CC BY
559. Wege C.A. Hizballah's Counterintelligence Apparatus. International Journal of Intelligence and Counter Intelligence. 2012. No 25(4). P. 771-785. DOI: 10.1080/08850607.2012.705185
10. Американская газета: бюджет Хизбаллы 700 млн долл., 80% из них от Ирана // Эль-Нашра. 02.02.2019. URL: https://www.elnashra.com/news/show/1280767/^j^-jVj:i-ujjl^-700-^-Mj^-^^jlJj^-:^JsjJ^i-^l^^ (дата обращения: 15.03.2020). (араб.)
11. Из-за санкций США в отношении Ирана Хизбалла испытывает финансовые трудности // News1. 2019. URL: https://www.news1.co.il/Archive/0043-D-134180-00.htmI (дата обращения: 15.03.2020). (иврит).
12. Freeman M. Financing Terrorism: Case Studies. Routledge, 2016.
13. Gleis J.L., BenedettaB. Hezbollah and Hamas: A Comparative Study. JHU Press, 2012.
14. Giraldo J.K., Harold A. Terrorism Financing and State Responses: A Comparative Perspective. Stanford University Press, 2007.
15. LevittM. Hezbollah: The Global Footprint of Lebanon's Party of God. Georgetown University Press, 2015.
16. Levitt M. Hezbollah Finances: Funding the Party of God // The Washington Institute. 2005. URL: https://www.washingtoninstitute.org/policy-analysis/view/hezbollah-finances-funding-the-party-of-god (accessed: 15.03.2020).
17. Treasury Designates Prominent Lebanon and DRC-Based Hizballah Money Launderers // U.S. Department of the Treasury. 13.12.2019. URL: https://home.treasury.gov/news/press-releases/sm856 (accessed: 15.03.2020).
18. Dilegge D. Iranian and Hezbollah Hybrid Warfare Activities: A Small Wars Journal Anthology. iUniverse, 2016.
19. Зарплата боевиков Хизбаллы во время финансового кризиса // Любнан аль-джадид. 02.04.2019. URL: https://www.newlebanon.info/lebanon-now/401261/^Jl^^ll-<^JVI-J^c-^a-^-^lj^-^JJlix-^lJljJ (дата обращения: 15.03.2020). (араб.)
20. Jorisch A. Al-Manar: Hizbullah TV, 24/7. Middle East Quarterly. 2004. No "11(1). P. 17-31.
21. Cambanis T. A Privilege to Die: Inside Hezbollah's Legions and Their Endless War Against Israel. Simon&Schuster, 2010.
22. Worth R.F. Hezbollah Seeks to Marshal the Piety of the Young // The New York Times. 20.11.2008. URL: https://www.nytimes.com/2008/11/21/world/middleeast/21lebanon.html (accessed: 15.03.2020).
23. Lebanon university settles US lawsuit over Hezbollah ties // The Times of Israel. 25.03.3017. URL: https://www.timesofisrael.com/lebanon-university-settles-us-lawsuit-over-hezbollah-ties/ (accessed: 15.03.2020).
24. AnchorB.A. The Use of Strategic Bombing Against Non-State Actors in the Middle East. Objectives and Limitations of Air Power in the Cases of Hezbollah, Houthis and ISIS. Academic Publishing, 2017.
25. Singh S. Terror Network. BlueRose Publishers, 2020.
26. Levitt M. Shutting Hizballah's 'Construction Jihad' // The Washington Institute. 2007. URL: https://www.washingtoninstitute.org/policy-analysis/view/shutting-hizballahs-construction-jihad (accessed: 15.03.2020).
27. Hamzeh A.N. Lebanon's Hizbullah: From Islamic revolution to parliamentary accommodation. Third World Quarterly. 1993. No 14(2). P. 321-337. DOI: 10.1080/01436599308420327
28. Graham U. Hizballah, Syria, and the Lebanese elections. Journal of Palestine Studies. 1997. No 26(2). P. 59-67. DOI: 10.2307/2537783
29. Salem P. Skirting Democracy: Lebanon's 1996 Elections and Beyond. Middle East Report. 1997. No 203. P. 26-29. DOI: 10.2307/3012645
30. Савичева Е.М. Роль и место «Хизбаллы» в ливанском треке ближневосточного урегулирования// Вестник Челябинского государственного университета. - 2010. - № 18 (199). - С. 133-138.
