CC BY
32
Даже если между обращающимся к Богу человеком и тем, к кому непосредственно обращена молитва, оказывается посредник, данный конкретный речевой акт связывает вновь только двоих. Сначала - непосредственного просящего и посредника, затем посредника и Г оспода.
Слияние нескольких референтов в позиции первого лица также иллюзорно. Молитва всегда связывает только говорящего, просящего с адресатом, которого он просит о милости, даже если существуют иные люди, когда-либо произносившие эту молитву или молящиеся рядом. Молящийся констатирует наличие грехов, в которых он желает исповедаться перед Господом:
Verzeih uns unser Sunden, bewahre uns vor dem Feuer der Holle, fuhre alle Seelen in den Himmel. (Rosenkranz)
Но подобная формула может быть построена иначе. Встречаем противопоставление 1-го и 3-го лиц - «я» и «не-я»:
1. Wir mochten dass unser Kind mit dem Wasser christlichen Geistes gewaschen, ubergossen, beeinflusst, getauft wird. (Furbitte - Taufe)
2. Furwahr, er trug unsere Krankheit und lud auf sich unsere Schmerzen. Wir aber hielten ihn fur den, der geplagt und von Gott geschlagen undgemartert ware... (Kindergebet - Krankheit)
3. Bleibt Gott treu in Ehrfurcht und Liebe und kniet vor Ihm und seinem Werk, damit euer Leben heil bleibt, denn ohne Gott oder gegen Gott gibt es kein Leben. (Morgengebet)
Молитва записывается для того, чтобы быть использованной в дальнейшем, чтобы любой человек мог поставить себя в позицию 1-го лица в ее виртуальном мире. Отделение же себя от других позволяет создать иллюзию интимности отношений с Богом, уединенности в мире всеобщего объединения - в монастыре, во время службы.
В псалмах, один из типов молитвы, в которых осуществляется противопоставление «я» всему остальному миру, действительно реализуется идея богоизбранника, противостоящего враждебному окружению:
Danket Jahwe, ruft seinen Namen an! Macht unter den Volkern seine Taten kund! Singet ihm! Lobsingt ihm! Redet von allen sein Wundern... Er, Jahwe, ist unser Gott; uber die ganze Erde ergehen seine Gerichte. Er gedenkt ewig seines Bund...(Psalm 105)
Основным формальным выражением этой идеи является противопоставление единственного и множественного числа. Отношение 1-го лица ко 2-му и 3-му единственного числа - это отношения псалмопевца и Господа.
«Я» - это центр молитвы, я один отвечаю перед господом, даже если беру на себя ответственность за чужие грехи. Лишить молитву этого центра или заменить референт - значит, уничтожить молитву, превратить ее в другой вид текста. К молитве не применима идея аскетического запрещения употребления 1-го лица, о которой, в частности, писал П.Флоренский: «Аскетическая практика и духовная культура, притом религий весьма различных, как известно, запрещает произносить «я». [4]. В области духовной «Я» есть признак прелести, имя же критической чистоты.
Таким образом, в виртуальном мире молитвы «я» в его предикативной связи с «ты», именующим Бога, играет очень важную концептуальную роль - оно воплощает одну из центральных идей христианства - идею богоизбранности и ценности отдельной человеческой души.
Литература
1. Вениамин (Федченков), митр. Молитва Г осподня. - М.: Родник, 1998. - 223 с.
2. Войтак М. Проявление стандартизации в высказываниях религиозного стиля (на материале литургической молитвы) // Текст: стереотип и творчество. Под ред. М.П. Котюровой. - Пермь: Изд-во ПермГУ, 1998. - С. 214-230.
3. Левченко М.Н. Языковая архитектоника текста молитвы «Отче наш» // Электронный журнал «Вестник МГОУ» [Электронный ресурс] URL: http://www.evestnik-mgou.ru. 2013. - №2. (дата обращения 13.05.2013).
4. Флоренский П.А. Малое собр. соч. Вып.1. Имена. Ч.1. - М.: Купина, 1993. - С. 5- 20.
5. http://www.gebetbuch.com (дата обращения 15.05.2013).
6. http://zeitzubeten.org (дата обращения 12.05.2013).
