CC BY
19Священник Сергий ШТУРБАБИН, кандидат богословия
Конкордат 1847 года и открытие
Тираспольской епархии
Сто шестьдесят лет назад в нашей стране была открыта новая католическая епархия, получившая название Ти-распольской, но с фактическим центром в Саратове. В преддверии такой даты хотелось бы вспомнить, как стало возможным ее открытие и какое участие в жизни местных католиков приняло правительство Николая I. Тем более что это имеет определенную ценность именно сейчас, когда Ватикан возродил католические епархиальные структуры на территории России. Изучение данного вопроса и православное его осмысление может нам помочь строить правильные взаимоотношения с католиками, основанные на веротерпимости и взаимоуважении, что особенно важно, когда активная миссионерская работа католического духовенства в сфере пастырской ответственности Русской Православной Церкви затрудняет совместный диалог.
Политика императора Николая I в отношении католиков и униатов была полна противоречий. С одной стороны, в его правление была упразднена уния в западных областях страны, с другой, руководствуясь соображениями политического характера, император шел на некоторые, иногда серьезные, уступки во взаимоотношениях с папским престолом. Одной из таких уступок можно считать открытие на юге России новой католической епархии. Основание нового диоцеза предусматривалось Конкордатом
от 3 августа 1847 года. Чтобы понять причины такой двойственности, необходимо кратко обозреть предысторию российско-ватиканского договора.
Тридцатые годы XIX столетия стали временем почти непрекращающихся выступлений поляков против императорской власти. Самым мощным оказалось «листопа-довское» восстание 1830 года, но и оно очень скоро и решительно было подавлено Николаем I. Еще до начала восстания папа Григорий XVI, не надеясь на победу мятежников и желая в будущем сохранить мирные отношения с Россией, отказался поддержать сепаратистов. В энциклике от 9 июня 1832 года «Cum primum» папа призвал поляков быть верными своему монарху. Тем не менее, в России прекрасно понимали, что у Рима слова могут расходиться с делами. Поэтому Николай I начинает поэтапное отторжение у Католической церкви униатских приходов и епархий. В 1832 году на территории Российской империи закрываются 202 католических монастыря, униатские приходские школы переходят в распоряжение Православной Церкви, аннулируются смешанные браки, заключенные католическими священниками, резко сокращается число студентов в семинариях и послушников в монастырях. К 1847 году в Российской империи осталось 72 мужских и 34 женских монастыря1. Самый сокрушительный удар по латинству был нанесен в 1839 году, когда в западных областях России ликвидировалась Греко-католическая церковь. Римско-католическая церковь потеряла тогда более полутора миллионов своих последователей2. В свете таких событий папа с его лавированием между поляками и императором оказался в затруднительном положении. Необходимо было как можно скорее обелить себя перед католическим миром. Григорий XVI, прежде всего, стал возбуждать общественное мнение, описывая российскую политику как человеконенавистническую. Когда же в 1842 году все католи-
ческие епархии в России по образцу православных были наделены консисториями во главе со светскими чиновниками, то критика еще более усилилась. После ссылки в Сибирь епископа-поляка Мерцелия Гутковского Григорий XVI собрал коллегию кардиналов, на которой провозгласил свою аллокуцию «Hoerentem diu». В этом документе папа обвинил царя в отсутствии веротерпимости, в гонении и в уничтожении Католической церкви, обмане, искажении фактов3. К аллокуции была присоединена так называемая «Белая книга», включающая в себя 90 документов с 1811 по 1846 годы, изданных Ватиканом в защиту католицизма в России. Главным советником папы во всех делах, связанных с Россией, являлся бывший супериор саратовских иезуитов Алоизий Ландес, ставший к тому времени ректором Kollegium Germanikum. По мнению последнего Тираспольского епископа Иосифа Кесслера, именно он внушил папе мысль об открытии епархии для немцев в России, «для того, чтобы самым действенным образом побороть духовную нищету»4. Действия Ватикана спровоцировали самую негативную реакцию европейских государств на российскую политику в отношении католиков. Надо полагать, что расчет был тонкий, т.к. в Курии знали о боязненном отношении российских правителей к западной критике. Вскоре непреклонный Николай I поспешил наладить испорченные отношения, чтобы только не ронять авторитет родной державы перед лицом европейской общественности. Опасаясь дальнейшего обострения ситуации, император согласился с предложением папы начать переговоры.
Николай I прибыл в Рим 12 декабря 1845 года и сразу же был принят понтификом. Папа Григорий вручил царю меморандум о состоянии дел Католической церкви в России. Этот документ касался в основном общих проблем, и об открытии особой епархии на внутренних территориях России пока не
было ни слова. На последней встрече 17 декабря 1845 года Николай представил папе декларацию о начале переговоров по будущему Конкордату.
Переговоры начались сразу же. У католиков этим вопросом занимался кардинал Ламбрускини, а с нашей стороны — сам канцлер граф К.В. Нессельроде. Дискуссии начались в первых числах 1846 года и продолжались вплоть до заключения Конкордата 3 августа 1847 года. Весьма примечательно, что во время переговоров Григорий XVI скончался. Новым епископом Рима был избран Пий IX. В такой ситуации Россия могла бы с легкостью отказаться от дальнейшего участия в переговорах, но этого не произошло. И дело тут не только в принципиальности российского императора. Николай I, как и его предшественники, полагал, что есть католики внешние, служащие своему римскому господину, а есть и свои внутренние, радеющие о пользе государства Российского, которым можно доверять. Именно этим объясняется двойственность политики Николая, когда к польским епископам относились, как к потенциальным изменникам, а предстоятелям епархий, входивших в Могилевскую архиепископию, всячески благоволили и поддерживали многие их начинания. Прекрасную характеристику такой двойственности в свое время дал святитель Иннокентий Херсонский: «Сношения наши с двором римским представляют весьма странное и едва ли не единственное в истории пап и нашей явление: они начались и развивались вследствие наших успехов и побед; а между тем мы же в них постоянно оставались побежденными, так что можно сказать, что теряла Польша противу нас, то выигрывал за нее и брал назад с лихвою Рим»5.
