CC BY
75
2. Гришанина Е.Б. Метафоризация и метафора (о психологическом и лингвистическом аспектах проблемы) // Текст. Структура и семантика: Доклады IX Международной конференции: сб. научн. тр. - М.: СпортАкадемПресс, 2004. - С. 162-172.
3. Новиков И. Куда течет река времени? - М.: Мол. гвардия, 1990. - 264 с.
4. Телия В.Н. Метафора как модель словопро-
изводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Метафора в языке и тексте: сб. науч. ст. -М.: Наука, 1988. - С. 46-62.
5. Langenscheidt Grosswörterbuch Deutsch als Fremdsprache. - Berlin; München; Wien; Zürich; New-York, 2003.
6. Frankfurter Allgemeine Zeitung. - 2002. -August. - №178.
Н.В. Басова
КОНЦЕПЦИЯ ИСКУССТВА В ПОВЕСТИ Г. ИВАНОВА «РАСПАД АТОМА»
В настоящее время творчество Г. Иванова нельзя назвать мало изученным: интерес современных исследователей вызывают такие аспекты его поэзии, как экзис-тенционализм и интертекстуальность. Не меньший интерес вызывает и прозаическое творчество автора.
Общим местом в критике стало называть «поэму в прозе» «Распад атома» (эпатажное произведение Г. Иванова, и по сей день вызывающее неоднозначные критические отзывы) «переломным, ключевым, значимым» в творчестве поэта-эмигранта. За резкими, излишне откровенными даже для современного читателя образами скрывается сложный текст, в котором Г. Иванов выразил свои эстетические и художественные взгляды. Один из интереснейших аспектов произведения -концепция искусства, позволяющая по-новому перечитать все поэтическое наследие Иванова.
Рассматривая вопрос о статусе искусства в «Распаде атома», можно выделить несколько аспектов этой проблемы:
1. Искусство как эстетическая и философская концепция культурного наследия прошлого. Диалог с культурным наследием прошлого является одной из текстопорождающих моделей в поэзии Г. Иванова. Но, если относительно поэзии мы можем говорить скорее о концепции возрождения и сохранения утраченного мира через введение в текст Иванова фрагментов произведений русской классической литературы и литературы «Серебряного века», то в повести «Распад атома» обращение к этим же текстам открывает нам совершенно иное художественное пространство.
Лирический герой повести провозглашает умирание искусства прошлого. «Старое» искусство теряет свою ценность и отправляется в «по-
мойное ведро». Вместе с ним, остается в прошлом первый, акмеистический период творчества Г. Иванова: «С середины двадцатых годов и до “Распада атома” - пишет Евгений Витковский в статье “Жизнь, которая мне снилась”, - Иванов все еще хоть немного, но акмеист, розы для него еще цветут и соловьи тоже поют, но с каждым годом все горше отчаяние, все выше отметки, оставляемые паводком боли (отнюдь не только ностальгической) в душе поэта. В конце этого периода рождается “Распад атома”, сплав стихов и прозы.... “театр в себе”»1). Помойное ведро -образ обесцвечивания и обесценивания в современном Иванову мире искусства прошлого, хотя сам автор «еще находит очарованье в .романе без конца и без названья», роза прошлого вянет в его руках и, в конце концов, превращается в мусор вечности вместе с Анной Карениной, Гоголем и пр. Этот образ встречается в дальнейшей поэзии Иванова, наряду с образом ледяной безразличной вечности, куда улетают / выбрасываются прошлые ценности и образы: Байрон, розы, звезды, корабли. («Все розы, которые в мире цвели.», «Как в Грецию Байрон, о, без сожаленья .», «Еще я нахожу очарованье...» и др.). Экзистенциальные проблемы изменения и - по мнению лирического героя - умирания, разложения мира описываются при помощи деэстети-зированных образов, как бы взятых автором из уже новой, прогнившей среды: «Лезвие безопасной бритвы, зацепившись за разбухший окурок, отражает радужный, сквозь помои, солнечный луч и наводит его на морду крысы. Она оскалена, на острых зубах сукровица»2. Сквозь разлагающийся мир еще просвечивает свет прошлой культуры, но он освещает теперь лишь то же мировое уродство. Так прошлое искусство, еще суще-
86
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2008
© Н.В. Басова, 2008
ствуя, еще актуальное для людей «мира прошлого», больше не приносит утешение. Анна Каренина и ее судьба не вызывают больше слез и движений в душе современного человека. «То, что удавалось вчера, стало невозможным сегодня. Нельзя поверить в появление нового Вертера, от которого вдруг по всей Европе начнут щелкать восторженные выстрелы очарованных, упоенных самоубийц. <.> Новые железные законы, перетягивающие мир, как сырую кожу, не знают утешения искусством»3.
