CC BY
26Конституционная и судебная имплементация Европейской Конвенции по правам человека*
Тамара Морщакова**
Автор работы анализирует предписания Конституции Российской Федерации, обеспечивающие имплементацию международно-правовых норм о правах и свободах человека и значение этих конституционных подходов при обосновании заявки России на вступление в Совет Европы. Рассматривается также круг субъектов судебной имплементации в российской правовой системе конвенциональных норм о защите основных прав и свобод как наднационального регулирования конституционного уровня. Подчеркивается непротиворечивость конституционных предписаний об основах конституционного строя и о правах и свободах граждан, а также значение принципа субсидиарности в деятельности Европейского Суда по правам человека как основы его взаимодействия с национальной правовой системой в целях гармонизации их позиций и обеспечения исполнения решений наднациональной юрисдикции. Автор обращает внимание на необходимость и возможность диалога между судами национального и международного уровня с тем, чтобы общая система защиты прав человека на основе признания их международного стандарта и учета особенностей национальных правовых институтов развивалась более эффективно.
^ Конституционная имплементация международного стандарта прав и свобод; Европейский Суд по правам человека; взаимодействие национальной и наднациональной юрисдикций; принцип субсидиарности и обязательность 001: 10.21128/1812-7126-2016-2-182-189 исполнения ее решений
В качестве исходных моментов, обусловливающих влияние международного права прав человека на российскую правовую систему, нельзя не напомнить несколько общеизвестных фактов.
В мае 1992 года — еще до принятия действующей российской Конституции — Россия подала официальную заявку на вступление в Совет Европы. Затем, планируя свое участие в нем, представила проект Конституции Российской Федерации экспертам Венецианской комиссии Совета Европы. Неудивительно,
* Выступление на международной конференции «Совершенствование национальных механизмов эффективной имплементации Европейской Конвенции по правам человека» (Санкт-Петербург, 22—23 октября 2015 года). Публикуется впервые в специально подготовленной для печати версии.
** Морщакова Тамара Георгиевна — доктор юридических наук, профессор, заведующая кафедрой судебной власти НИУ «Высшая школа экономики», судья Конституционного Суда Российской Федерации (1991 — 2002) (e-mail: tmor23@mail.ru).
что многие положения Конституции Российской Федерации 1993 года совпадают с положениями международных договоров, к которым хотела присоединиться и присоединилась Россия. При обсуждении в 1996 году в Государственной Думе проекта закона о присоединении к Уставу Совета Европы официальный представитель российского Президента подчеркнул, что вторая глава Конституции Российской Федерации о правах и свободах человека и гражданина составлена на основе именно Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Европейская Конвенция, Конвенция). То есть, вступая в Совет Европы, Россия уже предъявила свою Конституцию 1993 года, предусматривавшую довольно впечатляющий каталог прав и свобод человека и гражданина, ориентированный на международные стандарты.
Далее, в Федеральном законе от 30 марта 1998 года № 54-ФЗ «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных
свобод и Протоколов к ней» Россия как участница этих договоров подтвердила, что признает юрисдикцию Европейского Суда по правам человека (далее — Европейский Суд, Страсбургский суд, Суд) обязательной по вопросам толкования и применения закрепленных в этих международных актах норм о правах и свободах.
Оригинальностью конституционного каталога этих прав, как пишет А. И. Ковлер1 — судья от России, входивший в состав Европейского Суда в 1999—2012 годах (то есть тринадцать лет представлявший там Россию), можно назвать то, что ряд прав и свобод, замечу от себя, вполне конвенциональных, сформулированы в Конституции через отрицание практики советского периода российской истории, то есть отражают именно российский опыт. Исходя из того, что «человек, его права и свободы являются высшей ценностью» (ст. 2), в российской Конституции провозглашается, что «гражданин не может быть лишен своего гражданства или права изменять его» (ч. 3 ст. 6); «„признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности» (ч. 2 ст. 8); «никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной» (ч. 2 ст. 13); «каждый может свободно выезжать за пределы Российской Федерации и возвращаться в Российскую Федерацию» (ч. 2 ст. 27); «„цензура запрещается» (ч. 5 ст. 29) — вот примеры установленного нового для России свода прав человека, и их можно продолжить.
