CC BY
260
2013
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Серия 6
Вып. 3
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
УДК 316.482 Д. А. Абгаджава
КОНФЛИКТ, ПОЛИТИКА И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОРЯДОК
В современных политических и собственно конфликтологических исследованиях существует целый ряд работ, состоящих в оппозиции друг к другу и посвященных сущности политического. Одни из них акцентируют свое внимание на единстве и солидарности, а другие — на различиях и конфликтах. Тем не менее есть ряд признаков, которые большинство из этих работ, похоже, разделяют. Эти черты включают, в первую очередь, концептуальное разделение «политики» и «политического». Первая определяется в терминах государства, а последняя — как область непредвиденных, чрезвычайных обстоятельств, которые никогда не могут быть в полной мере представлены в политике. Конфликтологическая парадигма политики утверждает различие между «политикой» и «политическим». Данное различие фиксирует существование отличающихся взглядов на мир политики и политических отношений. С одной стороны, изучение фактов и событий в мире «политики», а с другой — выявление и анализ его сущностных оснований.
Сегодня, на наш взгляд, необходимо обратиться к реальности и обнаружить в политике не только единство, но и вытесненный некогда конфликт и антагонизм интересов и устремлений, существующие между социальными и политическим акторами. Так мы сможем увидеть за политикой, как государствоориентированной теорией и практикой, политическое. «Политическое» не означает обращение и овладение государственной властью, как в макиавеллистском понимании политики, под «политическим» в самом широком смысле мы понимаем антагонизмы, конфликт, различения, разъединения, вытекающие из предполитических факторов и воспроизводящиеся в политике.
Одним из первых понятие «политическое» стал использовать известный политический философ К. Шмитт, который под ним понимал не совокупность институтов, а критерий для принятия определенного рода решений. Мораль находит такой критерий в различении дурного и хорошего, эстетика — красоты и уродства, а адекватным критерием для политики является специфически политическое разделение, к которому могут быть сведены все политические действия и мотивы, различение между
Абгаджава Даур Арнольдович — канд. социол. наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет; е-mail: [email protected] © Д. А. Абгаджава, 2013
35
другом и врагом и т. д. Таким образом, Шмитт не только вводит конфликт в политику, но полагает, что возможность вооруженного конфликта всегда присутствует в качестве центрального политического принципа. Более конкретно этот антагонизм представлен политическим различием между другом и врагом, который, по мнению мыслителя, является самым сильным и интенсивным. Благодаря своей интенсивности, это политическое различие не может быть ограничено одной сферой, но получает свою энергию из различных видов человеческой деятельности.
Ключевым моментом подхода Шмитта является то, что, обнажая акты исключения, лежащие в основе любого консенсуса, данный подход демонстрирует невозможность достижения «рационального» консенсуса для всех. Однако этот тезис вовсе не означает, что политика — это стихия иррационального. Напротив, в политике, как правило, с возможной точностью рассчитывают соотношения условий, средств и целей (например, в процессе ведения переговоров). По мнению Б. Г. Капустина, даже самая фанатичная идеология непременно должна быть рационализирована, по крайней мере, по меркам ее актуальных и потенциальных сторонников. «Никогда не было и не будет того, чтобы чистая логика обладала способностью своим светом аннигилировать темные пресуппозиции, укорененные в жизненном положении участников политики и обычно называемые интересами, равно как и нивелировать дифференциалы их сил, источающие власть» [1, с. 188].
Согласно К. Шмитту, политика не имеет собственной основы, субстрата. Политическое способно черпать свою силу из различных областей общественной жизни, из религиозных, экономических, нравственных и других противоречий. Оно характеризует не какую-то собственную, специфическую сферу жизнедеятельности, но только степень интенсивности объединения (ассоциации) или разъединения (диссоциации) людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными (в этническом или культурном смысле), экономическими или другими и в различные времена вызывают различные соединения или разъединения. Политическое качество возникает в результате «уплотнения» общественных противоречий, их осознания как отношений «друзей» — «врагов». Враг — это кто-то «чужой», представляющий угрозу данному субъекту или его интересам, друг же — это союзник, помощник в достижении целей [2].
