CC BY
23
УДК 316.752.4 ББК 66.5 (2Рос)
КОНФЛИКТЫ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ КАК ВЫЗОВЫ ГРАЖДАНСКОЙ ИНТЕГРАЦИИ И БЕЗОПАСНОСТИ ПОСТТРАДИЦИОННОЙ РОССИИ
Попов М.Е.
Публикация подготовлена в рамках исследовательского проекта «Ценностно-идеологические аспекты конфликтов и напряжений на Северном Кавказе», реализуемого при поддержке Грантов Президента Российской Федерации, Грант МД -4849.2011.6.
Лежащая в основе безопасности российского общества интеграционная гражданская идентичность на протяжении постсоветских десятилетий активно вытесняется радикальными этнополитическими идентичностями. Региональные особенности конфликтов идентичностей на Северном Кавказе предопределяют всю совокупность угроз и опасностей, влияющих не только на безопасность данного региона, но и страны и общества в целом. Место регионального блока в системе общественной безопасности определяется той же зависимостью, что и понятие «региональная политика» в системе общероссийской политики. Системный кризис, вызванный затяжными конфликтами идентичностей на общероссийском и региональном уровнях, может быть компенсирован последовательным формированием гражданской идентичности и культивированием таких важнейших элементов и признаков гражданского общества, как рационализированное (рефлексивное) восприятие «чужих» этнокультурных идентичностей, социокультурная модернизация (детрадиционализация) и преодоление социального неравенства как главного фактора этнической напряженности и ценностных противоречий.
Специфика современных ценностно-мировоззренческих противоречий заключается в том, что они протекают на фоне трансформаций и кризисов культурных идентичностей, охвативших весь посттрадиционный мир. Структурные смещения современности, приобретающей качественные признаки
посттрадиционности, делают ранее актуальные традиционалистские идентичности устаревшими и требующими переосмысления. Анализ конфликто-генных трансформаций прежних культурно-политических идентичностей и формирования новых смыслов не может быть осуществлен с опорой на старый философский словарь, поэтому современные исследования предлагают новую терминологию, способную отразить сущность конфликтов идентично-стей.
Кризис и трансформации политического, этнического, религиозного традиционализма связан с поиском новых смыслов развития человеческой цивилизации в атмосфере нарастающих конфликтов идентичностей. Конфликтная идентичность в глобализирующемся мире выступает как амбивалентная структура коллективного самосознания, актуализирующая осознание групповой безопасности и консолидации политических и культурных ценностей в ситуации мировоззренческого конфликта с «иными» (позиционируемыми в качестве «враждебных» и «чуждых») ценностными системами.
Чтобы выявить сущность современного мировоззренческого радикализма как катализатора конфликтов идентичностей, следует обратиться к анализу взаимосвязи формирования общественной безопасности и конфликтов идентичностей в трансформирующейся России.
В российском обществе, включенном в противоречивые и взаимообусловленные процессы глобализации и регионализации, деэскалация конфликтов идентичностей становится важнейшей составляющей системы национальной и региональной безопасности. Этнополитическая конкуренция как фактор конфликтов идентичностей в российских регионах принимает характер конструирования новых идеологических и этнополитических пространств, выдвижения альтернативных проектов этнонационализма и регио-ногенеза, строительства конфликтных групповых идентичностей. В этой связи важным становится рассмотрение национальной и региональной безопасности России в макрополитическом аспекте - в контексте защиты от ценностных конфликтов коллективной идентичности, а идентичности - в аспекте
реализации системы общественной безопасности, поскольку институциона-лизация позитивного идентификационного проекта, отвечающего рефлексивным вызовам посттрадиционного мира, предопределяет успешное развитие любых социально-культурных систем в новом веке.
В эпоху «номадизации» жизненных стилей и реификации «уликовой парадигмы» как метастратегий и метадискурсов современности на смену «классическим» конфликтам и противостояниям, основанным на реальном, т.е. физическом противодействии сторон друг другу или структурном насилии приходят конфликты культурных идентичностей как манифестации ценностных конфликтов [1]. В посттрадиционных обществах угрозы и вызовы коллективной безопасности, приобретающей характер гуманитарной безопасности, а также дестабилизация демократических институтов и ценностные кризисы связаны с конфликтами культурных и политических идентичностей, вызванными как последствиями глобализации и регионализации гражданских и этнических культур, так и трансформацией идеологии и практики мультикультурализма.