В рамках дискуссии об актуальных национальных механизмах имплементации Европейской Конвенции представляется важным остановиться на трех сюжетах.
Первый связан с конституционными основами имплементации в Российской Федерации международно-правовых норм о правах и свободах человека. Второй сюжет касается субъектов этой имплементации в рамках российской правовой системы. И, наконец, третий относится к пониманию субсидиарности в наднациональной юрисдикции Европейского
1 Ковлер А.И. Незамеченный юбилей (к 15-летию действия Европейской Конвенции по правам человека в Российской Федерации) // Права человека. Практика Европейского Суда по правам человека. 2013. № 6. С. 4-5.
Суда по правам человека — эту тему нельзя обойти, рассматривая проблему применения Конвенции и исполнения решений Европейского Суда на национальном уровне.
Первый сюжет, конечно, заставляет обратиться к интерпретации буквы и духа российской Конституции. Конституционные основы имплементации норм международного права в российском конституционном контексте определены довольно подробно и достаточно дифференцированно: на конституционном уровне затронуты разные аспекты имплементации общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации в зависимости от их содержания и регламентов их восприятия в качестве составной части национальной правовой системы.
Во-первых, необходимо обратить внимание на то, что чаще всего приводимые и анализируемые экспертами-конституционалистами положения российской Конституции, содержащиеся в части 4 статьи 15, интерпретируются под углом зрения только одной практической проблемы, касающейся импле-ментации международных договоров в российской правовой системе. Речь идет о приоритете применения нормы международного договора перед внутренним национальным законом, исходящем из предложения второго части 4 статьи 15, согласно которому, если международным договором «установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Данная норма в среде как академической, так и правоприменительной юриспруденции считается принципиально отрицающей приоритет международно-правовых принципов и норм перед Конституцией Российской Федерации. Но Конституция акцентирует здесь внимание на приоритете применения лишь как на частном случае, поскольку этим не исчерпывается общее провозглашенное в первом предложении части 4 данной статьи включение обязательных, признанных Россией международно-правовых норм в правовую систему государства в качестве ее составной части. Попытки узкого истолкования этих конституционных положений только как признания приоритета применения международного договора перед законом нередко выражаются и в настойчиво повторяемых утверждениях о том, что договорное
международное право, с точки зрения буквы конституционного регулирования, безусловно «уступает» не только самой Конституции, но и таким парламентским актам, как федеральные конституционные законы, поскольку ратификация международного договора осуществляется так называемым простым федеральным законом. Это приходится слышать от представителей как Федерального Собрания, так и правительства. Нельзя, однако, не возразить такому истолкованию Конституции, потому что часть 4 статьи 15, безусловно, в понятие «закон» включает не только простой федеральный закон, но и закон федеральный конституционный — иначе невозможно было бы согласовать это, например, с конституционным требованием о подчинении судей Конституции и федеральному закону. Нельзя же предположить, что судьи не должны подчиняться федеральному конституционному закону.
В то же время выделение сферы приоритета применения международно-правовых норм в системе других конституционных предписаний, касающихся значения международного регулирования, имеет особый смысл в целях обозначения широкого круга субъектов его реализации на национальном уровне. Это позволяет адресовать конституционную задачу имплементации правоприменителям и в той серьезной ситуации, когда речь идет о коллизиях национального закона с международно-правовой нормой.