31. Nasrallah H. Voice of Hezbollah The Statements of Sayyed Hassan Nasrallah. Verso, 2007.
32. Amnon A. Containment and territorial transnational actors: Israel, Hezbollah and Hamas. International Affairs, 2012. No 88(4). P. 835-855. DOI: 10.1111/j.1468-2346.2012.01104.x
33. RabasaA. Beyond al-Qaeda. Part 2. The outer rings of the terrorist universe. RAND Corporation, 2006.
34. Сарабьев А.В. «Сейсмография» ливанского системного кризиса. Конфликты и войны XXI века (Ближний Восток и Северная Африка). - М.: ИВ РАН, 2015. - С. 217-248.
35. Avon D., Khatchadourian A., Todd J.M. Hezbollah: A History of the "Party of God". Harvard University Press, 2012.
36. Daher A. Hezbollah: Mobilization and Power. Oxford University Press, 2019.
37. Doha Agreement 'On the Results of the Lebanese National Dialogue Conference' // The UN. 21.05.2008. URL: https://peacemaker.un.org/sites/peacemaker.un.org/files/Lebanon_DohaAgreement2008_Engl.pdf (accessed: 15.03.2020).
38. Tinas M. Lebanon in Regional Tensions: Aoun&Al-Hariri Compromise // Orsam. 2017. URL: https://orsam.org.tr/d_hbanaliz/60eng.pdf (accessed: 15.03.2020).
39. Barnard A., Abi-Habib M. Why Saad Hariri Had That Strange Sojourn in Saudi Arabia // The New York Times. 24.12.2017. URL: https://www.nytimes.com/2017/12/24/world/middleeast/saudi-arabia-saad-hariri-mohammed-bin-salman-lebanon.html (accessed: 15.03.2020).
МАХМУТОВА МАРИЯ ИГОРЕВНА - соискатель Института востоковедения РАН, эксперт Российского института стратегических исследований (makhmutova.maria@yandex.ru).
MAKHMUTOVA, MARIA I. - post-graduate student in the Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences, expert in the Russian Institute for Strategic Studies (makhmutova.maria@yandex.ru).
УДК 94(438).09:351.85
МОРДВИНОВ А.А., СТАРКУС П., ИГАЕВА К.В. КОММУНИСТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ, ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И ПОЛИТИКА
ПАМЯТИ В ПОЛЬШЕ 1990-2010-Х ГГ.
Ключевые слова: политика памяти, Вторая мировая война, польская историография, национальная идентичность.
Статья посвящена анализу трансформации политики памяти о коммунистическом прошлом и Второй мировой войне в Польше в 1990-2010-е гг. Ключевым трендом этой политики памяти стало конструирование национальной идентичности через ее противопоставление советскому периоду. Именно этот тренд получил институционализацию и оказался востребован
как политическими лидерами, так и значительной частью польского общества. Политика памяти актуализировала массу важных локальных кейсов, обусловив появление новых мест памяти и мемориальных дат - 3 мая (дата конституции Речи Посполитой), 15 августа (День Польских войск в честь «Чуда под Вислой») и т.д. Одновременно советские праздники по большей части были упразднены. Важной частью современных дискуссий о политике памяти выступает также приоритетное исследование проблем истории Второй мировой войны, в том числе расследование преступлений данного периода.
MORDVINOV, A.A., STARKUS, P., IGAEVA, K.V.
COMMUNIST HERITAGE, WORLD WAR II AND POLITICS OF MEMORY IN POLAND (1990-2010-IES)
Key words: politics of memory, World War II, Polish historiography, national identity.
