КОНЕЦ «МЕЧИАРИЗМА» Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

М.С.ФИШ

КОНЕЦ «МЕЧИАРИЗМА» // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. — М., - Чикаго, 1999. - № 5. - С.2 - 9.

Американский политолог Стивен Фиш считает, что посткоммунистическое политическое развитие независимой Словакии было отмечено уникальным для стран Центральной и Восточной Европы феноменом охлократии, или власти толпы. Около пяти лет, предшествовавших парламентским выборам в сентябре 1998 г., Словакией управляла парламентская коалиция премьер-министра Владимира Мечиара, которая состояла из возглавляемого им движения с обманчивым названием Движение за демократическую Словакию (ДЗДС), небольшого экстремистского коммунистического Объединения рабочих Словакии (ОРС) и Словацкой национальной партии (СНП), организации, чьи фашистские черты выражены гораздо рельефнее, чем у Национального фронта Жан-Мари Ле Пена во Франции (с. 3).

Мечиар создал нечто большее, чем просто правительство, пишет автор. Он установил политический режим особого типа. В организационном и институциональном плане «мечиаризм» отличался персонификацией и деидеологизацией ДЗДС и партизацией государства. К 1994 г. большинство тех, кто первоначально входил в руководство партии, покинули ее ряды. Это позволило Мечиару установить полный контроль и устранить потенциальных соперников. Персонификация шла рука об руку с деидеологизацией. Чтобы осуществить абсолютную персонификацию партии, требовалось лишить ее всякой сколько-нибудь целостной идеологии или последовательной программы, способных до некоторой

степени ограничить деятельность вождя, выполнять роль критериев оценки его действий, либо служить альтернативным источником преданности или мотивации. «К середине 90-х годов аморфный, эклектичный и лживый антилиберализм точнее всего соответствовал тому набору принципов, который был у партии» (с. 5). К тому времени, когда Мечиар сумел полностью персонализировать партию (примерно к 1994 г.), «Движение» имело четко различимое членство и электоральную базу, превратившись в некое психологическое братство людей, разделявших общие разочарования и обиды. Оно объединяло, грубо говоря, те же элементы, которые составляют опору КПРФ Геннадия Зюганова и ЛДПР Владимира Жириновского: тех, кто оказался наиболее незащищенным в результате краха прежней системы и кто жаждет определенности и социальных гарантий, существовавших в прошлом; кто страстно желает «сильной» отеческой власти уверенного в себе вождя; кто считает, что их проблемы привнесены извне иностранцами и «чужаками»1. Методы, применявшиеся Мечиаром для мобилизации масс, помогли ему персонифицировать партию и «люмпенизировать» ее базу. Излюбленный прием, которым пользовался Мечиар, чтобы обеспечить себе поддержку, состоял в организации автобусных рейдов на Братиславу сторонников или потенциальных сторонников ДЗДС, в основном мало образованных жителей малых городов и сел центральной и восточной части Словакии, для участия в ежемесячных политических митингах. На проводимые на стадионе митинги Мечиар собирал до 10 тыс. участников. Представителям средств массовой информации и другим незваным гостям вход на них был закрыт, хотя горстке репортеров обычно удавалось незаметно пробираться на место событий. Мечиар мог разглагольствовать перед аудиторией часами, обращаясь к ней со смесью грубого юмора и эмоциональных тирад, включавших небылицы о многочисленных заговорах, которые плели его противники, вынашивая планы, в том числе и его убийства. Бывало, что Мечиар доводил своих слушателей до исступления. Пока шло действо, в зрителях, не проявлявших энтузиазма, присутствующие зачастую (и нередко правильно) с подозрением признавали тайком проникших и не сочувствующих собранию журналистов. Иногда ретивые сторонники Мечиара избивали этих людей2.