В начале нового века вызовы фундаменталистских идентичностей, актуализация конфликтного самосознания, кризис традиционной модели идентичности в стремлении современных обществ к формированию коллективной безопасности воздвигают культурные границы, формируя мозаичные и парадоксальные образы новых идентичностей.
В период структурных трансформаций в посттрадиционных культурах происходят амбивалентные процессы конфликта и консолидации идентично-стей. Способность к консолидации придает им репродуктивный характер, однако гомогенные конфликтные идентичности могут служить основанием негативных социальных трансформаций, ведущих к элиминации позитивной множественной идентичности. Атрибутами идентификационных конфликтов в современном мире являются иррациональность и субъективность: культурный опыт конфликтующих сторон формируется субъективно интерпрети-
руемой социальной реальностью и мифологизированным историческим контекстом.
Позитивная культурная идентичность - важнейший элемент субъективной реальности, и как субъективная реальность она находится в диалектической взаимосвязи с «морфологией» данной социокультурной системы («моральной плотностью» в терминологии Э. Дюркгейма), которая формируется плюралистическими процессами; в этом случае посттрадиционная идентичность является нормативным элементом осознания толерантной реальности культурного диалога.
Угроза коллективной безопасности как защищенности идентичности человека и сообщества от системного насилия в модернизирующемся посткоммунистическом мире связана с кризисом в трансляции позитивной идентичности, политически предопределенным провалом демократического проекта, аномией в результате социального неравенства и конфликтов. В период российских трансформаций, характеризующихся разрушением субстанциальных основ жизни традиционной культуры, люди неизбежно испытывают «раскалывающие сознание» противоречивые чувства фрустрации, панического страха, агрессии и аутоагрессии. В ситуации ценностного транзита в посткоммунистической России надэтническому и секулярному гражданскому обществу жизненно необходимы стабильные образцы позитивной культурной идентичности, упорядочивающие социальный хаос.
Конфликтогенность политического и культурного пространства России определяется, прежде всего, незавершённостью процесса формирования новой российской идентичности, её неустойчивостью, а также непоследовательностью действий элиты. Конструирование новой идентичности не входило в задачи реформаторов раннего романтического периода реформ - достаточным считалось разрушение традиции советской идентичности. Необходимо отметить, что российская идентичность и сегодня - это постсоветская, т.е. переходная идентичность, конфликтная и негативная по определению. Постсоветская идентичность сформировалась в первой половине 1990-х гг. и
по своей природе могла быть только конфликтной идентичностью, отражающей период отхода от традиционалистской коллективной идентичности («советскости») к посттрадиционной.
Сегодня интеллектуальной и политической элитой предлагается два основных варианта цивилизационного развития России - посттрадиционная надэтническая, общегражданская идентичность и вхождение в мировую цивилизацию или «цивилизационное одиночество» и ориентация на особую «российскую цивилизацию», в которую войдёт ещё несколько сопредельных социокультурных пространств, и где Россия будет сохранять системообразующие позиции. Как вариант этой культурной модели в социокультурное поле активно вовлекается идея неоевразийства. Одновременно существуют другие векторы строительства идентичности - общеевропейская идентичность, региональная идентичность (ориентация на новые региональные центры развития) и этноконфессиональная идентичность, представляющие собой серьёзную угрозу общеевропейской и системной российской идентичности. Множественный характер посттрадиционной идентичности - явление конструируемое. Важным является то, что перечисленные виды идентично-стей являются конкурирующими, и если этнорелигиозные идентичности в современной России - свершившийся факт, то общеевропейская или региональные идентичности - это ещё не реализованные культурные проекты, не позволяющие современному россиянину осознать своё место в посттрадиционном мире.
Религиозный ренессанс породил ряд негативных явлений в постсоветской России: появление этнорелигиозного фундаментализма и экстремизма, участие религиозных деятелей в политических и электоральных процессах, использование конфессионального фактора в целях политической мобилизации, наконец, широкое использование исламской риторики сепаратистами, что привело к восприятию этнического кризиса в массовом сознании в категориях межконфессионального конфликта. Серьёзной проблемой для ста-
бильности современного российского общества становятся внутриконфес-сиональные противоречия.
Религиозный фактор усиления традиционализма в российской культуре может стать одним из важнейших инструментов этнополитической мобилизации. Сегодня в России массовое обращение к религии становится радикальной формой групповой организации культурных различий, актом формальной идентификации, а не результатом духовных исканий современного россиянина. В таком случае конфессиональный фактор, не выступая в качестве потенциального источника конфликтов идентичностей сам по себе, может сыграть заметную роль в формировании базы конфликтов идентичностей как новых вызовов общественной и гуманитарной безопасности.
