Конституирующие и неконституирующие дискурсы в романе Ф. Бегбедера "99 франков" Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 82-1/-9 С. А. Петрова

кандидат филологических наук, доцент кафедры второго иностранного языка педагогических факультетов МГЛУ; e-mail: svetal61@mail.ru

КОНСТИТУИРУЮЩИЕ И НЕКОНСТИТУИРУЮЩИЕ ДИСКУРСЫ В РОМАНЕ Ф. БЕГБЕДЕРА «99 ФРАНКОВ»

В статье на примере романа Ф. Бегбедера «99 франков» исследуется предлагаемое французскими лингвистами противопоставление конституирующих и неконституирующих дискурсов, выявляется взаимообусловленность конституирующих дискурсов, являющихся одновременно внешними и внутренними по отношению друг к другу, а также последствия попыток неконсти-туирующих дискурсов претендовать на статус конституирующих.

Ключевые слова: конституирующий дискурс; неконституирующий дискурс; интердискурс.

Petrova S. A.

Ph. D., Associate professor at the Department of Second Foreign Language of Pedagogical Faculties, MSLU; e-mail: svetal61@mail.ru

COMPOSING AND NON-COMPOSING DISCOURSE IN THE NOVEL «99 FRANCS» BY F. BEIGBEDER

The article analyses the novel «99 Francs» by F. Beigbeder with a view to determining the way the opposition composing vs non-composing discourse is reflected on and represented in modern French literature. The analysis shows that composing discourses are mutually conditioned and are simultaneously internal and external towards each other, and brings to the surface the consequences of the dominance of non-composing discourses in society.

Key words: composing discourse; non- composing discourse; interdiscourse.

Человек осмысливает мир посредством различных дискурсов: от научного до литературно-художественного. В настоящей статье предлагается сравнить, как в научном исследовании и художественном произведении осмысляются, отражаясь друг в друге, и интерпретируются понятия «конституирующий» и «неконституирующий» дискурсы. Подобное сопоставление представляется интересным и заслуживающим внимания, в том числе и потому, что научный дискурс апеллирует к логическим построениям, в то время как литературно-художественный характеризуется образным изображением окружающей действительности. В качестве научных исследований были выбраны монографии и статьи французского лингвиста Д. Менгено, который совместно

с Ф. Коссютта в 1995 г. впервые ввел понятие конституирующего дискурса [4]. Для сопоставительного анализа предлагается написанный в 2000 г. роман Ф. Бегбедера «99 франков», в основе которого, как нам представляется, лежат сложные интердискурсивные отношения между конституирующими и неконституирующими дискурсами.

1. Конституирующие / неконституирующие дискурсы в интерпретации Д. Менгено

По мнению Д. Менгено, в отличие от неконституирующего, конституирующий дискурс сам себя легитимирует актом высказывания и позиционирует как дискурс источника (первоисточника, первоосновы), под которым понимается, например, традиция, истина, красота и т. п. К конституирующим дискурсам Д. Менгено относит религиозный, философский, научный и литературно-художественный дискурсы. Каждый из конституирующих дискурсов имеет свой первоисточник. Первоосновой философского и научного дискурсов может быть истина, религиозного - Слово Божье, а литературно-художественного - эстетический идеал, муза. Каждый конституирующий дискурс особым образом структурирует действительность в процессе ее познания и является носителем коллективной памяти, которую Д. Менгено называет «коллективным археоном» («l'archéion d'une collectivité») [4, с. 47]. Данный термин, от которого образовался латинский «archivum» («архив»), является многозначным: восходя к греческому «archè» («источник», «принцип», а отсюда «командование», «власть»), он обозначает не только местонахождение правящих структур, например дворец, но и общественные архивы. Таким образом, под термином «коллективный археон» подразумевается созидательная деятельность в дискурсе и посредством же дискурса, относящаяся как к органам власти, чьи высказывания являются общепризнанными, так и к формированию коллективной памяти.