Вследствие политики Мечиара, направленной на персонификацию и деидеологизацию партии, ее верхние эшелоны были настолько лишены талантливых людей, что даже ключевые фигуры, включая членов Кабинета министров, в большинстве своем пришедших из ДЗДС,

могли служить разве что образцами некомпетентности. Низведение правительственных чиновников, даже высшего уровня, до роли беспомощных комнатных собачек соответствовало интересам Мечиара, подчеркивало его незаменимость и превосходство.

Персонификация партии и правительства, однако, вступила в противоречие с поставленной Мечиаром целью партизации государства. Его привлекала мексиканская модель государства, при которой единственная партия руководит государственным аппаратом, не отказываясь при этом полностью от претензий на плюрализм3.

Стратегии и тактике Мечиара Стивен Фиш противопоставляет действия президента Хорватии Франьо Туджмана. Готовность Туджмана мириться с присутствием в его партии, Хорватском Демократическом Союзе (ХДС), талантливых честолюбивых политиков, твердая приверженность его самого и его партии принципам хорватского национализма, в отличие от оппортунистического, непоследовательного и незрелого национализма Мечиара, обеспечили ХДС верность, сплоченность и единство, каковые в ДЗДС отсутствовали, воспрепятствовали превращению партийных рядов в неорганизованную толпу, а ее сторонников - в его личных почитателей, и позволили ХДС проникнуть во все органы государственного аппарата более тонко и более действенно, чем это смогло сделать ДЗДС Мечиара в Словакии.

Попытки Мечиара провести персонификацию партии и партиза-цию государства шли рука об руку с тем, что одна из ведущих словацких политологов назвала усилиями, направленными на осуществление «полного демонтажа политических и правовых институтов»4. Чтобы запугать и деморализовать своих политических противников, Мечиар прибегал и к услугам наемных бандитов, и тайной полиции. Нападки на критиковавших его журналистов, угрозы в их адрес, взрывы их автомашин -таковы основные характеристики политики принуждения Мечиара5. Франтишек Себеж, ведущий интеллектуал либерального толка, провел сравнительный анализ политики Мечиара и прежнего коммунистического режима и установил, что хотя коммунисты и применяли политику устрашения неугодных их режиму лиц, но их методы контроля никогда не были бандитскими6. Крайнее презрение Мечиара к сложившимся процедурам, нормам и правилам не ограничивалось сферой принуждения и контроля. Оно было определяющей чертой его системы власти в целом, которую Стивен Фиш характеризует как «анархическую развязность». «Инцидент с часами» - очевиднейшее тому подтверждение. В конце

1997 г. Мечиар распорядился отрегулировать часы на здании, которые были видны из кабинета президента Словакии Ковача, так, чтобы они показывали не время, а дни, оставшиеся до конца срока пребывания Ковача в должности. Шутовские часы показывали дни, в течение которых Ковач должен был оставаться президентом, не в соответствии с Конституцией (то есть исчисленные с момента его вступления в должность), а так, как если бы они отсчитывались со дня его избрания. Мечиар настаивал, вопреки закону, что Ковач должен уйти раньше, хотя временная разница была пустяковой, а в политическом смысле разницы, по существу, вообще не было; часы служили Ковачу и всей Братиславе постоянным напоминанием о том, что прихоти Мечиара выше закона. Мечиар с возмущением отказался вернуть часам их функциональное назначение даже тогда, когда депутаты от оппозиции осудили в парламенте его фиглярство.

