CC BY
86
поля, бытийности, локативности и посессивности, относятся в теории А.В. Бондарко к группировке ФСП с предикативно-обстоятельственным ядром [5, С. 32-34]. Однако посессивность имеет также атрибутивную зону, которая является предметом отдельного исследования.
Список литературы:
1. Clark Eve V. Locationals: Existential, locative and possessive constructions // Universals of Human Language. - 1978. - Vol. 4: Syntax. - Stanford. -Р. 85-126.
2. Lyons, John. A note on possessive, existential, and locative sentences // Foundations of Language. - 1967. - № 3. - Р. 390-396.
3. Seiler H. Possession as an Operational Dimension of Language. - 1983, Tübingen: Gunter Narr Verlag.
4. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл: логико-семантические проблемы. - М., 2005.
5. Бондарко А.В. Основы функциональной грамматики. - СПб., 2001.
6. Селивёрстова О.Н. Контрастивная синтаксическая семантика: Опыт описания. - М., 2004.
7. Чинчлей К.Г. Типология категории посессивности. - Кишинёв, 1990.
КОМИЧЕСКОЕ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ШЕКСПИРА КАК ЯВЛЕНИЕ КАРНАВАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ ВОЗРОЖДЕНИЯ
© Крылова Н.В/
Карельский государственный педагогический университет, г. Петрозаводск
В работе рассматриваются те аспекты карнавальной культуры Возрождения, которые предопределили дух свободного языкового эксперимента шекспировской эпохи. Игровая стихия, свойственная средневековому комическому духу, наделяет произведения У. Шекспира всеми формами комического. В данном исследовании анализируются шекспировские каламбуры, построенные на звуко-смысловых соотношениях.
Существует огромная литература о комическом: о его природе и сущности. Трудность его исчерпывающего объяснения обусловлена, прежде
♦ Доцент кафедры Английского языка факультета иностранных языков, доцент
всего, его универсальностью, всепроникающим присутствием в различных дискурсах. Общую природу комического легче уловить, обратившись к этимологии этого слова - от греч. кшкоБ - смешной, веселый / котоБ -веселая ватага ряженых на сельском празднестве Диониса в Древней Греции. Анализ литературы по данной проблематике показывает, что принципиально новое отношение к словесным формам комического наблюдается в период перехода от средневековья к Ренессансу. Причины тому следует искать в общефилософской концепции средневековья и Возрождения.
В своем исследовании мы опираемся, в первую очередь, на фундаментальный труд М.М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» [1]. Особенно ценной является для нас анализ смехового, карнавального начала в жизни средневекового человека. Карнавальный дух освящал не только праздничную жизнь народов средневековой Европы, но и религиозную, официальную и повседневную сферы его жизни. Смех сопровождал как гражданские, так и церковные и бытовые церемониалы. Карнавальное начало пронизывает все мировоззренческие и поведенческие традиции средневекового общества.
Как справедливо отмечает М.М. Бахтин, «основное карнавальное ядро этой культуры вовсе не является чисто художественной театрально-зрелищной формой и вообще не входит в область искусства». «Оно находится на границах искусства и самой жизни. В сущности, это - сама жизнь, но оформленная особым игровым образом» [1, С. 10]. Карнавальные игры демонстрируют радостную беспечность бытия и свободу духа -в противовес повседневным тягостям и заботам и серьезности. Это смех -«возрождающий», «пбиб раБсИаИБ» - «пасхальный смех» после ограничений Великого Поста. Момент внутренней свободы человека, хотя и временной, в карнавале жизни и фантазии освещен в литературе с учетом специфики национальных культур в трудах отечественных и зарубежных исследователей: Лихачева, Панченко, Понырко; Борева; Козловой; Коу-эна; Блэйка и др.
Вслед за М. М. Бахтиным мы выделяем следующие характеристики карнавального смеха, релевантные для соотношения с лингвистической «надстройкой» изучаемого периода:
- этот смех всенароден (смех «на миру»);
- универсален (все воспринимается и постигается в своем смеховом аспекте; в весельчаке часто сочетаются и шут, и автор, и актер , и зритель);
- амбивалентен (он и отрицает, и утверждает; и хоронит, и возрождает; он сочетает и хулу и хвалу);
- это смех, направленный на самого смеющегося [1, С. 15].
