CC BY
17
И. Кулакова
КОМПЬЮТЕР: НОВЫЕ СТРАТЕГИИ СОЗДАНИЯ ТЕКСТОВ И КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЯ ОБРАЗОВ
Опустим высказывания, ставшие банальностью, о том, что новые медиа и экранная культура становятся ключевыми культурообразующими факторами современности. Посмотрим, как именно они меняют уже сложившиеся культурные практики и какие опасности и новые возможности, связанные с работой на компьютере и в глобальной Сети, оказываются привнесены в эту сферу.
Парадоксально, но в сегодняшней ситуации с компьютеризацией быта современного интеллектуала можно усмотреть аналогии с XVIII веком: величина, разнообразие, избыточность информации, которая обрушилась в век Просвещения на европейца (тем более россиянина, пережившего культурный слом петровской эпохи) напоминает информационный взрыв конца XX — начала XXI в.
Сам компьютер играет сегодня ту роль, которую играл предмет мебели, «кабинет»-секретер в домах европейца XVM-XVШ вв. Впрочем, еще эпоха Возрождения породила «кабинеты» — ларцы с маленькими ящичками на подстолье, двухъярусные шкафы, которые алчные коммерсанты использовали для хранения документов и драгоценностей. В XVIII в. именно этот «шкафчик» служил хранилищем всевозможной, в том числе и секретной, документации. В комнате / кабинете российского усадебного дома он занимал особое пространство, порой заменяя собственно кабинет-комнату — т. е. мог стоять где угодно, в спальне, парадной гостиной и пр., где можно было присесть и накоротке написать что-нибудь. Просвещенная аристократия использовала кабинеты для хранения своих коллекций (гемм, монет и драгоценностей). Мода на подобную мебель заставляла заводить ее даже тех, кто подражал самым просвещенным, ведь не только человек определяет появление, суть и качество вещей в доме; можно говорить и о воздействии новых предметов на поведение людей1.
В XVШ-XIX вв. кабинет-секретер представлял собой и индивидуальный рабочий инструмент познания окружающего мира, и «поле приложения интеллекта» (и здесь он подобен современному персональному компьютеру). Система открывания / закрывания отделений и многочисленных ящичков «кабинета», помогавшая систематизировать письма и бумаги, вещи и изображения, напоминает манипуляции окнами и панелями, кноп-
ками и иконками, полосками прокрутки и программными меню (недаром личная страничка на сайтах называется сейчас «кабинетом»). Даже клавиатуру можно считать подобием выдвижной плоскости для письма в кабинете-секретере.
Вот что вспоминал о своей бабушке А. А. Игнатьев (1877-1954). «Никогда не забуду, как, будучи еще ребенком, я получил от нее наставления, руководившие мною всю жизнь. — У тебя, Лешенька, сумбур в голове, — доказывала она, подводя меня к старинной шифоньерке. — Вот посмотри, вся моя корреспонденция тут рассортирована, — объясняла бабушка, выдвигая малюсенькие ящички, — так и ты старайся все твои мысли и чувства ко мне, к отцу, к людям, к учению, к играм раскладывать в твоей головке по отдельным ящичкам»2. Так бабушка на досуге учила внука структурированию информации и системности мышления. А. А. Игнатьев стал выдающимся человеком: этот генерал-лейтенант, военный дипломат, при этом писатель, автор знаменитой и интереснейшей книги воспоминаний был типичным представителем высокой дореволюционной культурной традиции, базой которой стало уникальное «литературоцентричное» общество. Эта традиция заложила основы развитого интеллектуального быта, который достиг своего расцвета на рубеже Х1Х-ХХ в., и отчасти был наследован в советский период. «Кабинетное пространство» русского / советского интеллектуала воспитывало, исподволь прививало благоговейное отношение к специфическому труду, к умственной работе, продвигая развитие русской гуманитарной мысли, создавая тип российского интеллигента в лучшем значении этого слова3. Сегодня мы констатируем, что сейчас классический «кабинет» прошлого оказался сведен к небольшому инструменту — современному ноутбуку, позволяющему не только копить, держать в порядке свои тексты и изображения, но и формировать свое мобильное приватное пространство. Для многих он стал незаменим, внеся существенные изменения, связанные с инновациями в культурных процессах.
Но переход к компьютерным коммуникациям оказал влияние не только на содержание деятельности, но и на сам стиль поведения современного человека, на его телесные практики. Мы имеем в виду прежде всего практики письма и чтения.
Оговоримся: письменное сознание не существовало «испокон веков». Вначале, как известно, было Слово, царствовала устная культура древности, система же письменной передачи информации складывалась веками. Поначалу и в развитии письменности, наверное, можно было бы усмотреть недостатки, поскольку тормозила развитие памяти. Впрочем, древние вряд ли об этом задумывались: ведь переходные периоды тогда растягивались
надолго. Ранняя форма «книги» — папирусный свиток, наверченный на палку. Способ фиксации на свитках из Египта перешел в Грецию, а оттуда — в Рим, и книга-кодекс вытеснила свиток только в период поздей Античности — в IV - начале VI в..