Д. Менгено в монографии, посвященной литературно-художественному дискурсу [4], исследует характерные для греческой цивилизации конституирующие дискурсы, в основе которых лежит принцип неизбежной множественности. Наличие не одного, а нескольких конституирующих дискурсов, обусловливает их конкуренцию за доминирование, что приводит, с одной стороны, к их взаимному размежеванию, с другой - к взаимопроникновению. Предлагаемое им описание процессов взаимодействия конституирующих дискурсов

перекликается с выводами нейролингвистики о том, что мозг человека «выбирает разные модусы для контактов и осмысления макроуровней - от научного до ритуального и бытового» [3, с. 25]. В свою очередь, взаимопроникновение конституирующих дискурсов соотносится с философско-культурологической теорией взаимосвязи языка и сознания, образа и понятия О. М. Фрейденберг, «раскрывшей архаические истоки формирования человеческой рациональности на основе понятий мифа и фольклора» [3, с. 26].

Д. Менгено подчеркивает, что понятие «конституирующий дискурс» включает в себя два неотделимых друг от друга аспекта: во-первых, легитимизацию высказывания, благодаря которому дискурс обосновывает свое появление в интердискурсе, и, во-вторых, способы организации дискурсивной целостности, структурирование элементов, образующих текст (высказывание) во всей его полноте. Кроме того, конституирующие дискурсы являются одновременно само- и гетероконституирующими, поскольку эти две ипостаси взаимообусловлены: лишь дискурс, способный конституировать сам себя, развивая тему своего собственного создания, в состоянии играть роль конституирующего по отношению к другим, неконституирую-щим, дискурсам. Рекламный, политический или публицистический дискурсы являются неконституирующими, для собственного обоснования они вынуждены прибегать к гарантам, каковыми являются конституирующие дискурсы. Так, для обоснования той или иной позиции политические деятели часто используют философский или научный дискурсы. Так как, по мнению Д. Менгено, для французской школы анализа дискурса характерным является представление о главенстве интердискурса над дискурсом, конституирующие и некон-ституирующие дискурсы находятся в непрерывном взаимодействии и могут обмениваться как концептами и понятиями, так и методами и инструментами исследования.

2. Рекламный дискурс в романе Ф. Бегбедера «99 франков»

Нам представляется интересным и плодотворным проанализировать в свете вышеуказанных теоретических положений роман «99 франков», написанный Ф. Бегбедером в 2000 г.

Главный герой романа Октав, от лица которого ведется повествование, размышляет о негативном влиянии рекламы на человека. Работая концептуалистом-текстовиком в крупном рекламном агентстве, он в полной мере осознает пагубное воздействие рекламы,

заключающееся в манипулировании человеческим сознанием и подсознанием с целью навязать определенное понимание реальности и соответствующее поведение, а именно: бездумно и бессмысленно потреблять предлагаемые товары и услуги. Иными словами, Ф. Бег-бедер описывает ситуацию, в которой неконституирующий рекламный дискурс претендует на статус конституирующего, присваивая себе одновременно первоосновы религиозного, философского и литературно-художественного дискурсов, наделяя их при этом новым содержанием. Олицетворяющий в романе рекламу Октав характеризует данное явление следующим образом: «Это я решаю, что есть Истина, что есть Красота, что есть Добро» [1, с. 22].