В то время Николай I оказался под влиянием такого «внутреннего», но высокопоставленного католика, к которому всю жизнь испытывал уважение и которого, собственно, сам и возвысил. Это был первый ректор Санкт-
Петербургской католической Духовной Академии Игнатий Головинский, в будущем архиепископ Могилевский. Он и убедил, по всей видимости, царя не прекращать переговоры. А если судить по тому, как ревностно и воодушевленно он занялся впоследствии организацией новой епархии, то здесь явно не обошлось без его участия. Российские католики спустя несколько десятилетий вспоминали своего архиепископа, как достигшего наибольших успехов для их церкви. Иосиф Кесслер так отзывался о нем: «Сегодня Ти-распольская епархия уже не помнит своего первого епископа, однако имя епископа Головинского продолжает жить в устах католического народа»6.
Итак, не без влияния российских католиков Николай I выразил согласие на заключение конкордата между Российской Империей и Римско-католической церковью. 3 августа 1847 года в Риме кардиналом Лабрускини с одной стороны и Д. Блудовым и А. Бутеневым с другой был подписан текст конкордата. Он состоял из тридцати одного артикула и двенадцати несогласованных статей по спорным вопросам. Мы не будем касаться подробно этого документа, так как значительная его часть посвящена проблемам польских епархий и положению Могилевской ар-хиепископии, а это не относится к теме данной статьи. Для нас важен первый артикул. Согласно этому пункту в Российской империи открывалась новая епископская кафедра с центром в Херсоне. Она должна была стать неотъемлемой частью Могилевской архиепископии наравне с остальными, ранее учрежденными: Виленской, Жмудской, Минской, Луцкой, Житомирской. Естественно, целью существования новой епархии объявлялось желание католической иерархии не оставлять без пастырского попечения немецкоговорящее население страны. Таковое в основном было сосредоточено в Саратовской и Новороссийской губерниях. Понятно, что Херсон не совсем вписывался
в такую географию. Впрочем, папский престол это не смущало. Для руководства Католической церкви гораздо важнее было то, что ей удалось восстановить древнюю миссионерскую кафедру, основанную еще Иоанном XXII в 1333 году7. Еще во время тайных переговоров были решены вопросы границ епархии, ее устройства и содержания клира. По проекту новая епархия должна была охватить все Нижнее Поволжье, Новороссийскую область, Крым, Бессарабию и Кавказ. Помимо управляющего, согласительная комиссия предусмотрела и двух викарных епископов. Один должен был иметь резиденцию в Саратове, а другой — в Тифлисе. Также было согласовано, что Херсонскому епископу назначат государственное содержание в размере 4800 рублей в год. Капитул должен состоять из препозита и архидиакона, трех каноников (теолога, пенитенциария, кафедрального настоятеля), трех мансионариев.
Ровно через год конкордат был ратифицирован в России, причем его содержание держалось в строжайшем секрете. Так, Николай I сообщил Сенату об открытии епархии только в ноябре 1848 года. А вскоре из Рима прислали буллу о реорганизации Католической церкви в России. Она называлась «Universalis Ecclesiae cura». Эту буллу тоже тщательно скрывали от общественности. Ее никогда не видели даже Тираспольские епископы, которых она касалась напрямую8. В документе детально расписывались все необходимые меры для открытия кафедры. Интересно, как булла описывала захолустную провинцию, ставшую на короткий срок одним из центров католицизма: «Город Херсон у Черного моря, будучи столицей государственной Херсонской провинции, расположен в удобном и красивом месте, с большим числом жителей и удобным морским портом и многими великолепными строениями, справедливо названный красивейшим среди городов у этого моря, станет в будущем епископской столицей»9. После учрежде-
ния соборного капитула в булле настойчиво рекомендуется первому епископу создать семинарию, «в которой бы юноши, решившие посвятить себя служению Богу, воспитывались с самого нежного возраста в добродетелях и обучались различным наукам и слову Божьему»10. Расходы на это дело брало на себя российское правительство. Согласно булле, оно должно было позаботиться также о приобретении архиерейского дома, причем как можно ближе к собору. Двум викариям назначалось содержание в 2000 рублей каждому. По римским обычаям при основании новых кафедр папский престол получал символическую таксу. Херсонская кафедра была оценена в 33,5 флорина. Ответственным за осуществление папских решений, по взаимному согласию российской и римской сторон, был назначен все тот же Игнатий Головинский. Незадолго до этого он был возведен в сан епископа и помимо ректорства занял должность архиепископского коадъютора. Он должен был совершить полную визитацию всех приходов новой епархии, за исключением самых отдаленных, куда мог отправить субделегатов с теми же правами, что были и у него. В конце буллы особо расписывалось, что должно было финансироваться из государственной казны, помимо содержания епископов. Это: содержание членов соборного капитула, оснащение собора, приобретение утвари, сосудов, риз. Соборному капитулу причиталось 1980 рублей, на семинарию — 4500 рублей, членам консистории — 2500 рублей, кафедральному собору — 2500 рублей.
