прахом нашей (везде в цитатах курсив мой. - К.Д.) великой Екатерины» [5, с. 71]. На случайное определение - «нашей» - герой патетически возражает: «Она принадлежит всему роду человеческому, не одной России» [5, с. 72], а далее принимается конструировать образ императрицы по лекалам вальтер-скоттовской «одомашненной истории» в изводе Лажечникова, Загоскина и - позднее - Пушкина.
Важным авторским ходом, привлекшим дополнительное внимание читателей, стало распределение исторических акцентов. Несмотря на сочувственное изображение фигуры Петра и общую высокую оценку царствования Екатерины II, с особенной тщательностью Греч подходит к эпохе Павла I. Кончина Екатерины II и вступление на престол Павла Петровича названы повествователем «великими происшествиями в мире существенном» [5, с. 70]. Правление императора открыло «новую эру для службы, особенно военной» [5, с. 70]. Государственные изменения подробно излагаются Гречем. Реакция общества на новые порядки военной службы была скорее негативной: приятели Кемского «жаловались на строгость и взыскательность новых начальников, на трудность и беспокойство строгого порядка, на неприятную им форму новых мундиров и прически» [5, с. 70]. Сам же герой
воспринял нововведения как начало счастливого деятельного пути. Реформы Павла I позволяют Кемскому проститься с пустой мечтательностью, а основательность службы и «единообразная» воинская одежда, освободившая героя от рабства портных, сапожников и камердинеров, внутренне развили Кемского. Греч прямо переворачивает традиционное дворянское воззрение на «реформы» Павла, обращает внимание на возможность честного продвижения по службе: прилежание и неутомимость героя «вскоре были замечены начальниками, его перевели в гвардию» [5, с. 71]. Алимари превозносит подвиг России, и императора Павла в частности:
Французы и италиянцы, приверженцы нового и старого порядка вещей, терзают друг друга, как кровожадные тигры. Вы, добрые русские, пришли сюда для того, чтоб рассечь этот Гордиев узел. Намерения вашего государя бескорыстны и великодушны. Ваш предводитель понимает свой долг и исполняет во всей точности». <.. .> Впрочем, каков бы ни был успех этой войны, на чьей бы стороне ни остался перевес, - русские стяжали в ней славу бессмертную не одною храбростью - и благородством [5, с. 123].
При этом в «Записках о моей жизни» (1886) - автобиографическом сочинении Греча - правление Павла I получает иную трактовку. С воцарением нового императора «вся Россия опрокинулась верх дном», «наступил век штиблет, кос <...>, век безотчетного самовластия, варварства и произвола» [1, с. 98].
Греч отнюдь не был склонен идеализировать павловскую эпоху, хорошо известную ему как по собственным отроческим впечатлениям, так и по семейным преданиям. Однако в царствование Николая I (когда был написан роман «Черная женщина») он не только избегает каких-либо критических суждений о правлении Павла (впрочем, совершенно невозможных в публичной сфере), но и не довольствуется нейтральным тоном. Апологетизация павловского царствования соответствовала идеологии царствования николаевского: император, воспитанный матерью, глубоко почитал отца и дурно относился к бабке (Екатерине II) и старшему брату (Александру I), замешанному в заговоре, что обернулся цареубийством. Разумеется, публичное осуждение Екатерины II и Александра I было невозможно, но сделанная Гречем расстановка акцентов (см. ниже об изображении в романе александровского царствования) имела отчетливо знаковый (оценочный) характер.
Показательно, что исторический - фактический -материал подвергается переосмыслению, с одной стороны, чтобы высветить доблестные черты Кемского, положительно принявшего политические изменения, с другой, предложить читателям нечто новое, обмануть ожидания, написав не об Отечественной войне 1812 года и заграничных кампаниях (1813-14) (о Наполеоне говорится будто между делом - во вставных фрагментах «Жизнь сироты» и «Как легко можно ошибиться»), а об Итальянском и Швейцарском походах Суворова (1799).
Эпоха Александра I (1801-1825) в романе «Черная женщина» изображена фрагментарно, первые пятнадцать лет правления пропущены полностью. Действие третьей книги романа датировано июлем 1816 года. Тогда Кемский, «человек лет под пятьдесят», на лице которого «начертаны были страдания многих лет», а «глаза светились томным огнем безотрадной старости» [5, с. 165], прибывает в Петербург. С израненной перевязанной левой рукой, хромающий на левую ногу, в мундирном сюртуке и фуражке, он становится объектом насмешек молодых людей (как оказывается позднее, своих племянников). Контрастно этой неприятной встрече автор тут же рисует другую - Кемского уважительно приветствуют два молодых генерала. Они учтиво ответили отдавшему честь герою, обратив внимание на Георгиевский крест и на «следы тяжелых ран». Замечание, что народ расступался перед ними, а прохожие останавливались и снимали шляпы, позволя-
Давыдова Кристина Владимировна philological
КОНЦЕПЦИЯ ИСТОРИИ В РОМАНЕ ... sciences
ет узнать в двух благовоспитанных генералах великих князей Николая и Михаила Павловичей: «Кемский догадался, с кем встретился случайно, и усладительное чувство проникло в его осиротелую душу» [5, с. 167]. Бесспорно, автор намеренно подчеркивает благородный жест будущего императора и его любимого брата - так «предсказывается» новое царствование, время, когда общество, подобно великому государю, будет уважать истинные заслуги.
