CC BY
0
Вестник Томского государственного университета. История. 2024. № 88 Tomsk State University Journal of History. 2024. № 88
Научная статья УДК 94(47)
doi: 10.17223/19988613/88/7
Комитеты помощи заключенным: опыт послетюремной реабилитации
в Советской России, 1924-1930 гг.
Михаил Александрович Погорелов
Российская академия народного хозяйства и государственной службы, Москва, Россия, [email protected]
Аннотация. Рассматривается история комитетов помощи заключенным и освобожденным - органов послетюремной реабилитации, организованных в рамках раннесоветской тюремной реформы в 1920-е гг. Комитеты создавались на губернском уровне и возглавлялись центральным офисом при Главном управлении местами заключения НКВД РСФСР. Функции этих органов включали как финансовую поддержку освобожденных, так и организацию производств с их трудоустройством. Изучение деятельности местных комитетов демонстрирует различные сценарии: если в некоторых случаях комитеты были достаточно успешны (Ленинград, Москва, Саратов и др.), большинство губернских комитетов, при отсутствии регулярного государственного финансирования, оказалось неспособным организовать помощь освобожденным.
Ключевые слова: раннесоветская тюремная реформа, комитеты помощи заключенным, НЭП
Для цитирования: Погорелов М.А. Комитеты помощи заключенным: опыт послетюремной реабилитации в Советской России, 1924-1930 гг. // Вестник Томского государственного университета. История. 2024. № 88. С. 55-62. doi: 10.17223/19988613/88/7
Original article
Prisoners' aid committees: post-release rehabilitation in Soviet Russia, 1924-1930
Mikhail A. Pogorelov
Russian Academy of National Economy and Public Administration, Moscow, Russian Federation,
Abstract. The article examines a little-known story of the Aid Committees for inmates and released prisoners, which were established as part of early Soviet prison reform. Based on archival documents from the State Archive of the Russian Federation and published sources, it aims to consider goals and functions of these institutions. In the 1920-s Soviet Russia carried an experiment to build an alternative to «capitalist» prison systems. Drawing on the experience of the international prison reform movement and collaborating with non-Bolsheviks experts, Soviet reformers reconsidered it through the lens of Marxist ideology. The Main Administration of Places of Detention NKVD RSFSR, which was responsible for penal policy, aimed to introduce so called progressive system in prisons, that implied the following basic ideas, institutions and practices: principle of rehabilitation instead of punishment and deterrence; expanded use of noncustodial sanctions in place of imprisonment; use of parole and early release; differentiation of sanctions; reliance on criminological knowledge and expertise; and, last but not least, aid institutions for ex-convicts. Those institutions had to become one of the main elements within this new penal system. Such institutions already existed in Russian Empire (usually, on a voluntary basis), but the Soviet government promised to provide all ex-convicts by support on a mandatory basis. Until the end of the 1920s fight against recidivism was addressed as priority, committees of aid were considered as main mechanism for crime prevention. The patronage institutions for ex-prisoners were organized at the provincial level and headed by the NKVD RSFSR and its responsibilities included the following tasks: they were supposed to provide inmates with financial and material support, to give them food and lodging, to help them find work, to offer medical help and education. The study shows various scenarios: although some committees were successful (Leningrad, Moscow, Saratov and other regions), most of them, in the absence of regular funding, were unable to build sustainable infrastructure for ex-convicts' support. In spite of declared principle of a mandatory state help, it could hardly be implemented. The Great Break in the late 1920s, concomitant changes in penal policy, emergence of the Gulag and more rigorous approach to prisoners marginalized ex-prisoners assistance and made it irrelevant for the state. Keywords: prisoners' aid committees, early Soviet prison reform, NEP
For citation: Pogorelov, M.A. (2024) Prisoners' aid committees: post-release rehabilitation in soviet Russia, 19241930. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya - Tomsk State University Journal of History. 88. pp. 55-62. doi: 10.17223/19988613/88/7
© М.А. Погорелов, 2024
В 1920-е гг. в Советской России проводился эксперимент по созданию альтернативы «капиталистическим» тюремным системам. Опираясь на опыт международного движения за реформу тюрем, царского правительства и немарксистских экспертов, советские реформаторы переосмыслили его через призму марксистской идеологии. Пенитенциарная политика 1920-х гг. и реформа общеуголовных тюрем, осуществляемая НКЮ и НКВД РСФСР, ставили своей целью введение прогрессивной системы. Последняя подразумевала ряд подходов, которые коренились в международной пе-нологической традиции: преимущественное использований санкций, не связанных с лишением свободы; широкое применение досрочного освобождения; опора на криминологическое знание и экспертизу. Наконец, в этой новой системе органы послетюремной ресоциали-зации должны были стать одним из основных звеньев. До конца 1920-х гг. борьба с рецидивизмом была одной из приоритетных целей советских государственных органов. В этом отношении комитеты помощи заключенным рассматривались как один из основных инструментов предупреждения повторной преступности.
Попытки большевиков реформировать царскую тюрьму в годы гражданской войны и НЭПа достаточно подробно описаны в историографии [1-6]. Тем не менее история органов послетюремной реабилитации в рамках этой реформы остается практически неизученной [6. Р. 57-63; 7]. В этой статье я хотел бы рассмотреть обстоятельства возникновения и функционирования комитетов помощи заключенным и освобожденным, организованных Главным управлением мест заключения (ГУМЗ) НКВД РСФСР. Хронологические рамки статьи ограничены, с одной стороны, 1924 годом, когда был принят первый исправительно-трудовой кодекс РСФСР и началось активное введение комитетов помощи, с другой - 1930 годом, когда НКВД РСФСР, проводивший тюремную реформу, был упразднен, а ГУМЗ передан в состав Наркомюста. Исследование опирается на документы фонда ГУМЗ НКВД РСФСР Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ).
