CC BY
321
Раздел 8. Уголовно-процессуальное обозрение
СИДОРЕНКО М.В., кандидат юридических наук, prorectormvs@yandex.ru консультант; Московский институт государственного управления и права, 115487, г. Москва, ул. садовники, 2
sidorenko m.v.,
candidate of Legal Sciences,
prorectormvs@yandex.ru
advisor;
Moscow Institute of Public Administration and Law, Sadovniki St. 2, Moscow, 115487, Russian Federation
коллизии уголовно-процессуального КОДЕКСА российской фЕДЕРАЦИИ И ИНЬ1Х ФЕДЕРАЛЬНЫХ зАКОНОВ
Аннотация. В статье рассматриваются проблемные вопросы применения норм российского уголовно-процессуального права. Проанализировав ряд постановлений и определений конституционного суда Российской Федерации, автор пришел к выводу о том, что общепризнанный приоритет кодифицированного нормативного правового акта уже не является императивом для уголовного судопроизводства. Правоприменители должны определять: а) с каким («общим» или «специальным») предметом правового регулирования связана реализация того или иного уголовно-процессуального отношения или акта властно-распорядительного характера; б) нет ли применительно к реализуемым правовым отношениям «последующего» федерального закона, вступающего в противоречие с нормами УПк РФ; в) не содержат ли нормы иного федерального закона систему дополнительных процессуальных гарантий, которые гарантируют более высокий стандарт нормативной защиты и, соответственно, подлежат обеспечению в ходе реализуемых решений и действий.
Ключевые слова: система права; иерархия норм; общепризнанные принципы и нормы международного права; Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации; федеральные законы; подзаконные нормативные акты.
COLLISION OF CRIMINAL PROCEDURE CODE OF THE RUSSIAN FEDERATION AND OTHER FEDERAL LAWS
Annotation. The problematic issues of the application of the norms of Russian criminal procedure law are examined in the article. Having analyzed a number of decisions and definitions of the constitutional court of the Russian Federation, the author came to the conclusion that the generally recognized priority of the codified normative legal act is no longer imperative for the criminal proceedings. law enforcers should determine: a) with which subject of legal regulation ("general” or "special”) the implementation of a particular criminal procedural relation or an act of administrative nature is connected; b) whether there is a federal law conflicting with the norms of the Criminal Procedure Code of the Russian Federation regarding the implemented legal relationships; c) whether the norms of other federal law contain the system of additional procedural guarantees that ensure a higher standard of regulatory protection, and, accordingly, are to be realized in the course of ongoing decisions and actions.
Keywords: legal system; hierarchy of norms; universally recognized principles and norms of international law; criminal Procedure code of the Russian Federation; federal laws; subordinate normative acts.
В настоящее время вопросы конкуренции норм УПК РФ и иных федеральных законов следует разрешать не только и даже не столько на основе ч. 2 ст. 7 УПК РФ, сколько на основе актов конституционного правосудия. Причем благодаря последним незыблемый и общепризнанный приоритет норм кодифицированного нормативного акта перед нормами иного федерального закона (ч. 2 ст. 7 УПК РФ) уже не является императивом для уголовного судопроизводства Рос-
сии. Правовые позиции высшего органа конституционного правосудия принципиально иначе расставили акценты в этом вопросе: в случае конкуренции УПК РФ и норм иного федерального закона по одному и тому же вопросу (предмету нормативного регулирования) приоритет УПК РФ не является безусловным. С точки зрения Конституционного Суда РФ при разрешении возникшей коллизии во внимание должна быть принята следующая система условий:
114
1) прежде всего, определению подлежит общий или специальный предмет правового регулирования применительно к реализуемым правовым отношениям. При этом под «общим» предметом понимаются нормы, регулирующие собственно процессуальный порядок осуществления уголовного судопроизводства России и сугубо процессуальные его отношения. «специальный» предмет может быть связан с обеспечением банковской тайны или тайны почтовой связи, медицинской тайны или тайны адвокатской деятельности, тайны усыновления. При констатации того, что реализуемые следственные и процессуальные действия или властные решения органов и лиц, действующих в силу занимаемой должности, вторгаются в сферу регулирования специальных отношений и норм, именно последние служат императивом, доминируя над «общими» предписаниями кодифицированного нормативного акта (УПк РФ);
2) должны быть приняты во внимание и темпоральные характеристики указанной конкуренции, ибо «последующий» (по временным характеристикам) закон, содержащий конкурирующие нормы, либо имеет приоритет над нормами «предшествующего» закона, либо конвенционально отменяет предписания последних. И то, что конкурирующие новации не нашли своего отражения непосредственно в кодифицированном уголовно-процессуальном законе, - уже не проблема законодателя, как в свое время писали Ю.К. Якимович [1, с. 14] и П.А. Лупинская [2, с. 35], а серьезная проблема практического правоприменения.
