CC BY
50
Таким образом, мы видим, что преобладающим типом используемых конструкций учителем являются вопросо-ответные, предполагающие постоянное общение с классом. Работа ведется в виде непрерывного диалога и полилога. Дети чаще задумываются над темой занятия, ищут ответы на вопросы, на уроке они осознают себя исследователями, сами выводят правила или вспоминают пройденный материал. Все это повышает успеваемость.
Исследование проблематики, связанной с выявлением специфики профессиональной языковой личности, имеет как общетеоретическое значение (исследований в этой области пока еще незначительное количество, и любая работа на эту тему вносит определенный вклад в развитие антрополингвистики), так и практическое (анализ речи современного педагога позволяет создать определенный образец, формирует «профессиональный стандарт» для самих учителей, студентов и учащихся).
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Акимова, Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка: учеб. пособие / Г. Н. Акимова. - М.: Высшая школа, 1990. - 168 с.
2. Голубева, Е. В. Всем, кому гордое имя - Учитель...(образ современного учителя): монография / Е. В. Го-лубева, И. В. Голубева. — Ростов н/Д.: Легион, 2010. - 112 ^
3. Маслова, В. А. Лингвокультурология / В. А. Маслова. - М.: Академия, 2001. - 208 ^
УДК 82
ББК 83.3(РР)55-8
С. В. Смоличева
КОММУНИКАТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ПОЭТИКИ ДРАМЫ В. В. НАБОКОВА «СОБЫТИЕ»
Аннотация. На материале драмы В. В. Набокова «Событие» рассматриваются коммуникативные аспекты ее поэтики.
Ключевые слова: В. В. Набоков, поэтика, коммуникация, сообщение, адресат, адресант, контакт, референт, код, сюжет, пародия.
S. V. Smolicheva
COMMUNICATIVE ASPECTS OF POETICS IN DRAMA OF V. V. NABOKOV «THE EVENT»
Abstract. On material of V. V. Nabokov «The event» the communicative aspects of its poetics are considered.
Key words: V. V. Nabokov, poetics, communication, message, addressee, addresser, contact, adviser, code, story, parody.
Коммуникативные аспекты литературного текста традиционно являются предметом изучения лингвистов. Однако и в литературоведении благодаря работам Б. М. Эйхенбаума «Теория —формального метода"» (1925), В. Б. Шкловского «О теории прозы» (1925) и «Гамбургский счёт» (1928), М. М. Бахтина «Проблема речевых жанров» (1953), Р. О. Якобсона «Лингвистика и поэтика» (1960), Ю. Н. Тынянова «Поэтика. История литературы. Кино» (1977), Ю. Кристевой «Избранные труды: Разрушение поэтики» (2004) и других на базе структурного метода анализа сформировался оригинальный подход к изучению коммуникативной организации текста. В последние годы опубликован ряд трудов, в которых представлен данный ракурс изучения творчества разных писателей и поэтов (Степанов А. Д. «Проблемы коммуникации у Чехова», 2005; Романова И. В. «Поэтика Иосифа Бродского: лирика с коммуникативной точки зрения», 2007; Круглова Т. С. «"Адресованная" лирика Марины Цветаевой: коммуникативно-жанровый аспект», 2008; Кузьмина И. С. «Феномен современной фестивальной авторской песни: коммуникативный аспект поэтики текстов», 2010 и проч.). Они выявляют тенденцию рассмотрения произведений художественной словесности с учетом имманентных черт, отличающих его от иных видов дискурсов. Примечательно, что большая часть трудов посвящена исследованию эпических и лирических текстов, тогда как проблемы коммуникации драмы на сегодняшний день остаются гораздо менее изученными (Генисаретский О. И. «Драматическая коммуникация в "Поэтике" Аристотеля»; Каримова И. Р. «Система коммуникативного взаимодействия драматического текста», 2007; и др.). Это отчасти обусловлено сложной иерархией систем внешней и внутренней коммуникации произведений, предназначенных не только для чтения, но и для сценического воплощения.