Первые общества патроната возникают еще в конце XVIII - начале XIX в. В Российской империи поддержку освобожденным заключенным оказывали Попечительные о тюрьмах общества. Однако во второй половине XIX в. идея патроната в рамках дискуссий о тюремной реформе и преступности была переосмыслена. Формирование криминологии, новое понимание преступности и ее этиологии, упор на превентивные меры и попытки избежать рецидивизма способствовали развитию институтов послетюремной ресоциализации. Теперь патронат рассматривался как часть прогрессивной системы.
В начале XX в. вопрос об устройстве вышедших на свободу заключенных становится заботой не только благотворительных обществ, но и тюремной администрации. Переосмыслению роли патроната способствовали международные тюремные конгрессы. Пункт о патронаже был включен в резолюцию конгресса американской пенитенциарной ассоциации в Цинциннати (1870). В дальнейшем этот вопрос регулярно обсуждался на тюремных конгрессах и конгрессах па-
троната [8]. В частности, резолюция Будапештского тюремного конгресса 1905 г. утверждала, что частные общества патроната должны подчиняться контролю государства, однако государство не должно вмешиваться «в приемы и методы, при помощи которых достигается нравственное исправление призреваемых» [9. С. 233]. На Вашингтонском конгрессе обсуждался вопрос о надзоре за условно осужденными [9. С. 329]. Движение за развитие патронатов получило распространение и в России, хотя они по-прежнему создавались на добровольных началах. Если до 1909 г. Главным тюремным управлением Министерства юстиции (ГТУ) было зарегистрировано всего 22 общества патроната, то к 1913 г. их число выросло до 117. Главным образом это были патронаты для несовершеннолетних. Тем не менее масштабы их работы оставались довольно скромными: в течение 1912 г. они оказали помощь примерно тысяче человек [10. С. 86]. 24 декабря 1912 г. вышел закон «О государственной помощи обществам покровительства лицам, освобождаемым из места заключения», подготовленный Русской группой Международного союза криминалистов. В соответствии с ним благотворительные патронатные общества встраивались в государственную систему: они сохраняли свою независимость, но были подотчетны ГТУ, получили налоговые льготы и возможность получать денежные пособия и кредиты [11. С. 17751777]. Таким образом, в дореволюционный период были сделаны конкретные шаги к созданию патроната, однако его масштабы оставались незначительными.
Разрабатывая свой проект патронажа бывших заключенных, советские власти следовали международному тренду. В 1920-е гг. можно увидеть многочисленные параллели советским комитетам в других странах. После Первой мировой войны во многих странах предпринимались попытки установить государственную систему надзора и помощи освободившимся. Государственная поддержка бывших заключенных была введена в Великобритании, Нидерландах, Италии и других странах. Часто это было связано с наблюдением за досрочно освобожденными, как в случае американских Parole Boards. В Бельгии комитеты патронажа (Comités de Patronage) начали работать задолго до Первой мировой войны, однако они не справлялись со своей задачей [12. P. 275-276]. В 1923 г. там же было организовано специальное государственное Бюро социальной реадаптации, где работали социальные работники со специальной подготовкой [12. P. 276].
При этом советские авторы старательно подчеркивали отличия советского патроната от аналогичных органов «капиталистических» пенитенциарных систем. В основе такой критики лежал аргумент об обязательной государственной помощи освобожденным заключенным в Советской России как противоположности негосударственной и избирательной «случайной благотворительности» западных стран [13; 14. С. 160].
Характерно, что советские тюремные администраторы и юристы подчеркивали «дестигматизирующую» функцию помощи заключенным. Как указывал юрист и консультант ГУМЗ Борис Утевский, «реклассирова-ние освобожденного, возвращение его в трудовую
среду полноправным ее членом - такова основная... задача комитетов помощи» [15. С. 250]. Как писал глава культурно-просветительного отдела ГУМЗ Юрий Бехтерев, необходимо воздействовать на общественное мнение с целью «рассеять предубеждения» против освобождаемого: «Рабочие и крестьяне в массе все еще смотрят на выходящего из места заключения очами минувшего времени и по традиции видят в нем врага общественного порядка, которому нет места в рядах честных тружеников. И нередко в глуши, в провинции, да порою и в столице, "клеймо тюремного сидельца" не менее, чем кандалы, служит препятствием к получению честного заработка, к возвращению в ряды трудящихся» [19. С. 103].
В своем докладе на Всесоюзном пенитенциарном совещании в октябре 1928 г. Борис Утевский также утверждал, что патронат и ресоциализация бывших заключенных рассматриваются ГУМЗом как один из ключевых вопросов тюремной реформы. Утевский подтвердил, что должен быть «сохранен и углублен принцип государственной помощи». Однако он озвучил также ряд новшеств, в частности, подняв вопрос о введении обязательного патронажа: «...отдельным заключенным настолько сильно угрожает опасность впадения в рецидив, что они могут быть освобождены только при условии подчинения их обязательному патронированию». Кроме того, Утевский предложил понимать патронирование не только как материальную помощь и трудоустройство, но и как наблюдение за освобожденными [15. С. 250]. Об аналогичных мерах говорил и С.О. Жуковский, предлагая ввести в состав наблюдательных комиссий представителя комитета помощи, сделав его кем-то вроде американского probation officer - служащего, ответственного за наблюдение за досрочно освобожденными [16. С. 30]. Тем не менее эта идея так и не получила какого-либо заметного воплощения.