Современные общества часто сталкиваются с формированием «мы» на противопоставлении с «они» (особенно это касается сферы этнических, религиозных или культурных идентичностей), отношения между этими двумя группами в действительности не обязательно приобретают характер антагонистических типа «друг—враг». Однако необходимо понимать, что при определенных обстоятельствах всегда существует возможность превращения отношений «мы—они» в антагонистические, т. е. в отношения «друг—враг». Ситуация подобного рода актуализируется тогда, когда «они» начинают восприниматься нами как подвергающие сомнению «нас» и как угроза нашему существованию. Именно в этих обстоятельствах (вспомним распад СССР и последовавший за этим всплеск национализма, приведший в ряде случаев к кровавым конфликтам), любая форма отношения «мы—они» становится локусом антагонизма.
Акцент, сделанный К. Шмиттом на неустранимости дистинкции друг—враг и на конфликтном характере политического, является необходимым отправным пунктом анализа политических процессов, набирающих обороты в современном мире. К примеру, суть демократической политики должна заключаться не в преодолении оппозиции друг—враг или мы—они, но в ином взгляде на эту контраверсивность. Демократия
36
нуждается в совмещении дистинкции «мы—они» с признанием основополагающей роли плюрализма в современной демократии. Особенно этот момент актуален для стран, осуществляющих переход к демократической модели организации общества. По меткому замечанию Д. Растоу, демократия есть побочный продукт политической борьбы [3, с. 662].
Придавая отношениям «друг—враг» конституирующее, создающее политику значение, К. Шмитт оставляет в тени иные основы политической деятельности людей. На наш взгляд, его концепция хорошо объясняет субъективное переживание политики, ее эмоциональную мотивацию. Однако, как нам представляется, дистинкция «друг— враг» — это лишь один из важнейших аспектов политики, далеко не охватывающий всего ее содержания, и это одна из возможных форм выражения антагонизма, составляющего сущность политического. Если мы признаем антагонизм как постоянно присутствующую возможность, то мы одновременно не должны забывать, что существуют и иные способы конструирования отношения «мы—они», в противном случае общество было бы невозможно.
Итак, политика в узком смысле может быть рассмотрена как государство и его институты или, говоря словами Мишеля Фуко, как система Закон—Суверенитет [4, с. 46]. Как и рассуждения Шмитта, взгляды Фуко вносят значительный вклад в понимание роли конфликтов и, в частности, политических конфликтов в жизни современного общества. Размышления Фуко о власти и, в частности, его методичная критика «системы Закон— Суверен», критика государствоориентированных представлений о политике представляют большой интерес, поскольку позволяют проследить тенденции концептуализации понятия политического и политических конфликтов. Справедливости ради мы должны отметить, что Фуко практически не использовал термин политическое и был не очень озабочен тем, как политика и связанные с ней термины используются или должны быть использованы. Вместе с тем логика внутреннего раскола, присущая концепции политического, обнаруживается в его работах, в частности, в его концепции власти.
Традиционно понятие власти связывается с сувереном, который является держателем средств принуждения с четко определенными полномочиями. В то же время власть не предмет, находящийся в чьей-то собственности, или привилегия господствующего класса или любой другой группы. Власть, по мнению Фуко, есть результат конфликта, определяющий стратегические позиции акторов и предстающий как более или менее стабильная сеть отношений в некотором обозримом социальном будущем. Отношения власти характеризуют не только взаимодействие между гражданами и государством. Они, отмечает мыслитель, существуют повсюду в обществе в той мере, в какой человеческие отношения организованы.
Анализируя государство и отношения власти, Фуко отмечает, что в основе возникновения государства лежат политические причины. Данная мысль обращает наше внимание на то, что политическое складывается еще до и вне политики (как государ-ствоориентированной практики). Несмотря на то что государство — это высшая форма сообществ, политическое не может быть сведено только лишь к деятельности государства и иных политических учреждений. Политическое для Фуко проявляется в виде реконцептуализации власти, которая, говоря словами М. Вебера, является «жизненной энергией политики».