Чтение как совокупность практик, методик и процедур работы с текстом также складывалось веками. Еще сложнее процесс формирования практик литературного творчества. Скажем лишь, что в течение XVIII - начале XIX века шло становление новых литературных норм, а профессионализация литературного и интеллектуального труда в целом запустила процесс формирования российской интеллигенции. Не случайно как атрибут интеллектуального быта распространяется кабинет (особого назначения индивидуализированное пространство), создававший определенный комфорт для умственной работы. Ничто, казалось, так точно не отражало мир образованного человека, как его домашний кабинет: здесь и образ жизни, и самопрезентация, и художественный вкус, и отношение к современным потребительским стандартам (вкупе с технические новшествами). К концу XIX века наметилась некоторая связь культурных процессов с научно-техническим прогрессом4: пишущая машинка, а затем и телефон резко понизили ценность письменной культуры (отчасти отпадала необходимость писать письма). Но то, что произошло в начале XXI века, по своему влиянию несравнимо сильнее: компьютер серьезно повлиял на процесс письма / творчества; изменилось все сверху донизу — и широта вовлеченности пишущих, и содержание деятельности, и стиль поведения, и набор мебели и аксессуаров. Гаджеты предоставляют человеку все более изощренные возможности, вместе с тем, как кажется, порабощая его.
Остановимся на проблемах нового поведения человека, связанного с работой на компьютере.
Домашний рабочий стол школьника сегодня должен быть одновременно и письменным столом, и компьютерным. Есть проблема нового «положения тела», связанная с сидением детей и подростков у экрана, которая очень беспокоит взрослых. Фактически компьютер окончательно «инвалидизирует человека, заставляя его меньше двигаться, сидя неподвижно у экрана. Впрочем, исследователи истории появления и развития новых культурных практик напоминают, что в свое время необходимость проводить годы учения за письменным столом вызывала в «традиционном» обществе ужас, уменьшая телесную подвижность — с точки зрения другого, не владевшего новыми техниками чтения / письма, это понижало «степени свободы» тела»5. Известно, что уже воспитатели юношества XVIII в. были озабочены малоподвижным образом жизни учащихся, и поощрение подвижности, «бегания» ради укрепления здоровья воспитанников было увлечением педагогики того времени6.
«Чернильная эпоха» сформировала особые практики, телесные привычки и умения. Экранные же медиа оккупируют телесно-приватное пространство человека, становясь портативными (ноутбуки) и карманными (электронные записные книжки). В особенности это можно отнести к писательскому труду. И здесь также угадываются пугающие, по крайней мере, на первый взгляд, последствия. Тексты, набранные на компьютере, как бы лишаются ауры аутентичности и налета той сакральности, которая (рискнем утверждать) придавалась письменному тексту вообще в российской традиции.
Кончается эпоха, в которую рука / перо были связующим звеном между бумагой и сознанием. Напомним классическое Пушкинское: «И мысли в голове волнуются в отваге, / И рифмы легкие навстречу им бегут, / И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, минута — и стихи свободно потекут». И еще позволим себе привести пространный отрывок воспоминаний В. П. Катаева о беседе с И. А. Буниным лета 1918 г.:
«Он сказал мне, что никогда не пользуется пишущей машинкой, а всегда пишет от руки, пером.
— И вам не советую писать прямо на машинке. После того как вещь готова в рукописи, можете перепечатать на машинке. Но само творчество, самый процесс сочинения, по-моему, заключается в некоем взаимодействии, в той таинственной связи, которая возникает между головой, рукой, пером и бумагой, что и есть собственно творчество.
Говоря это, Бунин коснулся своей головы, затем пошевелил кистью руки, которая держала автоматическую ручку с золотым пером, коснулся листа бумаги его наплавленным платиновым кончиком и сделал на ней несколько закорючек.
— Когда вы сочиняете непосредственно на пишущей машинке, то каждое выстуканное вами слово теряет индивидуальность, обезличивается, в то время как написанное вами собственноручно на бумаге, оно как бы является матерьяльным, зримым следом вашей мысли — ее рисунком, — оно еще не потеряло сокровенной связи с вашей душой — если хотите, с вашим организмом, — так что если это слово фальшиво само по себе, или не туда поставлено, или неуместно, бестактно, то вы это не только сейчас же ощутите внутренним чутьем, но и тотчас заметите глазами по некоторому замедлению, убыстрению и даже изменению почерка. Одним словом, ваш почерк — единственный, неповторимый, как часть вашей души, — просигнализирует вам, если что: «Не то!»7. Кажется, Бунин говорит здесь о процессе письма как о сверхчувственном акте — почти неконтолируемого, рефлекторного воплощения слова через перо.