Несмотря на «мечиаризм», Словакия оставалась по большей части открытым государством. Мечиару никогда не удавалось насадить в полной мере ту закрытость, которой добились, например, президент Казахстана Нурсултан Назарбаев или президент Беларуси Александр Лукашенко. Одну из причин этого можно найти в конституционной системе Словакии. Другая кроется в слабости внешних покровителей Мечиара, крупнейшим из которых было российское правительство, обеспечивавшее поставки энергоносителей по льготным ценам и другие формы помощи, в том числе открытую поддержку его переизбрания. Россия поддерживала Мечиара просто потому, что его не поддерживал Запад. Само рождение и существование режима Мечиара показывает, что география не является определяющим судьбу фактором. Местоположение в Центральной Европе не спасло Словакию от охлократии. Но оно, быть может, создало средства противодействия потенциальным диктаторам, более эффективные, чем те, например, с которыми сталкиваются белорусский и казахский правители. Проводимая Мечиаром политика деи-деологизации в равной мере не позволила ему консолидировать авторитарный режим. Она помогала ему укрепить личную власть в партии, но в итоге обрекла его на положение человека, защищающего лишь самого себя. В сравнении с этим прочная поддержка Туджмана и его успехи на выборах обусловлены в значительной мере его устойчивым отождествлением с хорватской государственностью и этническим национализмом. Лукашенко, при всей его театральности и непоследовательности, также ратует за нечто реальное: обеспеченность продуктами питания, своевре-

менную выплату зарплат, социальные гарантии. Для большей части казахской элиты и части населения Назарбаев, несмотря на усиливаю -щуюся коррумпированность и манию величия, олицетворяет спокойствие в межнациональных отношениях и в многонациональной, остающейся в значительной мере искусственным образованием, стране. Полное отсутствие у Мечиара позитивной программы в итоге подорвало его популярность в массах и способствовало его поражению на выборах осенью 1998 г. Ко времени выборов произвол, откровенное пренебрежение правом -сами по себе шаткие основы для удержания власти - стали основными характеристиками личности Мечиара.

Бандитские методы Мечиара и его абсолютное пренебрежение сложившимися нормами поставили его самого и созданный им режим в особое положение среди иных форм авторитаризма. «Мечиаризм», видимо, отличается от монократического одно-партийного и бюрократически-авторитарного режимов, ибо при этих режимах правители, несмотря на произвол и своеволие, обычно пытаются установить некую систему процедур и действовать в ее рамках. Закон может не иметь ничего общего с защитой прав человека, но власти предержащие, тем не менее, заботятся о поддержании, по крайней мере, квазиправовых оснований, оправдывающих их действия. Социализм советского образца, северокорейский и чилийский бюрократические авторитарные режимы с их пристальным вниманием к обеспечению законодательной базы политики репрессий, с использованием регулярных, подконтрольных государству органов безопасности или вооруженных сил для поддержания режима, существенным образом отличаются от «мечиаризма». Султанаты, режим Маркоса на Филиппинах, Сомосы в Никарагуа или те, которые сложились в посткоммунистических Беларуси, Азербайджане, Сербии, Узбекистане и Казахстане, в этом смысле очень похожи на «мечиаризм». Правители-«султаны», несмотря на свои заявления, как правило, не заинтересованы в кодификации и упорядочении правовых норм и зачастую прибегают к незаконным силовым методам в отношении своих оппонентов. Султанаты, однако, подобно однопартийным и бюрократически-авторитарным режимам, являются закрытыми политическими системами. В этом плане они отличаются от режима Мечиара, возникшего в государстве, которое было и, вопреки устремлениям правителя, осталось в значительной мере открытым. Мечиар снизил качество словацкой демократии, что отразили ежегодные общенациональные опросы. Но Мечиар никогда не обладал такой силой, чтобы суметь разрушить выборные ин-

ституты, несмотря на то что он ухитрился протащить радикальные, служившие его интересам поправки к Закону о выборах, значительно осложнившие положение его противников в период выборной кампании осенью 1998 г. Мечиар не смог уничтожить свободу информации и собраний, утвердившиеся после «бархатной революции».