В отличие от позиций ряда исследователей [3, с. 22-27; 4, с. 51-55], подчеркнем и то обстоятельство, что приоритетом в практической конкуренции обладают не только федеральные законы, содержащие, как утверждается, сугубо «процессуальные» нормы, но и нормы «специальные», регулирующие специфические стороны иных общественных отношений, которые оказались в сфере «взаимодействия» с отношениями сугубо уголовно-процессуальными;
3) наконец, при разрешении негативной коллизии должно быть принято во внимание то, что иным федеральным законом может быть обеспечена система более эффективных процессуальных га-
рантий для обеспечения прав и интересов участников правовых отношений, чем аналогичными нормами УПк РФ. Именно этот, более высокий, уровень (стандарт) правовой защищенности и обусловливает в итоге доминирование норм иного федерального закона в конкуренции с кодифицированным уголовно-процессуальным законом, требуя учета и обеспечения данной системы гарантий*.
Как следствие, по сути указанных «разъяснений» высшего (национального) органа конституционного правосудия, согласно российской уголовно-процессуальной доктрине [5; 6], фактически разрушенной оказалась система российского уголовно-процессуального права «по вертикали». судебные и следственные органы, ведущие уголовный процесс, отныне обязаны практически «ежечасно» определяться:
- с каким («общим» или «специальным») предметом правового регулирования связана реализация того или иного уголовно-процессуального отношения или акта властно-распорядительного характера;
- нет ли применительно к реализуемым правовым отношениям «последующего» федерального закона, вступающего в противоречие с нормами собственно УПк РФ;
- не содержат ли нормы иного федерального закона системы дополнительных процессуальных гарантий, которые делают возможным более высокий стандарт нормативной защиты, и, соответственно, императивно подлежат обеспечению в ходе реализуемых решений и действий.
Достаточно серьезные коллизии указанного «сравнения» и субъективного выбора «правильной» для применения нормы неизбежно и достаточно скоро объективировали себя в сфере уголовного судопроизводства России, порождая конфликты между судебными и следственными органами, ведущими уголовный процесс, и частными заинтересованными лицами или их юридически квалифицированными представителями. Например, достаточно серьезная коллизия налицо между нормами ст. 26 Федерального зако-
* См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 29 июня 2004 г. N 13-П; определения Конституционного Суда РФ от 8 ноября 2005 г. N 439-0; от 2 марта 2006 г. N 54-0; от 15 мая 2007 г. N 371-0-П и др.
на от 2 декабря 1990 г. N 391-1 «О банках и банковской деятельности» и ч. 7 ст. 115 УПк РФ. В соответствии с ч. 4 ст. 26 Федерального закона «о банках и банковской деятельности» сведения о наличии у гражданина (фигуранта уголовного дела) счета и вклада в кредитном учреждении могут быть предоставлены следственным органам лишь по их письменному запросу по делам, которые находятся у них в производстве, и с согласия руководителя следственного органа. Принципиально иначе изложена ч. 7 ст. 115 УПк РФ: руководители банков и иных кредитных организаций обязаны предоставить информацию о вкладах, счетах и денежных средствах или иных ценностях, находящихся на хранении, «...по запросу суда, а также следователя или дознавателя на основании судебного решения». Как следствие названной конкуренции, на практике возникает ряд проблем: 1) тайна вклада - это сфера действия общего (УПК РФ) или специального закона; 2) какой закон (по времени) для данной ситуации принят позднее; 3) какие нормы обеспечивают более высокий стандарт процессуальных гарантий для заинтересованных лиц или кредитных организаций. И напротив, какой алгоритм решений и действий менее «трудозатратен» для органов и лиц, ведущих процесс? При субъективной заинтересованности субъектов правовых отношений варианты выбора «правильной» нормы, как видим, могут быть кардинально различны, порождая не только конфликт интересов, но и поводы к обсуждению легитимности полученных данных.