Герой замечает внешнее преображение города: на месте простого и ветхого Казанского собора возвышается «новый храм с величественным куполом и колоннадою» [5, с. 166], Казанский мост, некогда крутой, тесный и грязный, превратился в широкий проезд над Екатерининским каналом; между Большою и Малою Морскими, где были деревянные заборы, «возвышаются великолепные домы в пять этажей» [5, с. 166]. Однако внешнее преображение столицы расходится с внутренними изменениями. Чиновничий аппарат Александровской эпохи в романе представляют Иван Егорович фон Драк, генерал-майор Лютнин и Капитон Кузьмич Волочков, известные своей глупостью, надменным и жестоким характером.
Повествователь заостряет внимание на сцене в приемной фон Драка, и это принципиально иная сторона «века нынешнего» - разговоры просителей в ожидании начальства рисуют неприглядную картину нравов. Хромой Кемский, ожидающий приема, становится свидетелем симптоматичной, как стремится убедить читателя Греч, для того времени картины: «Человек пятьдесят просителей, в том числе и несколько женщин, ждали восхода ясного солнышка» [5, с. 168]. В описании поведения просителей обнаруживаем любопытную деталь: один из них разглядывает картинки на стенах, «заимствованные из басен Езоповых: здесь волк душит овцу; там осел лягает больного льва» [5, с. 168]. Думается, что сюжеты эти (второй в особенности) выбраны Гречем сознательно. «Освобождение» Кемского, упомянутое в связи с реформами Павла Петровича, сменяется жестокостью новых порядков. Начальствующий фон Драк и его помощник Тряпицын надменно распоряжаются делами: отвергают мольбу о помощи оставшейся без крова и «хлеба насущного» матери, избавляются от честного юноши, трудившегося контролером в департаменте пять лет, но ставшего неугодным «по вине» того, что он писал «короткие и дельные отчеты» в отличие от нелепых донесений Тряпицына. Аудиенция превращается в хождение на поклон: «Вот уже четыре недели, - сказал один, вздыхая, - что я дежурю здесь по два раза в неделю, а не могу добиться толку» [5, с. 169]. Когда же очередь доходит до неузнанного Кемского, фон Драк с гневом отсылает его в Комитет, учрежденный 18 августа. Очевидно, фон Драк говорит об Александровском комитете о раненых, открытом в Санкт-Петербурге в 1814 году для оказания помощи военнослужащим-инвалидам, а также семьям погибших или умерших от ран. Включение этого пассажа, как кажется, принципиально для автора. Работа «государственной машины», показанная изнутри, - еще один штрих в картине нравов «Черной женщины».
Важная составляющая романной картины александровской эпохи - реакция персонажей на реставрацию Бурбонов. Вышатин интересуется у Алимари будущим французского престола: «.чем кончатся эти волнения во Франции. Восстановится ли трон Бурбонов или удержится республика?» [5, с. 59] Дюмон во вставной новелле «Жизнь сироты» делится с Ветлиным заветными мыслями. Первая состояла как раз в том, что «во Франции кончится владычество революции и Бонапарта и законная династия взойдет на престол» [5, с. 236]. При этом само событие - восстановление власти династии Бурбонов произошло в 1814 году - остается вне сюжета.
