CC BY
145
В. Д. Петрова
КОНСТРУКЦИИ С МЕСТОИМЕНИЯМИ ИЖЕ, ЯЖЕ, ЕЖЕ В ЯЗЫКЕ СЛАВЯНСКОЙ АГИОГРАФИИ СТИЛЯ «ПЛЕТЕНИЕ СЛОВЕС»
(К ВОПРОСУ О ЮЖНОСЛАВЯНСКОМ ВЛИЯНИИ НА СИНТАКСИС ДРЕВНЕРУССКОЙ АГИОГРАФИИ)
«Плетение словес», стиль славянской агиографии второй половины Х1У-ХУ вв., устойчиво ассоциируется с так называемым вторым южнославянским влиянием и по установившейся традиции считается новым стилем славянской агиографии, возникшим в Тыр -новской школе патриарха Евфимия. Несмотря на то, что первые исследования, посвященные «второму южнославянскому влиянию», появились еще в XIX в., а со второй половины XX в. они велись очень интенсивно, в решении этой проблемы в истории русского языка остается много спорного и неясного. Это определяет необходимость обращения к вопросам не только общего, но и частного характера, связанным с анализом конкретных явлений языка отдельных произведений.
При определении места «второго южнославянского влияния» в истории русского языка, по мнению Д. Ворта, важно отделить собственно лингвистические компоненты1 от риторических и установить различные типы влияний, обнаруживающиеся в текстах этого периода: собственно русские (архаизирующие имитации киевского периода), с одной стороны, и иностранные — с другой. Последнее влияние можно разделить на южнославянское (болгарское и сербское) и греческое2. В перечень собственно южнославянских явлений3, отмечаемых в русских текстах, Д. Ворт наряду с учащенным использованием причастных оборотов (Ю-67) включает и «придаточные предложения, вводимые славянским союзом иже, увеличение частотности которых отмечает Исаченко», правда, с существенной оговоркой, что «это и предыдущее (Ю-67) явления могут отчасти свидетельствовать о возврате к (русской) церковнославянской риторике киевского периода»4.
Конструкции с местоимениями иже, яже, еже составляют одну из характерных особенностей языка среднеболгарской книжности XIV в., и анализ использования соответствующих конструкций в языке древнерусской книжности периода т. н. второго южнославянского влияния с точки зрения возможного воздействия южнославянской книжности на древнерусскую способствует накоплению тех фактов, которые могут служить опорой при решении самой этой сложной проблемы. Речь идет о языке древнерусской агиографии стиля «плетение словес», традиционно возводимого к стилю болгарских книжников Тырновской школы, реформаторская деятельность которой, согласно распространенному мнению, оказала существенное влияние на развитие литературного языка Московской Руси.
Один из основных принципов языковой реформы, связанной с именем Евфимия Тырновского, — это следование греческому языку: ориентация на авторитет греческих образцов и стремление к буквальному переводу являются приоритетами в книжной практике Тырновской школы5. Выбирая принцип перевода от слова до слова, тырновские книжники продолжали, с одной стороны, традиции Преславской школы, которая отличается
© В. Д. Петрова, 2009
стремлением к более буквальному, по сравнению с Охридской, переводу; с другой — развивали принципы, разработанные афонскими переводчиками ХШ в. Последние, как установлено в новейших исследованиях, руководствовались комплексом взаимосвязанных и иерархически организованных принципов, ведущее место среди которых занимает точное воспроизведение греческих моделей6. «Попытка приблизить славянский язык к греческому»', последовательно проводимая в переводных текстах, приводит к тому, что в Тырновской школе «греческое влияние превысило рамки переводов и превратилось из переводческого правила в стилистически-языковую норму»8.
Не только практика Тырновской школы, но и вообще вся среднеболгарская книжная практика XIV в. демонстрирует тесное, хотя и формальное сближение с синтаксическим строем греческого языка. Греческое влияние ощутимо проявляется в лексике и главным образом в синтаксисе: в порядке слов и в активизации определенных конструкций (причастных, инфинитивных и некоторых других). Среднеболгарская книжная традиция XIV в., сохраняя достижения кирилло-мефодиевских и преславских образцов, создает и собственные средства, характеризующие язык большей части литературных произведений XIV в.; и это преимущественно книжные обороты, передающие соответствующие греческие конструкции9. Особое место в этом ряду занимают регулярно используемые тырновскими книжниками конструкции с местоимениями иже, яже, еже, калькирующими греческий член10; отсутствие последнего в славянском делает эти конструкции особенно показательными в отношении греческого влияния.