Сайгин В.В.
Аспирант, Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского КОНЦЕПТ «ГРЕХ» В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ ПО ДАННЫМ СВОБОДНОГО НЕНАПРАВЛЕННОГО
АССОЦИАТИВНОГО ЭКСПЕРИМЕНТА
Аннотация
В работе рассматриваются когнитивные признаки и смысловой объем концепта «грех» в сознании современных носителей русского языка по данным свободного ненаправленного ассоциативного эксперимента. Исследование показало обогащение концептуального содержания и изменение оценочной сферы данного концепта в связи с новыми социокультурными условиями современной России.
Ключевые слова: концепт «грех», ассоциативный эксперимент, современный русский язык.
Saigin V.V.
Postgraduate student, The N.I. Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod THE CONCEPT "GREKH" ("SIN") IN THE MODERN RUSSIAN LANGUAGE ACCORDING TO THE DATA OF FREE
UNDIRECTED ASSOCIATIVE EXPERIMENT
Abstract
The work examines the cognitive characteristics and semantic extent of the concept "grekh" ("sin") in consciousness of modern native speakers of Russian according to the data of free undirected associative experiment. The study has demonstrated enrichment of its conceptual content and change of its valuation sphere in connection with new social and cultural conditions in the modern Russia.
Keywords: concept "grekh" ("sin"), associative experiment, the modern Russian language.
В практике лингвокультурологических исследований особое место занимает свободный ассоциативный эксперимент, реализующий идею о «принципиальном единстве психологической основы ассоциации и семантических компонентов значения» [1: 10]. Результаты свободного ассоциативного эксперимента могут рассматриваться как отражение национально, социально и культурно значимых представлений, стоящих за данным концептом в сознании современных носителей языка.
В соответствии с целями нашего исследования свободный ассоциативный эксперимент был использован для выявления смыслового наполнения концепта «грех» в национальном языковом сознании в динамике развития смысловой структуры концепта, а также новых когнитивных компонентов, «присоединившихся» к данному концепту в последнее время.
На первом этапе работы было осуществлено лексикографическое описание концепта «грех» по данным словарей, а также фразеологического и паремиологического фонда русского языка. Проведенный анализ выявил 21 когнитивный признак данного концепта., в числе которых обнаружено:
1) 4 религиозных когнитивных признака: ‘нарушение действием, словом или мыслью воли Бога (поступок, противный закону Божию)’, ‘нарушение религиозных предписаний, правил’, ‘состояние (чувство, ощущение) вины перед Богом’, ‘состояние греховности = ощущение неправильности, предосудительности (своих действий)’,
2) 17 внерелигиозных признака: ‘нарушение предписаний, правил нравственности’, ‘проступок, преступление’, ‘ошибка’, ‘состояние (чувство, ощущение) вины’, ‘порок, недостаток’, ‘беда, несчастье’, ‘распутство’, ‘человеческая слабость’, ‘недостаток,
10
изъян в состоянии вещи, в работе механизма, устройства’, ‘что-то плохое, неправильное’, ‘обман’, ‘раздражение, досада’, ‘грусть, печаль’, ‘воровство’, ‘умствование’, ‘бедность / богатство’, ‘о ком-то некрасивом, физически непривлекательном’.
В результате выявлено доминирование в русском языке прежде всего внерелигиозного, светского пласта в концептуальном содержании данного концепта, что находит свое выражение в «дексакрализации» (Л.Г. Панова) концепта «грех» в русском языковом сознании [2: 177]. Это подтвердил и анализ языковой экспликации концепта «грех» по данным Национального корпуса русского языка.
В целях верификации полученных результатов, а также их возможного дополнения и уточнения, был проведен свободный ненаправленный ассоциативный эксперимент. Для проведения эксперимента была разработана специальная анкета, в которой испытуемым предъявлялось слово-стимул грех, на которое респонденты должны были реагировать любой словесной реакцией.
В эксперименте участвовали 100 испытуемых. Чтобы получить наиболее полную и объективную картину отражения тех или иных концептуальных признаков исследуемого концепта, для участия в эксперименте привлекались люди разного возраста (от 18 до 70) и разной социальной принадлежности (рабочие, водители, охранники, студенты, инженеры, бизнесмены, преподаватели, врачи и т.д.). Для всех респондентов родной язык — русский.
