CC BY-NC-ND
27
Социальная философия
О.В. Шаповалова
КОНСТРУИРОВАНИЕ «СЛУЧАЙНОГО СООБЩЕСТВА»: СОВРЕМЕННЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ НА РАСПУТЬЕ
Цель статьи - проследить, каким образом антифундаменталистские философские взгляды могут быть применены к современному западному либеральному проекту. Автор статьи противопоставляет традиционные «метафизические» представления о либерализме (Роулз, Дворкин) идеям Г1. Рорти и Э. Лаклау. Их либеральные проекты основываются на представлении об обществе как о стихийном, неупорядоченном потоке. Это отражено в понятии «случайное сообщество», которое подробно анализируется в статье.
Ключевые слова: либерализм, антифундаментализм, Рорти, Лаклау, радикальная демократия.
В конце XIX - начале XX в. рационализм и универсализм классической западной философии вызвали мощную антиметафизическую реакцию. Философские течения как в Европе, так и - уже позже, в середине XX в. - в Америке были объединены идеей отрицания старой и становления новой «неклассической метафизики». Американский философ-неопрагматик Р. Рорти обобщает важнейшие положения этого критического направления в единое течение философской мысли - «антифундаментализм».
Занять антифундаменталистскую позицию означает отказаться от универсалистского философского проекта, т. е. от поисков неизменных критериев и прочных оснований познания, бытия и морали. Это стремление порвать с платоновско-кантианской традицией объединило в себе как постницшеанскую европейскую, так и прагматическую американскую философию. Это течение отказывается признавать за философскими истинами статус фундаментальных. С точки зрения Р. Рорти истины производны от речевых практик,
© Шаповалова О.В., 2011
которые мы используем для их выражения. Поэтому для человека, сменившего способ говорения, отказавшегося использовать платоновские различения и логоцентричную стратегию мышления, «вечные» философские вопросы просто теряют смысл. Антифундаменталисты утверждают, что все зависит от конечного словаря, которым пользуется тот или иной его носитель. Важнейшими понятиями, которые служат прояснению антифундаменталистского значения речевых практик, являются «словарь» и «случайность» («контингентность»). Они-то и требуют пояснения.
Под «словарем» Рорти понимает языковую практику, целостный способ говорения. Словари множественны, изменчивы и разнообразны. Они «вступают в диалог» между собой, взаимодействуют и могут «конкурировать» за право использования. Отдельный «словарь» как инструмент коммуникации самодостаточен: он состоит из набора слов, достаточного для «нормального» - в кунов-ском смысле - познания и коммуникации. Рорти пользуется словосочетанием «конечный словарь». Под ним подразумеваются слова, без которых люди психологически не могут сказать то, что хотят, не умеют обходиться, находясь в данной исторической ситуации. Возникновение новых словарей происходит благодаря тому, что в обществе появляются и используются новые метафоры, т. е. слово, попадая в новый для него контекст, изменяет свое значение. Развиваясь, общество постепенно теряет привычку использовать слова в одном значении и привыкает пользоваться ими в другом значении. Но такое «привыкание» не является ни актом чьей-то воли, ни результатом полемики. Единственным возможным поводом для смены словаря, по Рорти, может служить его полезность в данной исторической ситуации. То есть словари, как и вообще культурные эпохи, исторически случайны и несводимы ни к какому «метасло-варю». Они не обладают внутренней связностью, не подчиняются какой-то необходимости или онтологически укорененной последовательности.
Категория «случайность», или «контингентность» (contingency), является одним из краеугольных камней философской системы Рорти. Под контингентностью понимается историчность, ситуативность, привязанность любого феномена к определенному месту и времени, а также непредзаданность существования человека в исторически изменчивом мире, его непредсказуемость и амби-валентность1.