Современные либеральные противники Мечиара, по мнению автора, должны четко уяснить. что при отсутствии надежно спаянной коалиции новые лидеры окажутся неспособными бороться с организованными преступными группировками, взлелеянными Мечиаром, и разрушить то, что Шаки справедливо назвал «мечиа-ровской феодальной политической и экономической пирамидой, основанной на примитивном принципе взаимного обмена услугами»7. Кроме того, невероятная безответственность фискальной политики Мечиара в последний год его пребывания у власти оставила новому правительству опустошенную казну, истощенные валютные резервы и иные, потенциально способные вызвать глубокий экономический кризис, последствия. Расчистка Мечиа-ровых «авгиевых конюшен» требовала от коалиции сплоченного и твердого, дисциплинированного руководства. Автор считает, что амбиции

Мечиара отнюдь не уменьшились, и не исключает возможность его воз*

вращения к власти.

Словацкий опыт проливает свет на ряд дискуссионных вопросов, связанных с институциональной сферой. Прежде всего, он показывает возможные негативные последствия, которые может иметь исключение из конституции норм избирательного права. Проведенная Мечиаром всего лишь за четыре месяца до сентябрьских выборов 1998 г. «реформа» избирательного законодательства, равно как и довлеющая над всеми в течение всего предшествовавшего выборам года неопределенность в том, каким образом он намерен менять правила и манипулировать ими для устранения своих соперников, отнюдь не способствовала процессу демократизации. И хотя в итоге оппозиция одержала победу вопреки ухищрениям Мечиара, однако они существенным образом сказались на усилении состояния неопределенности, в котором пребывали политики и общество. Мечиар, наконец, полностью изменил избирательную систему, ввел такие правовые нормы, как требование к оппозиционным кандида-

*

Статья Стивена Фиша написана и опубликована до выборов в словацкий парламент в 2002 г., когда В.Мечиар и его ДЗДС потерпели еще одно политическое поражение. — Прим. Ю.Щербаковой.

там от малых партий выходить из них, с тем чтобы участвовать в выборах в составе крупных оппозиционных блоков, что представляется автору абсурдным. Другие законоположения сделали бессмысленными намеченные выборы в местные советы, серьезно исказив порядок распределения мест. Если бы избирательное право было частью конституции, для его изменения потребовалось бы большинство в три пятых от числа депутатов парламента, которым Мечиар не располагал. Поскольку словацкая Конституция не конкретизирует правила проведения выборов (в ней есть лишь норма о проведении тайного голосования), Мечиару удалось протолкнуть явно несправедливые и даже нелепые изменения в избирательный закон, опираясь на подчиненное ему простое большинство.

Пример Словакии дает материал для дискуссий о преиму-ществах парламентской конституции в сравнении с президентской с точки зрения оказываемого влияния на ускорение процессов демократизации, хотя уроки «мечиаризма» и не однозначны. Словакия - одна из немногих стран в посткоммунистическом мире, которые, приняв парламентаризм, не смогли утвердить полиархию. Словацкий опыт показывает, что концентрация власти, в какой бы конкретной форме она ни осуществлялась, способствует приостановке или откату процессов демократизации, в то время как рассредоточение власти защищает демократические завоевания.

Абсолютная противоположность парламентаризму в чистом виде - суперпрезидентская власть имела катастрофические последствия для процессов демократизации практически во всех странах восточноевропейского региона, избравших эту систему. В странах, конституции которых наделяли президентов широчайшими полно-мочиями, даже в тех, где первоначально были достигнуты впечатляющие успехи и у власти находились президенты, имевшие репутацию демократов, политическая открытость была, по крайней мере отчасти, ограничена президентским своевластием. Примерами являются Россия, Армения, Киргизстан, Казахстан и менее явно Украина. В странах, принявших конституции, где заявлен принцип разделения властей, но содержатся двусмысленные нечеткости, которыми амбициозные президенты могут воспользоваться для собственного возвеличивания, также переживают застой в процессе демократизации или даже откат от нее. Таковы Албания и Хорватия. Произошедший сдвиг от парламентаризма к суперпрезидентскому правлению стал началом конца демократического эксперимента в Беларуси. В Азербайджане, Таджикистане, Туркменистане и Узбекистане, в каждом из

которых советская форма правления постепенно сменилась персональной автократией, в руках президента сосредоточены слишком широкие полномочия. Формальный парламентаризм в Сербии - это фиговый листок конституционализма, прикрывающий личную диктатуру. Другой вариант - Словакия, где парламентская, в точном смысле слова, система власти привела к ослаблению позиций президента, открыв в то же время премьер-министру массу возможностей для произвола, которые и были использованы Мечиаром таким образом, что произошла деградация молодой словацкой демократии.