Синтаксис языка книжников Тырновской школы тесно связан со стилем «плетения словес»4, и если принять распространенное положение о зависимости стиля Епифания Премудрого, древнерусского агиографа, чье «плетение словес» представляет собой вершину развития этого стиля в средневековой славянской литературе, от стиля южнославянских агиографов, то следует предположить, что наиболее характерные синтаксические особенности болгарских книжников должны быть представлены у Епифания. Сопоставление языка сочинений тырновских книжников («Похвальное слово Константину и Елене» Евфимия Тырновского, «Житие Стефана Дечанского», «Похвальное слово Евфимию» Григория Цамблака, «Похвальное слово Петру» Киприана) и «Жития Стефана Пермского» Епифания Премудрого показывает, что специфические особенности использования этих конструкций, наблюдаемые в языке Евфимия Тырновского и его учеников и последователей, не находят отражения в языке Епифания.
Как отмечается во многих исследованиях, тырновских книжников отличает особое пристрастие к употреблению конструкций с местоимениями иже, яже, еже. В сочинениях и самого патриарха Евфимия, и его учеников изобилие разнообразных сочетаний с анафорическими местоимениями иже, яже, еже составляет один из самых показательных признаков манеры изложения, присущей книжникам Тырновской школы11. В сочинениях патриарха Евфимия и его учеников представлены субстантивные сочетания с различными предлогами (въ, до, къ, на, о, отъ, по, съ, подъ, прЭдъ, до). Следующие примеры из «Жития Стефана Дечанского» Григория Цамблака дают представление о типичных для тырновских книжников субстантивных сочетаниях с местоимениями иже, яже, еже перед предложной группой: упражнение того окрЭте помысль ино ничтоже разве еже въ ськро^шении срьдца и сльза^ честаа томленіа и обычное тому нищии^ъ желаніе (Жт. Ст. Д. 44.15); в прідстоаніи же иже къ отцу смЭрень нЭкако и своистовьнь образь иміе по истинЭ (Жт. Ст. Д. 6.1); страх же въ того вое^ь въложиши, къ иже на те рати не смЭати прочее подвизати се (Жт. Ст. Д. 44.9); да іакоже сего не повино^юща се окрЭте, кожию иже о немь съврьшити се попустивь промыслу, прекывааше мнмжаишіих емле се докродЭтЭлеи, яко
не кез многа тому прикытка от здешніих прЭселити се (Жт. Ст. Д. 44.4); тЭмь еже от постничьства окльгчавааше колЭзны (Жт. Ст. Д. 10.15); нъ женское окличем еже съ дмволомъ съгласие (Жт. Ст. Д. 7.7); и иже под нимь въсЭмь съмирение велие имоущимь (Жт. Ст. Д. 96). Вместо предложно-падежной группы может быть использовано наречие: сльзы испущает и иже от вънутрь пламенем прЭсЭцаеть глась (Жт. Ст. Д. 4.6); и въса, яже тамо, докрЭ устроивъ (Похв. Конст. 117).
Кроме несогласованных конструкций с местоимениями иже, яже, еже, в переводных и оригинальных славянских текстах встречаются и согласованные конструкции, в которых при помощи местоимений к определяемому имени присоединяются местоименные причастия. Такие традиционные для книжных текстов конструкции, которые рассматриваются как контаминированные, представляющие собой нечто среднее между причастным оборотом и придаточным предложением, часты в сочинениях тырновских книжников: и въса яже по некеси свЭтящаа съ многою слоужет красотою (Похв. Конст. 103); Чюдимь Соломонь въ прЭмудрости паче въсЭх, иже въ Израили царствовавшиихъ, нъ женскымъ сластемь ракь кывь, пороком славу искази (Жт. Ст. Д. 54.1).
К структурным грецизмам традиционно относят и сочетание инфинитива с местоимением еже, но в большинстве случаев в славянских текстах такие сочетания, соответствующие греческому инфинитиву с определенным членом, функционируют как придаточные предложения с различными (преимущественно причинно-следственными, целевыми) значениями, что отражают и тексты тырновских книжников: Изволи же се, сиа цареви слышавшу, послати светЭишаго Александра, еже кесЭдовати съ нимь (Похв Конст. 126); сЭнь кеше, еже въ неи ... сътварати слУжкы, юже и зЭло украси (Похв. Конст. 140). Однако в среднеболгарских текстах наблюдается тенденция к субстантивации инфинитива (явление, крайне редкое для древнейших переводов евангельских текстов: Й. Курц приводит всего 6 примеров)12, которой следуют и тырновские книжники: И по еже мучити сватаго Пантелеймона, лютЭишу и горчаишу на Христианы подвиже крань и гонЭше нестръпимо (Похв. Конст. 111); ...слеченом до конца сущимь и недЭистьвномь и еже дыхати свокодно неимущимь, въсходещее ради из вънутрь лютости (Жт. Ст. Д. 40.2). Греческий инфинитив с членом может использоваться во всех падежных формах, с предлогами и без. Если в евангельских текстах отсутствуют примеры калькирования греческого предложного инфинитива13, то в среднеболгарских текстах предложные конструкции с инфинитивом, чуждые славянскому синтаксису, получают широкое распространение14, о чем свидетельствует и язык тырновских книжников: И огради ми ныне, и сам, святителю Петре, вЭм ко недостоина секе къ похвалению, но ты ми слово даруи, въ еже о теке начати слово (Похв. Петр. 100); что ко намь кудеть докрЭише, чтоже чъстнЭише и кыти възможет, от еже праздникь, въ иже кесъмрьтм приехом надежду, свЭтло и явленно вь едином от въс^ь съгласно уставленЭмь врЭмени хранити и непоколЭкиму прЭкывати (Похв. Конст. 126).