Для Фуко власть — это не некая совокупность институтов и аппаратов, гарантирующих подчинение граждан в каком-то государстве, и даже не способ подчинения, который
37
в противоположность насилию имел бы форму правила. Наконец, мыслитель не имеет в виду и всеобщей системы господства, которое один элемент (или группа) осуществляет над другими. С точки зрения Фуко, анализ в терминах власти не должен постулировать в качестве исходных данных суверенитет государства, форму закона или всеобъемлющее единство некоторого господства, которое иначе именуется философом «система Суверен—Закон».
Фуко определяет власть в терминах отношений сил, которые можно интерпретировать как область проявления политического, а политика есть результат кристаллизации и институционализации этой неоднородности. Власть должна пониматься, во-первых, как множественность отношений силы, которые имманентны областям, где они осуществляются, и которые конститутивны для ее организации. Во-вторых, как процесс беспрерывных битв и столкновений сил, который трансформирует и инвертирует эти силы. В-третьих, как отношения силы, находящие друг в друге опоры, образующие цепь или систему, или, наконец, как стратегии, внутри которых эти отношения силы достигают своей действенности, стратегии, институциональная кристаллизация которых воплощается в государственных аппаратах, в формулировании закона и иных формах социальной гегемонии [5, с. 191-192].
Описывая же политику, как одну из сфер социального взаимодействия, Фуко определяет ее как «пространство множественных очагов власти, бесчисленных форм деятельности, напряжений, конфликтов, которые развиваются во всех измерениях, уравновешиваясь разнообразными соглашениями» [6, с. 94]. Кроме того, поскольку власть не ограничивается сферой политики и отношения власти не находятся во внешнем положении к другим типам отношений (экономическим, отношениям познания, сексуальным отношениям), но имманентны им, то развиваемая им концепция власти приводит к выводам, схожим с выводами К. Шмитта о вездесущности политического.
Действие множественных отношений силы может быть кодировано (только частично и никогда полностью) либо в форме конфликта или крайнего его проявления — войны, либо в форме политики. Это означает существование двух различных стратегий, которые, однако, обладают склонностью переходить друг в друга. Политическое предстает перед нами как сфера действия непостоянных и неуравновешенных сил, непредвиденных обстоятельств, напряженности и конфликта. В то время как политика, являясь непосредственным эффектом разделений, неравенств и неуравновешенностей, которые производятся вне политической сферы, состоит из попыток приручить этот конфликт и в конечном итоге сформировать определенный социально-политический порядок [5, с. 193].
Концептуальное различие между политикой и политическим проводит известный бельгийский исследователь Шанталь Муфф в модели «конфликтного консенсуса», в которой это различение играет принципиальную роль. «Политическое» связывается с неустранимыми и присущими человеческим отношениям антагонизмами, принимающими множество разнообразных форм. Основываясь на этом, исследователь формулирует тезис о неискоренимости конфликта из социальной жизни и размещает его (конфликт) в центре политического. Анализируя концепции, ставящие во главу угла консенсус, Муфф критикует их за чрезмерную рационалистическую веру в достижение всеобщего консенсуса, основанного на разуме. При подобном подходе политическое выпадает из поля зрения исследователей и становится неуловимым по той простой причине, что последовательный рационализм вынужден отрицать антагонизмы [7, с. 91].
38
Итак, политическое пространство можно представить как пространство власти, борьбы и антагонизмов, которые, по выражению Ш. Муффа, делают человеческое общество таким, каким оно является. В то время как политика — это набор практик и институтов, ответственных за поддержание порядка, за обеспечение сосуществования людей в условиях, порождаемых флуктуациями политического [7, с. 88]. Нельзя не согласиться с подобным утверждением исследователя. Действительно, политика, разнообразные политические формы и возможности в конечном итоге являются всего лишь инструментами, создающими основу для более или менее устойчивой кооперации, так организуется человеческое общежитие в контексте конфликтности.
Современное общество представляет собой организованное объединение, которое состоит из элементов, находящихся в более или менее антагонистических отношениях друг к другу и соединенных на неопределенное время. В нем всегда происходит конфликт (скрытый и явный) между различными социальными элементами (индивиды и группы, политические партии и государство и т. п.), и результирующая этого конфликта — определение и закрепление за субъектом того или иного положения в обществе (в зависимости от исхода противоборства).