2.1. Реклама и религиозный дискурс

Нивелировка статусной разницы между конституирующим религиозным и неконституирующим рекламным дискурсами заключается, в частности, в том, что Октав приравнивает рекламный дискурс к Слову Божью. Для него Иисус Христос - «лучший в мире рекламист, автор многочисленных слоганов:

ВОЗЛЮБИТЕ БЛИЖНЕГО СВОЕГО ПРИИМИТЕ, ЯДИТЕ, СИЕ ЕСТЬ ТЕЛО МОЕ ПРОСТИТЕ ИМ, ИБО НЕ ВЕДАЮТ, ЧТО ТВОРЯТ И ПОСЛЕДНИЕ СТАНУТ ПЕРВЫМИ [1, с. 132]. В романе Ф. Бегбедера показано, как христианская религия с ее призывом к духовному совершенствованию подменяется новым сугубо материальным культом потребления. Например, христианское понятие «добро» («le bien»), противопоставляемое «злу» («le mal»), заменяется экономическим термином «блага», «предметы потребления» («les biens»). Пытаясь оправдаться перед читателем, Октав восклицает: «Разве я виноват, что человечество решило заменить Господа Бога товарами широкого потребления?» [1, с. 25].

В чем состоит суть такой подмены? Христианская религия основана на вере в Бога, который признается «высшим, совершенным существом и единственной основой всей действительности» [2, с. 59], «исходя из субъективных оснований, которые для верующего являются достаточными, хотя могли быть убедительные доказательства в пользу другого» [2, с. 70]. Таким образом, в отличие от науки, вера не ориентирована на знание или мышление. Именно эту особенность веры используют маркетологи и рекламщики, чтобы заставить людей

уверовать в ценности общества потребления. Для большей убедительности они прибегают к библейскому дискурсу:

Директор по маркетингу... Его зовут Альфред Дюлер... у него есть ВЕРА. Он обрел ее на своих высших курсах: «Да уверуешь в РОСТ ПРОИЗВОДСТВА!» Давайте выпускать миллионы тонн продуктов, и мы будем счастливы! Слава экспансии - двигателю заводов, которые двигают экспансией! Главное - не останавливаться и ничего не брать в голову! [1, с. 31].

Подобная тактика позволяет манипулировать людьми, слепо и покорно следующими всему тому, что навязывает реклама. Сам Октав возмущается рабской покорностью потребителей:

Но самое удивительное, что все вокруг считают такую ситуацию нормальной! Эй, вы, меня тошнит от вас, жалких рабов, покорно выполняющих любой мой каприз! Ну зачем вы сделали из меня Повелителя Мира? Мне давно хочется разгадать эту тайну: как, каким образом на гребне нашей циничной эпохи рекламу провозгласили верховной властительницей? [1, с. 24].

В дискурсе Октава встречаются и другие понятия и выражения, характерные для библейского языка. В частности, он формулирует 10 заповедей креатора, пародируя христианский декалог. Однако, если для христианства заповеди представляют собой «указания Бога в их сути и изначальности» [2, с. 169], содействующие благу и обеспечивающие выполнение этических требований, то в декалоге Октава все наоборот. В отличие от главной христианской заповеди, заключающейся в любви к Богу и ближнему, сформулированные Октавом требования призывают открыто льстить и лебезить перед начальством:

Чтобы продать идею КД [креативному директору], креатор должен СИСТЕМАТИЧЕСКИ внушать ему, что это он, КД, ее и родил. Другое средство распознать младшего и старшего по службе: младший отпускает удачные остроты, над которыми никто не смеется, старший же выдавливает из себя унылые шутки, вызывающие бурный восторг слушателей! [1, с. 75-76].

Отношение главного героя к подчиненным презрительное, унижающее человеческое достоинство:

Стажеры - это современные рабы: им не платят, на них ездят, как хотят, их можно в любой момент вышвырнуть вон, они разносят кофе и бегают к факсу - в общем, одноразовые существа, совсем как бритвенные станочки «Вю» [1, с. 77].

В противоположность христианской заповеди «Не укради», Октав призывает присваивать идеи и находки подчиненных:

Сплавь свое задание стажеру: в случае успеха ты присвоишь себе все лавры, в случае провала выгонят его, а не тебя [1, с. 77].