Субстантивные сочетания в сочинениях писателей Тырновской школы отличаются структурным разнообразием, болгарские книжники используют сочетания с местоимением иже как с постпозицией15: и въса яже къ чьсти, яко живу по съмрьти томУ одавааху (Похв. Конст. 144), так и препозицией зависимой части: И многа уко яже от юности мУжа исправления (Жт. Ст. Д. 3.3). Преобладает препозиция зависимых компонентов. Сочетания с местоименными причастиями также занимают обе позиции по отношению к определяемому слову: Въ подножіи порфіраго стлъпа хытрЭ положени лежет петіихь хлЭкь, иже пет тысуща насыщьшшхь (Похв. Конст. 117); тоУ трЭкУющшмь ти> раздаи, мене к^ иже зде приведшіа сила питает окылно (Жт. Ст. Д. 86). У патриарха Евфимия отмечается некоторое преобладание постпозиции, у Цамблака соотношение препозиции/постпозиции почти одинаково.
Для среднеболгарских текстов, переводных и оригинальных, характерна подчеркнуто высокая частотность конструкций с иже {яже, еже) +предложное сочетание, которые могут стоять как в препозиции, так и в постпозиции по отношению к поясняемому имени, т. е. следуют и преславскому, и кирилло-мефодиевскому порядку слов16. Преобладание препозитивных сочетаний в языке патриарха Евфимия и Григория Цамблака свидетельствует, с одной стороны, о верности традициям Преславской школы, с другой — речь идет об ориентации на греческие модели. Особенность субстантивных конструкций с местоимениями иже, яже, еже, передающими греческий член, в сочинениях тырнов-ских книжников заключается в том, что они воспроизводят порядок слов, свойственный греческим конструкциям, вследствие чего наблюдается регулярная дистантность компонентов субстантивных сочетаний (дистантное расположение компонентов субстантивных сочетаний в результате использования элементов, не входящих в структуру самого сочетания, в переводных славянских текстах, как правило, наблюдается в тех случаях, когда оно представлено в греческом) и учащение препозиции зависимых падежных форм. Дистантность (главным образом за счет включения внутрь субстантивного сочетания глагола и/или других слов, не входящих в структуру самого сочетания) становится одним из показателей стиля тырновских книжников: Сіа уко творяху се въ тогдашнее врЭме и мирь устрои се глъкокь и яже на хританы от мучителеи преста рать (Похв. Конст. 114). Зависимый ком -понент часто оказывается между согласованным определением и главным компонентом конструкции: Елма же свое еже къ господуу отшъствие разумЭ (Похв. Конст. 143); колше судивь кожіе еже о нем окрьмление, на ползу въсакому кывающее (Жт. Ст. Д. 4.8). Это очень характерно для Григория Цамблака, как и порядок слов, при котором предложно-падежное сочетание с иже располагается между предлогом и главным компонентом сочетания: И яко припрять мимоиде и въ глаголемла царскаа врата въниде, мнЭше се кь столУ настоещаго пріити и тамо того укити съ иже въ рукУ его желЭзною палицею (Жт. Ст. Д. 58.2). Неестественный порядок слов в данных конструкциях «представляет собой сознательное следование определенной стилистической норме как составляющей более широкого явления, названного средневековыми
17
книжниками «плетение словес»17.
Особенности употребления конструкций с местоимениями иже, яже, еже в языке тырновских книжников находятся в соответствии со среднеболгарской книжной традицией, которая значительно отличается от кирилло-мефодиевской, которой следует Епифаний. В использовании анализируемых конструкций в «Житии Стефана Пермского» и в сочинениях болгарских книжников обнаруживаются значительные расхождения, связанные не только и не столько с интенсивностью употребления, сколько с разницей в структуре и особенностями функционирования. Субстантивные сочетания с местоимениями иже, яже, еже в «Житии Стефана Пермского» не отличаются таким структурным разнообразием, которое характерно для тырновских книжников. Основная модель, представленная у Епифания, — это воспроизведение евангельской модели: контактная постпозиция сочетания местоимения с предложно-падежной формой (или наречием) по отношению к поясняемому слову: Сице же оуки> и друзіи пррцы прочіи рЭшд. м окращеніи и № спасеніи странъ и № призваніи языкъ. и м проповЭди еже по все земли (Жт. Ст. 725 об.); препозитивные конструкции немногочисленны: госпое мои не воздивите на мд мкааннаго. не поклените мд грЭшнаго. ммлю кратолюкіе ваше. и еже о гдЭ люковь (Жт. Ст. 775 об). В субстантивных конструкциях в «Житии Стефана Пермского» наблюдается достаточно строгий порядок слов: практически исключена дистантность вследствие использования компонентов, не входящих в структуру субстантивного сочетания (глаголов — излюбленного средства тырновских книжников).