Внешняя и внутренняя коммуникация драмы образуют многоуровневые связи, обусловленные спецификой восприятия ее текста: автор-режиссер (актер), актер-актер, актер-зритель, автор-зритель, автор-читатель, герой-герой, герой-читатель, автор-критик, читатель-критик, автор-автор (при стилизации и пародировании) и т.п. При их изучении необходимо различать коммуникатив-
ные аспекты поэтики, связанные со сценическим воплощением произведения, и коммуникативные аспекты поэтики собственно литературного текста.
Отнюдь не претендуя в данной статье на всесторонний анализ вышеперечисленных коммуникативных аспектов, оставив в стороне опыт театральных постановок, обратимся к наиболее характерным особенностям текста драматической комедии в трех действиях «Событие» (1938).
Сюжетная схема «События» внешне достаточно проста: некто Ревшин, любовник жены провинциального портретиста Трощейкина, сообщает ему, что встретил Барбашина, несколько лет назад из ревности стрелявшего в художника и его супругу, что теперь тот досрочно выпущен из тюрьмы. Все боятся повторения инцидента, но на вечере по поводу дня рождения тещи Трощейкина (писательницы Антонины Павловны Опояшиной) припозднившийся гость - Мешаев Второй - рассказывает, что Барбашин уехал за границу.
Творчество - один из сюжетообразующих мотивов «События». Набоковеды (Бабиков А. «"Событие" в драматургической концепции В. В. Набокова», 2001; Ничипоров И. Б. «Поздняя драматургия В. Набокова», 2002; Новиков Р. В. «Русскоязычная драматургия В. Набокова: Проблемы поэтики», 2004 и проч.) полагают, что его источником отчасти является чеховская «Чайка». Поэтому, несмотря на то, что поэтика набоковской пьесы устанавливает обширные интертекстуальные связи с пушкинским, гоголевским и многими другими дискурсами, в набоковиане она считается «чеховской».
Изучая коммуникативную организацию текста «События», следует принять во внимание положения М. М. Бахтина, рассматривашего вопросы отношения литературного текста к предшествующим литературным формам («Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве»,1924), диалогичности («Проблемы творчества Достоевского», 1929), полифонии («Проблемы поэтики Достоевского», 1963) и границ текста («Проблема текста», 19591960), настаивавшего на том, что речь не может идти о частном заимствовании или влиянии, так как текст изначально включен в речевое общение определенной смысловой сферы, отражает в себе тексты данной сферы, осуществляет взаимосвязь всех смыслов через установление диалогических отношений особого (нелингвистического) характера между текстами и внутри текста.
Поскольку многочисленные интертекстуальные связи «События» требуют специального изучения, ограничимся констатацией того, что они свидетельствуют о пародийном характере осмысления чеховской традиции (индетерминизм драматического сюжетостроения, реплики, некстати сказанные героями, внезапные продолжения прерванных ранее реплик, вопросы, остающиеся без ответов и проч.). То, что у А. П.Чехова исполнено одновременно трагического и комического смысла, у В. В. Набокова напоминает фарс. Герои «Чайки» - люди симпатичные, оригинальные и по-своему талантливые. А в «Событии» мы видим лишь пошляков и вульгарных ремесленников.
Отмеченная разными исследователями перекличка с Чеховым имела принципиальное значение и позволяла В. В. Набокову осмыслить и выразить собственные взгляды на искусство и творчество, сверив их классику. Автор «События» ценил Чехова очень высоко и отзывался о нем почти благоговейно: «Главной общественной добродетелью для него была справедливость, и всю жизнь он стремился возвысить свой голос против всякой несправедливости, но только как писатель. Прежде всего он был индивидуалистом и художником» [2; 319-320]. В. В. Набоков считал, что «ни один писатель не создал столь трогательных, но без грани сентиментальности, персонажей», что «для русской философской или общественно настроенной критики он стал неповторимым выразителем неповторимого русского типа» [2; 325, 328]. Такая характеристика в устах известного своим снобизмом писателя - большая редкость.