Прошло сто лет, но так же привязан к своему перу выдающийся современный поэт А. С. Кушнер. Он описывает свою практику письма так: «...У меня есть ноутбук, но пишу все равно от руки. Очень важна эта связь
— руки, локтевого сустава с пером и бумагой». А. Кушнер отмечает важное преимущество бумажного текста над электронным: «Это еще дает возможность зачеркнуть что-то и вернуться к зачеркнутому слову, опять увидеть его и соблазниться им»8. С ним солидарен писатель-сатирик Михаил Жва-нецкий, говорящий о работе с написанием текстов в телеинтервью (2009 г.): «.Мне нужно видеть зачеркнутое, потому что можно этим воспользоваться. Один раз рассказать так, другой — так». В этой же связи знаменательна одна из индивидуальных особенностей ведения записей М. Цветаевой: в записных книжках исправляемое слово она не зачеркивала, а заключала в квадратные скобки9. Но вот В. С. Непомнящий, писатель, наш крупнейший литературовед давно примирился с архаичной ныне машинкой — в чем-то она оказывается все же ближе к рукописной технике: «Я работаю только с пишущей машинкой. Чтобы переместить абзац, в компьютере достаточно нажать кнопку, моментально. Для той же операции на машинке необходимо перепечатать страницу, но за это время можно подумать. Именно поэтому я не меняю пишущую машинку.»10.
Не только писатели, но и интеллектуалы из других профессий обращают внимание на потери качества текста (неочевидные, латентные, но, видимо, существенные), которые несет работа с текстом на компьютерном экране. Л. Карасев, специализирующийся на философском анализе русской литературы: «Когда пишешь рукой, это одно, когда стучишь пальцами по клавиатуре — другое. У Выготского, кажется, было такое словосочетание: «мышление правой руки». Когда текст сочиняется сразу на компьютере, возникает ситуация, в которой я начинаю чувствовать, что пишу не совсем то, что хочу. На экране видишь не более половины страницы, а все, что было написано до этого, уходит куда-то назад, в тайную глубь, в итоге
— мыслишь очень небольшим куском текста. Исправления на экране, замены слов, предложений или целых абзацев проходят так чисто и гладко, что каждый раз убеждают тебя в правильности сделанного, и это коварным образом влияет на сам ход мысли». Л. Карасев и одухотворяет компьютер, говоря: «Когда пишешь на компьютере, то пишешь не один, не сам от себя, а вместе с этим электронным существом, которое нередко исподволь навязывает тебе свои решения»11.
Очевидно меняется ритуал создания текстов — особая практика, связанная с мыслительными процедурами, с процессами адекватного самовыражения. Вот что говорит об определенных потерях при компьютерном
наборе П. П. Чобитько, художник-каллиграф, преподаватель Санкт-Петербургской художественно-промышленной академии: «Если в Слове (литературном, поэтическом) есть своя творческая лаборатория, то не менее важен такой же подход и к его написанию, т. е. к каллиграфии. Сегодня эту лабораторию пытаются подменить клавиатурой компьютера. На самом деле это чревато глубокими и непоправимыми последствиями, в частности деформацией физического и духовного здоровья детей, что уже отмечено физиологами Европы, Японии, Китая. Во время письма присутствует акт творения Буквы, а благодаря ритмическому нейро-импульсному процессу (во время письма) развивается тонкая моторика пальцев рук, что напрямую связано с формированием у ребенка образного процесса мышления». И еще: «В погоне за скоростью написания, упрощением графики букв исчезла индивидуальность почерка, его красота, а с ними — и тонкая дифференциация личности ученика»12 .
Очевидно, что переход к компьютерным коммуникациям отражается не просто на «техниках тела», но и меняет существо текстов. Разумеется, имеет значение и ускоряющаяся мобильность человека, и общий темп жизни, связанные с качеством литературных текстов. Кто-то из современных успешных писателей позиционирует себя как поклонника старой традиции (так, Ю. Поляков в интервью газете «Версия» утверждает: «Проза требует ежедневной работы. Поэтому приходится вставать утром, садиться за письменный стол и часов пять писать»). Но есть и новый тип писателя, который демонстративно с традицией разрывает. Захар Прилепин (тип «удачливый»: публикуясь с 2003 г., вошел в первую десятку рейтингов покупаемых книг) откровенно заявляет в интервью: «Я пишу быстро и легко. Когда у меня появляются свободные пятнадцать минут, я сажусь и пишу. Причем без всякого вдохновения, которым любят бравировать другие писатели. И обычно — левой ногой. Писательство — это не труд, это забава. Причем забава легкая»13. Так растет масса «негрузящей словесности» — «маслит», а одновременно идет отмена категорий гения и мастера, утверждается «новый культурный тип удачливого манипулятора средств коммуникации»14.