Страны, конституции которых основаны на распределении власти, напротив, прошли через процесс демократизации без отката к авторитаризму. Умеренно президентские и полупрезидентские системы, наделяющие существенными полномочиями как парламент, так и президента, в достаточной степени обеспечивали демократическое развитие, о чем свидетельствует опыт Литвы, Польши, Грузии после 1995 г., Молдовы, Монголии и Румынии. Парламентские системы правления также в большинстве случаев способствовали процессу демократизации, как это было в Чешской Республике, Эстонии, Венгрии, Словении, Латвии и (наиболее ярко после 1996 г.) в Болгарии.

Таким образом, мнения ученых, отстаивающих достоинства парламентских режимов и критикующих сильную президентскую власть, подтверждаются опытом посткоммунистических стран только отчасти. Полупрезидентский и умеренный президентский режимы, считает Стивен Фиш, в большей мере способствовали демократическому развитию Польши, Монголии, Литвы и Румынии, нежели парламентаризм - демократизации Словакии. В том, чтобы избежать сохранения авторитаризма или отката к нему, большую роль играл отказ от концентрации власти, чем парламентаризм pet se (как таковой). Самым последовательным антагонистом демократии была концентрация власти, определяемая понятием гипертрофии исполнительной власти президентского или парламентского типа. Пример Словакии показывает, что чистой воды парламентская система власти с крайне амбициозным премьер-министром может привести к политическим последствиям, вызывающим тревожные воспоминания о межвоенной эпохе. В противоположность предсказаниям апологетов парламентаризма, ни эксцентризм премьер-министра, ни его злоупотребления властью не подвигли его собственную партию или партнеров по коалиции выступить против него.

В большинстве парламентских режимов восточноевропейского региона подобная словацкой форма правления, основанная на суперполномочиях премьер-министра, не стала угрозой для демократии. Благоприятное развитие событий отчасти объясняется тем, что в первые годы реформ у власти находились президенты, официальные полномочия которых были ограничены, но которые обладали незыблемым авторитетом мужественных борцов против старого режима. Способность Вацлава Гавела укротить авторитарные амбиции премьер-министра Вацлава Клауса помогла удержать Чешскую Республику на пути демократизации. То же можно сказать о взаимоотношениях президента Арпада Генца и премьер-министра Йозефа Анталла в Венгрии и позиции президента Же-лю Желева в отношении преемников ведомого социалистами правительства в Болгарии. Словацкий президент Михал Ковач, напротив, не обладал подобного рода исключительным авторитетом. К тому же его официальные полномочия были в большей мере ограничены, нежели других президентов стран этого региона. Он не имел права распускать парламент, фактически у него не было реального права вето (для преодоления президентского вето в Словакии необходимо парламентское большинство в 50% плюс один голос), при этом его самого могли отстранить от должности решением, принятым большинством в три пятых от состава парламента8.

Между тем одно из величайших достоинств парламентаризма, о чем свидетельствует опыт посткоммунистических государств, с точки зрения развития демократии, оказывается либо недостаточно осознанным, либо вообще незамеченным его сторонниками. Суть в том, что парламентаризм, обеспечивая надлежащий уровень разде-ления властей, способен - хотя не всегда - создать тем самым достаточный противовес чрезмерным притязаниям исполнительной власти. Поскольку парламентаризм традиционно рассматривается (что признают его сторонники) как система, обеспечивающая взаимозависимость исполнительной и законодательной властей, присущая ему тенденция к разделению властей редко оказывается в поле зрения. Там, где в условиях парламентского режима происходит значительная концентрация власти, как в Словакии с ее слабым президентом и полновластным однопалатным парламентом, возникает потенциальная угроза демократическим институтам и принципам. Однако урон, который им может быть нанесен, все же вряд ли окажется столь суровым, как в условиях суперпрезидентских систем. Хотя словацкий чистый, гипермажоритарный парламентаризм открыл возможности