Харвей Кокс особо отмечает всеобщую, общечеловеческую, вневременную значимость праздника в социально-культурной поступи истории. Роль праздника и фантазии в культурной жизни человечества он суммирует следующим образом:
1. Человек по своей природе HOMO FESTIVUS - т.е. с деградацией праздника любая культура утрачивает существенный компонент своей человечности.
2. Человек также является HOMO FANTASIA, мечтателем и творцом мифов.
3. Фантазия освобождает человека от заданности, от формул. Праздник предполагает игру контрастов, со- и противопоставлений. Это дало автору сформулировать новой отношение к Христу, к любой вере, к бытию как таковому как «отношение сознательной игры и комической двусмысленности» [5, С. 150].
Смех, следовательно, выступает в двух основных функциях:
1. как «спусковой механизм» высвобождения человека из тенет внутренних и внешних запретов, закостенелых в своей непреложности норм и правил; дух карнавала - дух свободы и радостного, целостного мировосприятия; Это подтверждается и современными формами карнавальной культуры (ежегодные карнавалы в Рио-де-Жанейро, несмотря на всепроникающую коммерциализацию и соревновательность, не утратили этого качества).
2. как элемент игрового отношения к окружающему миру, человеку, языку - жизни вообще (человек по своей природе - не только homo festivus и homo fantasia, но и homo ludens - человек играющий). Комическое оказывается средством вскрытия внутренних противоречий, выявления небанальных ассоциативных связей.
Новое мироощущение требовало нового языка, «... динамичных и изменчивых («протеических»), играющих и зыбких форм для своего выражения» [1, С. 14]. Специфика комического того или иного этноса бывает интуитивно ощутима, но подвергнуть ее четкой научной интерпретации бывает довольно сложно. Данное исследование и не преследует такой цели; нам важно подчеркнуть, что неисчерпаемые источники национального юмора, неповторимого национального колорита кроются именно в языке.
Карнавальный язык по-разному использовали многие крупные мастера европейского Возрождения: Эразм Роттердамский, Уильям Шекспир, Лопе де Вега, Сервантес и др. Для английской литературы Ренессанса фигурой, вобравшей в себя уже сложившиеся в языке и литературе направления художественного поиска и нарождающиеся тенденции, является, безусловно, фигура У. Шекспира. Комическое у Шекспира уходит корнями в толщу народной карнавальной культуры. Елизаветинскую эпоху - эпоху, в которую жил и творил Шекспир - отличает дух свободного
эксперимента, желание использовать все возможные формы и способы словесного искусства. Концепция Возрождения весьма органично вписалась в языковой контекст елизаветинской Англии.
Языку Шекспировской Англии были свойственны необычайная подвижность и вариативность. В нем скорее читалась тенденция, нежели устоявшаяся жесткая система. В шекспировскую эпоху еще не сложился стандарт английского разговорного языка, а потому разрыв между разговорной нормой низших и высших слоев был не таким большим, каким он стал впоследствии. У шекспировских комедий была самая широкая, социально не однородная публика, что позволяло Шекспиру использовать все формы комического: от фарса и буффонады до тонкой интеллектуальной иронии. Нелепые изречения полуграмотных персонажей, незамысловатые двусмысленности сочетаются в шекспировских пьесах с захватывающими вербальными дуэлями в остроумии. Шекспировские комедии - это сверкающий фейерверк остроумия, жизнеутверждающего юмора.
Комическое является в разных обличьях - в виде несоответствия формы и содержания, в неожиданном переключении на новый предмет, в виде иронии, сарказма, в противопоставлении уродливого и прекрасного, в игре как принципе отношения к действительности. Как отмечалось выше, во времена Шекспира игра слов была предопределена не только в социально-культурном отношении. Причины кроются и в особенностях языковой обстановки елизаветинской поры. К тому историческому периоду уже сложились (в основных чертах) те особенности строя английского языка, которые распахнули двери для языковых каламбуров, основанных на разнообразных звуко-смысловых соотношениях: редукция безударных окончаний и сокращение структуры слова как следствие, неявная выраженность морфологических категорий в рамках слова, большое количество омофонов, значительная способность к конверсии.
Более того, в средневековый период активно протекал процесс латинизации словарного состава английского языка. Настоящий поток романских заимствований не только расширил лексический и морфологический потенциал английского языка, но и значительно обогатил и разнообразил его стилистические возможности. Блейк Н. считает, что триумфальное шествие каламбура по произведениям Шекспира было своебразной реакцией на бедность английского языка, попыткой использовать его потенциальные возможности, вытекающие из особенностей самой языковой системы [7].