Человек остается с глазу на глаз со своим одиночеством и экзистенциальной тоской. Единственное, что у него есть, - это его тайные желания, которые его «онанирующее сознание» подкармливает «домысливанием» будничной действительности: «Сидеть в кафе, слоняться по улицам, заглядывать в чужие окна все-таки лучшее утешение, чем Анна Каренина или какая-нибудь мадам Бовари»4.
Эпоха стала развязнее (о чем свидетельствуют эпатажные описания интимной стороны жизни не только в произведениях Иванова. Мы находим откровенные сцены у Бунина, Пильняка, Бовуар...), она «опустилось» в повседневность. Вместе с эпохой в повседневность опускаются искусство и мировая история («Может быть, Наполеон воевал и Титаник тонул только для того, чтобы сегодня вечером эти двое рядом легли на кровать»5).
Цитаты из произведений русской классической литературы помещаются в сниженный контекст, приобретают вульгарно-эротическую коннотацию («Следить за влюбленными, которые сидят, прижавшись, за невыпитым кофе, потом плутают по улицам, наконец, оглянувшись, входят в дешевую гостиницу, то же, если не больше, чем самые совершенные стихи о любви. “Ходит маленькая ножка, вьется локон золотой”. Вот она, маленькая ножка.»6).
Искусство разлагается, как разлагается мир прошлого, и это манифестировано на уровне текста в неточном цитировании. «На холмы Грузии легла ночная мгла»7 - грубая аллитерация, разрушающая гармонию пушкинского стихотворения. Как и в своем поэтическом творчестве, Г Иванов обращается к стихотворным текстам как к отправной точке для создания своего, нового произведения. В повести «Распад атома» лирический герой пытается рассказать о своей любви. Для этого он обращается к вышеупомянутому пушкин-
скому стихотворению, но «жизнь больше не понимает этого языка»8. Поэтому и образы пушкинского стихотворения «снижаются»: Арагва становится метафорой писсуара, «болезненно отмирает в душе гармония»9. То, что связывает лирических героев Пушкина и Иванова в «Распаде атома», выносится за скобки («Душа моя светла. Душа моя полна тобою», «не любить оно (сердце) не может»), и поэтому - сохраняется. Непроизнесенное лирическим героем напрямую, прекрасное, светлое чувство («ты вобрала мой свет»10) не разрушается современной ему жизнью, не попадает в помойное ведро вечности, и мы догадываемся, читаем в веренице контекстов, что «Распад атома» - это проза о любви. Воспоминание и непроизнесение - чтобы не солгать - это единственный способ сохранить ушедшую культуру от разрушения («То, о чем искусство лжет, / Ничего не открывая, / То, что сердце бережет / Вечный свет, вода живая.. ,»п). Искусство отражает абсурдность мира, отражает его искаженно, поэтому лирический герой неточно цитирует, подчеркивая отсутствие гармонии.
2. Искусство как текстопорождающая модель. То, что прошлое искусство теряет прежний высокий статус, видно и из того, что лирический герой, пытаясь построить свой рассказ о любви, несколько раз осекается «Мимо. Мимо». Автор отказывается от классического, «театрального» начала («Фанфар. Утро. Великолепный занавес»12), хотя театральные мотивы были очень актуальны в раннем творчестве Г. Иванова.