Антифундаментализм имеет множество интеллектуальных и культурных последствий, но немногие из них соотносимы с политикой. Р. Рорти первым установил связь между политикой и антифундаментализмом, после того как в 1971 г. вышла книга
Дж. Роулза «Теория справедливости»2, а социально-политические проблемы вновь оказались наиболее обсуждаемыми в англоязычной философии.
Теория справедливости как честности, которую сформулировал Роулз, считается парадигмальным выражением современной либеральной философии. Роулз использует рационалистически ориентированный словарь, унаследованный от эпохи Просвещения, со всей его специфической лексикой, такой как «разумная и нравственная природа», «идеал достойной жизни» и «естественные права». Поэтому он не сомневается в реальности вещей, соответствующих им. Его теория метафизична, так как для обоснования понятий, составляющих ценность демократического общества, философ вынужден искать основание вне общества, в нечеловеческих, абстрактных ситуациях. Предполагается, что если это обоснование не будет найдено, то современные либеральные институты и практики потерпят крах. Он основывается на представлении о неком «внеисторическом и универсальном сверхсообществе - Человечестве, идентификацию с которым позиция "социальной ответственности" делала бы обязательной для любого члена любой конкретно-исторической формации»3.
Итак, словарь, при помощи которого прежде излагались идеи либеральной демократии, принадлежит эпохе фундаментальной философии. Рорти признает, что на определенном этапе создания демократических обществ рационалистический универсализм был необходим. Однако сегодня он стал препятствием на пути развития либеральных институтов. Рорти, а также его последователи-антифундаменталисты видят свою задачу в том, чтобы заменить этот словарь менее абстрактным и «метафизическим», но сохранить при этом либеральные институты и практики.
В отличие от либеральных «метафизиков», Рорти - историцист и номиналист. Он настаивает на том, что у сообщества нет неких фундаментальных, метафизических оснований, что ему, как и языку, присуще свойство контингентности. Обоснование той или иной речевой практики может находиться либо в области «метаслова-ря», т. е. речевой практики, которая каким-то образом приняла бы во внимание все существующие и существовавшие словари; либо в неком другом словаре; либо во внутренней области этой языковой игры. Однако словари, как уже отмечалось, взаимно несводимы и непереводимы. А общих обоснований для всех словарей найти практически невозможно, так как индивид не может выйти за пределы своего языка и культуры. Следовательно, языковая игра может быть обоснована только самой собой, но тогда невозможно объяснить, что является основанием для смены словарей / культур.
Это позволяет Рорти прийти к выводу, что сама идея поиска фундаментального основания бесполезна. Если нет оснований и критериев перехода от одного типа культуры к другому, то, говорит Рор-ти, человеческая история представляет собой неупорядоченный, стихийный поток, открытое пространство бесконечных трансформаций и интерпретаций, не обладающих внутренней связностью, не подчиняющихся какой-то необходимости или логической последовательности.
Выбор того или иного словаря тоже не зависит от внешнего мира. С точки зрения Рорти, даже тогда, когда происходит смена одного словаря на другой, понятия критерия и выбора так и не обретают смысл.
Европа, - пишет он, - не решала - принимать ли идиому романтической поэзии или социалистических политиков или галилеевской механики. ... Скорее, Европа постепенно теряла привычку использовать определенные слова и постепенно приобретала привычку использовать другие4.
Подобного рода значительные культурные изменения не являются ни результатом применения критерия, ни произвольным решением какой-либо группы людей. Стремление же к поиску критериев есть следствие привычки мыслить мир в терминах определенного словаря - словаря классической «метафизической» философии.