Пристрастие Шекспира к словесным экспериментам отражает общую атмосферу той эпохи: словесное мастерство было в почете. Можно по-разному классифицировать шекспировские каламбуры. Нас интересуют в первую очередь те, в которых активно используются стилистические аспекты формы слова. Исследователи языка У. Шекспира по-разному пред-
ставляют систему его каламбуров. Так, Х. Кекеритц делит их на две условные группы: jingles - созвучия, основанные, главным образом, на аллитерации («Feast won, fast lost»; «Great reason: for past care, is still past cure») и homonymic puns (council / counsel; ears / years) [9]. Следует отметить большое разнообразие структурных и функциональных типов созвучий в произведениях Шекспира.
1. член паронимической бинармы может наличествовать или отсутствовать в контексте (синтагматическая и парадигматическая аттракция): «... and his eyes revil'd Me his abject object, at this instant» (Henry VIII); «O judgement, though art fled to brutish beasts» / Brutus (Julius Caesar).
2. Однокорневые и разнокорневые созвучия: «Delays are denials»; «Young flesh and old fish are best».
3. В структурном отношении шекспировские каламбуры крепятся на близости аффиксов (allusion / collusion / pollution), на ассонансе (banished / vanished), пара-рифме ( mean / man, feast / fast, fool / foul), на аллитерации (care / cure, kind / kite).
Творческая игровая стихия, вольность вымысла, дух противоречия, царящие в произведениях У. Шекспира, отражают всеобщее тяготение Ренессанса к эстетическим формам деятельности.
Примерно с середины 18-го века мода на каламбур пошла на убыль: язык к тому времени был уже достаточно развит и самобытен и не нуждался в технике каламбура как средстве его структурного и стилистического обогащения. Кроме того, изменилось само отношение к языку: творческая игровая стихия Ренессанса сменяется тенденцией нормализации языка, требованиями выработки единого стандарта в орфографии, орфоэпии, грамматике.
Список литературы:
1. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - М., 1965.
2. Борев Ю.Б. Комическое, или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. - М., 1970.
3. Дземидок Б.О. О комическом. - М., 1974.
4. Козлова С.М. Бахтин М.М. и современные проблемы теории комического // Проблемы научного наследия Бахтина. Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. С.С. Конкин. - Саранск: МГУ, 1985. - С. 115-127.
5. Кокс Х.Г. Праздник шутов. Теологический очерк празднества и фантазии // Современные концепции культурного кризиса на западе. - М., 1976. - С. 110-154.
6. Лихачев Д.С., Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. - Л., 1984.
7. Blake N.F. Shakespeare's language. - N.Y., 1983.
8. Cohen S. The language of power, the power of language: the effects of ambiguity on socio-political structures as ill in Shakespeare's plays. - Cambridge, 1987.
9. Kokeritz H. Shakespeare's pronunciation. Yale University Press, 1960.
ХАРАКТЕРИСТИКА ЧЕЛОВЕКА ПО УМСТВЕННЫМ СПОСОБНОСТЯМ В ДОНСКИХ ГОВОРАХ
© Кобызева Н.И/
Волгоградский государственный педагогический университет, г. Волгоград
Рассмотрены имена существительные, имена прилагательные и фразеологические единицы, характеризующие человека по умственным способностям в донском диалекте.
В предлагаемой работе изучена определенная группа слов, объединенных общей темой, в соответствии с их корневыми собственно лексическими значениями.
Цель работы состоит в раскрытии особенностей, своеобразия лексики донских говоров, характеризующей человека по умственным способностям.
Предмет исследования - имена существительные, имена прилагательные и фразеологические единицы, характеризующие человека по умственным способностям.
Лексика, характеризующая уровень интеллекта, в большинстве своём имеет отрицательную эмоциональную оценку. Число лексем, характеризующих высокие умственные способности, не велико. Человек среднего ума, неглупый имеет ещё меньшее количество лексем. Здесь отразилась общая закономерность народных говоров: преобладание экспрессивных синонимических образований со всякого рода негативной семантикой.
В литературном русском языке значение «умственно ограниченный, неумный» передаётся целой группой синонимичных прилагательных: глупый, неумный, несообразительный, непонятливый, неразумный, нерассудительный, несмышлёный, немудрый, бестолковый, безмозглый. Причём слово глупый является в этом синонимичном ряду центральным,
♦ Филологический факультет