Организованное объединение предполагает способы и формы взаимодействия, а также определение сфер действия каждого из составляющих ее элементов. Иначе говоря, складывается порядок, изменяющий статус и установки участвующих сторон. Но поскольку нет таких объединений, в рамках которых могли бы быть удовлетворены потребности каждого, то возникает проблема сохранения установившегося социального порядка. Действия по организации сосуществования множества социальных групп и слоев, принятию общих обязательных решений в обществе мы называем политикой. Таким образом, проблема социального конфликта превращается в политическую, вернее, социально-политическую. Следовательно социально-политический порядок — это способ интеграции, субординации социальных элементов, который также предполагает специфические способы управления обществом с целью сдерживания конфликтов. Иначе говоря, социально-политический порядок есть акт перемирия между различными группами относительно способов и форм совместного бытия, а социально-политический конфликт в известной мере — способ выявления нового соотношения сил, сложившегося в результате изменившейся социальной реальности.
Совместное бытие жизненно необходимо и обусловлено потребностями индивидов. Однако такое бытие не обязательно предполагает абсолютную гармонию или ор-ганицизм, но предполагает распределение функций и различия. По нашему мнению, политика представляет собой не просто совокупность умиротворяющих процедур или управление обществом, но искусство подавления политического. Политика — это набор процедур, с помощью которых достигается определенное согласие в обществе и одновременно легитимизируется порядок. Политика — это пространство диссенунса или, если быть более точным, диссенунса гетерогенных детерминант различения и равенства, бытия двух миров в одном.
Политика утверждает равенство и различения одновременно. Это фундаментальное логическое разделение, эта двойственность, характеризующая политику, имманентна ей и является постоянным внутренним источником конфликтов. Таким образом, два уровня бытия политики находятся в бесконечном взаимодействии друг с другом, порождая перманентный конфликт, который является условием организации и устранения порядка. Вследствие чего политика возможна только в диалектике этих двух миров в одном.
39
Политика и политическое всегда связаны друг с другом, и оба понятия появляются в основном в качестве простого отрицания друг друга. Данный тезис означает, что политическое per se предстает перед нами в момент разрушения социально-политической конструкции. Политика соотносится с установлением или восстановлением порядка между социальными акторами и их антагонистическими устремлениями, в том числе посредством репрессий и подавления. Нарушение же порядка, следовательно, свидетельствует о провале политики как государствоориентированной практики.
Любой сложившийся порядок есть временное выражение последствий конфликта или закрепление результата конфликта. Граница между социальным и политическим неустойчива, подвижна и основана на постоянной взаимной корректировке действий социальных акторов. В этом отношении основания для иной конфигурации есть всегда, поэтому любой порядок зиждется на исключении альтернативных возможностей. Именно в этом смысле порядок можно называть «политическим», ведь он воплощает собой один из частных случаев властных отношений. Власть, говоря словами Ш. Муф-фа, конституирует социальное, ибо оно не может существовать вне властных отношений. То, что здесь и сейчас воспринимается в качестве «естественного» порядка, есть не что иное, как результат использования «практик умиротворения»; этот порядок никогда не является манифестацией чего-то большего, чего-то внешнего и более глубокого, что порождает эти практики [7, с. 96].
В самом общем виде — в основе любого социально-политического порядка лежат практики дискриминации некоторых групп или их исключения. Можно сказать также, что сохранение существующего порядка возможно посредством использования двух типов насилия — иерархического и исключающего. Логика дискриминации заключается в фиксировании «других» или «чужих» на нижних ярусах сложившейся социально-политической иерархии и поддержании этого статус-кво. В то время как логика исключения предполагает выдавливание или устранение «другого» из социального пространства [8]. Подобные практики, устанавливающие определенный социально-политический порядок и закрепляющие значение социально-политических институтов, суть гегемонистические практики. Однако нельзя упускать из виду, что всегда остаются условия для возвращения к жизни подавленных возможностей, вследствие чего любой гегемонистический строй может оказаться перед вызовом со стороны контргегемони-стических практик, иными словами, практик, которые будут стремиться изменить существующий порядок с целью установления другой формы гегемонии.