Епископ Игнатий выехал для визитации только через полгода, когда был окончен учебный год и получено высочайшее дозволение. Он начал свое путешествие весной 1849 года с Поволжских колоний. Первой его остановкой стал город Саратов, куда он прибыл на пароходе из Нижнего Новгорода в сопровождении множества католического духовенства. Министерство внутренних дел своевременно
уведомило всех губернаторов о прибытии папского делегата. При этом МВД не преминуло указать на то, что католический епископ пользовался особым расположением и благосклонностью императора, и всем государственным учреждениям было дано строгое указание принимать его со всеми почестями и снабдить почетным эскортом. Естественно, такой почет, оказываемый католическому иерарху, не мог не смущать местное православное население. Католики же ликовали: «Своей представительностью, гуманностью и любезностью делегат завоевал многие сердца: его путешествие было подобно настоящему триумфальному шествию. Католики Поволжья никогда еще не видели епископа. А тут такой любезный и гуманный господин! Все приходы принимали представителя папского престола, как ангела с небес»11. Впечатлен был и сам легат. Кес-слер цитирует по этому поводу несохранившееся письмо епископа И. Головинского из своего архива. Адресованное епископу Ровенскому, оно содержало следующие строки: «Ты хвалишь набожность своих литовцев, но здесь в Саратовской губернии я встретил 80 000 немцев, которые по набожности и богобоязненности превосходят даже Твоих подопечных»12.
После довольно продолжительного нахождения в колониях визитатор отправился дальше на юг. Он посетил Новороссийск, Одессу и прочие крупные центры, где могли проживать католики, пусть даже и в незначительном количестве. Поездка Головинского закончилась в середине осени 1849 года в Херсоне как будущей столице громадной епархии. И там же безоблачное и триумфальное шествие католиков впервые было омрачено. Святитель Иннокентий Херсонский и Таврический оказался единственным человеком, не побоявшимся выступить с жесткой критикой действий нашего правительства и папского делегата. Естественно, недовольных было очень много, но
никто не стал выступать открыто, опасаясь гнева со стороны светской власти. После появления католиков в Херсоне ошеломленный святитель пишет в Сенат гневное посла-ние13. В скором времени была опубликована статья православного архиепископа, в которой он предложил свое видение возникшей проблемы. Желание католиков иметь кафедру именно в Херсоне он объясняет не целесообразностью в деле окормления рядовых католиков, а стремлением, во-первых, вернуть утраченные позиции через возрождение когда-то разоренной миссионерской епархии, а во-вторых, получить свободный выход к морю, по соображениям политического характера. По мнению святителя, никакие немцы тут ни при чем. Если бы в заботе о них заключалась истинная причина открытия епархии, то новоучрежденная структура имела бы своим центром место компактного проживания немцев. Херсонский архиепископ предлагал перенести католическую кафедру в места компактного проживания немцев или хотя бы в Ставрополь14. Но идеальным, по его мнению, явился бы вариант сокращения управляющего аппарата до одного епископа, который был бы не самостоятельным, а суффраганным, то есть подчиненным Мо-гилевскому архиепископу. В даровании, по сути дела, деревенскому епископу такого почетного достоинства при полном отсутствии паствы святителю Иннокентию ясно виделась грядущая опасность католической пропаганды среди коренного населения юга страны. Но самый непоправимый ущерб был нанесен нашим взаимоотношениям со старообрядцами: «В глазах этих малолетних по духу детей такое торжественное введение среди православного юга латинства упадало — до действия антихристианского, угрожающего бедствием не только вере православной, но и отечеству, и потому следствием какого-либо гнева Божия»15.
Пока святитель Иннокентий боролся за ограничение полномочий новых латинских епископов, епископ Игнатий
Головинский уже отправлял в Рим отчет о проделанной работе. Им полностью были определены границы новой епархии и подсчитано количество храмов. Новое учреждение имело в своем составе пятьдесят два прихода с сорока филиальными церквами и часовнями, разбросанными по всей ее обширной территории. Реально функционирующими и имеющими необходимость в собственном существовании считались только немецкие колонистские приходы в Саратовской губернии и на юге Украины. Прочие приходы с трудом можно было считать таковыми за неимением паствы. Даже в самом Херсоне община состояла из ксендза, нескольких иностранцев и незначительного числа армяно-ка-толиков, а церковь настолько мала, что во время визита Головинского, кроме его свиты, в нее никто больше не поместился.
После решения всех вопросов, связанных с организацией Херсонской Римско-католической епархии, необходимо было найти соответствующего кандидата для ее воз-главления. Как и в XX веке, для доказательства того, что епархия открыта для пастырского окормления немцев и более ни для чего другого, единственно допустимым был бы вариант с избранием и назначением их соплеменника. Тогдашний Могилевский архиепископ Казимир Дмохов-ский и его коадьютор Головинский предложили правительству кандидатуру приора Рижской провинции ордена доминиканцев Фердинанда Гелануса Кана. Биография его до вступления в должность отличается скудностью. Известно, что он был немцем по происхождению. Родился в 1789 году в Галиции. В юности вступил в орден доминиканцев и там же получил богословское образование, но в каких учебных заведениях — неизвестно. Прекрасно владел русским и украинским языками. Поэтому руководство ордена отправляет еще молодого священника в Гродно. Однако там он пробыл недолго и был переведен в качестве куратора и
проповедника в Ревель. Но и на новом месте служения орденское руководство не стало его задерживать. Вскоре патер Фердинанд Кан становится преподавателем Закона Божьего в военной школе города Риги. По всей видимости, общение с офицерами оставило неизгладимый след в его душе, что спустя время сказывалось на взаимоотношениях с паствой Тираспольской епархии. Иосиф Кесслер даже был вынужден опровергать ложное мнение, будто бы Кан до епископства служил в армии и вышел в отставку в чине капитана16. Рижский период оказался наиболее длительным, так как за исполнительность и работоспособность Кан был назначен приором местной провинции доминиканского ордена.