Христианской заповеди «Не желай ничего, что у ближнего твоего» противоречит десятое указание Октава:

Когда твой собрат креатор демонстрирует тебе удачный слоган, главное - не выдать своего восхищения. Напротив, скажи, что идейка дохлая, неходовая, или что она «с бородой», сто лет в обед, или что он скачал ее со старой английской рекламы. Зато, если он принесет тебе и впрямь дерьмовый титр, рассыпься в похвалах и притворись, будто сгораешь от зависти [1, с. 77].

В попытках объяснить, зачем он взялся за написание книги, изобличающей пагубное воздействие рекламы на человеческую душу и интеллект, Октав вновь прибегает к религиозному дискурсу:

Маленькое уточнение. Я вовсе не предаюсь здесь самобичеванию или публичному психоанализу. Я просто пишу исповедь сына тысячелетия. Слову исповедь я придаю в данном случае чисто религиозный смысл. Желаю спасти свою душу перед тем, как свалить из этого мира. Ибо «на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведных, не имеющих нужды в покаянии» (Евангелие от Луки). Отныне единственное начальство, с коим я готов заключить бессрочный контракт, это Господь Бог [1, с. 39-40].

Формально признавая Господство Божье, Октав искажает смысл христианского покаяния, заключающегося в стремлении придерживаться Правды, т. е. ориентироваться на волю Господа. Следовательно, из религиозного дискурса исчезает его Первооснова, а именно -Слово Божье, которое ловко подменяется прагматичным бессрочным контрактом. В анализируемом отрывке главный герой предстает истинным рекламщиком, стремящимся не к божественной Истине, а к банальной выгоде.

Таким образом, чтобы доминировать в обществе, рекламный дискурс вынужден позиционировать себя в качестве конституирующего, но вместо мучительного поиска Истины, являющегося основой религиозного дискурса, может предложить лишь упрощение и искажение смыслов в целях мнимого когнитивного консонанса.

2.2. Реклама и философский дискурс

Философский дискурс также представлен в романе Ф. Бегбеде-ра. Прежде чем перейти к его анализу, следует отметить, что помимо общих свойств, присущих всем конституирующим дискурсам, каждый из них отличается от других особенным способом собственного конституирования. Осмысляя разницу между философским и литературно-художественным дискурсами, Ф. Коссютта предложил разграничить понятия «самоконституирующий» и «конституирующий» дискурсы [4]. По его мнению, лишь философский дискурс может быть отнесен к самоконституирующему типу, поскольку лишь он один пытается объяснить и осмыслить условия формирования любого конституирующего дискурса, в том числе и самого себя, в то время как художественное произведение выстраивает условия своей собственной легитимности путем создания вымышленного мира. Д. Менгено считает, что если продолжить данные размышления, можно заключить, что, в отличие от художественного, философское произведение стремится поглотить высказывание как речевой акт в сказанном, т. е. в высказывании, являющемся результатом речевой деятельности, оставляя за собой право вернуть собственную доктрину в контекст повествования. Что касается литературно-художественного дискурса, то он вбирает в себя теоретические построения, даже если они косвенно обыгрываются на структурном уровне или условно вписаны в его содержание. Именно поэтому, согласно Д. Менгено, выраженную в художественной литературе мысль следует прежде всего искать в литературно-художественных формах [4].

Вернемся к роману Ф. Бегбедера «99 франков», в котором реклама использует философский дискурс, чтобы обосновать свою принадлежность к конституирующим дискурсам. В качестве примера можно привести слова Октава, в которых он, перефразируя Б. Паскаля, пытается доказать, что в современном обществе потребление представляет собой наивысшее удовольствие и основной мотив поведения человека. Октав заявляет буквально следующее:

Гедонизм - это не гуманизм, это cash-flow (движение наличности).

Знаете, каков его девиз? «Я трачу, следовательно, я существую» [1, с. 22].