Возможность публиковать и, главное, выкладывать любые тексты в Сети дает желанный демократизм. Но сразу же оказывается, что «демократизм по своей природе несет снижение планки: потребителей интеллектуального товара — ценителей — становится все больше, значит, планка снижается, давая бедность интеллектуального содержания, упрощенные эстетические формы и т. п. — так обобщает свои наблюдения за современными авторами социолог культуры А. В. Захаров15. Он полагает, что это не просто упрощенное или ухудшенное издание так называемой высокой
культуры, а явление совершенно другого порядка, несущее бедность интеллектуального содержания, упрощенные эстетические формы и т. п.
Манеру письма Сергея Минаева, еще одного удачливого писателя (продвинувшегося в телеведущие, что показательно), Елена Чудинова, автор «Эксперта», характеризуют так: «На целую книгу. насчитываются три, кажется, культурные ассоциации. Ни тебе гипербол, ни метафор, ни сравнений — вообще ничего. Это принципиально новый (для литератора во всяком случае) тип мышления... Боюсь, что за этим мышлением — будущее»16.
Желание «развлекать» потребителя лежит в основе создания таких текстов. Массовая культура проста и «готова к употреблению»; она не рассчитана на диалог, на «сотворчество» в процессе восприятия (как культура высокая). «Просветительский дискурс», который создали интеллектуалы Нового времени, как кажется, терпит крах — в глазах массы образование больше не является путем к благосостоянию. А это следствие общих процессов, в том числе падения в обществе «эпохи высоких технологий» авторитета писателя, ученого и интеллектуала в целом17. Xотя невозможно не согласиться, что «на самом деле, единственный ресурс России — это интеллектуальный капитал»18.
Не все так скептически относятся к поп-творчеству. «Популярная литература, конечно, слегка паразитирует на «ленивости и нелюбопытстве» читателя, на его желании получить «в одном флаконе» понимание и развлечение, надежду и справедливость, — пишет М. Амусин. — И все же она по большинству параметров явно противостоит литературе «формульной». Последняя занята совсем другим: подтверждением оправданности и незыблемости существующего порядка, навеванием утешительных иллюзий, выписыванием рецептов — увы, фальшивых — успеха и преуспеяния»19.
Но нас-то в данном случае интересует даже не содержание текстов, а практики их создания. И здесь важно наблюдение К. Э. Разлогова, который говорит о превращении былой «высокой», «ученой», «классической» (как ее ни назови) в некую субкультуру меньшинства: «Что же делается с той культурой, которая была раньше на вершине вертикальной, культурой художественной, творческой и всякой прочей элиты? На самом деле она, на мой взгляд, никуда не исчезает. Она просто становится одной из многих субкультур, которые существуют наряду с господствующей массовой культурой, наряду с мейнстримом»20.
«Бумажный» дискурс, книжный и журнальный, оказался сильно потеснен телевидением и Интернетом, прочими формами массового досуга и культурного потребления21. Одним из опасных последствий считается то, что оказалась поколеблена российская традиция собирания домашних би-
блиотек, которая зиждилась на литературоцентричности всей русской культуры. Что касается практики «потребления» текстов, то здесь, уничтожая традицию, экранная культура дает новые возможности. Феномен чтения начинает существовать в новой среде — электронные книги; глобальные информационные сети и электронные библиотеки; доступ к новым и более обширным базам данных.
Электронная публикация, считают многие, в интересах самой гуманитарной науки. «Все больше ученых-гуманитариев выбирают новые публикационные технологии», делая ставку на быструю и удобную возможность распространения результатов своих исследований22. Вспомним, что формы фиксирования и публикации текстов также складывались исторически: поначалу преобладали устные формы (лекции и речи, произносимые в собраниях были не только средством эмоционального воздействия, но своеобразной формой «научной публикации»), лишь позднее возникли «мемуары» и журнальные статьи. Адепты электронных публикаций напоминают, что по сравнению с традиционными офсетными методами печати цифровые технологии требуют минимальных затрат и экологически безвредны; преимущества электронного научного журнала в открытом широкому пользователю доступе, здесь возможен свободный обмен мнениями и интеллектуальный диалог в живом режиме.
Итак, становление и развитие культурных практик, связанных с компьютером, активно комментируется, вызывая как опасения, так и восторги. Цифровая революция началась относительно недавно, но имеющиеся и предполагаемые последствия значительны. Крайние точки зрения на новшества таковы: одни считают Интернет «громадной помойкой», говорят о бесконтрольной возможности манипулирования людьми, о «деби-лизация» компьютерного поколения. Другие в восторге от возможностей общения, которые дает Сеть, полагая, что вернулись времена платоновской Академии, и любой «философ» может теперь общаться с другим «любомудром», не выходя за пределы своего дома. Третьи считают, что эта ситуация порождает новый тип одиночества: люди разобщены, лишены физических, эмоциональных в старом смысле этого слова контактов.