Назначение первого Херсонского (в скором будущем Тираспольского) епископа произошло 20 или 24 мая 1850 года с согласия российского императора. Причем Фердинандом Каном была принесена архиерейская присяга, обычная для имперской России, когда главой Церкви признавался правитель государства. Текст почти тот же самый, что и для присяги православных епископов, и потому никак не вяжущийся с католическим учением о власти папы. Впервые католики стали выказывать недовольство по этому поводу только во времена Николая II. Рукоположение состоялось через несколько месяцев после назначения. В хиротонии принимали участие архиепископ Казимир Дмоховский и все тот же Игнатий Головинский. Почти накануне посвящения оказалось, что кандидат в епископы не имеет документов о Крещении. Тогда было решено, во избежание соблазна, совершить над Каном все таинства, начиная с крещения. Все было совершено в течение недели. Интересно, что современные католики замалчивают этот факт, не желая, по всей видимости, давать повод к оценкам подобно той, что в свое время сделал святитель Иннокентий Херсонский, говоря о ненужности должностей суффраганов: «Где потом взять лиц
для трех митр епископских, когда и одного, предназначенного во главу остальных, оказалось нужным прежде окрестить, а потом возвести во епископа»17.
После поставления Кан так и не выехал в Херсон. Этому помешало полное отсутствие необходимых бытовых условий в кафедральном городе, а также, отчасти, ревностное старание святителя Иннокентия. Кан вынужден был управлять епархией из Санкт-Петербурга. На его предложение перенести кафедру в Одессу Рим ответил категорическим отказом, ссылаясь на опасности, которые возникнут в случае военных действий, что, собственно, и подтвердилось с началом Крымской войны. Наконец, после долгих раздумий выбор католиков остановился на захолустном маленьком городке Тирасполь. 16 января 1853 года вышел высочайший указ о перенесении кафедры18. При этом епархиальное начальство решило продать на законных основаниях большой участок земли в Херсоне, зарезервированный за Католической церковью под строительство необходимых помещений. Вырученные деньги планировалось потратить на «перестройку и исправление церковного дома, пришедшего в ветхость»19. Государство даже выделило средства на строительство необходимых построек, но и там католикам не суждено было закрепиться. Помешали военные действия в Крыму, противодействие святителя Иннокентия, так как этот городок входил в его обширнейшую епархию, и, естественно, полное отсутствие там католиков. Поскольку папе Пию IX уже был отправлен запрос, то осенью 1852 года понтифик официально переименовал епархию в Тираспольскую. С таким названием она просуществовала вплоть до своего упразднения в советское время. До 1856 года Кан большую часть времени проводил в поездках по епархии, подыскивая подходящее место для своей кафедры. Таковым оказался Саратов, крупнейший город на территории католической епархии. Только здесь можно было найти применение латинскому епископу.
В период с 1850 по 1856 год епархия, по сути дела, не функционировала. Не имея административного центра, невозможно было избрать кафедральный капитул и прочие органы управления. Хотя и существует архив так называемой Херсонской Римско-католической консистории, но на самом деле все эти дела велись в столице. Управление епархией во весь этот период сводилось к принятию из Римско-католической Коллегии постановлений и документов общего характера. Так, в 1850 году управляющий получает указ Правительствующего Сената «О делении церковных предметов иностранных исповеданий на священные и несвященные». А вскоре из Министерства юстиции приходит запрещение на ввоз в Россию «недозволенных цензурою» книг20. Государство, дав католикам много прав, тем не менее, не забывало, как и прежде, контролировать практически все стороны их деятельности. В 1851 году Кану было указано закрыть все монастыри в своей епархии, хотя таковых и не существовало, если численность насельников не превышала восемь человек21 . В 1853 году МВД, желая контролировать денежные потоки в католических учреждениях, потребовало от Херсонского епископа, «чтобы приобретение недвижимого имущества под каким бы то ни было видом и на какую бы то ни было сумму производилось не иначе, как по представлению о том каждый раз в МВД»22. Визитационные поездки Кан мог совершать только с разрешения императора. В 1852-1853 годах он объехал значительную часть своей епархии, совершая конфирмацию во всех приходах, где имел остановки. Больше всего ему приглянулись Поволжские колонии. Что касается юга епархии, то он впечатлил Кана гораздо меньше, так как храмы там были в запущенном состоянии и требовали немедленного ремонта. Вернувшись в Санкт-Петербург, он издал распоряжение для супериоров соответствующих колоний о немедленном
закрытии ветхих храмов для капитального ремонта или перестройки.
Могло показаться, что выбор нашего правительства был верным, когда согласились на кандидатуру Кана. Действительно, во время управления епархией из столицы он показал себя как законопослушный чиновник, стремившийся четко исполнять все приказы сверху. Но был один момент, который свидетельствовал о католическом епископе как о весьма непростом деятеле. В 1852 году Кан предложил Департаменту духовных дел МВД ввести немедленно в церковно-приходских школах немецких колоний преподавание русского языка23. В министерстве понимали такую необходимость, но боялись доверить дело некомпетентным людям, поскольку ощущалась острая нехватка кадров. Тогда епископ указал на колонистских священнослужителей как наилучших преподавателей. Однако если вспомнить, что основные проблемы колонистов в 30-е годы были вызваны незнанием патерами-поляками немецкого языка, то возникает вопрос, а как же в этом случае велось бы преподавание русского? Если соотнести с этим попытку Кана в 1853 году открыть в Одессе педагогическое училище для католиков, то становятся понятны его действия в отношении предложений в МВД. Епископ пытался опередить события с целью не допустить усиления влияния русского государства на католическую молодежь. Если бы ему удалось сразу же закрепить за собой право преподавания русского языка, и не важно, какого бы оно было качества, то это оградило бы католическую паству от постороннего для нее влияния извне. Однако все устремления Кана в этом направлении были тщетны. К тому же Саратовская контора опекунства в 1854 году определила правила для приема католических детей в школы Лесного Карамыша и Екатеринен-штадта, где преподавался русский язык24. Но это мало что
давало католическому епископу, так как колонии были смешанными и с сильным влиянием протестантов.