При этом использовались множественные свободные ассоциации: респондента не ограничивали лишь одной реакцией, а позволяли давать до пяти ответов — испытуемым предлагалось записать 5 первых пришедших им в голову реакций (слов любой части речи) на слово-стимул.
Исследование предполагало анализ частотности ассоциатов для слова-стимула грех и качественную интерпретацию полученных данных. Выборка данных графически представляется в виде таблицы.
При обработке данных учитывались все ассоциаты, в том числе и единичные; всего получено 140 реакций на слово-стимул: из них — 84 разных реакций, 58 — индивидуальных реакций (с частотностью 1) (также зафиксировано 4 отказа). На основе анализа частотности ассоциатов определены ядро (его составили реакции, поступившие более чем от 20% испытуемых), базовый слой (от 10% до 20%), ближняя периферия (<10%) и дальняя периферия (индивидуальные ассоциаты).
Анализ частотности ассоциатов для слова-стимула грех дает следующие результаты (табл. 1).
Таблица 1 — Слово-стимул грех по данным свободного ненаправленного ассоциативного эксперимента
концепт Ядро концепта (> 20%) Базовый слой (>10%) Ближняя периферия (>2%) Дальняя периферия (индивидуальные ассоциаты)
50% 13%: 8%: Адам, Адам и Ева, бес, бесчестье,
убийство, дьявол, ад, Бог, большой, величие, взять,
искупление обман беда возмездие, горе, грехов много, грязь,
40% 12%: 6.5%: Ева, ересь, ждать чуда, но при этом
зло, плохо, Библия, ничего не делать, желаемое, зависть,
наказание прелюбодеяние вина, закон, заповедь, запрет, злодейство,
30% 11%: искушение, змей, ложь, ложь в себе, люди, Мария
падение религия неправда, Магдалина, мораль, нагрешить,
10%: первородный. нарушение, нарушение
яблоко 5%: вероисповедания, не существует,
позор, недозволенность, нельзя,
покаяние, непослушание, нет прощения, норма
порок, жизни, обижать, огорчение,
преступление оправдание, орех, ответ,
4% ответственность, ошибка, подлость,
раскаянье, поп, постель, пустословие, радость,
X W смерть, семь, смертный, смех, смеяться над
рц [_н тяжкий, больными людьми, спасение,
церковь страшный, стыд, суд, хочется, но
нельзя, честь
Затем была проведена качественная интерпретация данных, которая выявила значительное «укоренение» исследуемого концепта в национальном сознании, обогащение его содержания и, соответственно, увеличение ассоциативного потенциала.
В ядерном компоненте по данным эксперимента можно видеть выявленное ранее противостояние религиозных и внерелигиозных пластов концептуального содержания: когнитивные признаки ‘искупление’, ‘наказание’ и ‘падение’ связаны с религиозным компонентом, а ‘зло’ — с внерелигиозным. Также в ядерном компоненте выделяется такой вид греха, как ‘убийство’ — как самый главный грех с точки зрения респондентов.
В базовом слое концепта «грех» наблюдаются ассоциации, связанные с религиозным компонентом — ‘религия’, ‘дьявол’ и ‘яблоко’ (как отражение прецедентной ситуации грехопадения из Библии) и со значимыми для носителей языка видами греха — ‘прелюбодеяние’. Также отмечается когнитивный признак ‘обман’, выявленный ранее, при анализе данных фразеологии и паремиологии. Отметим, что для этого, сравнительно глубинного, слоя характерна традиционная негативная оценочность для концепта «грех» — за счет ассоциата ‘плохо’.
В ближней периферии данные свободного ассоциативного эксперимента демонстрируют устойчивую связь концепта «грех» с религиозной сферой (‘церковь’, ‘Библия’, ‘первородный’, ‘покаяние’, ‘искушение’, ‘раскаянье’). Примечательно, что данные эксперимента показывают многие когнитивные признаки, выявленные ранее, — такие, как ‘беда’, ‘вина’, ‘неправда’ (^ ‘обман’), ‘порок’, ‘преступление’. Присутствует такой ассоциат, как ‘смерть’ — это, очевидно, связан ос представлением о духовной смерти для нераскаянного грешника, а также негативно-оценочный ассоциат ‘позор’. Последний ассоциат демонстрирует устойчивое сохранение отрицательной оценочности за этим концептом, что вполне согласуется с традиционными народными представлениями о грехе.