Патронаты были предусмотрены уже первыми советскими законодательными документами о местах заключения. Положение о Центральном карательном отделе НКЮ предусматривало организацию «советских патронатов» [17. Л. 1]. В октябре того же года начальник карательного отдела Леонид Саврасов высказался о необходимости создания органов «после-тюремного наблюдения» [18. С. 40]. 18 января 1922 г. НКЮ выпустил «Положение о комитетах помощи освобождаемым из мест заключения». Однако нет явных свидетельств того, что до публикации исправительно-трудового кодекса в октябре 1924 г. Наркомюст или ГУМЗ были озабочены реализацией этих задач. Как указывал глава культурно-просветительного отдела ГУМЗ Юрий Бехтерев, в 1922-1925 гг. было организовано всего 8-10 комитетов, из них только три патро-натных общества - Ярославское, Царицынское и общество «Долой преступность» в Ростове-на-Дону - имели успех в плане трудоустройства освобождаемых из мест заключения [19. С. 100].
Массово комитеты стали создаваться только в 1925 г., когда ГУМЗ начал активно проводить в жизнь исправительно-трудовой кодекс. В кодексе комитетам был посвящен отдельный раздел (ст. 227-231), в котором
предписывалось, что под руководством Всероссийского комитета помощи заключенным (ВКПЗ) ГУМЗ в губерниях организуются комитеты помощи заключенным и освобождаемым. Предполагалось, что они возьмут на себя ряд функций, в том числе оказание материальной помощи, оплату проезда до дома, предоставление жилья и питания. Кроме того, они должны были оказывать помощь с поиском работы (для этого комитеты имели право организовывать собственные мастерские и предприятия), предоставлять ссуды на приобретение рабочих инструментов, оказывать юридическую и медицинскую помощь, вести образовательную деятельность. В кодексе оговаривалось несколько источников финансирования: комитеты должны были получать 15% прибыли от производств мест заключения; кроме того, фонд комитета мог пополняться взносами учреждений и частных лиц, а также нерегулярными ассигнованиями из государственного и местного бюджетов.
Через несколько месяцев вышло «Положение о комитетах», в котором эти статьи получили более конкретные и прикладные формулировки. Комитеты должны были функционировать по принципу самоокупаемости, для чего они открывали собственные предприятия. Комитеты брали на себя обязанность поиска работы для заключенных на государственных и корпоративных предприятиях. Положение предусматривало также организацию общежитий, столовых, объединение освобожденных в артели и кооперативы, организацию амбулаторий, больниц, школ и курсов, бюро юридической помощи и пр. [20. Л. 61-61 об.]. При ВКПЗ было образовано правление, в которое, в частности, вошли представитель Рабоче-крестьянской инспекции А. Сольц, начальница 1-го женского Новинского исправительно-трудового дома А. Савкова, глава ГУМЗ Е. Ширвиндт и, в качестве председателя, нарком юстиции РСФСР Д. Курский. По такому же принципу на уровне краев и губерний (в некоторых случаях - уездов) организовывались местные комитеты [21. С. 41-42].
Скромный размер архива ВКПЗ в фонде ГУМЗ (ГАРФ. Ф. 4042. Оп. 11), насчитывающий всего 25 дел, косвенно свидетельствует, что помощь бывшим заключенным не была первоочередным вопросом ни для ГУМЗ, ни для местных властей. Если говорить про масштабы, то в 1926-1927 гг. ВКПЗ оказал денежную помощь на 2 908 200 рублей, а местные комитеты имели 42 предприятия, на которых работали патронируемые [22]. Всего на июль 1926 г. было образовано почти 50 местных комитетов [19. Л. 1]. Однако сложно сказать, сколько комитетов реально функционировало. Волна публикаций в прессе мест заключения в середине 1920-х гг. показывает, что начиная с 1925 г. комитеты организовывались, а работники и заключенные проявляли к этому интерес. В то же время только немногие из местных комитетов (Москва, Ленинград, Саратов, Псков, Ростов-на-Дону, Нижний Новгород и некоторые другие) смогли развернуть реальные производства и имели рабочие места для трудоустройства бывших заключенных. Большинство ограничивалось выдачей разовых денежных пособий и разного рода материальной поддержкой. Множество заключенных оказывались в сложных условиях после выхода на
свободу: некоторые даже не имели верхней одежды, не говоря уже про сбережения на первое время [23. Л. 14]. После амнистии в октябре 1927 г., в результате которой по всей стране были освобождены тысячи заключенных, большинство комитетов ограничилось оказанием символической материальной помощи, решение же вопросов трудоустройства многим комитетам оказалось не по силам [7. С. 57-58].
Большинство комитетов столкнулось с трудностями (главным образом, материального характера), которые не позволили им развернуть свою деятельность. Как было указано выше, комитеты имели три основных источника финансирования: отчисления из прибыли мест заключения той губернии, при которой функционирует комитет, частные взносы и государственные субсидии. Очень скоро стало очевидно, что 15%-ные отчисления мест заключения не смогут стать финансовой базой для комитетов. Как указывалось в отчете ВКПЗ за 1925 г., 15%-ные отчисления не поступали, поскольку рабочие части тюрем сами нуждались в этих средствах на покупку оборудования [24. Л. 13]. Часто прибыль от производств мест заключения шла на оплату их нужд, поскольку местные власти выделяли им недостаточно средств. В иных случаях эти отчисления оказывались слишком мизерными. Как отмечал один из авторов в ведомственном журнале НКВД через два года после введения комитетов, отчислений 15% от прибылей мест заключения недостаточно, и государство должно вливать деньги в комитеты [16. С. 30]. В том же отчете ВКПЗ указывалось, что комитеты жалуются на отсутствие помощи от ВКПЗ и их ходатайства об отпуске денег не удовлетворяются. Государственное финансирование было нерегулярным, ограниченным и выборочным. Как правило, выделяемые деньги распределялись между местными комитетами, признанными наиболее перспективными, либо выделялись по запросу. В ноябре 1925 г. по решению правления ВКПЗ 25-тысячный фонд разделили между шестью «узловыми» комитетами - Москвой, Ленинградом, Новониколаевском, Ростовом-на-Дону, Свердловском и Саратовом [24. Л. 10]. В 1926-1927 гг. фонд, выросший до 37 тыс. рублей, был распределен между комитетами в Дагестане, Казани, АССР немцев Поволжья, Северо-Двинским и Ленинградским, причем последний получил 10 тыс. из этой суммы [24. Л. 33].