Но, кроме того, не меньшее, а даже большее значение имеет тот факт, что конституционно определены также особая сфера и способы имплементации, связанные с признанием норм международного права прав человека. В отношении международного права прав человека размер российской Конституции находится на самом высоком уровне мировых стандартов: его можно сравнить с такими образцами конституционного признания международно-правовых норм, которые обнаруживаются, например, в швейцарском или в австрийском конституционном праве. Российская Конституция прямо утверждает, что в области прав и свобод человека Россия следует, прежде всего, международному стандарту. Часть 1 статьи 17 Конституции, открывающая ее главу 2 «Права и свободы человека и гражданина», провозглашает: «В Российской Федерации признаются и гарантиру-
ются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией». Именно в этой последовательности и через соединительный союз «и». То есть сама Конституция трансформировала теперь уже во внутригосударственное конституционное право нормы международного права о правах человека, она признала в сфере прав человека общий приоритет международного права перед конституционным регулированием. Это не только приоритет применения нормы международного права перед федеральным законом. В сфере защиты прав человека именно Конституция утверждает, что, собственно, нормами международного права как раз и обусловлено конституционное содержание этих прав, и берет на себя обязательство следовать в этой сфере международному стандарту. Отсюда вытекает также принятая на себя государственными институтами задача обеспечивать толкование конституционных прав человека адекватно официальному толкованию одноименных международных (в том числе конвенциональных) прав — раз они считаются предшествующими Конституции, включены в правовую систему России, хотя бы далее они и не нашли закрепления ни в российской Конституции, ни в законе.
Нельзя не признать, что в силу изложенного положения статьи 17 Конституции в России состоялась главная конституционная имплементация международных стандартов прав и свобод. Она не исключает, однако, а наоборот, поддерживает надобность и практическую пользу приведения национального законодательства в соответствие с международными нормами, если и пока государство не отказывается от собственной Конституции и от своих международных обязательств.
При анализе признаваемых в российской Конституции международных регуляторов в сфере прав и свобод почти никогда не упоминается еще одна (сформулированная в части 1 статьи 55) конституционная норма, согласно которой перечисление в российской Конституции основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод, а значит, не исключает защиту других основных прав и
свобод, которые могут быть еще не названы в Конституции. Невозможно интерпретировать такую констатацию иначе, как указание на то, что международный регулятор основных прав и свобод признается в России имеющим юридическую силу конституционных норм.
На основании того, что фактически международный стандарт прав и свобод, закрепленных в Европейской Конвенции, в российской Конституции, как и в конституционном праве других европейских стран, это один и тот же стандарт, сложился также определенный консенсус в оценке конституционалистами из разных стран права прав человека в ранге как международного, так и конституционного права. Согласованное регулирование прав и свобод приобретает значение реализуемого в национальном и в международном праве многоуровневого конституционного плюрализма2. Председателю Конституционного Суда Российской Федерации В. Д. Зорькину принадлежит образное выражение об объединенных в наднациональных структурах суверенитетах, что в эпоху интернационализации прав и свобод обеспечивает необходимую форму их защиты3.
В этом смысле российская Конституция имеет такой большой потенциал, который не вполне еще реализован в нашем национальном, конкретизирующем Конституцию законодательстве и, может быть, в наших международных отношениях, в сфере которых у России есть обязательства по гарантиям международно-правового регулирования прав и свобод, выступающим в то же время как гарантии национальной Конституции. В связи с этим нельзя не присоединиться к прозвучавшим в докладе госпожи Элизабет Лам-бер-Абдельгавад, профессора Университета Страсбурга, словам о том, что закрепляющая международный стандарт прав и свобод Ев-
2 Такая идея выдвинута известным конституционалистом, судьей Конституционного суда Болгарии, а также действующим судьей Европейского Суда Евгением Танчевым. См.: Танчев Е. Возникающий наднациональный конституционализм и современные системы конституционного контроля // Сравнительное конституционное обозрение. 2007. № 4 (61). С. 78—93.
3 Зорькин В. Интеграция европейского конституционного пространства: вызовы и ответы // Единое правовое пространство Европы и практика конституционного правосудия : сб. докладов. М. : Институт права и публичной политики, 2007. С. 143—144.
ропейская Конвенция — это наш общий документ, который и в России также представляет собой второй редут защиты Конституции страны. Аналогичным образом и российская Конституция является хорошим, надежным, я думаю, средством защиты международного стандарта прав и свобод.