После провала попытки обосноваться в Тирасполе епископу Кану, согласно его прошению, было разрешено временно иметь резиденцию в Саратове25. Кан прибыл во временную столицу 10 октября 1856 года. Переименовывать епархию в «Саратовскую» не стали, чтобы не обострять отношения с православным епископом, подобно тому, как это было в Херсоне. В ближайшие недели были открыты необходимые для работы епархии учреждения. Первой начала функционировать Духовная консистория, но ее торжественное открытие произошло 5 ноября 1857 года26. Именно она, а не епископ обладала всей полнотой власти. В консистории велось делопроизводство, проверялись метрические и кассовые книги приходских храмов. Она являлась судом первой инстанции по бракоразводным делам (хотя католическое право не знает такого явления, как развод, тем не менее в России с этим пришлось считаться), преступлениям против Римско-католической церкви и даже некоторым нетяжким уголовным делам, чего были лишены наши православные консистории27. Надо особо отметить, что государственные привилегии коснулись и состава учреждения. Если во главе православных консисторий того времени мы видим исключительно светских секретарей, то в Тираспольской епархии первенствующее значение очень долго имел генеральный викарий. Таковым являлся первый суффраган епископ Винсент Липский, назначенный в помощники Кану в том же 1856 году. Второго викария так и не назначили. Таким образом, католики временно получили право возглавляться епископской властью. Секретарь консистории в этом случае был подчиненным генеральному викарию. Помимо вышеназванных должностей были также следующие: четыре советника-заседателя, архивариус, казначей и писарь.
Замещение этих вакансий происходило по двойной системе. Лица в священном сане предлагались правящим епископом, а миряне — Департаментом духовных дел иностранных исповеданий28. На содержание всех членов консистории государство выделяло ту сумму, которая была предусмотрена еще во время переговоров об открытии епархии,— 2500 рублей. По тем временам приличная сумма. Однако католики были недовольны, считая, что наемные работники получают гораздо больше, чем служащие консистории, особенно духовного звания. Тираспольские епископы пытались даже жаловаться в МВД, но все оказывалось тщетным. Единственное, в чем государство не выполнило своих обещаний, так это в предоставлении соответствующих помещений. Но если принять во внимание, что католики уже получали однажды необходимую сумму на постройку епархиальных зданий в Тирасполе, но так ничего и не сделали, то становится понятной позиция российских властей. В связи с таким положением дел Кану пришлось размещать консисторию вместе с семинарией в арендованном у местного купца Артамонова помещении. Вскоре консистории пришлось прибегать к помощи губернских властей и полиции, так как хозяин зданий не исполнял условий контракта, не пуская католиков сразу в четырнадцать комнат одного из флигелей29. Данное учреждение не имело своего постоянного места пребывания еще на протяжении тридцати лет.
Следующим по важности органом управления Тирас-польской епархии являлся кафедральный капитул. Его структура была обговорена до подписания известного конкордата. В состав капитула входили следующие должности: Praelatus Praepositus, Praelatus Archidiaconus, Canonicus Theologus, Canonicus Poententiarius, Canonicus Parochus (Decanus), Canonicus Cantor, а также три мансионария30. Устав Тираспольского капитула был составлен Игнатием Головинским и ничем не отличался от остальных епархи-
альных уставов. Трудно понять, для чего существовал капитул, так как ни о каких административных функциях, закрепленных за этим органом, мы не знаем. По сути дела, всеми полномочиями капитула уже обладала консистория. Получается, что за созданием капитула стояла лишь дань традиции. Единственным полноценным должностным лицом в его составе был Canonicus Parochus, или декан. В его обязанности входило управление приходами Поволжских немецких колоний в Саратовской и Самарской губерниях, а также небольшими общинами в Астраханской губернии. Но он сразу же был особо выделен из числа остальных. Если все прелаты, каноники и мансионарии могли свободно переизбираться общим собранием капитула (необходимо было только согласие епископа), то декан мог быть избран однажды. Перевыборы без распоряжения из МВД были бы незаконными. Функции декана полностью соответствовали должности супериора колонистских приходов, и потому последняя была упразднена.
Члены капитула, в соответствии с уставом, в небогослужебное время носили одеяния фиолетового цвета с нагрудным знаком отличия. Этот знак имел форму Мальтийского креста с золотым обрамлением и лучами и длиной перекладин по шесть сантиметров. На внешней стороне было изображение святителя Климента Римского, которого католики считали покровителем Тираспольской епархии. На обратной стороне — двуглавый орел. Этот крест носился на двойной золотой цепочке. Члены капитула обязаны были сослужить епископу за богослужением в кафедральном соборе и совершать службы в праздничные дни в случае отсутствия предстоятеля. Состав капитула по уставу должен был утверждаться папой, но император этого не позволил и принял право утверждения на себя31.
История сохранила имена первых членов капитула. Естественно, в епархии, открытой для пастырского попечения
о немецких колонистах, как и полагается, не нашлось достойных кандидатов из числа их соплеменников. Вот состав первого капитула: Praelatus Praepositus — Зено Йоткевич, Praelatus Archidiaconus — Георгий Разутович, Canonicus Theologus — Максимилиан Орловский, Canonicus Poenten-tiarius — Антоний Раюниек, Canonicus Parochus (Decanus) -Иосиф Жельвович, Canonicus Cantor — Гавриил Ознозско, Mansionarius 1 — Винсент Снарский, Mansionarius 2 — Иоганн Римсц32. Третий мансионарий не указан. Приведенные имена показывают, что почти все руководство саратовских католиков было польского и литовского происхождения. На содержание капитула выделялось 1980 рублей в год. Деньги небольшие, но если учесть, что все члены капитула занимали одновременно по нескольку постов, а в конце года с согласия МВД делили между собой остаток свободных средств, то личный доход каждого был вполне приличным33.