Кроме того, ВКПЗ мог оказывать поддержку в переговорах с другими ведомствами, как это было в случае Саратовского комитета: в апреле 1927 г. ВКПЗ добился у Наркомторга СССР передачи Саратовскому комитету мельницы и лесопильного завода. После этого переоборудованная в ватную фабрику мельница была включена в план ВСНХ РСФСР и получила сырье [25. Л. 52-55].
Поскольку государственная помощь была нерегулярной и минимальной, дальнейшая судьба комитета зависела от взносов частных лиц и организаций. Предполагалось, что местные комитеты будут поддержаны государственными и общественными организациями, однако, если верить отчетам с мест, на регулярной основе этого практически не происходило. Барнаульская окружная инспекция писала в ноябре 1925 г. в ВКПЗ,
жалуясь, что из 35 человек, состоящих в комитете, большинство - руководители государственных учреждений и торгово-промышленных предприятий. Чтобы иметь в фонде хоть какие-то деньги, они устроили спектакль, получив от него прибыль в 400 руб. [26. Л. 1, 12].
Учитывая, что наладить производство без начального капитала было крайне сложно, многие местные комитеты прибегали к торговле. Как отмечалось в отчете Северо-Кавказского комитета, наиболее успешные комитеты создавали предприятия с «коммерчески-торговым уклоном», без использования на них труда бывших заключенных и с привлечением частного капитала [23. Л. 23-24]. Нижегородский комитет в 19261927 гг. открыл 11 предприятий, однако в основном это были небольшие мастерские, на которых работали не более 30 человек. Они также были вынуждены прибегать к торговле: Нижегородский комитет к концу 1927 г. имел три магазина, которые сбывали продукцию нижегородских мест заключения. Благодаря одному из них бывшие заключенные получили в 1926 г. пособий на более чем 6 тыс. рублей [7. С. 63-65]. Видимо, это явление приобрело повсеместный характер, поскольку уже в ноябре 1925 г. на заседании правления ВКПЗ Курский высказался против «торгового уклона» и за возможность получение прибыли только с помощью производства [27. Л. 10].
Хотя ГУМЗ подчеркивало, что комитеты должны функционировать при поддержке общественных организаций, оно едва ли было согласно на то, что помощь бывшим заключенным будет осуществляться независимыми организациями. Отношение ГУМЗ к «низовой» инициативе демонстрирует случай общества «Долой преступность» (ОДП), функционировавшего в Ростове-на-Дону и Северо-Кавказском крае в 19241925 гг. и развернувшего масштабную деятельность. Характерно, что общество функционировало как добровольная организация, созданная и развиваемая благодаря инициативе снизу. Совместно с инспекцией мест заключения ОДП была приобретена табачная фабрика «Гавана», организованы свечной завод, сапожная, гра-верное-штамповальная и электронно-механическая мастерские. К концу 1924 г. общество имело 12 небольших предприятий и еще ряд предприятий арендовало у частных лиц. ОДП имело собственную литературно-издательскую секцию, организовывало благотворительные концерты, платные вечера, а также искало другие пути сбора средств [27. С. 452-455]. Численность общества выросла с сотни осенью 1924 г. до 17 тысяч человек в начале 1925 г. [27. С. 454]. При этом из 152 человек, работавших в аппарате и агентуре общества, 86 были бывшими заключенными [27. С. 454]. В начале 1925 г. организаторы общества отправили запрос в Москву, движимые идеей создать всероссийское ОДП. После обсуждений в НКЮ, где деятельность ОДП в целом получила одобрение, правление Донского ОДП приняло решение приступить к разработке плана и устава организации во всероссийском масштабе.
В феврале 1925 г. президиум Донского исполнительного комитета по инициативе местного комитета
РКП(б) принял решение о закрытии ОДП и организации при инспекции мест заключения комитета помощи заключенным [27. С. 455]. Тогда же в правлении ВКПЗ обсуждалась судьба ОДП. Ширвиндт высказался за то, чтобы общество «Долой преступность» и аналогичные ему организации сохранились, но приняли форму местных ячеек Комитета. При этом предполагалось, что все средства должны поступить в распоряжение Комитета, а привлечение частного капитала будет запрещено. Несколько членов правления высказались за то, чтобы предоставить таким обществам инициативу. В результате, однако, было принято постановление, в соответствии с которым ОДП подчинялись губернским комитетам [28. Л. 8-8 об.]. Так, Таганрогский и Донской окружные комитеты были организованы на основе бывших отделений общества «Долой преступность» [28. Л. 24].
На фоне других комитетов пример Ленинградского комитета выглядит достаточно успешным. Во многом это объясняется моделью, которую принял на вооружение Ленинградский комитет, - он служил чем-то вроде посредника между рабочими артелями и городскими предприятиями, организовав для этой цели трудовую дружину (объединение артелей) и агентурное бюро, которое находило заказы. Ленинградский комитет был организован в июне 1926 г. и за год добился впечатляющих успехов: начав свою деятельность с двух сотрудников и небольшого фонда в 200-300 рублей, имея трудовую дружину всего в сто работников и швейную мастерскую, в 1927 г. он сумел организовать работу более полутора тысяч патронируемых. За первые 15 месяцев работы комитета, с июня 1926 по сентябрь 1927 г., из 7 593 зарегистрированных в Комитете лиц 5 884 получили работу в учреждениях Комитета, остальные были направлены на биржу труда [29. Л. 140]. Видимо, центром этот опыт оценивался как успешный, потому что на заседании правления ВКПЗ 20 января 1927 г. Курский предложил Московскому комитету изучить опыт Ленинградского по организации помощи через биржу труда [24. Л. 32].