The article is devoted to the analysis of politics of memory about the communist past and World War II in Poland in the 1990-2010-ies. The key trend of this politics of memory was the construction of national identity through its opposition to the Soviet period. This trend received institutionalization and turned out to be in demand both by political leaders and a significant part of Polish society. The policy of memory has updated a lot of important local cases, causing the appearance of new places of memory and memorial dates -May 3 (the date of the constitution of the Commonwealth of Poland), August 15 (Day of Polish troops in honor of the "Miracle under the Vistula"), etc. At the same time, Soviet holidays were mostly abolished. An important part of modern discussions about the politics of memory is also the priority study of the problems of the history of the World War II, including the investigation of the crimes of this period.
Проблемы исторической памяти сегодня широко обсуждаются в отечественной историографии [1, 2, 3, 4]. В том числе проблематизируется специфика политики памяти в различных странах Восточной и Западной Европы. Как отмечает один из лидеров memory studies в России А.И. Миллер, раньше всего на постсоветском пространстве агонистическая политика памяти, конструирующая национальную идентичность через противопоставление «своего» и «чужого», а также критику советского прошлого, сформировалась именно в Польше [5]. Вторая мировая война оказывается принципиально важна в этом контексте, поскольку именно нападение на Польшу стало ее началом, а окончание было связано с формированием советского режима, оценочно противопоставляемого современной демократии.
По мнению Евы Охман, с 1989 г. в Польше сложились два диаметрально противоположных мемориальных нарратива: в первом случае происходит полное отрицание коммунистического прошлого, во втором - поиск и легитимизация его отдельных частей [6, р. 511]. В свою очередь, профессор Лешек Кочанович считает, что осуждение коммунизма в 1989 г. было неоспоримым фактом, вопрос стоял лишь в том, чтобы определить степень этой самой вины [7, р. 262]. В качестве сравнения ревизии отношения к советской истории, исследователь обращается к книге К. Ясперса «Вопрос о виновности». С этой точки зрения, можно выделить три основных направления в изучении истории коммунистического правления в Польше. Первая группа исследователей считает его продолжением тоталитарной сталинской диктатуры, вторая - авторитарной или полудемократической системой, третья же пытается сбалансированно соотнести достоинства и недостатки всего изучаемого периода польской истории. А. Орла-Буковска отмечает, что уже в конце 1980-х гг. произошло переосмысление многих страниц истории, большая часть табуированных тем была раскрыта движением «Солидарность». Вновь стали обсуждаться ранее запрещённые авторы, такие как Чеслав Милош, эмигрировавший в 1950-х гг. на Запад. Многие до сих пор обсуждаемые вопросы истории, такие как советская оккупация и Шоа тоже стали объектом дискуссий уже в период 1980-х гг. [8, р. 191].
Эти точки зрения, сложившиеся в конце 1980-х - начале 1990-х гг. в контексте предельно оптимистических ожиданий от смены политической модели управления, сохранились и в 2000-е гг. Новая волна борьбы с советским прошлым началась осенью 2005 г. с приходом к власти партии «Право и справедливость» (Prawo i Sprawiedliwosc, PiS). Как показывает в своей книге Николай Эппле, данная партия сформировалась из антикоммунистов, из-за чего их первым политическим жестом стало обвинение Валенсы и других лидеров профсоюза «Солидарность» в коллаборационизме и предательстве [9, с. 136]. Ева Охман отмечает, что декоммунизация -выявление связей с бывшими партийными коррупционерами и приватизация социалистических заводов, а также предприятий - являлась основным пунктом предвыборной компании для целого ряда польских политиков [6, р. 512].
Не менее значимым для польской политики памяти в 2010-е гг. стал внешнеполитический контекст. Йоанна Вавжиняк справедливо считает, что важным фактором ухудшения отношений между Польшей и Россией стали «Оранжевая революция» и Крымский кризис на Украине. В этот
период прошлые исторические раны дали знать о себе с новой силой, а прежние обиды, связанные со Второй мировой войной, актуализировались. Именно в 2010-е гг. появляется тезис о двойном геноциде и одинаковом «тоталитаризме» в СССР и Третьем Рейхе [10, р. 226]. Более того, как отмечают Патриция Балдис и Катажина Пянтек, после выборов 2015 г. правительство осознало роль исторической памяти для целенаправленного конструирования национальной идентичности жителей Польши [11, р. 72].