Следующим по значимости в церковной жизни католиков являлся такой административный орган, как епископская канцелярия, или курия. Во главе канцелярии поставлялся секретарь. Его кандидатура не требовала согласования с МВД, и потому на секретарское место епископ назначал кого-нибудь из приближенных священнослужителей. У секретаря должен был быть помощник. Жалование оба получали от своего предстоятеля, так как государство не предусмотрело особой статьи, регламентирующей содержание курии. С помощью своей канцелярии епископ осуществлял назначения и переводы священников, благословлял браки, назначал преподавателей Закона Божьего в приходских школах. Через этот орган осуществлялась переписка между епископом и приходами огромной Тираспольской епархии, государственными учреждениями и даже с Римским престолом. Естественно, такой круг задач требовал от секретаря и его заместителя прекрасного знания многих иностранных языков. Это имело особую
цену, когда значительная часть священников-поляков не знала языка своей паствы. Особого контроля со стороны государства за канцелярией не было, за исключением вопросов, связанных с перепиской с Римом. Если епископ желал связаться непосредственно со своим понтификом, то он заблаговременно должен был через секретаря составить соответствующее послание на двух языках - русском и латыни. Причем оба варианта должны были быть полностью идентичны друг другу даже в мелочах. В противном случае МВД, проверявшее такие документы, отказывало в отправке послания за границу, а у неопытного составителя или переводчика могли возникнуть неприятности во взаимоотношениях с властью34.
На протяжении некоторого времени католические епархиальные учреждения не имели своих помещений. Даже епископ Кан вынужден был снимать квартиру рядом с бывшим иезуитским храмом, который теперь становился кафедральным собором. В таком же положении оказались и остальные епархиальные служащие. Но никто из них при этом не сожалел о возможностях, которые открывались перед ними в случае поселения в Тирасполе. Саратов был более выгодным во всех отношениях. Поэтому и мирились с некоторыми бытовыми проблемами. Канцелярию пришлось разместить в квартире епископа, капитул вынужден был заседать в тесном кафедральном соборе, а консистория обосновалась в здании семинарии. Но при этом важно особо отметить, что все издержки, связанные с дорогостоящей арендой помещений, государство брало на себя. Хотя за два с половиной десятилетия до этого предстоятели только что открытой православной епархии вынуждены были решать такие же проблемы своими силами. Саратовские архиереи сами вели переговоры с местными купцами и помещиками, изыскивали средства и выкупали необходимые помещения. Мало того, на момент открытия Тираспольской
епархии, когда на содержание католического епископа из казны ежегодно тратилось по 2500 рублей (вместо заявленных ранее 4800), православный архиерей обходился государству в 800 рублей в год35.
После того как были сформированы органы управления епархии, Кан занялся открытием семинарии. Действительно, новой кафедре необходимы были священники, поскольку до этого, в некоторой степени, ощущалась их нехватка, но не количественная, а качественная, и не в смысле отсутствия духовного образования, а в том, что немцами руководили иноязычные им люди. Но эта проблема поначалу волновала руководство епархии меньше всего. Как бы это ни было странно, но спешка с открытием семинарии была вызвана соображениями меркантильного характера. Как уже было сказано, католическое руководство возмущалось низким уровнем жалования и потому надеялось, что с открытием духовной школы положение изменится в лучшую для них сторону. Расчет делался на особую любовь нашего государства к учебным заведениям. В том случае, если семинария откроется, католическая епархия получит из казны дополнительные денежные средства. А это, в свою очередь, позволит значительно поднять жалование епархиальным чиновникам, занятым на преподавательской работе36.
В феврале 1856 года император Александр II разрешил открыть в Саратове католическую семинарию. В течение года решались организационные вопросы, и 24 января 1857 года состоялось освящение нового учебного заведения. На протяжении более чем десяти лет семинария не имела своего собственного помещения, поскольку вопрос о местопребывании католического епископа до конца решен не был, и государство не давало необходимой суммы для приобретения соответствующего здания. Занимавшийся этим вопросом епископ Липский взял в аренду на длительный срок
просторное помещение на улице Московской за 5350 рублей в год37 .
Первыми преподавателями стали, естественно, члены кафедрального капитула, так как все они являлись магистрами богословия, но этого явно не хватало. Среди приходских священников достойных кандидатов для преподавания найти было практически невозможно. Поэтому епископ Кан отправляет запросы в западные католические районы страны. На этот призыв откликнулись администрации семинарий Вильно, Житомира, Ковно и Минска. Оттуда в Саратов было прислано несколько молодых преподавателей. И среди них ни одного немца или хотя бы знающего немецкий язык. Фамилии этих учителей красноречиво говорят сами за себя: Барановский, Барский, Михальский, Турчинский, Васцельский, Жельвович и много других, им подобных. Не лучше обстояло дело и с учащимися. Семинария открывалась с таким расчетом, чтобы на каждом курсе обучалось по 25 человек. Но найти в немецких колониях способных юношей, где местное население не знало даже русского языка, не говоря уже о польском, было делом совершенно невыполнимым. Руководство семинарии приняло только несколько человек немцев, вакантные места были замещены простым переводом студентов из польских и литовских семинарий38. Ввиду открывшейся серьезной проблемы с кадрами решено было открыть вторую, низшую семинарию для мальчиков с гимназическим курсом обучения. Однако это был не выход, так как исправлять надо было систему обучения в приходских школах, но заниматься этим тогда никто не захотел. Тем не менее, скоро сложилась следующая система. Для детей немецких колонистов в конце пятидесятых годов открыли низшую семинарию, получившую название Малой. Там преподавали общеобразовательные предметы и польский язык как необходимый для продолжения обучения в высшей
духовной семинарии. Однако значительная часть воспитанников или не заканчивала курс, или же, довершив обучение, отказывалась принимать священный сан. Поэтому основным контингентом для поступления в Духовную семинарию выступали представители других национальностей — поляки, литовцы, армяне. Их-то и готовили к принятию священного сана для служения в немецких колониях. Получался замкнутый круг, в котором пострадавшей стороной выступала немецкая паства.