В середине 1927 г. Комитет развернул деятельность 12 учреждений и предприятий, на которых были задействованы более 1 200 человек (не считая 294 человек служащих): трудовая дружина, швейная фабрика (70 работников), сапожная мастерская (52), мастерская по обработке слюды, прачечная, красильная фабрика «Трудовой путь» и баня (164 человека). Кроме того, при Комитете были организованы следующие службы, где также работали бывшие заключенные: агентурное бюро, жилищно-справочное бюро, шесть столовых и буфетов, ночлежные дома, медпункт и юридические консультации [29. Л. 41-42]. Как отмечалось в заметке в газете «Рабочий суд», Комитет одновременно и «не ложится бременем на госбюджет, и успешно выполняет серьезную государственную задачу - борьбу с преступностью» [30].
Обеспечить работой такое количество бывших заключенных позволила организация трудовой дружины, которая направляла освободившихся заключенных на какое-либо предприятие, где нужны были рабочие. Если верить отчету Ленинградского комитета, трудо-
вая дружина заняла рынок Ленинграда, вытеснив частные артели. Организационно дружина была разбита на шесть отделений, которые делились на группы. Во главе отделений стояли бывшие заключенные. Работники трудовой дружины работали на более чем 30 предприятиях, в том числе на заводах «Красный путиловец», «Большевик» и др., в основном выполняя неквалифицированную работу. До 15 февраля 1927 г. в трудовую дружину было направлено для работы почти три тысячи человек [29. Л. 33].
Очевидно, что у деятельности Ленинградского комитета была и другая сторона. В частности, в 1927 г. в одной из ленинградских газет вышла критическая заметка, где утверждалось, что рабочих Комитета отказываются брать в профсоюз, они получают гораздо меньше, чем должны, критиковались условия работы и жизни на предприятиях Комитета и в общежитиях [29. Л. 167].
Московский комитет имел гораздо меньшие успехи. За первый год (октябрь 1925 г. - октябрь 1926 г.) из обратившихся за работой 1 252 человек ее получили всего 351. На первых порах помощь ограничивалась восстановлением в профсоюзе, отправкой на биржу труда, предоставлением ночлега или медицинской помощи [24. Л. 35]. В марте 1926 г. начала работу пошивочная мастерская ВКПЗ - в среднем на ней работали около 60 человек [24. Л. 46]. В следующие несколько лет масштабы деятельности Московского комитета расширились: в 1929 г. комитет трудоустроил через биржу труда семь тысяч человек. В сентябре 1929 г. предприятия Московского комитета были переподчинены специально организованному Объединению производственных предприятий ВКПЗ. В него вошли картонажная фабрика, пуговичная фабрика «Штамповщик», швейная фабрика им. Д. Курского, фабрика лент пишущих машин и копировальной бумаги РУССО-лент, первая государственная фабрика металлических кроватей «Панцырь»; в среднем, на них работало от тысячи (1928-1929) до полутора тысяч (1929-1930) рабочих [31. Л. 33-36]. Тем не менее в 1928 г. в газете заключенных Таганского дома заключения «К трудовому общежитию» вышла серия критических статей о Московском комитете. В сатирическом фельетоне Московский комитет был изображен бюрократическим учреждением, которое едва ли могло выплатить бывшему заключенному пособие в полтора рубля [32, 33].
Еще один успешный случай демонстрирует Саратовский комитет. В Саратове в 1925-1928 гг. были организованы макаронная и ватная фабрики, лесопильный завод и несколько других производств с трудоустройством около 200 человек [25. Л. 33-33 об.]. Однако, как писал один из заключенных Саратовского изолятора, этого было недостаточно, чтобы вовлечь всех освобождающихся заключенных [34]. Инструкция Саратовского комитета содержала пункт, по которому «в случае желания какой-либо группы бывших заключенных объединиться в производственную артель, Губкомпомзак, если найдет это возможным, нужным и полезным, берет на себя заботы по организации такой артели, принимая на себя часть организационных расходов и предоставляя им денежную ссуду
для открытия дела» [25. Л. 38]. Было организовано несколько таких артелей из патронируемых - парикмахеров, хлебопеков и столяров [35].
Интересно, что на фоне безработицы времен НЭПа деятельность комитетов иногда вызывала критику и недовольство. Так, в июле 1926 г. члены одной из местных комсомольских ячеек отправили письмо на имя председателя союзного ВЦИК М.И. Калинина, в котором высказались против работы комитетов помощи заключенным. Авторы письма жаловались, в частности, что вносят членские взносы и помогают тем, кто их «разорил». Как они писали, он «мог свободно [и] безнаказанно прожить и, вернувшись на свободу, мог бы опять свободно продолжать свое дело, не думая о будущем, зная, что ему и так будет жить хорошо, потому что ему помогает тот, которого он же разорил». Авторы письма продолжали: «Раз наш пролетарский суд приговорил его к наказанию, то он и должен его понести, потому что наш... суд правильный и никого понапрасну не осудит. Но раз комиссия указывает на то, что заключенный выходит на волю холодный, голодный и без гроша в кармане, и в силу всех этих бед он утрачивает все хорошие навыки, которые он получил в исправтруддоме... - это совершенно правильно, [но] не нельзя ли тут комиссии найти бы другой более подходящий способ, чтобы заставить этого освобожденного работать» [31. Л. 101].