Не отмечены у Епифания примеры, в которых конструкция с иже располагается между предлогом и поясняемым словом, крайне редки случаи, когда сочетание с иже разрывает атрибутивное сочетание: Да елма ж оуко матъ начало есть всЭм мцемъ и всЭмоу лЭту. и всЭм еже в годУ временомъ (Жт. Ст. 677). Субстантивные конструкции с местоимениями могут быть использованы параллельно с конструкциями с эксплицированной глагольной связкой: с1и же не токмо телеса прекорми. но и дша и^ъ прекорми. оучениемъ глю кжтвенныхъ писан1и. соугоукою пищею телеса оукм крашны еже от плм земны^ъ. дУшам же пооучеше еже есть пли- оустенъ (Жт. Ст. 736). Конструкции с местоименными причастиями только постпозитивны: слышасте ли крат1е словеса мужа того. иже К роуси пришедшаго (Жт. Ст. 687). Причастный оборот и причастный оборот с иже могут быть одновременно определениями к одному слову: помолиси прпкниче и о мнЭ къ кгУ всесилномоу и всемогущему, могущему печальныд оУтЭшати. иже К всдкаго лица всдкоУ слезУ Кимшему (Жт. Ст. 760 об).
Причастные конструкции, вводимые местоимениями иже, яже, еже, тради-ционны для книжного языка, в них проявляется своеобразие синтаксического строя древнерусского языка, которое «состояло в наличии промежуточных явлений между членом предложения и развитым придаточным предложением»; синтаксическая роль местоименного причастия в подобных образованиях колеблется между атрибутивной и предикативной, и здесь можно видеть проявление стремления причастия к предика-тивности18. Последовательное использование причастных конструкций с местоимением иже в постпозиции в языке Епифания может свидетельствовать о том, что они по синтаксической функции близки к придаточным, занимая обычное для придаточного определительного место после определяемого слова; Епифаний практически (за единственным исключением: Еже вашими стрелами наносимаа намъ телесна смрть. маловременнаа есть и малогодна. и въскорЭ миноуема смрть паче и не смрть. но жизнь ис^одатаиствует (Жт. Ст. 680)) не использует эти конструкции в препозиции.
Инфинитивные сочетания с еже в «Житии Стефана Пермского» представляют собой придаточные предложения (причинные, целевые, дополнительные): и мнмгы когы мод напУщу на погоуклеше твое. еже потрекити от землд памдть твою (Жт. Ст. 701 об); что сего лУчши есть. еже служити живу кгу вседержителю. и единороному сну его. и съ стымъ его дхом (Жт. Ст. 700). Пример субстантивированного инфинитива представлен только в цитате: (Филипп. 1. 21) мнЭ ко рече еже жити хъ. а еже умерети прикытокъ есть (Жт. Ст. 707 об). У Епифания (и это, наряду с отсутствием субстантивации инфинитива, отличает язык «Жития Стефана Пермского» от языка сочинений тырновских книжников) нет сочетаний еже с предлогом (такие сочетания, особенно с предлогами в и за, станут характерными для позднего церковнославянского языка), что роднит язык Епифания с языком древнейших переводов евангельских текстов.
Конструкции с местоимениями иже, яже, еже, соответствующие греческим сочетаниям с определенным артиклем, составляют одну из специфических особенностей славянского книжного языка, восходящую к старославянской традиции. Конструкция с местоимением иже в славянских переводных текстах была одним (отнюдь не единственным) из средств передачи греческого субстантивного сочетания (несогласованного определения, выраженного предложно-падежной формой существительного или сочетания с наречием) с артиклем. Старославянская традиция закрепила такое употребление местоимения перед именной группой, что послужило основанием рассматривать их как кальки с греческого («употребление относительного местоимения иже перед именной группой происходило при буквальном переводе под греческим влиянием, соответственно греческому члену»)19. Но, как подчеркивает Й. Курц, анализируя функционирование
местоимения иже в старославянских текстах, если даже указанные сочетания и возникли под воздействием соответствующих греческих конструкций, их нельзя рассматривать как результат буквального, рабского, необдуманного перевода греческого текста, поскольку славянское иже не является чисто механическим средством передачи греческого артикля,
а используется для смыслового подчеркивания вводимого таким образом члена предло-
20
жения или целого предложения20.