Представление о том, что история творится людьми, а не Богом, что языки «создаются», а не «открываются», противоречит фундаментализму и универсализму западноевропейской классической философии. Поэтому великая утопия Нового времени - идея «всемирно-исторического прогресса», базирующаяся на идеях о закономерном и естественном порядке мировой истории, - перестает быть привлекательной для интеллектуалов конца XX в. То же самое касается идей о существовании неких «глубинных оснований» социального бытия, неких предельно общих законов, задающих направление исторических изменений. Согласно Р. Рорти, единственная «закономерность» истории состоит в пролиферации словарей, их столкновениях и конкуренции. Новые словари создаются стихийно, без какой-либо определенной цели, повинуясь лишь творческому воображению индивида. Подобно тому как тысячи непредсказуемых мутаций в природе способны привести к возникновению антропоидов, метафорические переописания могут привести к возникновению словаря, с помощью которого удобнее всего обсуждать (и решать) вполне конкретные социаль-
ные проблемы. То есть, создаваясь «ни за чем», словари все же могут «зачем-нибудь» понадобиться. Выбор среди многих словарей осуществляется прагматически, в зависимости от целей социального агента. И разумеется, инструмент невозможно оценивать с позиции его «обоснованности» или «истинности». Одни словари более востребованы, чем другие, между ними идет постоянная конкуренция, но в этой конкурентной борьбе, полагает Рорти, не должно быть никакого насилия - лишь свободный выбор, основанный на индивидуальной полезности и симпатии.
Принимая этот тезис, нам следует согласиться с вытекающими из него следствиями. А именно: любая стратегия борьбы с какой-либо теорией будет заключаться в создании нового словаря. Философам не стоит искать аргументов против этой теории, так как трудность заключается в том, что уже сами эти аргументы неизбежно окажутся сформулированными в терминах оспариваемого словаря. Полезнее и результативнее было бы «переописать» вещи так, чтобы создать образец лингвистического поведения, который будет привлекать все большее количество людей выбрать именно его. В свою очередь новый язык заставит людей искать новые подходящие формы нелингвистического поведения, например усваивать новый научный аппарат или поддерживать новые социальные институты.
Язык описания социальной реальности, с фундаменталистских позиций, лингвистически и логически строится вокруг понятий «мораль / благоразумие». Еще Кант отделял мораль от благоразумия, показывая, что универсальный нравственный закон не определяется никакой внешней по отношению к нему, индивидуальной целью. Он понимал под моралью апелляцию к принципу, императивное долженствование, никак не обусловленное социально и исторически. В противоположность этому благоразумие апеллирует к целесообразности и утилитарным соображениям. Этим разделением пользуются и современные «кантианцы». Заявляя, подобно Р. Дворкину, что справедливость не может быть сведена к конкретно-историческому соглашению, они признают приоритет морали над благоразумием, оставляя последнее за границами философского дискурса5.
Антифундаменталисты в свою очередь утверждают, что и мораль, и человеческое «Я» социально обусловлены. Требования морали, с их точки зрения, - это не легитимирующий наши действия универсальный принцип, а требования языка, который суть историческая случайность. Они полагают более подходящим для наших нынешних целей проводить различение не между апелляцией к принципу и апелляцией к целесообразности, а различать апелля-
ции к интересам сообщества и апелляции к приватным интересам, т. е. выстраивать словарь антифундаменталистского либерализма на понятиях приватного и публичного.
Под публичным Рорти понимает привычки в поведении индивида, совпадающие с верованиями и желаниями группы, с которой индивид себя отождествляет. Под приватным - те из них, которые характеризуют интенции и состояния автономной личности, в том числе и те, которые носят аномальный и иррациональный характер. Словари, в рамках которых индивид описывает свое приватное и публичное, не нуждаются в объединении и не могут быть объединены. Индивид в состоянии выбрать, какой словарь для него важнее, в зависимости от тех целей, которых он хочет достичь. Словари сферы приватного в основном метафоричны, они не разделяются с другими и не подходят для дискуссии. Их применяют деятели, стремящиеся к индивидуальному самосовершенствованию, к автономии, творящие свои миры и воплощающие свои индивидуальные фантазии в реальность. Словарь публичного, напротив, состоит преимущественно из «мертвых метафор», разделяется с другими и может служить целям коммуникации. Его используют те, чьей главной заботой является социальная справедливость, общественная мораль, стремление сделать весь мир добрее, терпимее, лучше.
