CC BY
59
КОМИЧЕСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ СЮЖЕТНОЙ СХЕМЫ ЭПОПЕИ В ПОЭМЕ В.И.МАЙКОВА «ЕЛИСЕЙ, ИЛИ РАЗДРАЖЕННЫЙ ВАКХ»
Л.АКазакова
Одной из страниц научной деятельности А.Н.Веселовского является учение о об устойчивых сюжетах и мотивах, которые, определяя «сходство очертаний между сказкой и мифом», «протягиваются и на эпос» и роман, «представляя те же признаки общности и повторяемости» «типических схем и положений, к которым фантазия привыкла обращаться для выражения того или другого содержания» [1, 302, 305]. Исследования О.М. Фрейденберг, П.А. Гринцера, С.Н. Бройтмана и др. показали, что «на уровне семантических инвариантов мотивики [...] фабульные "схемы" различных повествовательных жанров восходят к единому повествовательному инварианту» [2, 111], каковым является циклический сюжет, причем, следуя циклической схеме, «всякий повествовательный жанр вырабатывает [...] определенную мотивную структуру повествования» [2, 110-111].
Сюжетный инвариант эпопеи, отчетливо представленный в «Одиссее» и «Энеиде», реализовывает не только «высокий» эпос, но и его комические дублеры. Причем, по мнению А.Н. Ве-селовского, «героический эпос наизнанку, с теми же типами, но схваченными с отрицательной стороны», возможен только в тех литературах, где сложился «высокий» эпос. Этот фактор, пишет он, объясняет, «почему
у нас не могло быть животной эпопеи»: «Животной эпопее надо было прислониться к героической, а она не успела сложиться» [1, 47-48]. Однако не успевшая сложиться в архаической древности, эпопея все же возникла в русской литературе XVIII века, когда появились и первые переводы на русский язык античных поэм. Вслед за ними возник и комический эпос, который «прислонился» к героическому, воспользовался его готовыми схемами.
Поскольку жанровый облик русской комической поэмы сложился в первую очередь под влиянием поэмы В.И. Майкова «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771), показать механизмы такого заимствования удобнее всего на примере этого текста. Поэма появилась на свет в контексте литера- 95 турной полемики поэтов сумароков-ской школы с В.П. Петровым, опубликовавшим в 1770 г. перевод первой песни «Энеиды» Вергилия. Сумаро-ковцы, которых не удовлетворила стилистическая концепция перевода, выступили с его резкой критикой. Поэма Майкова была задумана как пародия на «Энея» Петрова, и комическое преломление в ней эпической модели было обусловлено пародийным заданием.
Травестийная трансформация эпопеи начинается в зачине «Елисея», где эпического героя Майков заменяет ямщиком, а героическое содержание со-
1 / 2008
Преподаватель XXI
ВЕК
бытий — низменной, бытовой их трактовкой («Пою стаканов звук, пою того героя, / Который, во хмелю беды ужасны строя, / В угодность Вакхову, средь многих кабаков, / Бивал и опивал ярыг и чумаков» [3, 120]. У Петрова: «Пою оружий звук и подвиги героя, / Что первый, как легла вся в прах от греков Троя, / Судьбой гоним достиг Италии брегов; / Страдал под игом зол, средь суши и валов» [4, 2]). Эпического поэта у Майкова замещает его комический двойник, а музу высокой поэзии — комическая муза, которой поэт предлагает «прекратить бредни» и «расстаться с превыспренней страною». Травестируя формулу «призывания», за помощью поэт обращается к Скаррону, под которым, как показали изыскания Г П. Макогоненко, разумеет И.С.Баркова [5, 166-168]. Закономерно, что классической лире при этом противопоставляются «гудок» и «балалайка», через посредство барко-вианы получившие значение символов бурлескной поэзии.