Лирический герой начинает понимать, что «можно описать сегодняшний вечер, Париж, улицу, игру теней и света в перистом небе... Можно сделать это умно, талантливо, образно, правдоподобно. Но чуда уже сотворить нельзя - ложь искусства нельзя выдать за правду. Недавно это еще удавалось»13. И этот отказ является своего рода минус-приемом, эксплицирующим ивановскую концепцию искусства, которая определяется переживанием извечного символистского комплекса «мысль изреченная есть ложь». И дело не только в том, что прежнее, классическое искусство театрально, нравоучительно (и потому - скучно). Изменяется сам мир. И в этом новом мире «не только нельзя создать нового утешения, уже почти нельзя утешиться прежним»14. Иванов предсказывает судьбу искусства конца XX века, улавливая едва намечающиеся тенденции и, как ни странно, воплощая их: «скоро все навсегда
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2008
87
поблекнет. Останется игра ума и таланта, занятное чтение, не обязывающее себе верить и не внушающее больше веры»15. Этот тезис позволяет иначе взглянуть на все поэтическое творчество Иванова и увидеть в центонности и интертекстуальности его стихов не только попытку сохранить и воссоздать ушедший навсегда мир царской, «классической» России, но и попытку самому стать частью этой «наступающей» постмодернистской поэтики.
3. Искусство как способ самоидентификации лирического субъекта. Трагедия героя состоит и в том, что «история его души и история мира .переплетены как жизнь и сон. Они срослись и проросли друг в друга. Как фон и трагическая подмалевка, за ними современная жизнь»16, жизнь, которая героя не удовлетворяет, которая не может заменить то, что он раньше мог найти в произведениях искусства, жизнь, которая, изменившись, это искусство уничтожила, не предложив взамен ничего, кроме самых сокровенных, эпатажных желаний: герой «догадывается», что «книги, искусство - все равно, что описания подвигов и путешествий, предназначенные для тех, кто никогда никуда не поедет и никаких подвигов не совершит»17. Статус искусства, таким образом, снижается до «массового», того, что служит развлечением, отвлечением, заменяет и оттеняет серую жизнь, становится чем-то вроде теле- или радиопередачи, а не глубинной духовной жизнью с множеством смыслов и переживаний.
Автор говорит и о проблеме выражения себя в искусстве («История моей души. Я хочу ее воплотить, но умею только развоплощать»18). Понимая, что он еще не готов говорить на новом языке, подлинное воплощение для него еще недоступно, стремиться хотя бы к реализации развопло-щения в виде разрушения традиционных эстетических конвенций.
Ироническое заявление о том, что искусство - воплощение своей души - это «кое-что от выдумки, кое-что от действительности, кое-что от грусти, кое-что от грязи»19, выровненное как детской лопаткой в песочнице, украшенное стилистическими рисунками, спасает жизнь. Гармония искусства преображает ее хаос. Лирический ге-
рой иронизирует над тем, что знаток перед шедевром убежден в том, что это - вершина ценностной иерархии. И, в то же время, вспоминая, что все это - ложь, замечает, что сама позирующая старуха гораздо важнее тысячи картин. Философия искусства и современная философия противоречат друг другу. И жизнь побеждает в этом споре. Оставляя искусству роль «неоконченной пачкотни»20.
Концепция искусства, выраженная в «Распаде атома», нашла отражение во всем дальнейшем творчестве Г. Иванова. Во взглядах автора переплетены предчувствие постмодернизма и его поэтики, которые делают Иванова поэтом, во многом опередившим свое время, и глубоко укоренившееся в его творческой манере культурное наследие прошлого, «каменный уголь перегнивших эпох». Все это открывает перед нами новые смысловые глубины его творчества, позволяющие по-новому прочесть его поэтическое наследие.
Примечания
1 Витковский Е. Жизнь, которая мне снилась // Иванов ГВ. Собрание сочинений. В 3 т. Т. 1. Стихотворения. - М.: Согласие, 1993. - С. 23.
2 ИвановГ.В. Распад атома // Иванов Г.В. Собрание сочинений. В 3 т. Т. 3. Стихотворения. -М.: Согласие, 1993. - С. 11.
3 Там же. - С. 10.
4 Там же. - С. 19.
5 Там же. - С. 19.
6 Там же. - С. 17.
7 Там же. - С. 15.
8 Там же. - С. 15.
9 Там же. - С. 9.
10 Там же. - С. 8.
11 Там же. - С. 351.
12 Там же. - С. 9.
13 Там же. - С. 12.
14 Там же. - С. 12.
15 Там же. - С. 12.
16 Там же. - С. 10.
17 Там же. - С. 8.
18 Там же. - С. 10.
19 Там же. - С. 17.
20 Там же. - С. 15.
88
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2008