Центром современного дома и главным предметом является, несомненно, телевизор, заменивший «домашний очаг» прошлых эпох и знаменующий, по мнению некоторых наблюдателей, переход в русской культуре от литературоцентричности к телецентричности23. Зона просмотра телепередач — «центральная» зона, как некогда гостиная (или московвская кухнях 1970-80-х годов), — связывает теперь обитателей дома с «внешним миром», публичной средой. Подключаясь же к Сети, современные поль-
зователи оказываются «обитателями» мак-люэновской аудиовизуальной среды. И что бесспорно, так это большая доступность для пользователей компьютером изображения. И это особенно важно, если учитывать специфику современной культуры как культуры визуальной par excellence. Нельзя не согласиться с утверждением, что «логика и практика визуального повествования и чтения не остается неизменной с появлением новых технологий, она постепенно трансформируется от последовательной фабулы линейного нарратива языкового повествования — к фрагментарности и нелинейности восприятия визуальных знаков. Человек скользит взглядом по визуальному потоку и управляет впечатлениями посредством мыши или пульта. И видимость все чаще получает приоритет вместо контента: не кто и что говорит или пишет, а как при этом выглядит»24.
Прежде всего следует сказать о невиданном прежде распространении фотоизображений. Среди причин их независимость от производителя: фотограф всего лишь создает условия процесса25. Еще в XIX в. фотография положила начало цепной реакции распространения средств массового воспроизведения. Более того, еще в 1977 г. Сьюзен Зонтаг констатировала: «Обучая нас новому визуальному коду, — фотография изменяет и расширяет наши представления о том, что достойно быть замеченным и за чем мы вправе наблюдать. Она представляет собой грамматику и, что еще важнее, этику визуального восприятия. Грандиознейшее достижение фотографии заключается в создании у нас впечатления, что мы можем удерживать в голове весь мир как антологию фотоснимков»26.
Роль выложенных в Сети фото разнообразна. Мы не будем говорить о таком замечательном явлении, как «стоковая фотография» для коммерческого использования в рекламе и дизайне и прочих следствий активизации рыночных отношений. Не будем также касаться Интернета как инструмента для создания художественных проектов так называемого «актуального искусства». «Главное не путать net-art и art on the net. Искусство в Сети это лишь документация, которая не создана специально для сети. Напротив, net-art функционирует только в Сети и часто имеет дело со структурированным контекстом»27.
Остановимся на самодеятельности пользователя Интернета, самовыражающегося в размещении там визуальных образов.
Прежде всего выкладывание своих фото — это один из способов создания имиджа и как прием самопрезентации публичного человека. Вспоминая прошлое, отметим, что, заказывая живописный портрет, дореволюционный «респектабельный человек», как правило, позиционировал себя как интеллектуал, используя традиционно сложившийся об-
раз, являвшийся тогда маркером успешности — портрет в собственном кабинете. Заметим, что сегодня политик в лучшем случае предпочитает позицию в служебном кабинете «на фоне компьютера». Стильный компьютер, как прежде роскошный чернильный прибор, формирует имидж «современного и элегантного человека». Но современный руководитель практически никогда не снимается на фоне полок с книгами. Так исподволь волшебная сила пиара становится инструментом создания новых стереотипов и общественных установок. Зато образ власти пока еще четко связывается с традиционным образом (обычна съемка президента РФ в кабинете на фоне полок с томами Брокгауза / Ефрона).
Однако не только политик, но и рядовой пользователь теперь имеет возможность создания собственного виртуального имиджа. Такие фото-самопрезентации постоянно присутствуют на блогах в виде значков, рисунков и фотографий. А программа Скайп ^куре) позволяет видеть собеседника онлайн. Фото из разряда «повседневных» и «семейных» вносят элемент приватности в содержание блогов и текстов ЖЖ.
Вот Евгений Гришковец — литератор, «простодушный лицедей», трик-стер нашего времени — уверяет, что с трудом управляется с современной техникой: «Мне компьютеры даже нравятся. Особенно как они выглядят. Но я не владею... я могу прожить и без этого». Однако он умудряется вести свой блог на LiveJournal. Там появляются не только семейные фотографии, но и рассказы из еще не вышедшей книжки28.