«Я трачу, следовательно, я существую» (фр. «Je dépense donc je suis») представляет собой трансформированную цитату Б. Паскаля

«Я мыслю, следовательно, я существую» («Je pense donc je suis»). Высказывание французского мыслителя XVII века относится к философскому дискурсу, в котором форма выражения подчинена идее о том, что все достоинство человека заключается в его разуме, способности мыслить. В романе Ф. Бегбедера высказывание «Je dépense donc je suis» является игрой слов, которую можно интерпретировать двояко. В буквальном смысле глагол dépenser означает тратить, поэтому вполне закономерным представляется перевод: «Я трачу, следовательно, я существую». Тем не менее возможна и другая семантическая интерпретация формы глагола dépenser, обусловленная возникающими интертекстуальными связями между двумя анализируемыми высказываниями. Именно противопоставление penser -dépenser делает возможной интерпретацию, согласно которой глагол dépenser состоит из приставки de-, обозначающей отрицание, отсутствие качества, и глагола penser. Следовательно, девиз приобретает совсем иной смысл: «Я не мыслю, следовательно, я существую». Данная интерпретация актуализируется и другими высказываниями Октава, в одном из которых существительное décervelage (переведенное как оболванивание [1, с. 40]), вступает во внутренние отношения с dépenser, поскольку образовано при помощи аналогичной приставки. Таким образом, прибегая к философскому дискурсу, главный герой лишь делает вид, что апеллирует к разуму, а на самом деле отвергает его. В отличие от философского дискурса, ориентированного на поиск Истины, реклама максимально сокращает предметно-логическое, идейное содержание информации, чтобы создать необходимый эмоциональный и волевой настрой к еще большему потреблению товаров.

Интердискурсивность проявляется не только в размежевании конституирующих и неконституирующих дискурсов, но и в их взаимном проникновении. Так, одно и то же понятие может употребляться и трактоваться по-разному в отдельных типах дискурсах. Например, в христианской традиции Логос ассоциируется прежде всего со Словом Божьим, будь то всесильное слово Бога-отца или «учение Иисуса, в котором Бог предстает в своем действенном и созидательном спасительном слове» [2, с. 274].

В философском понимании Логос представляет собой вербальное воплощение человеческого разума. В романе «99 франков» главный персонаж, Октав, во многом выражающий мнение самого автора,

изображает современную ему действительность как мир, в котором Логос уступил место Логотипу:

Человек вошел в пещеру Платона. Греческий философ описывал людей, прикованных к скале и созерцающих тени реальности на стенах темницы. Пещера Платона нашла свое воплощение в нашей действительности - теперь она зовется телевидением. Мы смогли любоваться на голубом экране реальностью под название «Canada Dry»: это походило на реальность, имело цвет реальности, но не было настоящей реальностью. ЛОГОС на старых стенах нашей пещеры уступил место ЛОГОТИПУ [1, с. 84].

Подмена логоса логотипом означает отказ не только от Слова Божьего как Первоисточника современного дискурса, но и от стремления осмыслить реальность в поисках Истины.

2.3. Реклама и литературно-художественный дискурс

В романе Ф. Бегбедера главный персонаж сравнивает рекламных концептуалистов-текстовиков с писателями. И те и другие -авторы текстов - работают со словом. Причем, по мнению Октава, власть концептуалистов-текстовиков над словом даже большая, чем у писателей:

Знаю, вы мне не поверите, но эту профессию я выбрал не только из-за денег. Я люблю изобретать фразы. Ни одна работа не дает столько власти над словом, как эта. Рекламист - автор афоризмов на продажу. Я могу смертельно ненавидеть то, чем я стал, но факт есть факт: лишь в нашем ремесле можно три недели подряд спорить до хрипоты о каком-нибудь паршивом прилагательном [1, с. 65].

Октав пытается стереть основное различие между рекламой и литературой, поэтому умалчивает о том, что в художественном произведении главенствует эстетическая функция, т. е. создание художественного образа с целью воздействия на личность читателя, его взгляды и устремления. Реклама подменяет эстетическую функцию прагматической, ее основная цель - заставить потребить как можно больше товаров и услуг. В рекламе эстетическая функция если и сохраняется, то находится на периферии и носит второстепенный характер.