злоупотребления властью, эти возможности не столь широкие, в отличие от тех, которые создает суперпрезидентская система власти. Как указывалось выше, Мечиар так и не смог установить личную власть над обществом или полностью выхолостить значение избирательных институтов. Поэтому его позиции оставались уязвимыми. Важными противовесами амбициям Мечиара были твердость и сила оппозиционных политических партий. Системы с обладающими реальной властью парламентами -парламентские, полупрезидентские или умеренно президентские - дают более сильные стимулы партийному строительству, нежели президентские формы правления. В странах, в которых парламенты пользуются высоким авторитетом, процессы формирования и утверждения партий протекают относительно быстро, даже в отсутствие системы голосования исключительно или в основном по партийным спискам, то есть пропорционального представительства. Таким образом, пропорциональная избирательная система может стимулировать рост партий, хотя и не является обязательным для этого процесса условием. Обычно оказывается достаточным существование режима, в котором большую роль играет законодательная власть, т. е. не суперпрезидентского. В Словакии, где существуют парламентский режим и пропорциональное представительство, партии всегда имели большое значение, и стимулы к их созданию всегда были сильны. Развитие достаточно прочной многопартийной системы, включающей крупные оппозиционные Мечиару партии, защитило слабый словацкий плюрализм и позволило противостоять нападкам Мечиара.

В заключение автор отмечает, что словацкий опыт не является бесспорным опровержением аргументов в пользу парламентской системы власти, но при этом он и не подтверждает их сколько-нибудь существенно. Этот опыт показывает, что гипертрофия исполнительной власти, всегда губительная для процессов демократизации в посткоммунистических странах, может принимать форму как премьерского, так и президентского абсолютизма, хотя последний представляет собой более серьезную угрозу демократии, поскольку в парламентских системах власть de facto рассредоточена гораздо чаще, чем это признают большинство теоретиков. Но пример Словакии показывает также и то, что парламентаризм в его чистом виде, даже при крайне амбициозном премьер-министре, способен обеспечить более благоприятные условия для развития плюрализма и открытого общества, нежели суперпрезидентский режим, главным образом за счет стимулов партийного строительства.

Примечания

1 Volebny vyskum, 1998, 25—26 September (исследование, проведенное организацией FOCUS и Международным республиканским институтом в Братиславе). Я благодарю Григория Месежникова за помощь, оказанную в обработке результатов исследования (интервью от 21 октября 1998 г., Братислава; все интервью проведены автором).

2 V. Meciar nebude rokovat s ceskymi pucistami // SME - Br., 1997. — Dec. 5; Udajne atentaty na Vladimira Meciara // SME. - Br., 1998. - Jan. 21.

3 См.: Vladimir Meciar chce zmenit politicky rezim na Slovensku // Praca. - Br., 1998. - Febr. 27.

4 Интервью с Дариной Маловой от 7 октября 1997 г., Братислава.

5 Zapalenie auta PetraTotha je ulozene // SME. — Br., — 1997. — November 14

6 Интервью с Франтишеком Себежем от 8 октября 1997 г., Братислава.

7 Интервью с Палом Шаки от 21 октября 1998 г., Братислава.

8 См.: Wolchik Sh. L. The Czech Republic // Postcommunist Presidents / Ed. Taras R. — Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1997; O'Neil P. Hungary //Там же; The Development of Constitutionalism in Slovakia //Slovakia Problems of Democratic Consolidation // Ed. by Szomolanyi S., Gould J. A - Bratislava: Slovak polit. science assoc.; Fredrich Ebert found., 1997.

Ю .А.Щербакова