Среди самих заключенных, естественно, деятельность комитетов была востребована и поддерживалась. Многие освобожденные, не имея возможности найти работу, писали в ВКПЗ с просьбами помочь с трудоустройством. Эти документы интересны, помимо прочего, тем, что показывают, какой язык и аргументы они использовали, как понимали свои права и формулировали свои ожидания, и какие убеждения использовали в «переговорах» с государственными органами и их «агентами» [36]. Так, в письме на имя начальника ГУМЗ Ширвиндта в октябре 1927 г. ветеран гражданской войны, трижды осужденный за кражи, писал: «Я хотел бы стать честным гражданином, не нужно смотреть на судимости, нужно испытать человека, предоставив работу или службу» [31. Л. 119-120]. В первой половине 1920-х гг. он работал служащим в Ленинграде, однако в результате увольнения был вынужден пойти на кражу «ради существования себя и семьи», получив за это 9-месячный срок. Будучи досрочно освобожден, он, тем не менее, лишился права жить в Ленинграде и, не найдя работы, был осужден за кражи еще дважды.
Бывший студент политехнического института 27-летний Владимир М. из Новозыбкова, осужденный в январе 1925 г. за кражу и досрочно освобожденный через четыре месяца, написал письмо в ГУЗМ с просьбой помочь ему с поиском работы: «Находясь в таком положении, я снова буду вынужден идти на новое преступление... и не потому, что я не исправился или совершенно неисправим, нет, я ведь не преступник, и честность и трудолюбие были, есть и будут у меня, а потому что положение. заставляет меня это сделать» [31. Л. 41]. Интересен язык письма и аргументы:
«Но ведь известно, как трудно при существующей безработице получить работу и что мне делать по выходе из тюрьмы, средств к существованию у меня нет, несмотря на свои способности и образование я чувствую себя лишним, отвергнутым членом общества, знакомств и связей у меня нет, я не могу получить работу, на мне лежит клеймо, что я судим. Между тем, я случайный правонарушитель, время, проведенное в заключении, заставило меня много глубже смотреть на жизнь и сделало много опытней, если бы я получил службу, я смело могу сказать, что выполнял бы свои обязанности добросовестнее и аккуратнее других сотрудников, не бывших под судом» [31. Л. 41-41 об.].
В 1929-1930 гг. происходят радикальные трансформации в тюремной политике, в результате которых реформа ГУМЗ была свернута, а прогрессивный подход оставлен. В соответствии с Постановление СНК СССР от 11 июля 1929 г. в подчинении ОГПУ организовывались исправительно-трудовые лагеря, куда помещались заключенные, осужденные на сроки свыше трех лет. В декабре 1930 г. НКВД РСФСР был ликвидирован, а колонии и тюрьмы ГУМЗ были переданы под управление Наркомюста - ведомства, придерживающегося более жесткой политики и выступавшего в том числе за ужесточение классового подхода. В таких условиях проблемы послетюремной адаптации заключенных едва ли представляли интерес для властей. Характерно, что в Исправительно-трудовом кодексе РСФСР 1933 г. комитеты помощи не упоминались.
Патронат и помощь заключенным рассматривались советскими реформаторами как важная составляющая тюремной реформы. Она воплощала как раннесовет-ский идеал социальной помощи, так и научную концепцию борьбы с преступностью и рецидивом превентивными методами. Система патронатов стала «завершением» процесса «исправления», на который была направлена реформируемая советская пенитенциарная система. Сложно оценить, был ли успешным или, наоборот, провальным этот эксперимент. Как показывает анализ документов, деятельность комитетов коснулась тысяч бывших заключенных. В то же время большинство освобожденных в лучшем случае получали лишь незначительную материальную поддержку. Кроме того, существовали организационные дефекты: комитеты практически не имели связи с местами заключения, что фактически делало невозможным осуществление какой-либо совместной политики. Несмотря на декларируемый принцип обязательной государственной помощи, который лежал в основе идеологии раннесоветской социальной политики, на практике он едва ли соблюдался в отношении бывших заключенных. При отсутствии регулярного государственного финансирования местные комитеты были предоставлены сами себе. В результате немногие из них смогли «выжить» в условиях НЭПа, организовав собственные предприятия, - большинство оказалось неспособным организовать свои производства и трудоустройство освобожденных заключенных. Патронирование редко выходило за пределы материальной поддержки и помощи в трудоустройстве.
Список источников
1. Детков М.Г. Тюрьмы, лагеря и колонии России : исторический очерк. М. : Юрлитинформ, 2009. 477 с.
2. Реент Ю.А., Жигалев А.В. Исправительно-трудовая система Советской России в довоенный период (1921-1940 гг.). М. : Проспект, 2018. 190 с.
3. Jakobson M. Origins of the Gulag: The Soviet Prison Camp System, 1917-1934. Lexington : Kentucky University Press, 1993. 176 p.
4. Retish A.B. Breaking Free from the Prison Walls: Penal Reforms and Prison Life in Revolutionary Russia // Historical Research. 2017. Vol. 90,
№ 247. P. 134-150.
5. Solomon P.H. Soviet Penal Policy, 1917-1934: a Reinterpretation // Slavic Review. 1980. Vol. 39, № 2. P. 195-217.
6. Wimberg E.M. Replacing the Shackles: Soviet Penal Theory, Policy and Practice, 1917-1930 : PhD Dissertation. Pittsburgh, 1998. 207 p.
7. Памятники российского права : в 35 т. / под ред. Р.Л. Хачатурова, Ю.В. Оспенникова. Москва : Юрлитинформ, 2017. Т. 32: Исправительно-
трудовые кодексы РСФСР. 344 с.