Интерес российских граждан к религии обусловлен как традиционалистскими тенденциями - повышением значимости конфессиональных иден-тичностей на фоне относительного снижения роли этнических идентично-стей, так и собственно российскими особенностями - массовым распространением аномалий субъектности. В условиях кризисного развития российского социума возникает потребность в реальной или символической компенсации последствий переходного этапа развития, нередко принимающей крайние формы в виде религиозного фанатизма, нетерпимости и агрессии по отношению к неверующим и представителям других конфессий. И хотя вероятность конфликтов, которые с достаточной корректностью можно идентифицировать как религиозные (конфессиональные), невелика, эскалация напряжённости в поликонфессиональных регионах России вполне возможна, причём по различным направлениям: как внутри одной религии, между ее деноминациями или группами, так и между разными религиями или между религиозным и секулярным миром. Фундаментализм стремится установить и поддерживать основные, не подлежащие обсуждению критерии «истинной» этнорелигиозной идентичности. Посттрадиционным сдвигом в становлении российской идентичности выступают сегодня новые религиозные движения,
разрушающие традиционные для российского культурного пространства механизмы групповой идентификации.
Посткоммунистический мир как оттиск посттрадиционного мира в начале XXI столетия находится в перманентном процессе преобразования коллективной идентичности и механизмов общественной консолидации, что обусловлено тотальным влиянием новой мифологизированной идеологии. В России общегражданская идентичность продолжает оставаться паллиативной и конфликтной. Идеал социокультурной консолидации становится трансцендентным символом, расшатываемым реальностью конфликта, ксенофобии и этнорасизма. Конфликты в посткоммунистическом мире вызывают регрессию человеческого сознания в направлении к архаичным интолерантным идиомам. Конфликты идентичностей увеличивают шансы на успех авторитарных и этнонационалистических идеологий. Непрекращающаяся в России мобилизация этничности и этнорелигиозности - реакция на утрату «советского интернационализма» и попытки формирования интегрированной в Европу общекультурной идентичности - выступает в посткоммунистическом мире в качестве ценностно-идеологической среды протекания конфликтов идентичностей.
Мотивы участия человека и групп в конфликте идентичностей будут во многом влиять на перспективы исхода конфликта; ради удовлетворения своих материальных интересов человек вряд ли станет сознательно рисковать жизнью. Но имеется немало случаев, когда участие людей в конфликтах имеет более или менее выраженный характер именно жертвенности, а не неизбежного риска, иногда готовность нести жертвы ради каких-либо возвышенных идеалов четко осознается или вербализируется участниками конфликтов идентичностей. Рост этнической конфликтности в России происходит в том случае, когда этническая группа склонна воспринимать себя как жертву ценностных притязаний со стороны иных этнорелигиозных и этнополитических групп, т. е. в случае актуализации этнических границ, исключенности и неравенства.
Интеракция культурных идентичностей в посттрадиционном мире предполагает неоднозначные, взаимно противоречивые и даже диаметрально противоположные последствия для одних и тех же культурно-исторических контекстов. С одной стороны, идентификационные взаимодействия способствуют развитию личности, самосознания, возрастанию социальной значимости личности, уровня политических прав и свобод. С другой стороны, конфликтная интеракция идентичностей стимулирует культурную фрагментацию сообщества.
Несоответствие и конфликт посттрадиционных социокультурных процессов (триада Э. Гидденса - детрадиционализация, глобализация, рефлекси-визация (рационализация) [2] - может быть дополнена деидеологизацией, секуляризацией, денационализацией) с традиционалистскими интерпретационными системами формирует в самосознании современных россиян стремление к гомогенной монологической идентичности на фоне тяготения к имперской традиции и советскому прошлому.
Доминанты ценностных предпочтений российских граждан свидетельствуют, во-первых, о гипостазировании характерных для советской эпохи идеологических ориентаций на автаркию, во-вторых - о стремлении власти к неэффективному синтезу российской идентичности и устаревшей советско-сти.
В итоге, в первом десятилетии XXI века вектор российской идентичности по-прежнему свидетельствует о постсоветском духовном кризисе как реставрации характерных для советской эпохи традиционалистских идентификаций и эклектичном синтезе новой идентичности и советскости как «незавершенного» культурно-политического проекта. В постсоветское десятилетие происходила латентная кристаллизация символических элементов советской идентичности, которые способствовали ее идеологической актуализации в будущем. Реставрационная ностальгия по советскости в России нового века - идеологический проект, политический инструмент, иррациональный
поиск в советском прошлом безопасности и стабильности, которой нет в настоящем; это опасная утопия, обращенная не в будущее, а в прошлое.