О.В. Петровская отмечает, что подобный всплеск националистических настроений сработал как маятник еще в конце 1980-х гг., когда историки Польши отказались от прежней марксистской идеологии. Второй причиной такого всплеска стала идеализация Второй Речи Посполитой, существовавшей до начала Второй Мировой войны, в польских медиа 1990-х гг. На тот момент, по мнению многих медиа-экспертов, именно отсутствие популярных «героев» и «настоящей народной исторической памяти» подталкивало значительную часть населения Польши переезжать за границу [12, р. 148]. Как напоминает заместитель директора «Центра польско-российского диалога и согласия» Лукаш Адамский, «Рада и Сейм приняли совместное заявление, осуждающее российскую агрессию против Украины, а также пакт Молотова-Риббентропа и оккупацию обеих стран Советским Союзом» [13, с. 117]. Т.е. актуальные политические проблемы и события прошлого рассматриваются польскими политиками в одной плоскости, описываются одним языком. Прошлое становится ресурсом для решения текущих политических задач. Однако таким политическим языком продолжают активно пользоваться и историки. В частности, уравнивание нацизма и коммунизма можно встретить в работах П. Балдис и К. Пянтек, где авторы сравнивают культ личности и виденье нового общества, миф об основании государства (Священная Римская империя) в Германии и Октябрьскую революцию в СССР [11, р. 66]. Сам же поиск национальной самоидентификации польского народа представляется авторам попыткой восстановить независимость и «найти себя» после советской оккупации.
В этом контексте стоит отдельно остановиться на вопросах трансформации памяти о Второй мировой войне в Польше. Как отмечает А. Орла-Буковска, многие поляки до сих пор живут с чувством обиды на мир из-за его игнорирования польских военных травм и «предательства» союзников [8, р. 197]. Й. Вавжиняк приводит довод о том, что СССР, в свою очередь, распространял миф о помощи своим «восточно-европейским братьям» в освобождении от фашизма [10, р. 215].
Альтернативной стратегией политики памяти в Польше с конца 1980-х гг. стала героизация «проклятых солдат», Армии Крайовой и движения сопротивления. Для того, чтобы заполнить вакуум, появившийся после развала социалистического блока, нужно было найти новых национальных героев, которые боролись за свободу своей страны. Одним из них стал Юзеф Кураш (позывной «Огонь»). П. Балдис и К. Пянтек отмечают, что он стал идеальным кандидатом для польского правого крыла, так как сражался как против нацистов, так и против коммунистов [11, р. 70]. С другой стороны, Словакия пытается опротестовать данный выбор, так как выяснилось, что группа Ю. Кураша виновна в гибели мирного словацкого населения в городке Новы-Сонче. В качестве медийного ответа на внешнюю критику, в 2002 г. в Польше сняли документальный фильм «А потом они назвали его бандитом». В свою очередь, словаки начали своё расследование и в 2009 г. выпустили документальный фильм «Углы, забытые Богом». Те же самые проблемы возникли вокруг идеализации других героев польского сопротивления - Ромуальда Райса («Бурого») и Зыгмунта Шендзеляжа («Лупашки»). С другой стороны, Й. Вавжиняк считает, что освободительное движение в Польше очень похоже на освободительное движение в Югославии, поэтому еще польские коммунисты с 1956 г. постоянно сравнивали эти два явления [10, р. 216].