Но нельзя не остановиться и на прозвучавших уже в дискуссии спорных вопросах. Например, не противоречит ли провозглашение высшей ценностью личности, ее прав и свобод, как это закреплено в статье 2 российской Конституции, каким-то другим конституционным ориентирам? Соответствует ли признание прав и свобод высшей ценностью всей остальной конструкции Конституции? Возможно ли, сравнивая нормы об основах конституционного строя, признающих права и свободы высшей ценностью (глава 1), и нормы главы 2 российской Конституции, гарантирующей международный стандарт прав и свобод, находить их в каком-то противоречии с остальными нормами? Убеждена, что нет.
Конституция утверждает, что никакие положения, содержащиеся в ее последующих главах, не могут противоречить, а значит, и интерпретироваться в противоречие первым двум главам Конституции, закрепляющим основы конституционного строя, правовой статус личности, ее права и свободы (ч. 2 ст. 16, ст. 64, ч. 1 ст. 135). В ходе дискуссии упоминалась уже конституционная норма статьи 79 о возможности участия Российской Федерации в межгосударственных объединениях и передачи им как международным наднациональным инстанциям по международному договору отдельных своих полномочий. В связи с такой возможностью в данной норме сделаны — в качестве conditio sine qua non — только две оговорки: государство может участвовать в таких международных отношениях, если международный договор не влечет ограничение прав и свобод человека и гражданина и не противоречит основам конституционного строя. Статья 79 никак не сужает ориентацию России на международный стандарт прав и свобод, потому что она полностью идентифицируется с содержанием как раз первых двух глав российской Конституции, не противоречащих друг другу. Необходимо сделать особый акцент на том, что невозможно назвать ни одной статьи о правах и свободах, которая могла бы противоречить статьям об
основах конституционного строя и наоборот, если не искажаются смысловые конструкции Конституции.
Однако в дискуссии звучал тезис о суверенитете, о народе как носителе суверенитета и единственном источнике власти, о том, что ограничение суверенитета, конечно, адресуется такому субъекту, как народ Российской Федерации, и что поэтому ограничение суверенитета, оказывается, может нарушить права народа. Этот тезис вызывает большое беспокойство — в его противопоставлении защите прав и свобод личности.
Народный суверенитет — это категория, производная от того, что народ является источником власти и потому носителем суверенитета, которая используется применительно только к коллективному субъекту. Права и свободы, нельзя об этом забывать, адресуются каждому — они так именно сформулированы и в Конституции, и в международно-правовых нормах: каждый при определении его прав и обязанностей обладает соответствующими гарантиями. Поэтому никогда при передаче части компетенции Российской Федерации в области прав и свобод на основе своей Конституции, не вопреки ей, уровню, где права и свободы защищаются также и наднациональной структурой, не может иметь место такое названное выше, пугающее тяжелое юридическое последствие — это не может привести к нарушению прав народа. Кстати, если обратиться к социологическому аспекту, наверное, российский народ всегда поддерживал конституционное признание его права обращаться в Страсбургский суд, к страсбургской юрисдикции. Если бы спросили сейчас у российских граждан, хотят ли они, чтобы это право не было очень действенным, потому что решения Суда не будут исполняться или потому что будут ограничиваться возможности обратиться в этот суд, я думаю, что такие социологические опросы только подчеркнули бы приверженность российского народа к наднациональным формам правовой защиты, что представляется несомненно существенной характеристикой народного волеизъявления. Это нельзя не признать.
Кроме того, важно отметить еще один момент. Да, народ имеет возможности, выражая волю большинства, легитимировать власть, которая пользуется его доверием, он это делает и на выборах, и на референдуме, и через
представительные органы, но это не дает никакого основания сказать, что права тех, кто относится к меньшинству, не должны защищаться. Таков тот общий принцип, который, собственно, обнаруживает основное существо демократического государства. И подчеркивая значение защиты прав каждого и прав меньшинства, необходимо сказать, что на самом деле ничто не грозит в связи с этим суверенитету, никакие опасности для него не возникают, если усиливается защита прав и свобод, в том числе на наднациональном уровне.