В основной части поэмы, развертывая событийный ряд, Майков вос-96 производит реализованную в «Энеиде» циклическую сюжетную схему, комически преобразуя ее на основе традиций бурлескной поэзии. В функции исходной ситуации с характерной для нее подчеркнутостью благополучия в «Елисее» выступает привольная жизнь «пьяниц» до введения в стране системы откупов. Появление же «племени» «злых откупщиков», поднявших цены на спиртное, вносит разлад в привычный порядок вещей и становится завязкой конфликта. В поэме разрабатывается и такой устойчивый повод к развязыванию эпического конфликта, как гнев бога или героя. Если сюжет «Энеиды» был приведен в движение
гневом «злопамятной Юноны», то причиной событий «Елисея» становится гнев Вакха, раздраженного ростом цен на спиртные напитки.
Следуя сюжетной схеме эпопеи, в которой для исполнения божественной воли избирается лучший из смертных [6, 78], Майков заставляет Вакха избрать орудием мщения откупщикам способного пить без меры Елисея, которому «пиянства бог» внушает мысль опустошить их винные погреба.
Если в высоком эпосе избранный герой всегда «соотнесен с определенным племенем», «закреплен» за племенем, «придан» ему», и эта связь «постоянно подчеркивается» «характеристикой по роду-племени» [6, 74], поскольку исполнение героем своей миссии значимо для целой народности, то в поэме Майкова принадлежность Елисея к сословию ямщиков подчеркивает его низкий социальный статус и отнесенность к «изнаночному» миру. В роли эпического «народа» в «Елисее» выступает мир «пьяной» «черни», «дураков» («Там множество сошлось различных дураков» [3, 124]), похожий на тот «дурацкий мир», противопоставленный высокому миру официальной культуры, о котором писал Д.С. Лихачев, характеризуя демократическую сатиру XVII века.
В момент пересечения героем топологической границы, отделяющей «свой» мир от «чужого», в высоком эпосе традиционно возникает сюжетный мотив дальнего путешествия, реализующий ответственную миссию эпического героя как устроителя будущности своего народа. В комической поэме данный мотив обессмысливается и теряет величие жизненного подвига; ситуации же, в которых оказывается Елисей, производят впечат-
Преподаватель_ХК|_
ВЕК
1 / 2008
ление случайных. Он попадает то в исправительный дом для проституток, то в лес, где спасает от преследователей красавицу, в которой узнает свою жену; осуществляя возложенную на него Вакхом миссию, он проникает в дом к откупщику, разоряет там винный погреб и весело проводит время с женой хозяина дома, что дает автору повод для сопоставления героя с Зевсом, сходящим «в громах к Данае» [3, 166].
Инвариантным для эпики событием является «встреча персонажей, представляющих противоположные части (сферы) эпического мира» [7, 34]. Поединок в эпосе «фактически подменяет собою битву племен. Так, по договору враждующих сторон поединок Париса и Менелая решает судьбу всех Троян и всех ахейцев, сражающихся под Троей» [6, 75]. Комическая поэма предлагает пародийное отражение эпического поединка. Оно дано, например, в рассказе Елисея о битве зимогорских и валдайских крестьян за сенокосные луга, составляющей комическую параллель сражению греков и троянцев. Комическими дублерами Париса и Менелая в рассказе Елисея выступают начальник Ямской слободы — «приказный человек» и «валдай-цев предводитель». Если эпический мир приемлет лишь военный способ разрешения конфликта, то герои рассказа Елисея подменяют бой словесной перепалкой, что становится способом комической трансформации эпического общего места.