Итак, говоря о политике, можем отметить, что differentia specifica ее обусловлена тем, что политика имеет дело с конфликтами между людьми, затрагивающими их совместное бытие. Конфликты относительно общих условий их совместной жизни не допускают чисто рационального их разрешения посредством убеждения и добровольного принятия открывающейся таким образом истины всеми сторонами конфликта при их полном равенстве. Отсюда другая специфическая особенность политического конфликта — свое решение данный тип взаимодействия находит посредством насилия.
Политики нет без власти и конфликта идентифицирующих себя сил, вследствие чего с необходимостью возникает и воспроизводится оппозиция «свой—чужой» или «друг—враг». Политические вопросы разрешаются только политически, т. е. посредством употребления власти и в ходе конфликта. Данный тезис направляет нас к функциональному определению политики, противоположному сферическому, в котором политика рассматривается не просто как некая особая автономная сфера общественной
40
жизни, и субстантивному — где политика есть деятельность определенных институтов. Согласно функциональному определению, «политика есть процесс разрешения любых вопросов, которые в данном историческом контексте допускают только властные методы разрешения» [1, с. 188]. Можно также добавить, что такие методы используют самые разнообразные механизмы, основанные как на согласии, так и на насилии.
Вопросы относительно способов организации совместного бытия предполагают, в силу многочисленности акторов, а также разнородности и разнонаправленности их интересов, постоянную полемику и конфликт. Из этого следует, что представление о том, каким должен быть социально-политический порядок (как проект или идеал), не является универсальным или даже общезначимым для всех акторов. Один проект сталкивается с проектами других сил и в результате их вытеснения утверждает себя в качестве «общего блага» или, в терминологии А. Грамши, устанавливает политико-культурную гегемонию. В самом общем виде А. Грамши определяет гегемонию как историко-политический процесс создания спонтанного согласия больших масс населения с общим направлением общественной жизни, которое сообщает ей доминантная группа. Гегемония властвующих дополняется использованием репрессивного аппарата государства против не поддающихся гегемонии. Контргегемония оппозиции должна мобилизовать сопротивление обоим указанным методам сохранения статус-кво [9, с. 224-226].
Конфликты, разворачивающиеся в сфере политических отношений, которые принято называть политическими конфликтами, представляют собой противоборство социальных групп, детерминированных их интересами и структурными позициями в сложившейся системе отношений, противоборство, направленное на изменение этих позиций, а также на изменение или ликвидацию соответствующих групп. Конечно, речь не идет о буквальном физическом уничтожении или нанесении физического урона. Скорее, это вопрос о трансформации данных групп и, в конечном счете, вопрос об упразднении или изменении социально-политических структур, которое достигается с помощью политического конфликта, т. е. принудительно.
Анализ политики и политических процессов в рамках конфликтологической парадигмы, т. е. с точки зрения борьбы, противостояния и соотношения сил, рано или поздно приводит к вопросу о том, почему и как складывается тот или иной тип социально-политического порядка, а также та или иная конфигурация политических сил. Как нам представляется, объяснить природу того или иного политического явления и процесса можно только при условии выхода за пределы собственно политики, понимаемой как специфическая «автономная» сфера, и обращения к сферам, ее определяющим. Только таким образом, обратившись, скажем, к нормам и ценностям, определяющим в данном обществе ментальность1 и модели поведения, можно увидеть культурные основания политики как практики, умиротворяющей конфликты и антагонизмы.
Достаточно часто исследователи отождествляют власть исключительно с политической властью, т. е. властью, проистекающей из определенных позиций в публично-политических институтах, таких как государство, партии и т. д. Из такого отождествления
1 Ментальность употребляется нами в самом широком смысле. Говоря словами П. Штомпки — это уникальная смесь ценностей и мотиваций, которая включает в себя собственную систему знаний; философию и мировоззрение; свою религию и стандарты «святости»; собственные представления о том, что правильно и неправильно; форму искусства и литературы; собственные мораль, законы, нормы поведения; доминирующие формы социальных отношений [10, с. 198].