Дальняя периферия (единичные ассоциаты) для концепта «грех» демонстрирует еще больший разброс ассоциативных связей, реализующих разные аспекты понятия «грех». Это прежде всего идея нарушения — ‘нарушение’, ‘нарушение вероисповедания’, ‘ошибка’. Также в индивидуальных реакциях сильна связь с религиозным пластом концептуального содержания грех — ассоциаты ‘Адам’, ‘Адам и Ева’, ‘бес’, ‘Бог’, ‘Ева’, ‘ересь’, ‘заповедь’, ‘змей’, ‘Мария Магдалина’, ‘поп’, ‘страшный суд’, ‘спасение’. Примечательна связь с нравственной оценкой греха как сугубо отрицательного явления — ‘грязь’, ‘подлость’, ‘недозволеннность’, ‘злодейство’, ‘непослушание’, ‘бесчестье’, ‘стыд’. Некоторые признаки из выявленных ранее при системно-языковом и текстовом анализе сохраняются — ‘горе’ (^ ‘беда, несчастье’), ‘ложь’ (^ ‘обман’), ‘порок’, ‘нельзя’ / ‘запрет’ (^ ‘что-то неправильное’). Интересно, какие виды греха выделяются в индивидуальных реакциях — это ‘зависть’, ‘постель’ (^ ‘блуд’), ‘пустословие’.
11
Однако в индивидуальных ассоциатах можно отметить и те тенденции, которые можно охарактеризовать как «повышение ценностного регистра» греха. Во-первых, это проявляется в нейтрализации отрицательной оценочности за счет таких ассоциатов, как ‘люди’ и ‘норма жизни’ (грех — нормальный атрибут людей, никак не оцениваемый — ни положительно, ни отрицательно), ‘не существует’ (отражено представление об иллюзорности понятия греха в современном мире) и ‘оправдание’. Во-вторых, это проявляется в появлении положительно оцениваемых ассоциатов — ‘желаемое’, ‘величие’, ‘честь’, ‘радость’.
Это еще раз доказывает высказанное ранее положение об изменении коннотативно-ценностного ассоциативного фона для концепта грех в сторону положительной оценочности, что можно трактовать как примету времени, отражающую современные реалии бездуховного общества потребления.
В целом следует отметить, что анализ данных свободного ассоциативного эксперимента демонстрирует сохранение и дальнейшее развитие тех тенденций, которые были отмечены при анализе системно-языковых и текстовых данных.
Эксперимент еще раз подтвердил, что в сознании носителей языка актуальны как религиозные составляющие концепта, связанные с идеей искупления, раскаяния, покаяния и возмездия за грехи, так и внерелигиозные составляющие, связанные с представлением о грехе как о вине, ошибке, несчастье, обмане, пороке, преступлении в широком, не обязательно христианском, смысле слова.
Таким образом, целесообразность применения свободного ненаправленного ассоциативного эксперимента в практике современных лингвокультурологических исследований не вызывает сомнений. Наш анализ концепта «грех» показал, что результаты свободного ассоциативного эксперимента весьма показательны и могут быть крайне интересны при изучении языковой картины мира и национальной концептосферы, так как каждая языковая личность воплощает в своей речевой практике феномены национальной культуры.
Литература
1. Словарь ассоциативных норм русского языка / Под ред. А.А. Леонтьева. М.: МГУ, 1977. 190 с.
2. Панова Л.Г. Грех как религиозный концепт (на примере русского слова «грех» и итальянского «рессато») // Логический анализ языка: Языки этики / Отв. ред.: Н. Д. Арутюнова, Т. Е. Янко, Н. К. Рябцева. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 167-177.