Важной частью современных дискуссий о политике памяти является также расследования преступления Второй мировой войны. Так массовое убийство мирных жителей Украинской Повстанческой армией несколько раз меняло свой правовой статус: «В 2009 г. это были "массовые убийства, имеющие характер этнической чистки и геноцидные признаки", в 2013 - "характер этнической чистки с признаками геноцида", и, наконец, в 2016 г. "геноцид, совершенный украинскими националистами"» [13, с. 104]. Следует отметить, что данная историческая трагедия в итоге выросла в настоящий конфликт между двумя государствами - Польшей и Украиной. Отметим также, что геноцидом польский Сейм обозначил также «убийства армян, Голодомор, Польскую операцию НКВД 1937-1938 гг., а также преступления "Исламского государства" против
христиан, езидов, курдов и других религиозных либо этнических меньшинств в Ираке и Сирии. Кроме того, нижняя палата парламента определила наличие признаков геноцида в советских репрессиях против поляков, в частности, в Катынском преступлении, назвав его "геноцидным убийством". Также Сенат признал геноцидом немецкую и советскую политику по отношению к польским гражданам во время Второй мировой войны и преступления, совершенные в Освенциме» [13, с. 105]. Само же Катынское преступление было квалифицировано как преступная акция со стороны СССР, и в 2005 г. Польша призвала Российскую Федерацию трактовать данное убийство именно как геноцид против польского народа [14]. Страны пошли на сближение, Россия передала Польше 148 томов следственных дел, был установлен мемориальный комплекс, символизирующий единство стран перед лицом сталинского террора. Но данное сближение было омрачено 10 апреля 2010 г., когда произошла авиакатастрофа, в которой погиб действующий тогда президент Польши Лех Качиньский. Инцидент тут же окрестили «Второй Катынью», а отношения стран вновь обострились.
При этом понятие «геноцид» становится политическим рычагом на международном уровне. Из аналитической категории оно превращается в инструмент конфронтационной политики. Действия СССР и Германии во Второй мировой войне как бы уравниваются по своему характеру. Ведь, как известно, Польша стала первой полностью оккупированной страной, в которой были произведены самые массовые преступления против еврейского населения. Жителей многих стран Европы (преимущественно евреев) перевозили и уничтожали на ее оккупированной территории. Как отмечает А. Орла-Буковска, это было детерминировано и другими факторами, ведь немцам было намного проще и в экономическом, и в политическом плане транспортировать малые группы евреев из соседних стран, нежели перевозить куда-либо 3,5 млн. польских [8, р. 180].
Но антисемитизм в Польше был проблемой и до, и после Второй мировой войны Н. Эппле в своей книге говорит об амбивалентности памяти о погромах (например, в городке Едвабне, где поляки массово жгли соседних евреев вместе с их домами) в современной Польше - стремлении переложить всю ответственность в этом вопросе исключительно на немцев [9, с. 136]. Хотя в 2011 г. президент Польши Бронислав Коморовский просил прощения за данные преступления, как и за 10 лет до этого президент Александр Квасьневский, немалая часть населения Польши не поддержала данную инициативу. Памятник был разрушен, а на его месте был оставлена надпись об отсутствии какого-либо сожаления. Данный инцидент показывает гибкость польской политической элиты и консервативность значительной части общества. С другой стороны, множество поляков часто помогали евреям выжить, и критика антисемитизма также активно присутствует в современном польском обществе [9, с. 148].
Важной частью политики памяти оказалась также проблема так называемого Виленского края, который в ХХ в. длительное время принадлежал Второй Речи Посполитой. Националисты Литвы не хотели новой унии с Польшей и, опираясь на коммунистическую Россию, боролись против польской интервенции. Изначально в новое литовское государство были включены все бывшие «литовские» губернии: Ковенская, Виленская и Сувалкская. Именно на данных территориях в Средние века и было образовано Великое Княжество Литовское. О.В. Петровская отмечает, что одним из основных аргументов польского правительства был национальный состав города Вильно: «Согласно официальной статистике, поляки составляли 72 тыс., а литовцы - 3 тыс. человек, а в 1939 г. население Вильно насчитывало уже 193 тыс. человек, в том числе 128 тыс. поляков и 1,5 тыс. литовцев» [15, с. 214-215].