8. Беляева Л.И. Патронат в России (XIX в. - начало XX в.). Воронеж : Воронеж. ин-т МВД России, 2001. 137 с.
9. Люблинский П.И. Международные съезды по вопросам уголовного права за десять лет (1905-1915). Петроград : Сенат. тип., 1915. 379 с.
10. Отчет Главного тюремного управления за 1912 г. СПб. : Тип. С.-Петерб. тюрьмы, 1914. Часть 1. 95 с.
11. Полное собрание законов Российской империи. Собрание Третье. Петроград : Гос. тип., 1915. Т. XXXII: 1912. 1819 с.
12. Sellin T. Prison Reform in Belgium // Journal of the American Institute of Criminal Law and Criminology. 1926. Vol. 17, № 2. P. 264-277.
13. Ширвиндт Е. Советский патронат // Административный вестник. 1925. № 4.
14. Всероссийский съезд работников пенитенциарного дела : стенографический отчет : доклады, прения, резолюции, тезисы. М. : НКВД, 1925. 192 с.
15. Реформа тюрем и перспективы исправительно-трудового дела в СССР : 1-е Всесоюз. совещание пенитенциарных деятелей 15-21 октября 1928 г. М. : НКВД, 1929. 267 с.
16. Жуковский С. О советском патронате // Административный вестник. 1927. № 6. С. 29-32.
17. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. А-353. Оп. 3. Д. 588.
18. Саврасов Л. К вопросу об организации общих мест заключения // Пролетарская революция и право. 1918. № 7. С. 40.
19. Б[ехтерев] Ю. Советский патронат (к вопросу об основах и методах деятельности Советского патроната) // Право и Жизнь. 1925. № 2-3. С. 97-103.
20. ГАРФ. Ф. Р-4042. Оп. 11. Д. 2.
21. Миллер Ф. Организация помощи освобождаемым из мест заключения // Административный вестник. 1925. № 3. С. 41-42.
22. Симонов Ст. Как ведется борьба с преступностью и помощь освобожденным // К новой жизни : двухнедельный орган учебно-воспитательной части Саризолятора спец. назначения. 1928. № 15 (18). С. 2.
23. ГАРФ. Ф. Р-4042. Оп. 11. Д. 14.
24. ГАРФ. Ф. Р-4042. Оп. 11. Д. 3.
25. ГАРФ. Ф. Р-4042. Оп. 11. Д. 10.
26. ГАРФ. Ф. Р-4042. Оп. 11. Д. 15.
27. Киселева В.Н. Добровольные общества в Советской России, 1917 - конец 1920-х гг. Ростов н/Д : Логос, 1999. 799 с.
28. ГАРФ. Ф. Р-4042. Оп. 11. Д. 2.
29. ГАРФ. Ф. Р-4042. Оп. 11. Д. 6.
30. Обзор деятельности Ленинградского губернского комитета помощи содержащимся в местах заключения и освобожденным из них // Рабочий суд. 1927. № 11. С. 911-912.
31. ГАРФ. Ф. Р-4042. Оп. 11. Д. 24.
32. Камынин С. Комитет помощи // К трудовому общежитию. 1928. № 7. С. 2.
33. Степанов Д. «Помощь» Комитета помощи заключенным // К трудовому общежитию. 1928. № 10. С. 4.
34. Блат. Забытое учреждение // К новой жизни : двухнедельный орган учебно-воспитательной части Саризолятора спец. назначения. 1929. № 15 (34). С. 4.
35. А-кий И. Трудовая помощь освобождаемым из мест заключения // К новой жизни : двухнедельный орган учебно-воспитательной части Саризолятора спец. назначения. 1928. № 3 (6). С. 3-4.
36. Galmarini-Kabala M. The Right to Be Helped: Deviance, Entitlement, and the Soviet Moral Order. DeKalb : Northen Illinois University Press, 2017. 322 p.
References
1. Detkov, M.G. (2009) Tyur'my, lagerya i kolonii Rossii: istoricheskiy ocherk [Prisons, Camps and Colonies in Russia: A Short History]. Moscow:
Yurlitinform.
2. Reent, J.A. & Zhigalev, A.V. (2018) Ispravitel'no-trudovaya sistema Sovetskoy Rossii v dovoennyy period (1921—1940 gg.) [Penal System of Soviet
Russia in pre-war Period (1921-1940)]. Moscow: Pospekt.
3. Jakobson, M. (1993) Origins of the Gulag: The Soviet Prison Camp System, 1917—1934. Lexington: Kentucky University Press.
4. Retish, A.B. (2017) Breaking Free from the Prison Walls: Penal Reforms and Prison Life in Revolutionary Russia. Historical Research. 90(247).
pp. 134-150.
5. Solomon, P.H. (1980) Soviet Penal Policy, 1917-1934: A Reinterpretation. Slavic Review. 39(2). pp. 195-217.
6. Wimberg, E.M. (1998) Replacing the Shackles: Soviet Penal Theory, Policy and Practice, 1917—1930. PhD Dissertation. Pittsburgh.
7. Khachaturov, R.L. & Ospennikov, Yu.V. (eds) (2017) Pamyatniki rossiyskogoprava [Rarities of Russian Law]. Vol. 32. Moscow: Yurlitinform.
8. Belyaeva, L.I. (2001) Patronat v Rossii (XIX v. — nachalo XX v.) [Patronage in Russia, the19th - 20th century)]. Voronezh: Voronezh Institute of the
Ministry of Internal Affairs of Russia.
9. Lyublinskiy, P.I. (1915) Mezhdunarodnye s"ezdy po voprosam ugolovnogo prava za desyat' let (1905—1915) [International Congresses in Criminal
and Penal Law for Ten Years (1905-1915)]. Petrograd: Senatskaya tipografiya.