Между греческими и славянскими конструкциями нет полного соответствия. Гре -ческий артикль полностью согласован с определяемым словом, тогда как в славянских конструкциях согласование может быть выдержано в роде и числе, но не в падеже (случаи согласования в падеже встречаются крайне редко)21. Часто в славянских конструкциях нарушается и согласование в роде и числе. В отсутствии полного согласования местоимения с существительным проявляется самостоятельность славянской конструкции, «чем меньше собственных связей с существительным у местоименной формы, тем дальше отстоит она от греческой конструкции с артиклем»22. Славянские конструкции не являлись простой копией греческих, они выступали как средство перевода греческого несогласованного определения (предложно-падежной именной группы с артиклем), основанное на свойственной самому славянскому языку конструкции — придаточном определительном. В силу того, что субстантивные сочетания с иже перед предложно-падежной формой или наречием почти не отличались от относительных бессвязочных предложений, переводчик ничего неславянского в дословном переводе не видел23. Конструкции с местоимением иже, передающие соответствующие греческие конструкции с артиклем, совпадали по форме со славянскими определительными предложениями без связки, что и способствовало их укоренению в системе славянского синтаксиса. Они не воспринимались как чужеродные элементы, являясь в глазах средневековых славянских книжников сугубо книжным средством. Это дает возможность рассматривать их как относительные предложения без связки, обычные для старославянского языка24.
Совпадение структуры субстантивных сочетаний с определительными придаточными приводит к тому, что они функционируют как придаточные, поэтому закономерно, что в языке славянских памятников, не испытывающих очевидного греческого воздействия, эти конструкции занимают постпозитивное положение — нормальную для относительных придаточных позицию. Эта тенденция, начало которой положено в кирилло-мефодиевских переводах, получает дальнейшее развитие в языке средневековой славянской книжности. Язык «Жития Стефана Пермского» в этом отношении представляет собой продолжение
и и V.» V.» 2 5
древнейшей славянской книжной традиции25.
В «Житии Стефана Пермского» конструкции с местоимением иже преобладают в постпозиции, занимая обычное для относительного придаточного предложения положение. Функционально равные придаточным определительным без связки, в языке Епифания они представляют собой средство книжное, традиционное для славянских текстов, без иноязычного налета. В древнерусских текстах происходило освоение тех конструкций, которые вписывались в систему самого славянского языка, и постепенное освобождение от тех, которые осознавались как противоречащие ей. Язык Епифания, использующего все богатство книжных средств, полностью соответствует этой тенденции. Он свободен от явных грецизмов, и даже к давно освоенным древнерусским книжным языком заимствованным оборотам агиограф прибегает не часто (например, придаточное следствия с яко и инфинитивом). Показательно, что по сравнению с языком более ранних русских памятников (в частности, «Жития Феодосия Печерского»), в языке Епифания сокращается
количество конструкций с местоимениями иже, яже, еже с препозицией зависимого члена26. Если для эпохи Киевской Руси «синтаксические конструкции, даже не слишком широко распространенные в древнейших славянских переводах, были прочно усвоены и стали образцами для подражания, так что они на некоторое время оттеснили свои собственные синтаксические приемы»27, то в языке Епифания отражается тот этап развития литературного языка, когда из возможных вариантов, выработанных в языке, книжники могли выбрать вариант, наиболее соответствующий славянскому синтаксису.
Если для тырновских книжников конструкции с местоимением иже можно считать эквивалентами греческих сочетаний, то для Епифания они представляют собой традиционное книжное средство, активизация которого находится в связи с архаизирующими тенденциями этого времени, связанными со стремлением к отчуждению от живого языка (и в отношении к живому языку Епифаний отличается от тырновских книжников)28. Для Епифания это собственно русские архаизмы, в них отсутствует «печать иноязычности», отличающая анализируемые конструкции в языке книжников Тырновской школы. Структурные особенности (контактность компонентов и постпозиция по отношению к определяемому слову) данных конструкций в языке древнерусского агиографа говорят о том, что Епифаний использует конструкции, вошедшие в систему славянского языка, ставшие необходимыми элементами языка высокой славянской книжности. Стремление к архаизации языка диктует выбор книжных средств, свойственных древнейшим славянским текстам, тогда как новая тенденция, свойственная периоду «второго южнославянского влияния», — византинизация — отражения у Епифания не получает. Специфика употребления сочетаний с местоимением иже в языке патриарха Евфимия и Григория Цамблака заключается в том, что актуализируются модели, непосредственно зависящие от соответствующих греческих: регулярная дистантность компонентов и препозиция по отношению к определяемому слову возможны только как воспроизведение соответствующей греческой модели (в этом отношении язык тырновских книжников полностью соответствует языку переводных произведений этого времени). Стремление следовать греческому языку вызывает «грецизацию» конструкций с местоимением иже в языке тырновских книжников, возвращает их состояние «структурного грецизма». Лишь намеренное копирование особенностей греческой субстантивной конструкции, отличающей ее от привычной славянской, могло привести к ожидаемому эффекту присутствия сочетания, далекого от живого языка и приближающего к греческому языку. Интенсивное употребление субстантивных сочетаний с иже — один из показателей грецизации языка писателей круга патриарха Евфимия и одна из ярких особенностей их индивидуального стиля, к которым относится и специфический порядок слов, свойственный языку тырновских книжников29.