Важная отличительная черта антифундаменталистского либерализма Рорти - это отсутствие в нем места жестокости и насилию. Метафоры, дающие жизнь новым словарям, зарождаются в результате акта творческой воли индивида, т. е. свободно. Количество словарей, производимых индивидом, и индивидов, обладающих возможностью творить словари, ничем и никем не ограничено. Поскольку мы не располагаем критериями для сравнения словарей с позиции, например, истинности и ложности, мы не имеем возможности считать тот или иной из них «лучше» или «хуже». По той же причине нельзя найти оснований для запрета или повсеместного насильственного внедрения одного из словарей. Выбор между ними происходит стихийно, и решающим критерием для него будет не кантовское «ты должен», а юмовское «мне это симпатично». В зависимости от конкретных целей социального агента он прагматически остановит свой выбор на том из словарей, который наиболее подходит лично для него. Единственным способом заставить человека принять чужую речевую практику будет не принуждение, а убеждение через практическую демонстрацию преимуществ того или иного словаря.
Именно убеждение является единственным методом, который может применяться в либеральном сообществе. Рорти повторяет
вслед за Ю. Шкляр, что самое худшее для либерала - это быть жестоким6. Запрет на жестокость не является чем-то добавочным по отношению к политической системе Рорти, а логически следует из ее антифундаменталистских оснований. Смысл существования политических институтов в таком случае - установление правил для достижения консенсуса мирным путем. В этом Рорти солидарен с Хабермасом, который пытается описать эту систему правил7.
То, что мы привычно называем социальной реальностью, представляет собой поле свободного, ненасильственного взаимодействия разных социальных агентов, диалога словарей. Оно не похоже и не должно быть похоже на составную картинку, где следует «правильно» подгонять детали друг к другу. Интересы и речевые практики акторов могут пересекаться, взаимодействовать, «вести диалог» в общем социокультурном пространстве. Единственным ограничением этих взаимодействий является то условие, что допускается столкновение словарей, но не физические и тем более насильственные действия. Таково представление Рорти о конструировании социальной реальности в антифундаменталистской «либеральной утопии», как он сам иронично именует свой проект.
Представление о том, что либеральные институты и практики возможно сохранить без их традиционной опоры на словарь эпохи Просвещения, равно как и вообще без поиска фундаментальных оснований, получило свое продолжение. «Либерально-утопические» идеи Рорти подхватили философы-постмарксисты Э. Лаклау и Ш. Муфф. Принимая антифундаментализм Рорти и во многом соглашаясь с ним, они создают свой проект антифундаменталистского либерального общества, который назвали «радикальной демократией». Главное, что различает эти две концепции, - представления о принципах и правилах конструирования социальной реальности в либеральном сообществе.
Лаклау солидарен с большинством антифундаменталистских установок Рорти: с его прагматизмом, неприятием любых метафизических оснований социального порядка, критикой Хабермаса. Лаклау принимает и активно использует словарь, разрабатываемый Рорти, и тем самым включается в антифундаменталистскую речевую практику. Он тоже считает, что словари возникают в результате пролиферации метафор и что они имеют инструментальную природу. Он признаёт безосновность исторического развития общества и отказывается от просвещенческих попыток найти некое абсолютное обоснование общественным изменениям. Наконец, как и Рорти, он является сторонником либерально-демократической политической системы. Однако взгляд на принципы и правила социального конструирования у Лаклау совсем иной, так как он не
принимает важнейший из принципов Рорти - запрет на насилие, ориентацию на поиск консенсуса8.