Еще одним доказательством в пользу тезиса о том, что рекламный дискурс не является конституирующим, является тот факт, что Октав

пишет роман, т. е. прибегает к литературно-художественному дискурсу, чтобы обосновать и осмыслить негативное воздействие рекламы на человека. Рекламный дискурс подобных возможностей легализовать и познать самого себя предоставить не в состоянии.

В «99 франков» встречаются многочисленные отсылки к роману Д. Оруэлла «1984», которые представляются существенными для понимания всего произведения французского писателя. Приведем яркий пример:

Маркетинг - это демократия, поставленная с ног на голову, оркестр, командующий дирижером. Опросы общественного мнения определяют политику, тесты определяют стиль рекламы... Big Brother is not watching you, Big Brother is testing you. Однако тестомания и есть залог косности, отречения от свободы. Вам больше не предлагают абы что, ведь это РИСКОВАННО - вдруг вам не понравится! Вот так и убивают новизну, оригинальность, творчество, мятеж духа. Результаты налицо. Наши клонированные судьбы. Наша сонная дурь. Одиночество в толпе. Полнейшее безразличие к уродству [1, с. 53-54].

В романе английского писателя иной неконституирующий дискурс, а именно политический, претендует на статус конституирующего. Последствия доминирования политического дискурса в обществе не менее катастрофичны, чем засилье рекламы, и заключается в подмене Слова Божьего идеологической доктриной, подмена стремления к Истине в процессе познания двоемыслием или полным отсутствием интеллектуальной деятельности. В «1984» диктат идеологии приводит к тому, что литературные произведения перестают быть художественными и производятся машинами. Вслед за Д. Оруэллом, Ф. Бегбедер пишет об опасности доминирования в обществе неконституирующих дискурсов, так как это порождает упрощение и искажение смыслов, что в конечном счете ведет к отказу от Добра, Истины и Красоты. Кроме того, выявленные интертекстуальные связи между двумя романами подчеркивают важность межкультурного подхода для создания наиболее полной и целостной картины мира.

В заключение отметим, что в своих стремлениях познать окружающий мир научный и литературно-художественный дискурсы вступают в сложные взаимоотношения, как бы отражаясь друг в друге. Так, предложенное Д. Менгено противопоставление конституирующих и неконституирующих дискурсов нашло свое отражение в романе Ф. Бегбедера «99 франков», при этом выделяемые в научном

дискурсе первоисточники (первоосновы) конституирующих дискурсов почти полностью повторяются в художественном произведении. В свою очередь, литературно-художественный дискурс дает возможность образно представить всю сложность взаимоотношений конституирующих и неконституирующих дискурсов, т. е. создать более полную и целостную картину мира. В частности, литературно-художественный дискурс наглядно демонстрирует тезис о том, что конституирующие дискурсы являются внешними и внутренними по отношению друг к другу, подтверждая тем самым идею французских лингвистов о главенстве интердискурса над дискурсом. При этом следует особо подчеркнуть, что полнота и целостность создаваемой картины мира обеспечивается как интердискурсивным, так и межкультурным подходами.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бегбедер Ф. 99 франков: Роман / пер. с фр. И. Волевич. - М. : Иностранка : Азбука-Атикус, 2014. - 400 с.

2. Большой путеводитель по Библии / пер. с нем. - М. : Республика, 1993. -479 с. : илл.

3. Черниговская Т. В. Чеширская улыбка кота Шредингера: язык и сознание. - М. : Языки славянской культуры, 2013. - 448 с. - (Разумное поведение и язык. Language and Reasoning).

4. Maingueneau D. Le discours littéraire. Paratopie et scène d'énonciation. -Paris : Armand Colin, 2004. - 264 p.