Уже обсуждались международно-правовые и конституционные условия для возможного отступления государства — участника международных соглашений от принятых на себя обязательств в области прав и свобод. Можно еще раз подчеркнуть один аспект, который затронут в Постановлении российского Конституционного Суда от 14 июля 2015 года4, хотя этот аспект затрагивается и в самом содержании Европейской Конвенции тоже. Такое отступление возможно при одном условии (Германия хорошо это демонстрирует) — если национальный уровень гарантий прав и свобод является более высоким. Согласно Европейской Конвенции, ничто в ней не может иметь своим последствием снижение того уровня гарантий, который уже достигнут в национальной правовой системе.
Второй сюжет — о субъектах имплементации норм международного права прав человека. Поскольку Конституция прямо говорит о приоритете применения международной нормы, нормы международного договора пе-
4 Постановление Конституционного Суда РФ № 21-П по делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней», пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», частей первой и четвертой статьи 11, пункта 4 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13, пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части четвертой статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы. URL: http:// ksportal.garant.ru:8081/SESSION/PILOT/doc/doc_ print.html (дата обращения: 18.04.2016).
ред внутренним законом, то именно правоприменительные инстанции, которые в конкретном деле занимаются поиском применимого права, являются основными субъектами имплементации. И здесь колоссальная роль принадлежит, конечно, Конституционному Суду5, но также и Верховному Суду, и общей судебной системе.
Как суды первой инстанции относятся к международной норме в сфере прав и свобод? Действительно, суды первой инстанции — основные субъекты правоприменения в отношении этих норм. Закономерно поэтому, что Верховный Суд России, обращая именно к этим субъектам свои указания, подчеркивает их обязанность обеспечивать применение при рассмотрении конкретных дел закрепленных в ратифицированных международных договорах общепризнанных принципов и норм о правах и свободах человека6. Кстати, приходится констатировать, говоря об особенностях национального механизма не только в отношении имплементации норм международного права, но и вообще национального механизма приведения российской правовой системы в соответствие с конституционным стандартом, что решения Конституционного Суда, к сожалению и вопреки Конституции, не имеют у нас такого же обязательного непосредственного применения, какое имеют положения, сформулированные Верховным Судом Российской Федерации в тех актах (постановлениях его Пленума), где собственно Верховный Суд определяет меры не по корректировке индивидуальных судебных правоприменительных решений, а по корректировке судебной практики в целом. Этот потенциал, конечно, должен быть использован.
5 Зорькин В. Д. Проблемы реализации Конвенции о правах человека. URL: http://rg.ru/2015/l0/2l/zorkin. html (дата обращения: 18.04.2016).
6 Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 31 октября 1995 года № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации» // Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 1996. № 1. Хотя в области прав и свобод человека, исходя из российской Конституции, не говоря уже о праве международных договоров, нет оснований для того, чтобы проводить различие между ратифицированными и нератифицированными договорами по их юридической силе. См. также: Морщакова Т.Г. Судебное правоприменение в России: о должном и реальном. М. : Р. Валент, 2010. С. 36-40.
Говоря очень коротко об упомянутом Постановлении Конституционного Суда от 14 июля 2015 года, которое можно рассматривать как определяющее процессуальные механизмы исполнения решений Европейского Суда по правам человека, очевидно, надо иметь в виду, что эти процессуальные механизмы на самом деле могут иметь и положительные, и отрицательные последствия.
Положительное последствие предложенного в названном постановлении механизма состоит в том, что определен процессуальный путь, который даже при обнаружившемся противоречии в позициях Конституционного Суда и Европейского Суда позволяет повторно рассмотреть вопрос и искать способы не для отрицания позиции Суда в Страсбурге, а для ее учета и исполнения — в духе диалога. Кроме того, в мотивировочной части постановления Конституционного Суда приоритет российской Конституции перед Европейской Конвенцией — в полном соответствии с последней — оговаривается для случаев, когда в национальной правовой системе (в России или других государствах — участниках Конвенции) достигнут более высокий уровень гарантий в области защиты прав и свобод.