Организация учебно-воспитательного процесса в Духовной и Малой семинариях осуществлялась по классической для духовных школ системе. Во главе заведения стоял ректор. Его первой обязанностью являлось контролировать работу преподавателей и процесс обучения воспитанников. Вторым по значимости был инспектор семинарии, следивший за поведением студентов. Кандидатуры ректора и инспектора предлагались епископом и утверждались в МВД. Первым ректором стал поляк Жельвович39. По утверждению О.А. Лиценбергер обучение в семинариях было платным. Сумма оплаты в разное время колебалась от 120 до 150 рублей за год. Но для особо одаренных студентов предусматривалось полное содержание за счет особого фонда, формировавшегося из пожертвований богатых колонистов40. Однако имеются веские основания считать иначе. Студенческие вакансии с самого начала делились на платные и на финансируемые из государственной казны. Об этом свидетельствует устав семинарии, принятый при ректоре Цоттмане41.
Епископа Кана волновала проблема польского засилья в семинариях, предназначенных для немцев, но сделать он ничего в первое время не мог, хотя и пытался уговорить чиновников из МВД вызвать из-за границы новых преподавателей. Через пару лет стала ощущаться небольшая польза от Малой семинарии. Незначительное число ее не-
мецких выпускников оставалось для продолжения обучения в Духовной семинарии. В связи с этим руководство закрепило определенное количество мест для немцев Поволжья и для жителей Причерноморских колоний. Первые получили тринадцать вакансий, а остальные — двенадцать. Предусмотрели и такой случай, когда воспитанник Малой семинарии, обучавшийся бесплатно, отказывался переходить на следующую ступень, то его родители обязаны были возместить епархии прежние затраты. Однако ни одна из предпринятых мер не прибавила немцам желания принимать священство. Выпускников-немцев можно было пересчитать по пальцам. Нужны были серьезные перемены и более продуманная организация работы учебного заведения. Изменения начались с прибытием в Саратов Франца Ксавериуса Цоттмана.
Создание епархии и деятельность ее первого епископа мало что изменили в жизни католиков-поселенцев. Хотя и была совершенно реорганизована система управления немногочисленными приходами в немецких колониях, открыта епархия со всеми необходимыми административными органами, но духовное окормление, как и раньше, оставалось в ущербном состоянии. Конкордат 1847 года и документы согласительной комиссии предусматривали открытие нового диоцеза ради духовного окормления колонистов, но последующие события показали, насколько мало внимания уделяло им епархиальное начальство. Все десять лет пребывания в Саратове, и даже раньше, до обоснования в этом городе, главной заботой епископа было сохранить свой пост. Русская общественность возмущалась тем новым положением католицизма, которое ему даровала государственная власть. Хотя и неизвестно о попытках русских архиереев открыто противостоять расширению Римско-католической церкви на юге страны, естественно, за исключением святителя Иннокентия Херсонского, но можно догадаться
о том, что не оставлялось стремление повлиять на царскую власть окольными путями. Иногда такие устремления бывали относительно успешными. Так, в конце пятидесятых годов XIX века Сенат вынужден был послать в Поволжье с ревизией католических структур действительного тайного советника П.Н. Батюшкова. Осмотрев епархиальные учреждения и посетив несколько приходов, он пришел к выводу о невыгодности учреждения, по сути дела, польской епархии для немецкого населения региона, и тем более ее вредности для православных людей. Российский чиновник так описывал ситуацию: «Опасное и вредное для православия сближение со стороны латинян, навязчивое и крайне льстивое их обращение с людьми, соединенное с хитрым искусством вкрадываться в расположение тех, с кеми они обращаются, а со стороны православных — русское простодушие и гостеприимство, которые нисколько не предохраняются опасением того вреда, какой может произойти из тесного сближения с людьми иноверного ис-поведания»42. В министерстве внутренних дел доклад Батюшкова был принят к сведению, с ним согласились, но епархию упразднять не стали. Мало того, спустя несколько лет, по результатам плановых проверок немецких колоний, ревизорами Конторы опекунства было выявлено, что личный состав местного католического духовенства вредно влияет на нравственность колонистов. Те же проверяющие сообщали, что ксендзы по отношению к немцам «чинят обиды, вымогательства, вносят смуты, раздоры, интриги»43. В то же время, в периодических изданиях публиковались статьи, в которых общественность выказывала свое недовольство несправедливым возвышением никому не нужной, даже самим католикам, епархии, бюджет которой за 1857 год составил целых 24 075 рублей серебром. В одной из них говорилось: «Мы опасаемся обидеть католиков. Спокойно оставляем процветать и благо-
денствовать католическую епархию в Саратове в ущерб Православию и притом на правительственные суммы»44. В такой ситуации епископ Кан счел за лучшее просто молчать, никуда не вмешиваться и спокойно пользоваться привилегиями, предоставленными ему государством. Епископ Кан скончался в 1864 году. Перед смертью завещал 2640 рублей серебром на нужды своей епархии45. Погребен он был на немецком городском кладбище. Могила до нашего времени не сохранилась.
Оценивая описанные выше события, можно вполне уверенно говорить о том, что Россия в то время являла собой уникальный пример веротерпимости и постоянной заботы о духовной жизни некоренных своих граждан. Даже когда возникла необходимость открытия новой епархии, власти этому нисколько не препятствовали, несмотря даже на протесты представителей православного духовенства и общественности. Однако были и перегибы, перешедшие на последующий период. Контроль государства иногда доходил до мелочной опеки, которая, естественно, не могла не раздражать верующих. Другое дело, что данная проблема была общей для всех конфессий, в том числе и для Православной Церкви.