41
вытекает представление о независимом существовании политики как особой сферы общественной жизни, что ведет к упрощенному пониманию процессов, протекающих в обществе. Благодаря методологической установке об автономном существовании политики, можно прийти к выводу о том, что возможны кардинальные перемены в политической сфере, не оказывающие никакого серьезного влияния на экономическую, социальную или культурную сферы.
Однако, как отмечает Б. Г. Капустин, такая автономия — фикция. К примеру, нет и не может быть никаких чисто экономических явлений, которые не были бы так или иначе конституированы борьбой определенных общественных сил и дифференциалами их власти. Равно как и не может быть политических явлений и событий, которые бы в той или иной степени не участвовали в образовании экономических явлений и не артикулировали их (условия и возможности их сохранения или преобразования) на уровне целенаправленной и конфликтной деятельности людей. Согласно Веберу, даже деньги и ценообразование есть продукты конфликтов интересов и их компромиссов, которые вытекают из неких констелляций власти. В большей мере это относится к таким экономическим явлениям, как товарная форма рабочей силы и политико-экономическая форма абстрактного труда [11, с. 634-636].
Известный французский политический философ Этьен Балибар, критикуя детерминистские трактовки исторической динамики капитализма как целиком определенной самодвижением капитала (прогрессирующим накоплением капитала), показывает сложность и зависимость от конкретных ситуаций и условий, которые необходимы для коммодификации труда. Так, он отмечает, что интеграция этих условий в единство, которое соответствует единству самодвижения капитала, есть продукт истории. Как бы ни была важна для воспроизводства и развития капитализма товарная форма рабочей силы, сколь бы великие усилия ни были приложены к институциональной и идеологической стабилизации ее, она в силу ее зависимости от сочетания разнородных исторических обстоятельств потенциально неустойчива. В любом случае ее нельзя рассматривать в качестве сущности положения рабочих, заданной чистым самодвижением капитала. Экономический характер труда и стоимости, отмечает философ, появляется на фоне масштабных политических процессов [1, с. 250].
Разделение сфер политики и экономики затрудняет понимание взаимосвязи динамических процессов образования и трансформации интересов различных элитных и неэлитных групп. Однако эта сложность преодолевается на примере анализа переходных обществ, таких как Россия. К сожалению, в формате данного исследования нет возможности уделить должное внимание этому вопросу. Можем, однако, отметить, что переход от авторитаризма к демократии, от административно-командной системы к рыночной предполагает радикальную трансформацию политических и экономических структур общества. Властная элита, озабоченная своими частными интересами, противодействует переходу к демократии и рыночным отношениям. Негативную роль политической правящей элиты можно объяснить наличием у нее частных экономических интересов, которые она начинает отстаивать еще в некапиталистических условиях. Она борется не только за свое политическое, но и экономическое выживание, а оно возможно лишь в той мере, в какой элита удерживает положение внутри аппарата власти, которое, в свою очередь, обеспечивает доступ к собственности.
Сегодня можно зафиксировать то обстоятельство, что сложившийся в нашей стране социально-политический порядок не допускает серьезной рефлексии конфликта.
42
Политика все больше рассматривается в терминах консенсуса, а конфликтные проявления воспринимаются в целом негативно. Критический анализ политической реальности предполагает такое осмысление политических сущностей, в котором проблемы политической артикуляции и политического конфликта стали бы вновь актуальными.
С нашей точки зрения, легитимация чисто политического конфликта содержит принцип легитимности социального конфликта во всех его формах. Исключая политический конфликт из политической жизни общества, мы исключаем и конфликт социальный в самом широком смысле этого слова. Социальные акторы в результате не могут идентифицировать свои интересы с теми или иными политическими акторами, которые должны быть выразителями их интересов. Следовательно, существующий социально-политический порядок и власть лишаются легитимности в глазах большей части общества. Подобные обстоятельства вынуждают власть искать дополнительную опору в обществе и новые источники легитимности2.