Ирина Каспэ, проанализировав атрибуты и символы домашнего пространства в интернет-средах29, говорит о рефлексе доверия к фотографии (тем более к камере), используя которую, Человек стремится показать себя комплиментарно, как бы в «бытовой обстановке». Дом преподносится не только как пространство интимного, но и как пространство обыденного. Так самые современные культурные модели по-прежнему отсылают к самым базовым для нового времени представлениям: дом — место, где человек полностью совпадает с собой. И. Каспэ замечает: «Беспорядок свидетельствует о подлинности и нередко дополнительно подчеркивается авторами фотографий, спешащими извиниться за «срач по причине аврала». Но здесь, подобно постановочному фото прошлого, экран «обманывает», создавая иллюзию подлинности. Это «творчество» выкладывающего свои изображения говорит о наполненности среды эмоциями, о неформальности общения.
Можно говорить и о других возможностях интернет-публикации изображений, которые стали доступны «обитателям» мак-люэновской аудио-визуальной среды. Это создание собственных коллекций электрон-
ных изображений — произведений искусства, старинных фотографий, дореволюционных и советских открыток, советских игрушек елочных и пр. (электронные альбомы приходят на смену альбомной культуре XVIII-XIX вв., разрушая и привычные стереотипы собирания семейных фотоальбомов XX века). Пользователи начинают создавать свои тематические коллекции изображений. Посетители сайтов ведут поиск нужных им изображений, обмениваются информацией и впечатлениями, в том числе выходя на проблемы экранной культуры в целом. Извлечение изображений из семейных архивов и приватных собраний становится уникальной возможностью моментальной их публикации, комментирования, провоцирует людей на аналогичный поиск в своих домашних коллекциях, пробуждает интерес к ушедшему прошлому и обычно незамечаемому окружающему настоящему.
Простые примеры, демонстрирующие «активную любовь» к своему городу. Вот человек выложил собственные фото доходных домов Москвы с краткими содержательными комментариями, с собственной эмоциональной оценкой («Среди этих домов мои самые любимые.»). И здесь же завязывается разговор посетителей сайта: «Спасибо большое, великолепная подборка.. Вот по постройкам Шехтеля на википедии списочек есть и неплохой.»). Вот современные фото реальных московских пейзажей, связанные небанальной идеей — «Решили мы тут недавно пройтись по местам, связанными с кинофильмом «ТАСС уполномочен заявить.»». Вот Рогожская Ямская слобода (Школьная улица): выложены фото пока еще сохраняющихся старых домов, подворотен и пр. с комментариями (здесь же отклик: «Ну а что же не сфотографировали эти же дома с обратной стороны? Тоже интересно.»). Или фоторепортаж: «В субботу с другом прогулялись к зданию северного Речного Вокзала... Давно я хотел заснять тамошние «тарелки» — в отделке на колоннах».
Наконец, не могу не упомянуть замечательные подборки в ЖЖ фото Москвы и других российских городов, размещаемые «охотником за двух-этажками, пятиэтажками и девятиэтажками» Николаем Калашниковым (zabyg17.livejournal.com) — его в Сети называют «одним из интереснейших людей и мудрейшим знатоком Живого Журнала»30. «Когда-то в уже давние забытые восьмидесятые мне, школьнику-прогульщику, мечталось о том, как здорово было бы сфотографировать все московские улицы и дома. Сейчас эта мечта частично осуществилась», — так пишет он сам.
Фактически эти «самодеятельные» фотографы с любовью фиксируют рядовую (не ценимую нашими городскими властями, но бесценную для истории «уходящую натуру») застройку городов и весей страны, публикуя их, делая общим достоянием и таким образом сохраняя хотя бы образы и
фактически подменяя в основном бездействующие органы охраны отечественного наследия.
Возникают не только блоги, где общаются случайные посетители, но и постоянные виртуальные сообщества, клубы собирателей изображений определенного типа (живопись — по темам, семейная фотография прошлого, военная фотография и пр.). Назовем несколько больших коллекций — «Рожденные в СССР», «ФОТОАРХЕОЛОГИЯ», «СТАРОЕ ФОТО», «ФОТОАРХЕОЛОГИЯ», «ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ», «АВИАЦИОННЫЙ ФОРУМ» - Яркий самолет Ту22 (капля в море). Как видим, велик интерес к изображениям, связанным с Великой Отечественной войной; впрочем, можно встретить и, например, любительскую подборку на тему известных писателей участвовавших в мировых войнах.