Открытие Тираспольской епархии позволило окончательно завершить процесс становления католической церковной организации в Поволжье. Как и прежде, государство проявляло непрестанную заботу о жизни российских католиков. Сам факт подписания Конкордата, сделавший возможным открытие епархии, уже убедительно это доказывает. Протест святителя Иннокентия Херсонского был не против возможности для католиков иметь епархию, но против того, как это все предполагалось осуществить. Его указания на недочеты были вполне обоснованными, и некоторые последующие изменения в организации епархии подтвердили его правоту. Последующая история епархии — это история
служения католических иерархов, духовенства, мирян на благо Российской империи, которая стала родным домом для многих народов самых различных исповеданий. Однако, учитывая потенциальную агрессивность католицизма до преобразований Второго Ватиканского собора, следует признать, что в процессе создания нового католического диоцеза были и негативные моменты. Если раньше церковная организация немецких колонистов вполне соответствовала нуждам католиков, то теперь с включением ее в структуру новой епархии она гораздо более превосходила их духовные запросы. Была создана громоздкая система, которой необходимо было расширение просторов поля деятельности. Если этого не произошло в ближайшие десятилетия, то это не столько свидетельство терпимости латинян, сколько показатель мощи государства, способного следить за ситуацией. Самая же главная опасность скрывалась в том, что стараниями самого государства был создан прецедент, открывающий для католической пропаганды прекрасную возможность убедительно и аргументированно защищать свое право иметь в самом центре России полноценные епархиальные структуры.
Примечания и библиографические ссылки
1 См.: Петрушко В. И. Краткий очерк истории Католической церкви в России // http://www.pravoslavie.ru/archiv/catolicrus2.htm.
2 См.: Овсиенко Ф. Г. Католицизм в России // История религий в России: Учебник / Под общ. ред. О. Ю. Васильевой, Н. А. Тро-фимчука. М., 2004, С. 337.
3 См.: Кумор Б., свящ. Российский конкордат от 3 августа 1847 г. и создание Тираспольской епархии // Чаплицкий Б. История церкви в России. СПб., 2000. С. 124.
4 KesslerJ. A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 26.
5 Иннокентий, архиеп. Херсонский и Таврический. Сочинения. М., 1875. Т. X. С. 387.
6 KesslerJ. A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 32.
7 См.: Кумор Б., свящ. Российский конкордат от 3 августа 1847 г. и создание Тираспольской епархии // Чаплицкий Б. История церкви в России. СПб., 2000. С. 126.
8 См.: Kessler J. A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 28.
9 Кумор Б., свящ. Российский конкордат от 3 августа 1847 г. и создание Тираспольской епархии // Чаплицкий Б. История церкви в России. СПб., 2000. С. 128.
10 Kessler J. A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 30.
11 Там же. S. 31.
12 Там же. S. 32.
13 См.: Смолич И. К. История Русской Церкви. 1700-1917 // История Русской Церкви. Кн. 8. Ч. 2. М., 1997. С. 302.
14 См.: Иннокентий, архиеп. Херсонский и Таврический. Сочинения. М., 1875. Т. X. С. 402.
15 Там же. С. 398.
16 См.: KesslerJ.A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 53.
17 Иннокентий, архиеп. Херсонский и Таврический. Сочинения. М., 1875. Т. X. С. 401.
18 См.: ГАСО. Ф. 365, оп. 1, д. 1, л. 4.
19 ГАСО. Ф. 365, оп. 1, д. 1, л. 88.
20 См.: ГАСО. Ф. 1267, оп. 1, д. 1, л. 13.
21 См.: ГАСО. Ф. 1267, оп. 1, д. 5, л. 67.
22 ГАСО. Ф. 365, оп. 1, д. 1, л. 15.
23 См.: ГАСО. Ф. 1166, оп. 1, д. 8, л. 4.
24 См.: ЭФ ГАСО. Ф. Р-1831, оп. 1, д. 84, л. 1.
25 См.: ГАСО. Ф. 365, оп. 1, д. 1, л. 5.
26 См.: ГАСО. Ф. 365, оп. 1, д. 56, л. 1.
27 См.: Лиценбергер О. А. Римско-Католическая Церковь в России. История и правовое положение. Саратов, 2001. С. 111.
28 См.: Kessler J. A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 54.
29 См.: ГАСО. Ф. 365, оп. 1, д. 40, л. 26.
30 См.: Kessler J. A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 40.
31 См.: Там же. S. 41.
32 См.: Directorium Officii Divini et Missae sacrificii, ad usum ut-riusque clerri Dioecesis tiraspolensis in Annum Domini MDCCCLXV editum. Vilnae. Tipus Josephi Zawadzki, 1864. Р. 4.
33 См.: ГАСО. Ф. 365, оп. 2, д. 37, л. 3.
34 См.: Kessler J. A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 56.
35 См.: ВалеевВ. Из истории саратовских церквей. Саратов, 1990. С. 153.
36 См.: Kessler J. A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 45.
37 См.: Лиценбергер О. А. Римско-Католическая Церковь в России. История и правовое положение. Саратов, 2001. С. 114.
38 См.: Там же. С. 117.
39 См.: Спиричева М. Духовная семинария // 150 лет со дня основания Саратовско-Тираспольской епархии. Саратов, 1998. С. 22.
40 См.: Лиценбергер О. А. Римско-Католическая Церковь в России. История и правовое положение. Саратов, 2001. С. 118.
41 См.: Kessler J. A. Geschichte der Diocese Tiraspol. Dickinson. N. Dakota, 1930. S. 73.
42 Городецкий М. К истории римского католицизма в России (Тираспольская, или Саратовская, латинская епархия) // Исторический вестник. 1889. Т. 38. № 10. С. 129.
43 Клаус А. А. Духовенство и школы в наших немецких колониях // Вестник Европы. СПб., 1869. № 1. С. 158.
44 Городецкий М. К истории римского католицизма в России (Тираспольская, или Саратовская, латинская епархия) // Исторический вестник. 1889. Т. 38. № 10. С. 130.
45 См.: ГАСО. Ф. 365, оп. 1, д. 157, л. 1.