Регулярное употребление структурных грецизмов составляет особенность языка книжников Тырновской школы, «необычными» синтаксическими конструкциями и особым порядком слов отличается язык патриарха Ефимия и Григория Цамблака. Те же характеристики присущи и Киприану, но они у него приглушены, проявляются с меньшей интенсивностью, и в этом, вероятно, можно усмотреть уже русское влияние: «Житие митрополита Петра» и «Похвальное слово митрополиту Петру» написаны Киприаном на основе древнерусского материала30.
Возвращаясь к утверждению А. Исаченко об учащении конструкций с местоимением иже в древнерусском книжном языке как проявления южнославянского влияния, следует подчеркнуть, что само по себе интенсивное употребление данных конструкций может свидетельствовать только об архаизации текста, поэтому как показатель
южнославянского/византийского воздействия оно нерелевантно. О конкретном южнославянском влиянии можно было бы говорить только в случае, если бы эти конструкции регулярно использовались в древнерусских текстах в том специфическом виде и с той функциональной нагрузкой, которые отличают их в среднеболгарских текстах.
Язык Епифания Премудрого свободен от новой волны греческого воздействия, испытываемого южнославянскими (болгарскими) книжниками. Это, в свою очередь, свидетельствует и о независимости от южнославянских образцов, поскольку настойчиво проводимая тырновскими книжниками грецизация языка при условии следования этим образцам должна была бы отразиться в языке древнерусского агиографа как результат воспроизведения характерных особенностей авторитетного (в данном случае, болгарского) образца.
Грецизмы (синтаксические конструкции, порядок слов) в языке книжников Тырнов-ской школы — «факт искусства»31, а не простое следствие буквального подражания греческим моделям. Воспринятые как норма в текстах высокой книжности XIV в., они входят в комплекс риторических средств, активно применяемых в сочинениях болгарских книжников. Если исходить из того, что епифаниевское «плетение словес» основано на южнославянских образцах, то трудно объяснить отсутствие таких показательных риторических приемов в языке древнерусского агиографа. Сопоставление языка Епифания Премудрого с языком тырновских книжников очередной раз подтверждает вывод Б. А. Ларина, «что Епифаний Премудрый в такой же, если не в большей мере следует традиции древнейшей русской письменности Х1-Х11 вв., с которой был хорошо знаком, чем новым книгам, привезенным с Афона и балканских монастырей»32. Ведущий принцип, определяющий облик языка Епифания, связан с «реставрацией старокнижных традиций»33, а не с южнославянским воздействием. Общепринятое мнение о значительной роли языка тырновской литературы, оригинальной и переводной, в развитии книжного языка Московской Руси требует корректировки. По крайней мере, в отношении нового стиля агиографии можно с уверенностью утверждать, что значение Тырновской школы в формировании русского стиля «плетение словес» преувеличено.
1 Лингвистические признаки «второго южнославянского влияния» Д. Вортом разбиты на шесть категорий в соответствии с их наиболее вероятным происхождением: эллинизмы, архаизмы, южнославянизмы, глаголические заимствования, русские инновации и явления неизвестного происхождения. 16 лингвистических признаков имеют греческое происхождение; 31 признак отнесен к архаизмам; 26 признаков (с известными оговорками) составляют список собственно южнославянских явлений. Ворт Д. Очерки по русской филологии. М., 1983/2006. С. 291-307.
2Ворт Д. Место «второго южнославянского вляния» в истории русского литературного языка (материалы к дискуссии) // Он же. Очерки по русской филологии. М., 2006. С. 288.
3 Собственно южнославянскими явлениями Д. Ворт считает «лишь те инновации, появление которых можно убедительно объяснить подражанием языковым и графическим приемам, появившимся в южнославянских текстах в период, непосредственно предшествующий эпохе «второго южнославянского влияния». .. .Иначе говоря, ко второму южнославянскому влиянию можно отнести лишь те явления, которые, по выражению Аванесова, были южнославянскими не только исторически, но и функционально». Ворт Д. Место «второго южнославянского влияния» в истории русского литературного языка (материалы к дискуссии) // Он же. Очерки по русской филологии. С. 300.
4Ворт. Д. Указ. соч. С. 305-306.
5 Первый принцип связан с усвоением традиций обеих (а не только Охридской, которая воспринимается как продолжение Кирилло-Мефодиевской традиции) древнейших болгарских книжных школ, а третий предполагает соотнесение с новыми чертами, развившимися и нашедшими широкое применение в среднеболгарской письменности. Харлампиев И. Езикът и езиковата реформа на Евтимий Търновски. София, 1990.
б ТасеваЛ., ЙовчеваМ. Езиковите образци на атонските редактори // Българска филологическа медиевистика. София, 2QQ6. С. 237.
7Радченко К. Религиозное и литературное движение в Болгарии в эпоху перед турецким завоеванием. Киев. І898.