Отрицательные же последствия могут проявиться в попытках неправильного истолкования этого постановления Конституционного Суда, связанных с тем, что какие-то другие государственные инстанции (законодательные, правительственные, судебные) сочтут себя вправе определять, какие позиции Европейского Суда учитываться не должны, и обеспечивать принятие соответствующих решений в конституционной юрисдикции. Несмотря на первостепенное значение правоприменительной деятельности в реализации решений Страсбургского суда, такую позицию позволить нельзя. Наверное, если Министерство юстиции как правительственное учреждение не хочет исполнять решения Страсбурга, оно не может это сделать в силу своей воли и на основе своих актов — требуется обсуждение вопросов исполнения наднациональной и национальной инстанциями.
Представляется, что такой подход также вытекает из субсидиарности в отношениях национальных и наднациональных юрисдик-ций. Субсидиарность — замечательная основа и особенность взаимодействия между наднациональным судом, Европейским Судом, и
национальными правовыми системами, которая, во-первых, обнаруживает, я бы сказала, деликатность этой международной инстанции, во-вторых, создает условия для ее возможной эффективной деятельности и, наконец, в-третьих, определяет путь, по которому нужно идти этим двум уровням юрисдикций, чтобы гармонизировать свои позиции. Субсидиар-ность не предполагает ни необязательности решений Суда в Страсбурге, ни тем более отказа от прямого применения Европейской Конвенции государствами — участниками договора. Представляется, что необходимо испробовать все национальные пути обеспечения гарантируемых конвенциональных и конституционных прав и свобод — и до, и после обращения к страсбургским механизмам. Такие подходы, очевидно, неизбежны на этапах исполнения решений Европейского Суда, что предполагает дальнейшие взаимные консультации, определенное поле усмотрения государства в выборе путей и средств исполнения своих обязательств, но не отказ от их исполнения, так как признание и защита универсальных прав и основных свобод на наднациональном уровне являются следствием не договорной нормы, а общепризнанным правовым принципом.
Нельзя все же не добавить, наверное, и ложку дегтя в бочку меда, связанную с деятельностью Европейского Суда по правам человека, который иногда не вполне учитывает особенности национальной правовой системы. Обращусь к одному из последних решений, касающихся признания в гражданском процессе эффективным средством правовой защиты российского кассационного порядка пересмотра судебных актов. Он признан в Суде эффективным только по тем двум критериям, что, во-первых, каждый участник дела может обратиться в кассационную инстанцию и, во-вторых, ограничены сроки обращения в эти суды — возможность такого обращения теперь не растягивается до бесконечности, как было когда-то. На самом деле этот механизм совершенно не эффективен, с чем каждодневно сталкиваются российские адвокаты, в нем есть опасный, уничтожающий право на доступ к суду элемент: возможен отказ в кассационном пересмотре. Этот отказ представ -ляется произвольным, вовсе не связан с несоблюдением формальных требований к обращению, с проверкой допустимости или недо-
пустимости обращения в эту инстанцию, а формулируется как отказ в удовлетворении жалобы по содержанию — без какой-либо проверки материалов и документов. Очевидно, Европейский Суд еще может получить жалобы из России по этому поводу. Хотя, рассматривая предыдущее обращение на эту тему, Суд, безусловно, исходил из субсиди-арности своих полномочий, допуская, что национальная судебная система, которая имеет две судебные кассационные инстанции, должна получить возможность после первой ступени кассации самостоятельно устранить ошибочные судебные акты во второй кассационной инстанции.