Существенный компонент «Черной женщины», без которого, думается, роман не сделался бы литературным событием, состоит в обращении автора к некоторым ак-32
туальным вопросам современности. Один из них был связан с репутацией Н.М. Карамзина. В эпизоде LXIV главы, когда Кемский прибывает на обед к фон Драку, мы становимся свидетелями знаменательной беседы. Фон Драк замечает, что писателей «балуют непомерно», в подтверждение чему приводит недавний факт:
Не знаю, известно ли вам, князь, что одного из них (писателей. - К.Д.) недавно, вопреки указу 6-го августа 1809 года, произвели без экзамена в статские советники и дали ему анненскую ленту. Ленту - новопроизведен-ному статскому советнику, к которому еще накануне того дня надписывали: его высокоблагородию! Да, и еще шестьдесят тысяч чистогану. А что он сделал? [5, с. 178]
На просьбу Кемского уточнить имя литератора фон Драк отвечает: «Это тот самый, который написал сказку о Бедной Лизе» [5, с. 178]. Далее следует восторженная речь Кемского о заслуженной награде. Он представляет Карамзина не автором сентиментальной повести, а творцом «Истории государства Российского». Любопытно, что аттестация Карамзина как первого русского литератора, к тому же «летописца» истории нации, занимает в композиции беседы срединное место - после диалога о Державине и перед упоминанием о Ломоносове. Последний, по мнению Кемского, был гениальным оратором и поэтом, «но не прозаиком» [5, с. 178]. Известие о кончине Державина («Великая, невозвратная потеря!» [5, с. 177]) предваряет спор о Карамзине. В таком контексте гений Карамзина соотносится с Державиным, который, по выражению Кемского, «соединил в себе свойство двух лиц: и государственного человека и писателя» [5, с. 178]. Кроме того, Тряпицын обращает внимание на то, что Державин был «действительный тайный советник, александровский кавалер» [5, с. 178]. Отметим, что литературная репутация Державина после его смерти подвергалась пересмотру. Греч первым отозвался на кончину писателя, сообщив о ней в № 28 «Сына Отечества» вместе с началом биографии Державина, следующий номер был полностью посвящен памяти поэта [8, с. 25]. Сочувственная интонация, с которой автор «Черной женщины» говорит о Державине, меняется в 1842 году. Отчасти повторяя мысль Белинского, Греч пишет («Северная пчела», № 279): «Прошло только двадцать пять лет со смерти Державина, а уж его стихотворения точно как дорогие антики - кабинетная редкость. Исключая отдельных фраз и стихов, большую часть стихотворений Державина теперь уже трудно читать... теперь уже так не пишут... Это язык, чуждый нам!..» [8, с. 27]
В идеологическом плане романа фигура Державина играет особую роль. Обратим вниманием на то, что семейный обед (гл. XXXIX), на котором герои (за исключением Кемского) подвергают сомнению значительность Державина, предваряется уже упомянутой нами сценой в приемной фон Драка (гл. XXXVII). Эта сцена в деталях цитирует пассаж из оды Державина «Вельможа» (1794): А там израненный герой, Как лунь во бранях поседевший, Начальник прежде бывший твой, В переднюю к тебе пришедший Принять по службе твой приказ, — Меж челядью твоей златою, Поникнув лавровой главою, Сидит и ждет тебя уж час! <...>
А там — на лестничный восход Прибрел на костылях согбенный Бесстрашный, старый воин тот, Тремя медальми украшенный, Которого в бою рука Избавила тебя от смерти, — Он хочет руку ту простерти Для хлеба от тебя куска [6, с. 630-631]. Напомним, что в начале третьей части романа Baltic Humanitarian Journal. 2017. Т. 6. № 3(20)
филологические науки
Давыдова Кристина Владимировна КОНЦЕПЦИЯ ИСТОРИИ В РОМАНЕ ...
Кемский предстает человеком «лет под пятьдесят, в мундирном сюртуке и фуражке», со следами «страданий многих лет на лице», «огнем безотрадной старости» в глазах. Его левая рука была изранена и подвязана, «на левую же ногу он прихрамывал», «ветер поднимал редкие черные с проседью волосы» [5, с. 165]. Равнодушие чиновника (фон Драк стал действительным статским советником), презрение к слабым, мотив бесполезного ожидания просителей и, наконец, образ немощного воина сближают эти фрагменты. Однако пафос сцены в приемной фон Драка не исчерпывается одним лишь сходством образно-мотивных средств. Греч предпринимает более масштабное соположение эпох. Ода Державина была яркой инвективой в адрес екатерининских вельмож. В период царствования Александра I появились новые «Сарданапалы», не нашедшие применения при Павле I: присвоивший титул барона фон Драк, Тряпицын, Лютнин, Волочков. Греч как бы «рифмует» эпохи: век Екатерины II - Александра I, эпоха Павла I - Николая I. Для читателя 1830-х Греч реконструирует два вектора правления. Первый - екатерининский/ александровский - менее продуктивен для сюжета «Черной женщины»: правление Екатерины II исчерпывается многократной апологией, а из александровской эпохи исключена Отечественная война. Второй вектор привлекателен для автора по нескольким причинам. Во-первых, игра с читательским горизонтом ожидания (о положительной оценке реформ Павла I см. выше), во-вторых, ориентация на современность. Напомним, что «Черная женщина» написана во время правления императора Николая I, для которого память об отце была весьма дорога. Одним из красноречивых жестов выражения сыновней любви стало превращение Гатчины в мемориальный комплекс, посвященный памяти Павла I, с установкой памятника покойному императору. В «Русском художественном листке» за 1851 год Н.И. Греч так комментирует это событие: «Государь Император, воздвигнув памятник родителю своему, исполнил священный долг сына и Русского» [4, с. 231].