8Иванова-Мирчева Д. Отражението на езика и стила на Търновската книжовна школа в хомилетична литература от XIV в. // Търновска книжовна школа. София, І980. Т. 2. С. 279.
9 Тихова М. Към преводите на търновската книжовна школа // Търновска книжовна школа. Велико Търново, І993. Т. 5. С. 391-400.
10 В данной статье рассматриваются конструкции, традиционно относимые к «несомненным синтаксическим грецизмам» (Мещерский Н. А. О синтаксисе древних славяно-русских переводных произведений. Т. І9. 19б3. С. 94), в которых славянское местоимение иже передает греческий артикль в субстантивных (и субстантивированных) сочетаниях.
11 В сочинениях тырновских книжников местоимения иже, яже, еже используются для субстантива-
ции предложных (падежных) сочетаний и причастий: Я^иане и иже на суши (Похв. Конст. І2І); нъ и о семь не зазвати ему длъжно есть иже до^і paзyьікaищимъ (Жт. Ст. Д. 7.І0); встречаются случаи субстантивации целых высказываний: Тімжі и въ ^Эм^ные ^ісели се чины, въ ^ни Иеpocoлимь, въ Сионь, некесную, въ
^адъ живаго Бога, въ тьмы аггелскы^ъ ^op^ въ п^ъковь npъкінu|ь, написанныи^ъ на некесе^ь, въ иже око не виді и и\о не слыша и cеpдuи человеку не възыдоше (Похв. Конст. І45). (І Кор. 2.9: и^же око не виді, и у^о не слыша, и на cеpдце человіки не взыдоша, гаже уготова когъ люкгащимъ его). По греческому образцу (в немногих примерах) местоимения вводят в цитату: и Давидьское оно от въс^ь піваемо піние, еже: Боже, ушима нашима услыша^ом, отци наши повідаше намь діло, еже щіла въ дьни и^ь въ дьни npькые (Похв. Конст. І28). В евангельских текстах отмечен всего один случай использования местоимения в этой функции. [Kurz J. Syntax clenoyeho IZE v storoslovenskem jazyce //Kapitoly ze syntaxe a morfologie staroslovenskeho jazyka. Praha, І972. S. 80-87]. У Епифания их нет, для выделения цитаты он использует только конструкцию с глаголом: Блше ко тамо о клше тамш двдва слова видіти гаві кывающа. Еже pече на господа упова^ъ. Како pече дши моеи. Пpекитaи по
гopaмъ гако птица (Жт. Ст. б78 об.). Присоединительная конструкция еже и бысть, отмечаемая у тырновских книжников, также отсутствует в «Житии Стефана Пермского».
Представление о разнообразии и плотности использования конструкций с местоимениями иже, яже, еже в сочинениях болгарских книжников может дать следующий пример из «Жития Стефана Дечан-ского»: Не невідіаше уко онъ иже о немъ умышлиемаа, нъ и мншжаиишшми ют кнезшвь и велму жеи таино учимг кіше нікоеи от иже тамо cтpaнaх съ мншжествшм воши уклонити се и ют иже уко на нъ съшиваемые изкіжати лъсти cъвpьшені же въ вьсе cъдpьжaние ц^стма одіати се не въс^о^ си^ь послУшати, колше судивь кожіє еже о нем о^ььлеше, на ползу въсакому кывающее, иже въcедyшні на того чловіколюк!е секе възложьщимь, неже чловічьскаго cъвітa и помощи (Жт. Ст. Д. 4.8).
12 Kurz J. Syntax ,clenoveho’ IZE v staroslovenskem jazyce // Kapitoly ze syntaxe a мorfologie staro-slovens^^ jazyka. Praha, І972. S. 80-87..
13 Милев А. Членуваният гръцки инфинитив в евангелския текст и неговото предаване в старобългарския перевод. Т. VIII. София, 19б2. С. 75-9І. Цит. по: Тихова М. Синтактични конструкции с членоподобно употребеното относително местоимение иже, яже, еже в езика на Г. Цамблак, К. Костенечки и И. Бдински. Т. II. Шумен, І97б. С. І95, І97.
14 Иванов-Мирчева Д. Указ. соч.; Тихова М. Към преводите на търновската книжовна школа // Търновска книжовна школа. Велико Търново, І993. Т. 5. С. 391-400; Димитров К. Предаване на гръцкия членуван инфинитив в среднобългарския превод на словата на Авва Дорофей // Българска филологическа мидие-вистика. София, 200б. С. 28б-320.
15 Постпозиция характерна для евангельских переводов и для памятников, связанных с кирилло-мефодиевской традицией; препозиция типична для памятников, связанных с восточноболгарскими книжными центрами. Минчева А., Велчева Б. Анафорическое употребление древнеболгарского местоимения иже в конструкциях с существительными // Actes du premier congres international des etudes balkaniques et sud-est europeens, VI. Sofia, І9б8. P. І49-1б0. Цит. по: Тихова М. Указ. соч. І97б. С. І84.