Лаклау признаёт, что словари неизбежно сталкиваются. Это следует из самого отсутствия единой основы для них, некоего стягивающего центра, внеположенной им всем общей идеи. По определению Рорти, либеральное общество - это такой тип социального устройства, в котором столкновения происходят только на уровне убеждений, но никогда - на уровне силы. Но все дело в том, как утверждает Лаклау, что между убеждением и силой нет четкой границы. Точнее сказать, убеждение - это и есть одна из возможных форм силы. В ситуации выбора одного из нескольких альтернативных вариантов человек вынужден подавлять свое желание альтернативных образов действия, а это означает насилие по отношению к самому себе. Если же взаимодействуют индивиды или социальные группы, то переубедить означает заставить встать на свою сторону - опять сила.
Значит, рассуждения о способах ненасильственного достижения консенсуса должны быть заменены анализом способов организации силы в обществе и типов силы в обществе либеральном. Мир без насилия - это мир без борьбы, в котором все заранее согласны со всем, это одномерное общество. Новые умения, новые языковые игры, новые словари возникают стихийно, пролиферируют, выбор между ними осуществляется прагматически - в этом Рорти и Лак-лау согласны. Но с точки зрения Лаклау Рорти не замечает того, что более ранний словарь, даже если он и является менее удобным инструментом, не уступит просто так своих позиций. Противостояния нельзя избежать. Оно будет в сознании человека, меняющего привычный способ говорения, или между акторами, уже принявшими или еще не принявшими новую языковую игру. Языковое поведение друг друга они неизбежно будут оценивать как иррациональное. Далее, Рорти не замечает, что за абстрактными словарями стоят вполне реальные требования и интересы членов сообщества. Например, вряд ли удастся мирно договориться между собой женщинам, которых оскорбляет порнография, и производителям порножурналов. Поэтому хоть и возникают словари стихийно, но развиться и конкурировать они могут только в ходе активной борьбы и противостояния.
Равновесие между антагонистическими требованиями - это нахождение не той точки, в которой все словари согласуются друг с другом, а той, где последствия этих требований будут находиться в гармонии. Противостояние должно регулироваться и управляться. Однако это ни в коем случае не означает наличия некой высшей управляющей силы или системы правил. Напротив, существование
в обществе разнонаправленных сил и движений не является множеством следствий из одного центра. Сам факт их столкновения является атрибутом либерального общества.
Нужно отметить, что если Рорти говорит о взаимодействии словарей, как бы отождествляя словарь и использующих его социальных агентов, то с точки зрения Лаклау взаимодействуют сами люди, социальные агенты. Поэтому «либеральная утопия» Рорти менее привязана к конкретным жизненным ситуациям, чем «радикальная демократия» Лаклау. В своей «кабинетной» модели либерального сообщества Рорти, по его мнению, вынес за скобки одну из важнейших составляющих социального конструирования, а именно - борьбу социальной группы за установление гегемонии. Борьбу отдельных личностей и социальных групп невозможно заметить борьбой словарей и слов самих по себе. В работе Э. Лаклау и Ш. Муфф «Гегемония и социалистическая стратегия»9 гегемония понимается как действие, объединяющее в себе убеждение и насилие. Что видоизменяет и конструирует социальную реальность? Ответ Лаклау прост: это - борьба за установление социальной группой своей гегемонии, за внедрение на определенное время своих «правил игры», пока какая-либо другая группа не навяжет другие правила.
Итак, группа, достигшая в определенный период времени гегемонии, получает возможность доминировать над остальными группами. То есть становится гегемоном. Однако гегемон вынужден учитывать те правила, которые были до него, а следовательно - выстраивать свою систему относительно них. Поэтому процесс убеждения не заключается просто в переходе от одной системы взглядов к другой. Скорее речь идет о постоянном добавлении новых элементов в уже существующую систему. Окончательного правила не существует, его всегда может ниспровергнуть любой из участников политической игры, а значит, правила исторически изменчивы и случайны. Поэтому не существует «просто либерализма», ведь в любом конкретном социально-историческом пространстве складывается своя сеть норм и правил. Таким образом, отказ от поиска фундаментальных оснований остается необходимым условием конкурентоспособности либерального проекта.