Другой ракурс — это семейная память (фактически совпадающая с исторической памятью в целом), выплескивающаяся в Сеть. Нет числа подборкам с подписями типа «Это мой Дед», «Мой дядя Андрей рядом с английским пехотинцем в Берлине» и пр. Есть целые подборки не семейных, а анонимных старых фото, например альбом «Найденные старые фотографии...» (комментарий автора: «Я не знаю людей, что изображены на этих снимках... Но это наша история, и потому все эти люди кажутся мне близкими. Я хочу лучше понять их, хочу слиться с ними. Ведь разглядывая такие фотографии, мы продлеваем свою жизнь»). Отклики участников обсуждения на сайте в основном принадлежат молодым ребятам, которые не только делятся эмоциями, но и серьезно анализируют изображения, выявляют особенности старой фотографии. А вот подборки, казалось бы, малосвязанных друг с другом фото типа «Мордовская старая фотография» (1950-х гг.) хороши тем, что они представляют абсолютно рядовую съемку, показывая то типичное и повседневное, которое обычно не принято демонстрировать в профессионально подготовленных альбомах, хотя именно оно характеризует ВРЕМЯ.
Создатели виртуальных музеев иногда идут по пути прямого обращения к пользователям: «Создаем виртуальный музей старинных и прочих фотографий на тему истории Зауралья!... Чем хорош виртуальный музей: вы отдаете в него свои экспонаты — и при этом они остаются у вас!». И правильно делают, поскольку семейные коллекции остаются неисчерпаемым резервом «визуальной эгоистории».
Еще одна область самодеятельности пользователя, связанная с выкладыванием в Сеть изображений — это сфера новых форм «музейной коммуникации». Мы имеем в виду бескорыстное желание познакомить Интернет-сообщество с искусством, которое «нашел сам». Вот небольшая
подборка живописи с немудреным комментарием: «Коммунизм в просветительных целях щедро разбросал сокровища по перифириям СССР. В отпуске я посетил и сфотал галерею в Днепропетровске». Другой пользователь поделился своей коллекцией «Дети в живописи», третий выложил фотокопии редких итальянских полотен. Профессионалы сегодня не без причины говорят о «вытеснении представления о безусловном приоритете научного знания и ослаблении авторитета академической системы трансляции знания»31. Можно, конечно, подвергать сомнению и качество изображений, и принципы отбора, но в данном случае все это окупается высокими интенциями блоггеров.
Примеры сетевых публикаций выбраны нами почти наугад, ибо им несть числа. Невозможно даже пытаться систематизировать эти десятки и десятки попыток проявить себя через общественно значимое дело. Но фактически подобные интернет-сообщества являются, на наш взгляд, проявлением не только личностной активности, но и корпоративности виртуальных сообществ совершенно нового типа, которая возникает благодаря возможностям интернет-общения. Возникают, заметим, совершенно спонтанно. Так, по выражению французского социального философа Мишель де Серто, ежеминутно социальные акторы «мастерят мириады бесконечно малых превращений внутри доминирующей культурной экономики, чтобы адаптировать ее к своим собственным интересам и собственным правилам»32. Потребительский пафос, который, к сожалению, демонстрирует значительная часть нашего общества, не должен затенять то позитивное, наполненное чистым эмоциональным отношением к традициям и прошлому, что можно обнаружить в Сети.
Мы коснулись лишь нескольких тенденций, связанных с инновациями, которые несут электронные средства коммуникации. Пугающие тенденции оказываются связаны с процессами творчества и мышления, активно меняют режимы деятельности людей. Но, как видим, и привычные нам практики, связанные с созданием текстов, когда-то были новыми и пугающими, но и они оказались преходящи, когда сегодня на смену им пришли другие. Гораздо больше опасений вызывает падение авторитета интеллектуала в современном российском социуме. Но общество — саморегулирующаяся система, и хотелось бы надеяться на то, что включатся его защитные механизмы. Возможно, визуальная культура, так бурно развивающаяся на наших глазах, призвана компенсировать очевидные потери, пришедшие с концом «чернильной эпохи». Но главная надежда на ту часть общества, которая, по-новому утверждая свою идентичность, демонстрирует преемственность традиций отечественной культуры.
1 Медик Ханс. Народ с книгами. Домашние библиотеки и книжная культура в сельской местности в конце раннего Нового времени. Лайхинген (1748-1820) // Прошлое — крупным планом: современные исследования по микроистории. С.-Пб., 2003.
2 Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. Кн. 1. http://az.lib.rU/i/ ignatxew_a_a/text_0010.shtml.
3 Подробнее см.: Кулакова И. П. История интеллектуального быта и российская традиционная культура: Кабинет отца во впечатлениях детства (конец XVIII - начало ХХ в.) // Какорея: Из истории детства в России и других странах. Сб. статей и материалов. Москва — Тверь, 2008.
4 Подобные проблемы еще в 1935 г. были подняты французским антропологом Марселем Моссом в работе «Техники тела».
5 Тарасенко В. Человек кликающий: фрактальные нарративы // Международные чтения по теории, истории и философии культуры. М., 1998. В. 6.