И наконец, то, чем я хотела бы закончить: конституция служит ограничению власти, и, согласно российской Конституции, власть ограничена тем, что государство подчиняется праву. Однако суть правового государства проявляет именно главной целью государственной власти провозглашение обеспечения прав и свобод человека. И широкие правомочия, которые власть имеет в сфере защиты публичного порядка, диктуются задачей защищать именно права и свободы человека, а не наступать на них. Потому что без такой содержательной его задачи публичный порядок поддерживается даже в любом антиправовом режиме.
Библиографическое описание: Морщакова Т. Конституционная и судебная имплементация Европейской Конвенции по правам человека // Сравнительное конституционное обозрение. 2016. № 2 (111). С. 182-189.
Constitutional and judicial implementation of the European Convention on Human Rights
Tamara Morshchakova
Doctor of Sciences in Law, Tenured Professor, Faculty of Law, National Research University - Higher School of Economics; Judge of the Russian Constitutional Court (1991-2002) (e-mail: tmor23@mail.ru).
Abstract
The author analyses the requirements of the Constitution of the Russian Federation which ensure enforcement of international legal standards of human rights and freedoms as well as the significance of these constitutional provisions for supporting Russia's application to join the Council of Europe. The article also considers the circle of subjects in within the Russian legal system
responsible for the judicial implementation of conventional rules of protection of the fundamental rights and freedoms translating the supranational regulation in this sphere onto the constitutional level. The author emphasises the consistency of constitutional fundamentals of the constitutional system with the rights and freedoms of citizens, as well as the importance of the principle of subsidiarity in the European Court jurisdiction as a basis of its interaction with national legal systems - in order to harmonize the positions of the latter and to ensure the enforcement of supranational judicial decisions. The article stresses the need for and the possibilities of the dialogue between national and international courts to help more efficient and effective development of the universal human rights system based on the recognition of both international standards and specific features of national legal institutions.
Keywords
constitutional implementation (enforcement) of international standards of the rights and freedoms; European Court of Human Rights; interaction of national and supranational jurisdictions; principle of subsidiarity and the compliance with decisions.
Citation
Morshchakova T. (2016) Konstitutsionnaya i sudebnaya implementatsiya Evropeyskoy Konventsii po pravam cheloveka [Constitutional and Judicial Implementation of the European Convention on Human Rights]. Sravnitefnoe konstitutsionnoe obozrenie, no. 2, pp. 182-189. (In Russian).
References
Kovler A. I. (2013) Nezamechennyy yubiley (K 15-letiyu deystviya Evropeyskoy konventsii po pravam cheloveka v Rossiyskoy Federatsii) [Missed Anniversary (15 years of enforcement of the European Convention on Human Rights in the Russian Federation)]. Prava cheloveka: Praktika Evropeyskgo Sudapo pravam cheloveka, no. 5, pp. 4-13. (In Russian).
Morshchakova T. G. (2007) Zaklyuchenie [Conclusion]. Proceedings of Common European Legal Space and Constitutional Justice, Institute for Law and Public Policy, Moscow. (In Russian).
Morshchakova T. G. (2010) Sudebnoe pravoprimenenie v Rossii: o dolzhnom i real'nom [Judicial law enforcement in Russia: On the must and the real], Moscow: R. Valent. (In Russian).
Tanchev E. (2007) Voznikayushchiy nadnatsional'nyy konstitutsionalizm i sovremennye sistemy konstitutsionnogo kontrolya [The Emerging Supranational Constitutionalism and Modern System of Constitutional Review]. Sravnitel'noe konstitutsionnoe obozrenie, no. 4, pp. 78-93. (In Russian).
Zor'kin V. D. (2007) Integratsiya evropeyskogo konstitutsionnogo prostran-stva: vyzovy i otvety [Integration of the European constitutional space: Challenges and Responses]. Prooceedings of Common European Legal Space and Constitutional Justice, Institute for law and Public Policy, Moscow.
Zor'kin V. D. (2015) Problemy realizatsii Konventsii o pravakh cheloveka [Problems in implementation of the Convention on Human Rights]. Available at: http://rg.ru/2015/10/21/zorkin.html (accessed 18.04.2016). (In Russian).