Что же касается эпической «битвы племен» как способа разрешения конфликта [8, 298], то вид эпических баталий в поэме Майкова обретают кулачные бои, в описании которых используются присущие высокому эпосу
закономерности описания сражений. Например, комически обыгрывается такая характерная особенность композиции эпической поэмы, как наличие в ней развернутых перечислений, так называемых «каталогов», составляющих «своеобразную эпическую "энциклопедию", принцип которой: герой вместо многих рядовых "каждых", но со "всем" племенем, со "всей" племенной дружиной заодно, воедино» [8, 113-114]. В «Елисее» принцип «каталога» утрачивает свою глубинную семантику и используется как способ «обнажения» эпического приема. Наиболее часто он используется при описании ранений и увечий, чем акцентируется присущее высокому эпосу смакование натуралистических подробностей. Одновременно Майковым развенчивается героический ореол страданий посредством совмещения в рассказе о них славяно-книжных форм выражения с просторечиями и лексикой «низкого» плана.
Следуя европейской традиции жанра, Майков заставляет своих героев сражаться неподходящим оружием [9], в роли которого выступает кухон- 97 ная утварь, «жерди», «тычины», «шесты», «осколки», «дубьё», «каменья» и «грязь». Вооруженные неподобающим образом персонажи поэмы совершают деяния, дискредитирующие их «высокий» статус (например, побег с поля сражения).
Все поступки Елисея направляются исключительно волей Вакха и никак не мотивируются значимой лично для героя целью, в то время как в античном эпосе участие в событиях богов не отменяло их обусловленности земными стимулами. Комический дублер Энея, лишенный личной воли и инициативы, скорее напоминает пас-
1 / 2008
Преподаватель XXI
ВЕК
сивного сказочного, нежели деятельного эпического героя. Это впечатление неслучайно: выстраивая текст, Майков опирался не только на жанровую модель эпопеи, но привлекал и инородные по отношению к высокому эпосу жанровые структуры, добиваясь тем самым комического эффекта.
На сюжетную схему эпопеи в поэме накладываются мотивы и волшебной сказки, и былинного эпоса, и комической новеллистики. Мотивы комической новеллы, использующиеся Майковым как средство снижения эпической героики, вводят в поэму эротическую тему, которая получает поддержку в травестийной разработке изложенной Вергилием истории Энея и Дидоны.
Таким образом, преобразуя устойчивые эпические формулы на основе использования приемов бурлескной поэзии, соединяя эпические «клише» с мотивами иных жанров, Майков разрывает привычные, зафиксированные каноном связи и создает эффект «обнажения» внутренней структуры произведения. Он намеренно акцентирует, что читатель имеет дело 98 не с отражением эмпирической реальности в литературе, а с выстраиванием художественного мира из готовых форм.
ЛИТЕРАТУРА
1. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. - М., 1989.
2. Силантьев И.В. Поэтика мотива. — М., 2004.
3. Ирои-комическая поэма.— Л., 1933.
4. Вергилий Марон. Еней, героическая поема / Перевод В.Петрова. — СПб., 1770.
5. Макогоненко Г.П. «Враг парнасских уз» (О поэзии Ивана Баркова) / Макогоненко Г.П. Избранные работы. — Л., 1987.
6. Шталь И.В. Гомеровский эпос: Опыт текстологического анализа «Илиады». — М., 1975. И.В. Шталь отмечает, что первые лица высокого эпоса «наделены особой, сверхмерной мощью. Они легко совершают то, что не под силу обычному человеку».
7. Тамарченко Н.Д. Теория литературных родов и жанров. Эпика. — Тверь, 2001.
8. Гринцер П. А. Древнеиндийский эпос. — М., 1974. Как пишет ученый, героический эпос «в большинстве случаев описывает великую битву, в которой доблесть героя может проявиться особенно явственно».
9. Как отмечает Г.Н. Ермоленко, в поэме «Шутки богов» Ф. Браччолини с этой целью используются булыжники и нюхательный табак; аналогичная ситуация имеет место в поэме П. Скаррона «Тифон, или Гигантомахия» (Ермоленко Г.Н. Французская комическая поэма XVII—XVIII вв.: Литературный жанр как механизм и организм. — Смоленск, 1998. — С. 47, 75). ■
Преподаватель^_
ВЕК
1 / 2008