Апеллируя к вышеуказанной оценке Набокова, озвученной в 1951-1952 гг. студентам Гарвардского университета в одной из лекций по русской литературе, можно предположить, что его в числе прочих вопросов изучения чеховского наследия интересовала и коммуникативная проблематика. Об этом косвенно свидетельствует то, что в «Событии» пародийно обыгрывается пресловутый «дефицит взаимопонимания» между героями и переосмысливаются прочие нарушения коммуникации, определяющие коммуникативную природу чеховской драматургии.
По мнению А. Д. Степанова, характерные для чеховских текстов «провалы коммуникации <...> - это только вершина айсберга. Проблемы гораздо серьезнее, они затрагивают все стороны коммуникации, саму природу знака, языка и моделирующих систем» [4, 14]. Обосновывая данный тезис, исследователь систематизирует характерные примеры, опираясь на модель коммуникативного акта Р. О. Якобсона, представленную в работе «Лингвистика и поэтика»: «Адресант (addresser) посылает сообщение адресату (addressee). Чтобы сообщение могло выполнять свои функции, необходимы: контекст (context), о котором идет речь (в другой, не вполне однозначной терминологии, "референт"=referent); контекст должен восприниматься адресатом, и либо быть вербальным, либо допускать вербализацию; код (code), полностью или хотя бы частично общий для адресанта и адресата (или, другими словами, для кодирующего и декодирующего); и наконец, контакт (contact) - физический канал и психологическая связь между адресантом и адресатом, обусловливающие возможность установить и поддерживать коммуникацию» [5]. Исходя из этого, А. Д. Степанов утверждает, что «чеховские тексты демонстрируют разнообразные виды отрицания каждого из этих факторов» [4, 15] - сообщения, адресата, адресанта, контакта, кода, референта.
В исследуемой пьесе В. В. Набокова также можно обнаружить сбои на всех шести уровнях коммуникативного акта.
Смысл сообщения нередко искажен, девальвирован. Пример тому - разговор художника Трощейкина с женой о тех, кто приглашен к ним в дом на чай:
«Л ю б о в ь. Я сейчас тоже буду перечислять: во-первых, его писательское величество, - не знаю, почему мама непременно хотела, чтобы он ее удостоил приходом; никогда у нас не бывал, и говорят, неприятен, заносчив.
Т р о щ е й к и н. Ты знаешь, как я твою мать люблю и как я рад, что она живет у нас, а не в какой-нибудь уютной комнатке с тикающими часами и такой таксой, хотя бы за два квартала отсюда, - но извини меня, малютка, ее последнее произведение во вчерашней газете - катастрофа.
Л ю б о в ь. Я тебя не это спрашиваю, а что купить к чаю?» [3, 107].
Очевидно, что в приведенном фрагменте коммуникация нарушена. И это не просто «диалог глухих»: присутствие тещи в доме явно раздражает художника, хотя он и пытается скрыть свою досаду за словами об «уютной комнатке» при полном игнорировании упоминания о «маститом писателе». Такой характер сообщения обнаруживает сбой «эмотивной, или экспрессивной, функции, сосредоточенной на адресанте», имеющей «своей целью прямое выражение отношения говорящего к тому, о чем он говорит», и связанной, по определению Р. О. Якобсона, «со стремлением произвести впечатление наличия определенных эмоций, подлинных или притворных» [5].