Сочивко Е.Д
Аспирант, Венгрия, Будапешт, университет ЭЛТЕ, филологический факультет, кафедра сравнительного литературоведения РЕМИФОЛОГИЗАЦИЯ В КУЛЬТУРЕ ХХ ВЕКА И РОЛЬ МИФОЛОГИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ
Аннотация
Исследование ставит вопрос о роли ремифологизации в культуре двадцатого века, и таким образом предлагает новые возможности трактовки некоторых литературных произведений.
Ключевые слова: ремифологизации, мифологическое мышление, символизм, магический реализм.
Sochivko E.D.
PhD student, Hungary, Budapest, ELTE university, faculty of letters, comparative literatures department REMIFOLOGIZATION IN XX CENTURY CULTURE, AND THE ROLE OF MYTHOLOGICAL WAY OF THINKING IN
LITERATURE
Abstract
This research put a question of the remifologization in XX century culture, and gives some new possibilities of understanding some literary works.
Keywords: remythologization, mythological thinking, symbolism, magical realism.
Как отмечают в своей статье «Миф-имя-культура» Ю. Лотман и Б. Успенский, обращение к мифологическому сознанию часто становится следствием отрицания актуальной знаковой системы, аккумулирующей социальные отношения, а потому воспринимаемой как носитель «социального зла». Кроме того, часто обращение к мифу связано с отрицанием не только актуальной системы, но и принципа знаковости как такового2. Мифология, как один из самых ранних инструментов познания дает философии возможность освободиться от устоявшихся, но не оправдавших себя категорий и попытаться увидеть мир в его изначальной целостности. Желание найти естественность и новое видение мира было характерно как для романтической мифологической школы так и для ремифологизации в культуре в конце XIX- начале ХХ века.
С развитием изучения мифа и мифотворчества в литературу все чаще и во все более конкретных деталях возвращаются не только сюжеты мифа, но и мифологическое мышление. В движении от мифа к рациональной картине мира христианство подрывает основы мифа, а затем Просвещение ставит под сомнение и само христианство, однако, ищущий истины скорее в прошлом, чем в настоящем или будущем романтизм возвращается к мифу как к «колыбели культуры», «носителю собственной истины, недоступной рациональному объяснению»3. Впрочем в XIX веке вернуться к прошлому и отменить существующее мировосприятие оказывается не так просто: для этого требуется глобальный пересмотр актуальных систем ценностей. И, после отрицания мифологии реализмом, новый оборот в ремифологизации культуры обусловлен именно глобальным пересмотром ценностей.
«Рождение трагедии из духа музыки» (1972) Ф. Ницще считается одним из определяющих текстов, положивших начало апологетическому отношению к мифу в XX веке. Вот как пишет об этом Е. Мелетинский «К идеям Шиллера и немецких романтиков, Шопенгауэра и особенно Вагнера, восходит книга Ницше "Рождение трагедии из духа музыки" (1872) в которой за эстетизированным и уравновешенным "аполлоновским" началом греческой мифологии и драмы (таким европейская культурная традиция, включая романтика Шеллинга, приняла и использовала греческий миф) оказывается скрытой природная, инстинктивножизненная, неуравновешенная, демоническая, даже дорелигиозная ритуально-мифологическая архаика дионисийства и древнего
4
титанизма»
Отказ от устойчивых категорий провозглашенный Ф. Ницще находит отклик в том числе и в работе русского философа Л. Шестова «Достоевский и Ницше. Философия трагедии» (1901), где он объясняет мотив «подпольного человека» у Достоевского и идею диониссийства у Ницше как отказ от монистической философии, требующей ясности объяснения иногда даже в ущерб его истинности: кризис познания можно назвать одной из основных тем работы Шестова, и личностность его восприятия позволяет нам считать эту работу скорее не критическим анализом, а самостоятельным философским текстом. Шестов трактует отказ от гуманистических ценностей Достоевского (он считает, что наиболее аутентичные персонажи Достоевского несут в себе антигуманистический образ подпольного человека) и Ницше как вынужденный шаг, как проявление честности в критическом положении актуальной философии.
2 Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах. - T.I. Статьи по семиотике и топологии культуры . - Таллин: Александра, 1992
3 Гадамер Г.Г. Миф и разум. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. -С.92-99.
4 Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.:Наука 1976, с.25
12