Итак, основным негативным результатом реформирования российского общества в постсоветский период является кризис в формировании посттрадиционной (рефлективной) гражданской идентичности, которая отражала бы реалии нового века и способствовала формированию общественной безопасности и обретению человеком защищенной идентичности в условиях глобализирующегося мира. Важно отметить, что целенаправленное конструирование посттрадиционных культурных идентичностей, отвечающих вызовам безопасности в условиях быстроменяющегося мира, является ключевой задачей духовно-нравственного развития современной России. Ж. Бодрийяр пишет: «Каждая конфигурация ценности переосмысливается следующей за ней и попадает в более высокий разряд симулякров. В строй каждой такой новой стадии ценности оказывается интегрирован строй предыдущей фазы - как призрачная, марионеточная, симулятивная референции. Каждый новый порядок симулякров подчиняет себе предыдущий» [3].
Посттрадиционная гражданская идентичность - рефлективная, рационалистическая, открытая система социального включения и справедливости. «Рационализм, - пишет К. Поппер, - связан с представлением о том, что другой человек имеет право быть услышанным и право отстаивать свои доводы... Рационализм тесно связан с гуманистическим политическим требованием практической социальной инженерии - разумеется, постепенной и поэтапной, - с требованием рационализации общества в целях проектирования свободы и контроля над ней со стороны разума» [4]. Традиционалистские идентичности на Северном Кавказе конституируются осознанием узкогрупповой принадлежности к автономной, закрытой социокультурной группе (эт-нонациональной, политической, религиозной), признанием значимых в данной приватной системе ценностей этнических стереотипов на основе интоле-рантности к «инаковости».
Сегодня «локальные конфликты» как манифестированные формы конфликтов идентичностей перестают быть основным типом конфликтов в регионе, на их место приходят «блоковые конфликты» как новейший тип конфликтов, так же имеющих сложную ценностно-идентификационную природу; на смену процессу деполитизации этничности, который создавал для федеральной и региональной власти возможность перестроить региональную политику, пришел процесс «реполитизации этничности»: новый этап политизированной этничности, начавшийся в середине десятилетия, в отличие от начала и середины 1990-х годов характеризуется активным включением конфессионального фактора в этнополитические процессы в регионе, что позволяет говорить о формировании в регионе устойчивых этноконфессиональных идентичностей, при этом конфессиональный фактор будет постепенно замещать этнический в определении вектора регионального политического развития [5].
Согласование интересов гражданства и этничности в структуре интегрированной гражданской идентичности и налаживание всестороннего диалога этнических культур на базе демократической культуры - важнейшие региональные задачи социально-идентификационной безопасности посттрадиционной России.
Примечания
1. Понятия «номадизация», «номадическая идентичность» разработаны Ж. Делезом, Ф. Гваттари, Э. Росселом, Э. Тоффлером для обозначения тотальности «окочевнивания» современной жизни в результате глобализации, массовых перемещений, миграции и связанных с ними трансформаций и кризисов идентичностей (см.: Rosseel E. Nomadisation: Social, Psychological and Cultural Context for the XXI Century? // Символы, образы и стереотипы: исторический и экзистенциальный опыт. - 2000. - №8. - С. 55-70). Характеризуя постмодернистское «сомнение» в идентичности как главный симптом постсовременности, К. Гинзбург использует категорию «уликовая парадигма»: в отсутствие нормативного смысла новых идентичностей современным людям все
чаще приходится конструировать их косвенные признаки, ориентироваться на симптомы самости как «улики» потерянных сущностей (см.: Гинзбург К. Приметы. Уликовая парадигма и ее корни // Новое литературное обозрение. -1994. - № 8. - С. 128-139).
2. См.: Новицкий В. Anthony Giddens. Beyond Left and Right // Топос. - 2007. - 2 (16). - С. 130-131.
3. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. - М.: Добросвет, 2000. - 387 с. - С. 43.
4. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1: Чары Платона; Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. - Киев: Ника-центр, 2005. -800 с. - С. 416.
5. См.: Авксентьев В. А. Затяжной этнополитический кризис на Юге России как системная угроза региональной безопасности // Региональные конфликты и проблемы безопасности Северного Кавказа. - Ростов-на-Дону: Изд-во ЮНЦ РАН, 2008. - 384 с. - С. 59.