Лаклау использует антифундаменталистское разделение на приватное и публичное, но разграничение между ними он проводит иначе, чем Рорти. Для последнего область приватного должна быть максимально закрыта от посягательств извне. Один из инструментов этой защиты - приватный язык творческого самосозидания, в терминах которого личность описывает себя: он иррационален с точки зрения большинства, не подходит для интерсубъективной
коммуникации, а значит, не может быть полем дискурсивной деятельности. Но коль скоро эти «посягательства» являются средством конструирования социального, то может ли вообще существовать область нашего «Я», свободная от них? Лаклау полагает, что нет. Если бы индивид существовал в абсолютно нейтральной среде, он бы действительно мог беспрепятственно достигать своих целей. Но самореализации индивида постоянно препятствуют существующие в мире нормы, правила и предрассудки. Противостоять этому влиянию можно, только создавая альтернативные публичные пространства. Таким образом, если для Рорти существование области приватного было условием свободы индивида, то для Лаклау приватное - «выколотая точка», остаточная категория, в которую входят наши цели, не сталкивающиеся ни с одним социальным барьером. Задачей либерального общества, с точки зрения Лаклау, должно являться не расширение поля приватного, а преумножение публичных пространств и словарей. Из уникального многообразия этих пространств складывается идентичность сообщества. А идентичность индивида формируется в ходе его участия в публичной жизни.
Подведем итог. Силы, еще два столетия назад приведенные в движение классической фундаменталистской философией, пошатнули ее же собственные убеждения. Но это не значит, что построенный на этих убеждениях либеральный проект также сделался несостоятельным. Спасти его можно, переописав неуниверсалистским, нефундаментальным способом, отказавшись от попыток найти ему какое-либо внешнее обоснование. Эти идеи вырабатываются в недрах антифундаментализма, яркими представителями которого выступают Р. Рорти и Э. Лаклау. Основная их цель - показать, как существует идеальное либеральное сообщество. Несмотря на общность позиций в признании основных антифундаменталистских положений, их взгляды на способ конструирования и будущее либерального сообщества существенно разнятся. Фактически перед нами два проекта конструирования либерального сообщества: первый из них строится на понятии консенсуса, убеждения, свободной конкуренции между разнообразными социальными агентами, причем главной характеристикой этих агентов будет наличие у них своего словаря, своей языковой игры. Второй же включает в себя, наряду со словарями, элемент силовой борьбы за достижение права на гегемонию. Пока сложно сказать, какой из этих вариантов больше соответствует действительности (антифундаменталисты, впрочем, отказываются от всякого соответствия с какой-либо действительностью - вне словарей и языковых игр). Но, несомненно, оба эти направления позволяют усмотреть много-
численные тупики и ловушки, уготованные либеральной мысли, оставившей на своем вооружении понятийный аппарат классической философии свободы эпохи Просвещения.
Примечания
1 См.: Джохадзе И.Д. Неопрагматизм Ричарда Рорти. М.: Эдиториал УРСС, 2001.
2 Роулз Дж. Теория справедливости. Новосибирск: НГУ, 1995.
3 Рорти Р. Постмодернистский буржуазный либерализм // Логос. 1999. № 9. С. 98.
4 Рорти Р. Случайность, ирония, солидарность. М.: Русское феноменологическое
общество, 1996. С. 26.
5 См.: Современный либерализм: Ролз, Бёрлин, Дворкин, Кимлика, Сэндел, Тей-
лор, Уолдрон. М.: Дом интеллектуальной книги; Прогресс-Традиция, 1998.
6 См.: Рорти Р. Указ. соч. С. 19.
7 См.: Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.:
Наука, 2000.
8 См.: Лаклау Э. Сообщество и его парадоксы: «либеральная утопия» Ричарда Рор-
ти // Логос. 2004. № 6 (45). С. 100-115.
9 Laclau E, Mouffe Ch. Hegemony and Socialist Strategy. London: Verso, 1985.