Для «События» характерен сбой коммуникации и на уровне адресата/адресанта. В этом нетрудно убедиться, рассмотрев сцену именин тещи художника - Антонины Павловны Опояши-ной. Ее контекст определяется отнюдь не праздничным настроением: все встревожены известием о некоем Барбашине, несколько лет назад из ревности стрелявшем в художника и его супругу, теперь он досрочно выпущен из тюрьмы; все боятся повторения инцидента. Среди приглашенных выделяется дядя Поль, о котором автор говорит: «благообразен, но гага» [3, 138]. Выживший из ума герой невпопад отвечает на вопросы, не может четко выразить свою мысль, перескакивает с одного предмета на другой, при этом его реплики напоминают протокольные записи свидетельских показаний. Даже супруга отзывается о нем: «Не понимаю, в чем дело. Что-то в нем испортилось» [3, 142]. Дядю Поля перебивают, от него отворачиваются. Таким образом, неспособность адресата/адресанта к успешной коммуникации дезавуирует и такой ее фактор, как контакт.
Кроме того, в связи с дядей Полем отрицается референция (соотнесение с объектом внеязы-ковой действительности, который имеет в виду говорящий в контексте конкретной языковой ситуации): он пытается рассказать всем о том, что произошло то ли «на днях», то ли «нынче», но подменяет реальность своими ложно смоделированными ситуациями.
Говоря о коде, необходимо отметить, что в набоковском «Событии» есть пример столкновения несовместимых знаковых систем. Подобный «конфликт» речевой организации можно наблюдать во втором действии с появлением госпожи Вагабундовой, которая требует, чтобы Тро-щейкин в данных обстоятельствах прекратил писать ее портрет: «Художник, мне не нужно геройства! / Я уважаю ваше расстройство: / я сама вдова - / и не раз, а два» [3, 136]. Ее упоминание о двойном вдовстве - пустой знак, более ни с кем не связанный, и сам намек на известные переживания неуместен. Таким образом отрицается еще одно важное условие коммуникации - общность кода для адресанта и адресата.
Вагабундова, в отличие от всех других персонажей, изъясняется исключительно стихами, акушерка Элеонора Шнап вместо поздравлений произносит соболезнования, известный писатель путает рождение с поминками, а кекс с кутьей, «трафаретно-живописный живописец» Куприков упражняется в выспренной, но пустой речи и т.п. Вся сцена празднования - «кошмарный балаган». Обилие пародийно-фарсовых приемов позволяет предположить концептуальность разрушения коммуникативных связей «герой-герой».
Но вместе с тем «Событие» В. В. Набокова обнаруживает стремление автора установить контакт с читателем/зрителем, активизируя его рецепцию, что отвечает игровой концепции творчества, является неотъемлемым коммуникативным компонентом художественного мира набоков-ских пьес. При этом необходимо принять во внимание, что (согласно одному из тезисов М. М. Бахтина о речевых жанрах) всякий говорящий учитывает апперцептивный фон понимания, т.е. «ответную позицию» слушателя, его действительное или возможное высказывание, чреватое ответом или выполнением [1, 225, 237-238]. Не будучи высказанной, читательская/зрительская реакция в принципе не может влиять на речь говорящего (в данном случае - драматурга), она не имеет эксплицитного выражения. Однако не вызывает сомнения тот факт, что автор делал ставку именно на «хорошего читателя»/зрителя, обладающего широким литературным кругозором, понимающего и принимающего условия литературной игры. Драматург, несмотря на пространственно -временную дистанцию, разделяющую его и адресата, прогнозировал читательский/зрительский «горизонт ожидания», выстраивал желаемую модель рецепции текста своей пьесы. На это работает весь арсенал пародии, реализуя межтекстовую коммуникацию посредством прямых и перефразированных цитат, реминисценций, аллюзий и проч.
Таким образом, разрушение традиционной композиционно-речевой модели диалога и интертекстуальные включения, определяющие специфику коммуникативной организации пьесы «Событие», позволяют В. В. Набокову устанавливать контакт с «хорошим читателем» и тем самым открывать новые возможности пародии.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бахтин, М. М. Из архивных записей к работе «Проблема речевых жанров» / М. М. Бахтин. - М., 1996.