Положение усугубило сотрудничество литовцев в годы войны с нацистами, ведь немецкое правительство поддерживало здесь создание националистических организаций, а сформированные полицейские батальоны помогали оккупационной власти в расстрелах, охране лагерей и конвоировании пленных. «Самая крупная экзекуция со стороны литовцев над польским населением произошла в Свенцянах в мае 1942 г., когда по приказу немецких властей литовская полиция при содействии лесников казнила около 400 видных представителей местной интеллигенции и ксендзов» [15, с. 217]. Между Армией Крайовой и литовскими полицейскими батальонами постоянно происходили, с одной стороны, стычки, а с другой - имело место сотрудничество и взаимные акции против мирного населения. Армия Крайова хотела присоединить к себе Виленский край, но вошедшая в Вильнюс Красная армия решила всё в пользу Литвы. Для поляков это стало фактически национальной трагедией, унесшей тысячи жизней, а для
литовцев всё произошедшее лишь утвердило миф об агрессивной политике Польши по отношению к ним. Как справедливо отмечает в своей книге Н. Эппле: «Польско-германские, польско-российские, польско-литовские, польско-украинские и польско-белорусские противоречия - вот необходимый минимум, без которого невозможно полноценное обсуждение польской памяти» [9, с. 125].
А.И. Миллер справедливо подчеркивает, что политика памяти о Второй мировой войне в Польше оказалась напрямую связана с проблемой ревизии коммунистического наследия [5, с. 113]. На базе Комиссии по расследованию преступлений против польского народа в 1998 г. был создан Институт национальной памяти - первый в Восточной Европе. В штате данного учреждения состоит 26 прокуроров, что доказывает приоритет не столько исторических, сколько юридических и политических задач этого учреждения. С 2006 г. данный институт получил возможность совершать люстрацию госслужащих. В 2009 г. польский Институт национальной памяти оценил потери страны во Второй мировой войне в 5,6-5,8 млн. человек. Из них 2,7 млн. - составляли этнические поляки, пострадавшие от немецкой оккупации, от 2,7 до 2,9 млн. человек - евреи -жертвы Холокоста, 150 тысяч человек - жертвы советских репрессий [6, с. 130]. Л. Кочанович считает, что политически обусловленные преступления должны быть осужденны в равной степени с другими преступлениями. Он полагает, что установленные процедуры позволяют разоблачить преступления, совершенные в сталинский период [7, р. 264]. С другой стороны, историческая правда в руках политиков порой может искажаться в угоду актуальной прагматике, как это произошло, например, в случае с коллапсом правительства Яна Ольшевского. Именно Я. Ольшевский провел закон о люстрации, что в итоге привело к обвинению руководителя профсоюзного движения «Солидарность» и первого президента Польши Леха Валенсы, а также многих других руководителей страны в сотрудничестве с тайной полицией. В итоге, возникший скандал привел к вынесению вотума недоверия правительству Ольшевского 5 июня 1992 г., а на президентских выборах 1995 г. он занял лишь четвёртое место.
Безусловно, вопросы политики памяти в Польше 1990-2000-х гг. включают массу важных локальных кейсов, появления новых мест памяти и мемориальных дат - 3 мая (дата конституции Речи Посполитой), 15 августа (День Польских войск в честь «Чуда под Вислой») и т.д. Одновременно советские праздники по большей части были упразднены. Новые даты также стали появляться в виде названий улиц многих польских городов наряду с именами генералов Армии Крайовой и папой Иоанном Павлом П. Безусловно, сюжеты, связанные с памятью о Второй мировой войне также требуют более подробного рассмотрения в отношении Варшавского восстания, создания мемориалов в бывших нацистских лагерях на территории Польши и т.д. Однако общая динамика политики памяти в Польше 1990-2000-х гг. характеризуется общим трендом на конструирование национальной идентичности через ее противопоставление советскому периоду. Именно этот тренд получил институционализацию и оказался востребован как политическими лидерами, так и значительной частью польского общества.
Литература и источники
1. Репина Л.П. Историческая память и национальная идентичность: подходы и методы исследования // Диалог со временем. -2016. - № 54. - С. 9-15.
2. Васильев А.Г. Memory studies: единство парадигмы - многообразие объектов // Новое литературное обозрение. - 2012. - № 5. - С. 461-480.
3. Воробьева О.В., Мордвинов А.А. Дискуссии об исторической памяти и угрозы для культурной идентичности // История. Электронный научно-образовательный журнал. - 2019. - № 5.
4. Николаи Ф.В. «Третья волна» memory studies: культурная память между опытом и репрезентацией // Диалог со временем. -2018. - № 63. - С. 369-374.