Именно в царствование Николая I расцветет культ Н.М. Карамзина, у истоков которого стоял и сам Н.И. Греч. Известным (и мифологизированным) фактом приязни Николая к Карамзину стал рескрипт умирающему историографу, где император «изъявляет признательность», которую Карамзин заслужил «своей жизнью как гражданин, и своими трудами как писатель» [2, с. 203]. Часто припоминаемым в разговоре о канонизации Карамзина является и целование Николаем тела усопшего писателя накануне погребения. Миф вокруг писателя основывался на представлении его «почти святым человеком», ратующим за государя и Отечество. Так, в статье Греча, посвященной Карамзину посмертно, автор «Истории» угасает со смертью Александра I, а затем и Елизаветы Алексеевны: «Кончина государя благодетеля поразила благодарного Карамзина жестоким ударом: он впал в изнурительную чахотку», «... известие о кончине императрицы Елисаветы Алексеевны погрузило его в новую скорбь, от которой увеличились болезненные его припадки» [2, с. 191]. Милость монарха, по словам Греча, пусть ненадолго, но все же «возбудила потухавшую в нем искру жизни» [2, с. 191]. Таким образом, Карамзин представлялся не только титулованным слугой государя, но и нравственным эталоном своего времени.
Таким образом, Греч очерчивает идеологические контуры личности Карамзина, «провоцируя» полемику персонажей романа «Черная женщина». Кемский, безусловный резонер, в диалогах с фон Драком, Тряпицыным и племянником Платоном отстаивает образ «мифологического» Карамзина, который так тщательно утверждался Гречем. В некрологе «О жизни и сочинениях Карамзина» (1827) Греч в очередной раз обозревает многогранный талант писателя. Концептуально значимыми нам представляются два его положения. Первое
связано с орденом Св. Анны I степени: Карамзин был единственным обладателем столь высокой награды в чине статского советника, но, как замечает Греч, вовсе не знаки отличия были важны писателю, «с самых юных лет своих он начал упражняться в отечественной словесности, и все время, которое другие употребляют на приобретение чинов или богатства», он «посвятил благородным занятиям науками и литературою» [2, с. 192193]. Греч, понимая общественную значимость награды, которой Александр I отметил Карамзина, встраивает этот сюжет в нравоописательный план романа.
Другая весьма значимая для статьи Греча тема - рассуждения о таланте Карамзина-прозаика: «Ум и вкус его проникают повсюду: и в кабинет ученого, и в будуар модной женщины, и в палатку воина, и в палату судейскую» [2, с. 199]. Очевидно, что универсальность, способность угодить широкому кругу читателей, вменяемые Карамзину как основные достоинства его прозы («легкой и правильной»), определили интенцию самого Греча при создании «Черной женщины».
Выводы исследования и перспективы дальнейших изысканий данного направления. В романе «Черная женщина» Греч выстраивает «историко-политическую» концепцию. Изображение различных эпох (правление Павла I и Александра I) и культурных ситуаций («культ» Державина и Карамзина) подчинено идеологии николаевского царствования в середине 1830-х гг. Тщательный отбор исторических фактов, производимый в соответствии с негласными акцентами политики Николая I, во многом определил читательский успех романа.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Греч Н.И. Записки о моей жизни. М.: Захаров, 2002. 464 с.
2. Греч Н.И. О жизни и сочинениях Карамзина // Северные цветы на 1828 г. СПб.: типография Департамента народного просвещения, 1827. С. 186-204.
3. Греч Н.И. Опыт краткой истории русской литературы. СПб.: Типография Н. Греча, 1822. 391 с.
4. Греч Н.И. Открытие памятника императору Павлу Петровичу в Гатчине. 1851 // Дворец и парк Гатчины в документах и воспоминаниях. СПб.: Союз-Дизайн, 2007. С. 231-233.
5. Греч Н.И. Черная женщина // Три старинных романа. М.: Современник, 1990. С. 4-318. 19.
6. Державин Г.Р. Сочинения под ред. Я. Грота: в 4 т. Т.1. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1864. 812 с.
7. Жолковский А.К. Очные ставки с властителем. Из истории одной «пушкинской» парадигмы // Очные ставки с властителем. М.: Издательский центр Российского государственного гуманитарного университета, 2011. С. 115-139.
8. Зорин А.Л. Глагол времен: Издания Г.Р. Державина и русские читатели // Зорин А. , Немзер А., Зубков Н. Свой подвиг свершив... М.: Книга, 1987. С. 6-154.
9. Никанорова Е. К. Исторический анекдот в русской литературе XVIII века: Анекдоты о Петре Великом. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. 463 с.
Статья поступила в редакцию 26.07.2017.
Статья принята к публикации 23.09.2017.