10. The Main Prison Administration. (1914) Otchet Glavnogo tyuremnogo upravleniya za 1912 g. [The Report of the Main Prison Administration]. Vol. 1. St. Petersburg: Tip. S.-Peterb. tyur'my.
11. Russia. (1915) Polnoe sobranie zakonov Rossiyskoy imperii [Complete Law of the Russian Empire]. Col. 3. Vol. 33. Petrograd: Gosudarstvennaya tipografiya.
12. Sellin, T. (1926) Prison Reform in Belgium. Journal of the American Institute of Criminal Law and Criminology. 17(2). pp. 264-277.
13. Shirvindt, E. (1925) Sovetskiy patronat [Soviet Patronage]. Administrativnyy vestnik. 4.
14. NKVD. (1925) Vserossiyskiy s"ezd rabotnikov penitentsiarnogo dela: stenograficheskiy otchet: doklady, preniya, rezolyutsii, tezisy [All-Russian Congress of Penitentiary Workers: verbatim report: reports, debates, resolutions, theses]. Moscow: NKVD.
15. NKVD. (1929) Reforma tyurem i perspektivy ispravitel'no-trudovogo dela v SSSR: 1-e Vsesoyuz. soveshchanie penitentsiarnykh deyateley 15—21 ok-tyabrya 1928 g. [The prison reform and prospects for correctional labor in the USSR: 1st All-Union meeting of penitentiary officials, October 15-21, 1928]. Moscow: NKVD.
16. Zhukovskiy, S. (1927) O sovetskom patronate [On Soviet Patronage]. Administrativnyy vestnik. 6. pp. 29-32.
17. The State Archive of the Russian Federation (GARF). Fund A-353. List 3. File. 588.
18. Savrasov, L. (1918) K voprosu ob organizatsii obshchikh mest zaklyucheniya [On Organization of Places of Detention]. Proletarskaya revolyutsiya i pravo. 7. p. 40.
19. B[ekhterev], Yu. (1925) Sovetskiy patronat (k voprosu ob osnovakh i metodakh deyatel'nosti Sovetskogo patronata) [The Soviet patronage (on the foundations and methods of activity of the Soviet patronage)]. Pravo i Zhizn'. 2-3. pp. 97-103.
20. The State Archive of the Russian Federation (GARF). Fund R-4042. List 11. File 2.
21. Miller, F. (1925) Organizatsiya pomoshchi osvobozhdaemym iz mest zaklyucheniya [The Organization of Assistance to Ex-Convicts]. Administrativnyy vestnik. 3. pp. 41-42.
22. Simonov, St. (1928) Kak vedetsya bor'ba s prestupnost'yu i pomoshch' osvobozhdennym [How to fight crime and help ex-prisoners]. K novoy zhizni: dvukhnedel'nyy organ uchebno-vospitatel'noy chasti Sarizolyatora spets. naznacheniya. 15(18). p. 2.
23. The State Archive of the Russian Federation (GARF). Fund R-4042. List 11. File 14.
24. The State Archive of the Russian Federation (gARf). Fund R-4042. List 11. File 3.
25. The State Archive of the Russian Federation (gARf). Fund R-4042. List 11. File 10.
26. The State Archive of the Russian Federation (gARf). Fund R-4042. List 11. File 15.
27. Kiseleva, V.N. (1999) Dobrovol'nye obshchestva v Sovetskoy Rossii, 1917 — konets 1920-kh gg. [Voluntary Organizations in Soviet Russia, 1917 -late 1920s]. Rostov on Don: Logos.
28. The State Archive of the Russian Federation (GARF). Fund R-4042. List 11. File 2.
29. The State Archive of the Russian Federation (gARf). Fund R-4042. List 11. File 6.
30. Anon. (1927) Obzor deyatel'nosti Leningradskogo gubernskogo komiteta pomoshchi soderzhashchimsya v mestakh zaklyucheniya i osvobozhdennym iz nikh [Survey of the Leningrad Region Aid Committee for ex-prisoners]. Rabochiy sud. 11. pp. 911-912.
31. The State Archive of the Russian Federation (GARF). Fund R-4042. List 11. File 24.
32. Kamynin, S. (1928) Komitet pomoshchi [The Aid Committee]. K trudovomu obshchezhitiyu. 7. p. 2.
33. Stepanov, D. (1928) "Pomoshch'" Komiteta pomoshchi zaklyuchennym ["Help" from the Prisoner Assistance Committee]. K trudovomu obshchezhitiyu. 10. p. 4.
34. Blat. (1929) Zabytoe uchrezhdenie [A forgotten institution]. K novoy zhizni: dvukhnedel'nyy organ uchebno-vospitatel'noy chasti Sarizolyatora spets. naznacheniya. 15(34). p. 4.
35. A-kiy, I. (1928) Trudovaya pomoshch' osvobozhdaemym iz mest zaklyucheniya [Labor assistance for ex-prisoners]. K novoy zhizni: dvukhnedel'nyy organ uchebno-vospitatel'noy chasti Sarizolyatora spets. naznacheniya. 3(6). pp. 3-4.
36. Galmarini-Kabala, M. (2017) The Right to Be Helped: Deviance, Entitlement, and the Soviet Moral Order. DeKalb: Northern Illinois University Press.
Сведения об авторе:
Погорелов Михаил Александрович - старший преподаватель Российской академии народного хозяйства и государственной
службы (Москва, Россия). E-mail: [email protected]
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
Pogorelov Mikhail A. - Senior Lecturer at the Russian Academy of National Economy and Public Administration (Moscow, Russian
Federation). E-mail: [email protected]
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 17.05.2020; принята к публикации 01.04.2024 The article was submitted 17.05.2020; accepted for publication 01. 04.2024