5. Миллер А.И. Политика памяти в посткоммунистической Европе и её воздействие на европейскую культуру памяти // Полития: Анализ. Хроника. Прогноз. - 2016. - № 1(80). - С. 111-121.
6. Ochman E. Soviet war memorials and the re-construction of national and local identities in post-communist Poland // Nationalities Papers. - 2010. - № 4. - Р. 509-530.
7. Koczanowicz L. Memory of politics and politics of memory. Reflections on the construction of the past in post-totalitarian Poland // Studies in East European Thought. - 1997. - № 49. - Р. 259-270.
8. Orla-Bukowska A. New threads on an old loom: national memory and social identity in postwar and post-communist Poland // The Politics of Memory in Postwar Europe. - L.: Duke University Press, 2006. - P. 177-209.
9. Эппле Н. Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах. - М.: Новое литературное обозрение, 2020. - 576 с.
10. Wawrzyniak J. Veterans, victims, and memory: the politics of the Second World War in communist Poland. - Frankfurt am Main: Peter Lang Edition, 2015. - 259 p.
11. Baldys P., PiqtekK. Memory politicized. Polish media and politics of memory - case studies // Media i spolecznstwo. - 2016. - № 6. - Р. 64-77.
12. Петровская О.В. Международный кризис 1939 г. в учебниках Белоруссии и Польши: контроверсии национальных историографий и современная геополитическая реальность // Клио. - 2011. - № 3(54). - С. 146-156.
13. Адамский Л. Волынский негационизм как фактор, отягощающий польско-украинские отношения: анализ дискуссии 2016 года // Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры. - 2016. - T. 14. - № 2. - С. 102-123.
14. Сусоева А.С., Нагорная О.С. Россия и Польша в тени Катыни: роль исторической памяти в современных международных отношениях // Управление в современных системах. - 2016. - № 2(9). - С. 16-22.
15. Петровская О.В. Наследство Второй Мировой войны в формировании взаимных предубеждений поляков и литовцев // Прибалтийские исследования в России / Под ред. А.П. Клемешева, Н.М. Межевича, Г.М. Федорова. -Калининград: Издательство Балтийского федерального университета им. Иммануила Канта, 2016. - С. 213-219.
References and Sources
1. Repina L.P. Istoricheskaya pamyat' i nacional'naya identichnost': podhody i metody issledovaniya // Dialog so vremenem. - 2016. - № 54. - S. 9-15.
2. Vasil'ev A.G. Memory studies: edinstvo paradigmy - mnogoobrazie ob"ektov // Novoe literaturnoe obozrenie. - 2012. - № 5. - S. 461-480.
3. Vorob'eva O.V., Mordvinov A.A. Diskussii ob istoricheskoj pamyati i ugrozy dlya kul'turnoj identichnosti // Istoriya. Elektronnyj nauchno-obrazovatel'nyj zhurnal. - 2019. - № 5.
4. Nikolai F.V. «Tret'ya volna» memory studies: kul'turnaya pamyat' mezhdu opytom i reprezentaciej // Dialog so vremenem. - 2018. - № 63. - S. 369374.
5. Miller A.I. Politika pamyati v postkommunisticheskoj Evrope i eyo vozdejstvie na evropejskuyu kul'turu pamyati // Politiya: Analiz. Hronika. Prognoz. - 2016. - № 1(80). - S. 111-121.
6. Ochman E. Soviet war memorials and the re-construction of national and local identities in post-communist Poland // Nationalities Papers. - 2010. -№ 4.-R. 509-530.
7. Koczanowicz L. Memory of politics and politics of memory. Reflections on the construction of the past in post-totalitarian Poland // Studies in East European Thought. - 1997. - № 49. - R. 259-270.
8. Orla-Bukowska A. New threads on an old loom: national memory and social identity in postwar and post-communist Poland // The Politics of Memory in Postwar Europe. - L.: Duke University Press, 2006. - P. 177-209.
9. Epple N. Neudobnoe proshloe. Pamyat' o gosudarstvennyh prestupleniyah v Rossii i drugih stranah. -M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2020.-576 s.
10. Wawrzyniak J. Veterans, victims, and memory: the politics of the Second World War in communist Poland. - Frankfurt am Main: Peter Lang Edition, 2015. - 259 p.