Специфика демократии проявляется в том, что власть находится в поиске своего фундамента. В предыдущие эпохи закон и знание были воплощены в личности монарха, власть которого была освящена свыше. Иначе говоря, основания легитимности власти находились за пределами общества и черпали свое бытие из трансцендентного источника, т. е. имели божественный характер. Разрушение «достоверных» систем отсчета, обусловливавших размещение людей определенным образом относительно друг друга, ведет к конфликтам мнений, спорам о правах и т. д., и власть должна отныне получать свою законность если не укореняясь во мнениях, то, по крайней мере, не укрываясь от социальных и политических конфликтов. Таким образом, в современных (посттрадиционных) обществах с неизбежностью появляется новый источник легитимности — народ.
Легитимация конфликта в политике способствует своевременной корректировке сложившегося порядка (которая возможна только посредством конфликта). В обратном случае изменение политического порядка может приобрести такой масштаб, который заденет не просто держателей средств решения и принуждения, препятствующих изменению некоторых иерархий или защищающих интересы господствующих групп, но и сами принципы реальности и легитимности, служащие поддержкой и опорой порядка. Тогда оказывается поколебленной не только политическая власть, но законность условий существования порядка, верований и норм, вплоть до частностей социальной жизни. Данная ситуация чревата революцией, которая, по мнению К. Лефора, рождается не столько под влиянием внутреннего конфликта между угнетенными и угнетателями, сколько происходит в момент, когда «устраняется трансцендентность власти, в момент, когда аннулируется ее символическая действенность» [12, с. 122-123].
Политика, образно говоря, основывает сцену, где конфликт легитимизируется и предстает в глазах всех как неустранимое и необходимое явление социальной жизни. Неважно, что в условиях антагонизма, свидетельствующего о существовании разделений в обществе, каждая партия заявляет о защите общего интереса и реализации альянсов. Неважно, что цели политического конфликта не всегда совпадают с теми, которые вытекают из борьбы групп, классов и их интересов, ибо при переходе борьбы от
2 Именно с этим связываем мы активное обращение политических лидеров современной России к церкви и привлечение церковных иерархов, к примеру, в предвыборный период. Церковь и религиозные традиции российского общества привлекаются в качестве новых оснований легитимности власти и существующего порядка в целом.
43
социального плана к политическому всегда есть искажения. Главное заключается в том, что все фактические деления переносятся и преображаются на сцене, где разделения проявляются на законном основании.
Современная демократия — это не просто набор институтов, отвечающих принципу народовластия, скорее демократию следует рассматривать как форму общества, специфика которой заключается в том, что отсутствие позитивного основания и изначальный конфликт противоборствующих интересов не отрицается и не маскируется, а дискурсивно актуализируется, иначе говоря, институционализируется.
Литература
1. Капустин Б. Г. Критика политической философии. Избранные эссе. М.: ИД «Территория будущего», 2010. 424 с.
2. Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 37-67.
3. Политология: хрестоматия / сост. М. А. Василик, М. С. Вершинин. М.: Гардарики, 2000. 843 с.
4. Фуко М. Нужно защищать общество. СПб.: Наука, 2005. 312 с.
5. Фуко М. Использование удовольствий. История сексуальности. Т. 2. СПб.: Академический проект, 2004. 432 с.
6. Фуко М. Забота о себе. История сексуальности. Т. 3. М.: «Рефл-Бук», 1998. 288 с.
7. Муфф Ш. Политика и политическое // Политико-философский ежегодник. М.: ИФРАН, 2008. Вып. 1. С. 88-102.
8. Gomez M. M. On Prejudice, Violence and Democracy. URL: http://la-buena-vida.info/pdf/gomez-en.pdf (дата обращения: 26.02.2012).
9. Грамши А. Письма из тюрьмы // Грамши А. Избранные произведения: в 3 т. Т. 2. М.: Издательство иностранной литературы, 1957. 310 с.
10. Штомпка П. Социология социальных изменений. М.: Аспект Пресс, 1996. 416 с.
11. Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. 808 с.
12. Лефор К. Политические очерки (XIX-XX века). М.: РОССПЭН, 2000. 368 с.
Статья поступила в редакцию 12 марта 2013 г.
44