16 Тихова М. Към преводите на търновската книжовна школа //Търновска книжовна школа. Велико Търново, І993. Т. 5. С. 391-400.
17 Тихова М. Указ соч. І97б. С. І99.
18 Коротаева Э. И. К истории русских причастных оборотов. Л., 19б3. С. 80-94.
19 Иванова-Мирчева Д. Евтимий Търновски, писател-творец на литературния български език от късното Средновековие // Търновска книжовна школа. София, 1974. С. 80.
20 Kurz J. Указ. соч. S. 85-8б.
21 Тырновские книжники используют эту редкую для славянских конструкций возможность согласования в падеже: Отьцъ же его Кшнста, гако неначаемо пpишъcтвlе сновнее видів^ топлыми слъзами юж къ Константину люковь извіствовааше (Похв. Конст. 10б); кто, за въсе^ь pa^ се, юже паче въс^ь чловікь до^одітіль показа (Похв. Конст. и Ел. 144); и юже къ вapвapoмъ подвизааше кpaнь (Жт. Ст. Д. 22.2).
22Дубровина В. Ф. Следы греческих конструкций в сочинении древнерусского автора //История русского языка и лингвистическое источниковедение. М., 1987. С. 25.
23 Kurz J. Указ. соч. S. 85.
24 Златанова Р. Структура на простото изречение в книжовния старобългарски език. София, 1990.
25 В сочинениях Клемента Охридского конструкции с местоимениями иже последовательно пост-позитивны; в древнерусских памятниках домонгольского периода, в частности, в словах и притчах Кирилла Туровского, прослеживается та же тенденция к постпозиции субстантивных конструкций с местоимением иже.
26 Вероятно в раннем памятнике древнерусской литературы образцами для указанных конструкций могли послужить соответствующие сочетания в переводных житийных текстах, в которых чаще сохраняются структурные особенности греческих сочетаний. Так, К. Ходова отмечает, что при использовании придаточных следствия с союзом яко (конструкция, соответствующая греческому сочетанию винительного с инфинитивом) древнерусские книжники отдают предпочтение варианту якоже, а не яко, что говорит об их ориентации не на ранние старославянские (евангельские) тексты (в которых выступает яко), а тексты более поздние (Супрасльский, а возможно, и переводные житийные тексты). Ходова К. К вопросу о синтаксических грекославянизмах в древнерусском литературном языке // Palaeobulgarica. 1987. XI. 4. С. 41-54. У Епифания в немногочисленных примерах придаточных следствия с яко преобладает именно вариант яко.
27Ходова К. К вопросу о синтаксических грекославянизмах в древнерусском литературном языке // Paleobulgarica. 1987. XI. 4. С. 52.
28 Петрова В. Д. Язык высокой славянской книжности конца XIV — начала XV вв. (отношение к живому разговорному языку) // Вестник ННГУ № 1. 2007. С. 2б8-272.
29 Об особенностях порядка слов в сочинениях патриарха Евтимия и Григория Цамблака: Иванова-Мирчева Д. Евтимий Търновски, писател-творец на литературния български език от късното Средновековие // Търновска книжовна школа. София, 1974. С. 193-214; Тихова М. Словоредни особенности в Житието на Стефан Дечански от Григорий Цамблак и в Манасиевата Хроника // Palaeobulgarica. 1987. XI. 4. С. 55-б1; ХарлампиевИ. Езикът и езиковата реформа на Евтимий Търновски. София, 1990 и др.
30 В связи с эитм небезынтересно следующее наблюдение: в Требнике, дословно скопированном со Служебника патриарха Евфимия, Киприан «довольно последовательно модернизирует и русифицирует протограф»; в Служебнике, приписываемом Киприану, можно встретить как архаические русские церковнославянизмы, так и русские инновации, но «нет, однако, никаких указаний на попытки последовательной болгаризации или „архаизации“». (Ворт Д. Место «второго южнославянского влияния» в истории русского литературного языка (маериалы к дискуссии) // Он же. Очерки по русской филологии. М., 200б. С. 289).
31 Тихова М. Указ. соч. 1987. С. 55-б1.
32 Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка (X в. — середина XVIII вв.). М., 1975. С. 248.
33 Там же.
Источники:
Жт. Ст. — житие Стефана Пермского, написанное Епифанием Премудрым // ГИМ, Синод. Собр., 91.
Жт. Ст. Д. — Житие на Стефан Дечански от Григорий Цамблак. София, 1983.
Похв. Конст. — Похвальное слово Константину и Елене // Kaluzniacki E. Werke des Patriarchen von Bulgarien Euthymius. Wien, 1901. S. 103-14б.
Похв. Петр. — Киприан. Похвальное слово митрополиту Петру // Седова Р. А. Святитель Петр, митрополит Московский, в литературе и искусстве Древней Руси. М., 1993. С. 9б-107.