6 Русская академическая художественая школа в ХVШ веке // Известия Гос. Академии истории материальной культуры. Вып. 123. М., Л., 1934. С. 38, 42, 60. Студент, а затем профессор Московского университета П. И. Страхов, например, вспоминал, что за день каждый ученик должен был не менее 14 раз пройти двором и не менее четырех раз взбежать по лестнице («ступенек в 60-70») — «не считая коридоров и покоев». Он сам кстати, считал такое «хождение» весьма полезным для здоровья учащихся, приписывая этой «зарядке» тот факт, что 15 кроватей университетской больницы были обычно свободны (Страхов П. Ил. Краткая история академической гимназии, бывшей при Императорском Московском университете. М., 2000 С. 42).
7 Катаев В. П. Трава забвенья. Повесть // В. Катаев. Собрание сочинений в 9 тт.. Том 9. Повести. Стихотворения. М., 1972. www.ladoshki. com/26523-books-книга-Трава-забвенья.htm.
8 Морозов А.. Поэт Александр Кушнер :«Мне говорили, что мои стихи сгниют на помойке» // «Новые Известия». 21 марта 2006 г. http://www. newizv.ru/print/42725.
9 Цветаева М. Неизданное. Записные книжки в двух томах. Т. 1. М., 2000. С. 453.
10 «Тем временем». Телевизионная программа А. Архангельского от 19.05.07.
11 Карасев Л. Наука и удивление // http://ivgi.rsuh.ru/article. html?id=50986. Сайт РГГУ.
12 Чобитько П. П. Познавательная и полезная каллиграфия http://www. calligraphy.mvk.ru/?idx=19&sw=p&idsub=115.
13 Цит. по: Фролов И. Смертный грех Захара Прилепина // НГ. 26.02.2009 (раздел Ex Libris).
14 Сегал Д. Куда ж нам плыть? // Зеркало. Литературно- художественный журнал http://members.tripod.com/barashw/zerkalo/13-14/segal.html
15 Захаров А. В. Массовое общество и культура в России: социально-типологический анализ // Вопросы философии, 2003. № 9. СС. 3-16.
16 Чудинова Е. Без барьера // Эксперт. 7.05.2009 http://www.expert.ru/ columns/2009/05/07/barier/ Эксперт. 7.05.2009
17 Кулакова И. П. Имидж российского интеллектуала: старые традиции и новые тенденции в эпоху глобализции // Материалы Международного научного конгресса «Глобалистика — 2009»: Пути выхода их глобального кризиса и модели нового мироустройства», Москва, МГУ имени М. В. Ломоносова, 20-23 мая 2009 г. М., 2009.
18 Дондурей Д. Кинопатриотизм — это гламур. В день победы! // Русский Журнал. 9 мая 2009 http://www.russ.ru/pole/Kinopatriotizm-eto-glamur.
19 Амусин М.....Чем сердце успокоится. Заметки о серьезной и массовой литературе в России на рубеже веков // Вопросы литературы. № 3. 2009 http://magazines.russ.ru/voplit/2009/3/am1.html.
20 Разлогов К. Э. Глобальная и / или массовая? // Общественные науки и современность. 2003. № 2. С. 143-156.
21 Амусин М. Чем сердце успокоится. Там же.
22 http://etc.dal.ca/noj/purpose_ru.shtml Набоковский онлайновый журнал (время обращения — 29.07.09).
23 Минкин А. Вымирают читатели. Лучшие в мире читатели умерли // Московский Комсомолец. 7 декабря 2005.
24 Колосов А. В. Визуальные коммуникации в социально-политических процессах // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Политология. 2006. № 1 (6). С. 82-83.
25 Рыклин М. Комментарии к изд.: Ролан Барт. Сamera lucida Комментарий к фотографии. 1997 http://www.i-u.ru/biblio/archive/bart_ kommentariy/05.aspx.
26 Sontag S. On Photography. New York, 1976. Р. 179.
27 Шишко О. Da-da-net. На фестиваль в домашних тапочках, или Праздник, который всегда с тобой... Первый фестиваль русских художественных сетевых проектов. Интернет-Zhurnal.Ru // Вестник сетевой культуры. №1(7), 1998 http://www.zhurnal.ru/7/da_da_net.html .
28 Еженедельник «ОК». 2007, № 35(44). С. 53.
29 Каспэ И. Дом на экране: атрибуты и символы домашнего пространства
в интернет-средах http://www.ruhr-uni-bochum.de/russ-cyb/library/texts/ru/ kaspe_home.pdf (время обращения к странице — июнь 2005)
31 Беззубова О. В. Теория музейной коммуникации как модель современного образовательного процесса // Коммуникация и образование. Сб. статей. Под ред. С. И. Дудника. СПб., 2004, с. 418-427.
32 M.de Certeau. The Practice of Everyday Life. Berkeley: University of California Press, 1984. Цит. по: http://www.ecsocman.edu.ru/db/msg/116623. html.