2.Набоков, В. В. Лекции по русской литературе: пер. с англ. / В. В. Набоков. - М.: Независимая газета, 1996. - 440 с.
3. Набоков, В. В. Пьесы / В. В. Набоков. - М.: Искусство, 1989. - 288 с.
4. Степанов, А. Д. Проблемы коммуникации у Чехова / А. Д. Степанов. - М.: Языки славянской культуры, 2005. - 400 с.
5. Режим доступа: http://philologos.narod.ru/classics/jakobson-lp.htm
УДК 4 Р ББК 81.411.2
О. Н. Хованская
МАНИПУЛИРОВАНИЕ СОЗНАНИЕМ В РЕЧИ ДЕТЕЙ МЛАДШЕГО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА
Аннотация. В работе рассматривается проблема манипулирования сознанием в речи младших школьников. В результате анализа установлено, что и мальчики, и девочки могут активно использовать приемы манипулирования сознанием не только при общении с родителями (родственниками), но также и при общении с учителями.
Ключевые слова: манипулирование, объект манипуляции, речь младших школьников, гендерная принадлежность.
O. N. Khovanskaya
IN THE MANIPULATION OF THE SPEECH OF CHILDREN OF PRIMARY SCHOOL AGE
Abstract. The problem of the mind control in the speech of younger students. The analysis found that both boys and girls may actively manipulate not only in communicating with parents (relatives), but can also be in communication with the teachers.
Key words: мanipulation, object manipulation, speech primary school, gender.
Проблема манипулирования сознанием в настоящее время является весьма актуальной. Манипулирование сознанием можно наблюдать в самых разнообразных сферах человеческой деятельности: политической, экономической, социально-бытовой и даже учебной. Наибольший интерес для нас представляет манипулирование созданием в речи детей младшего школьного возраста с целью создания наиболее эффективных методов процесса обучения.
Цель статьи состоит в том, чтобы выявить особенности манипулирования сознанием в речи младших школьников, а также рассмотреть специфику манипулирования с учетом их гендер-ной принадлежности детей в общении с родителями (родственниками) и учителями.
«Мы часто сталкиваемся с невероятным умением детей манипулировать взрослыми. Никто не способен так быстро и безболезненно заставить родителей дать положительный ответ на свой вопрос, как ребенок. Он всегда знает или чувствует, как и когда выпросить у мамы и папы ту или иную игрушку, как заставить бабушек ходить перед ним на "задних лапках". Вы скажете, что не все родители так податливы и не все бабушки так добры, и будете в какой-то степени правы. Но ведь согласитесь, что порой родителям стоит немалых трудов заставить себя не поддаться на уговоры ребенка. Даже у самых, казалось бы, строгих родителей не всегда хватает сил на то, чтобы отказать любимому чаду в его просьбе» [5].
Откуда берется у детей эта способность - ответить трудно. Как известно, манипуляция -это скрытое воздействие, факт которого не должен быть замечен объектом манипуляции [2, 16]. Иными словами, манипуляция - это в некотором роде искусство управления другими людьми для своей пользы. Управление должно быть таким, чтобы собеседник не понял, что им управляют, и сам захотел выполнить то, что нужно манипулятору. Но вряд ли ребенок продумывает весь этот весьма сложный механизм манипулирования. Его манипуляция во многом носит невинный характер. «Если ребенок хочет, чтобы его приласкали или похвалили, он демонстрирует жесты, выражения лица или забавно произносимые им слова, которые умиляют взрослых. И тем самым добивается желаемого. "Возьми меня на ручки!", - просит малыш мать, несущую тяжелую сумку, а в качестве аргумента добавляет: "Ведь я же тебя люблю!". Ну как устоять против такой просьбы! Всякая не пресеченная в зародыше, пусть даже невинная, манипуляция, которая однажды при-