11. Baldys P., Piqtek K. Memory politicized. Polish media and politics of memory - case studies // Media i spolecznstwo. - 2016. - № 6. - R. 64-77.
12. Petrovskaya O.V. Mezhdunarodnyj krizis 1939 g. v uchebnikah Belorussii i Pol'shi: kontroversii nacional'nyh istoriografij i sovremennaya geopoliticheskaya real'nost' // Klio. - 2011. - № 3(54). - S. 146-156.
13. Adamskij L. Volynskij negacionizm kak faktor, otyagoshchayushchij pol'sko-ukrainskie otnosheniya: analiz diskussii 2016 goda // Forum novejshej vostochnoevropejskoj istorii i kul'tury. - 2016. - T. 14. - № 2. - S. 102-123.
14. Susoeva A.S., Nagornaya O.S. Rossiya i Pol'sha v teni Katyni: rol' istoricheskoj pamyati v sovremennyh mezhdunarodnyh otnosheniyah // Upravlenie v sovremennyh sistemah. - 2016. - № 2(9). - S. 16-22.
15. Petrovskaya O.V. Nasledstvo Vtoroj Mirovoj vojny v formirovanii vzaimnyh predubezhdenij polyakov i litovcev // Pribaltijskie issledovaniya v Rossii / Pod red. A.P. Klemesheva, N.M. Mezhevicha, G.M. Fedorova. -Kaliningrad: Izdatel'stvo Baltijskogo federal'nogo universiteta im. Immanuila Kanta, 2016. - S. 213-219.
МОРДВИНОВ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ - кандидат философских наук, доцент, заведующий кафедрой социально-гуманитарных наук, Приволжский исследовательский медицинский университет (Н. Новгород) (socgumngma@bk.ru).
СТАРКУС ПЯТРАС - лаборант-исследователь, лаборатория «Изучение мировых и региональных социально-политических процессов» Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова, магистрант Нижегородского государственного педагогического университета им. К. Минина (starkuspi@mail.ru).
ИГАЕВА КСЕНИЯ ВЛАДИМИРОВНА - преподаватель кафедры всеобщей истории, дисциплин классического цикла и права, Нижегородский государственный педагогический университет имени Козьмы Минина (igaeva.ksenia@yandex.ru). MORDVINOV, ALEKSANDR A. - Ph.D. in Philosophy, Associate Professor, Department of Social Humanity Science, Privolzhsky Research Medical University (socgumngma@bk.ru).
STARKUS, PETRAS - Laboratory Assistant-Researcher, Linguistics University of Nizhny Novgorod, Minin Nizhny Novgorod State Pedagogical University (starkuspi@mail.ru).
IGAEVA, KSENIA V. - Lecturer, Department of General History, Minin Nizhny Novgorod State Pedagogical University.
УДК 97(571.56):904:72
АРГУНОВ В.Г., ПЕСТЕРЕВА К.А. РОЛЬ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ПАМЯТНИКОВ ВОСТОЧНОЙ ЯКУТИИ КАК ОБЪЕКТОВ РАЗВИТИЯ КУЛЬТУРНО-ПОЗНАВАТЕЛЬНОГО ТУРИЗМА1
Ключевые слова: культурное наследие, археологические памятники, Восточная Якутия, археологический туризм, охрана культурного наследия.
Авторами проведен анализ культурно-познавательного потенциала районов Восточной Якутии, где, начиная с 1950-х годов, открыт целый ряд археологических памятников, которые являются сегодня важной составляющей историко-культурного наследия страны. На основе общего обзора уникальных археологических культур, осуществлен анализ возможностей работы
1 Статья подготовлена в рамках проекта «Анализ археологических, исторических и биосоциальных аспектов формирования населения на Северо-Востоке Евразии; выявление и сохранение исторических, культурных и археологических памятников» комплексных научных исследований в Республике Саха (Якутия), направленных на развитие производительных сил и социальной сферы на 2016-2020 годы. Направление 2 «Оценка современного состояния человеческого потенциала Восточной экономической зоны»