В том же коллизионном контексте должны быть оценены нормы ч. 6 ст. 114 УПк РФ и ч. 1 ст. 42 Федерального закона от 17 января 1992 г. N 2201-1 «о прокуратуре Российской Федерации». Согласно первой норме временно отстраненный от должности подозреваемый или обвиняемый имеет право на ежемесячное пособие, которое выплачивается ему в соответствии с п. 8 ч. 2 ст. 131 УПК РФ. Согласно второй - «.на период расследования возбужденного в отношении прокурора уголовного дела он отстраняется от должности. За время отстранения от должности прокурору выплачивается денежное содержание (денежное довольствие) в размере должностного оклада, доплаты за классный чин
(оклада по воинскому званию) и доплаты (надбавки) за выслугу лет». Разница, как видим, принципиальная, в том числе в материальном ее выражении. Примечательно и то, что на практике эта коллизия однозначно решается в контексте обеспечения дополнительных правовых, материальных и социальных гарантий для названных выше сотрудников, а не конституционных деклараций о равенстве всех граждан перед законом и судом [7].
В соответствии со ст. 1 Федерального закона от 20 августа 2004 г. N 113-ФЗ «О присяжных заседателях федеральных судов общей юрисдикции в Российской Федерации» рассмотрение уголовного дела по первой инстанции с участием присяжных заседателей проводится, в том числе в Верховном Суде РФ. однако согласно п. 2 ч. 2 ст. 30 и ч. 3 ст. 31 УПК РФ эта форма отправления правосудия функционирует исключительно в судах областного (краевого и т.д.) звена. При этом, несмотря на то, что названный федеральный закон устанавливает комплекс более весомых процессуальных гарантий, приоритет на практике, как известно, отдан нормам УПК РФ [6].
Нормы ч. 2 ст. 199 УПК РФ не обязывают руководителя государственного судебно-экспертного учреждения предупреждать экспертов об ответственности за дачу заведомо ложного заключения и получать подписку об этом. Нормы ст. 14 Федерального закона от 31 мая 2001 г. N 73-ФЗ «О государственной судебноэкспертной деятельности в Российской Федерации», напротив, устанавливают такую обязанность. Однозначна и судебная практика, ибо отсутствие подобной подписки влечет нелигитимность итогового заключения эксперта (экспертов). Здесь, как видим, в коллизии однозначно «выиграл» федеральный закон.
Можно и далее приводить примеры из практики, когда следственные и судебные органы, с одной стороны, и адвокаты (защитники/представители) либо заинтересованные организации и лица - с другой, принципиально различно толкуют системы процессуальных гарантий применительно к адвокатской [8] или банковской тайне [9], тайне переговоров [10] или изъятию электронных носителей информации [11] и т.д. Когда, не согласовав позиции и
116
«интересы» в понимании той или иной конкурирующей нормы, они вынужденно обращаются, как к последней инстанции, к высшему органу конституционного правосудия [12], итоговые акты которого также нередко противоречат друг другу, не обеспечивая в итоге искомой определенности права, правовых отношений и состояний. В связи с этим не столько теории и практике, сколько законодателю и отчасти высшему органу конституционного правосудия необходимо определиться в реальном соотношении (приоритете) норм кодифицированного нормативного акта и норм иных законов федерального уровня.
Весомым «средством» установления указанной определенности мог бы стать закон «о нормативных правовых актах Российской Федерации» [13], проект которого, как известно, в настоящее время достаточно широко обсуждается юридическим сообществом России [14; 15].
Не имея возможности обсуждения всех моментов данной дискуссии, остановимся лишь на исследуемой конкуренции норм УПк РФ и норм иных федеральных законов. Доктриной, в частности, высказаны серьезные сомнения в оптимальности предписаний проекта, согласно которым: «Запрещается предусматривать в нормативном правовом акте положения о верховенстве в отношении иных нормативных правовых актов, принятых (изданных) тем же правотворческим органом в той же форме. Такие правовые нормы не имеют юридической силы» [15, с. 20].
При известном толковании указанной нормы можно, конечно, констатировать, что приоритет кодифицированного нормативного акта этой редакцией проекта закона закреплен априори. Речь, как видим, идет лишь о недопустимости конкуренции однородных нормативных актов (в нашем случае - федеральных законов), принятых одним и тем же правотворческим органом и в одинаковой форме. Именно к этим формам выражения права однозначно адресован («будущий») запрет на «самопровозглашение» своего доминирования. Следовало бы согласиться с последним, во-первых, апеллируя к доводам Конституционного Суда РФ: «...ни один федеральный закон в силу ст. 76 Конституции РФ не обладает по отношению к другому федеральному закону большей юридиче-
ской силой»*. Во-вторых, отстаивая «основополагающие» тезисы о том, что кодифицированный нормативный правовой акт и иной федеральный закон - изначально не есть тождество по форме и по сути. И, соответственно, эти акты конкурировать могут.
Однако столь же известны озвученные правовые позиции и итоговые выводы высшего органа конституционного правосудия «о правилах конкуренции» общего и специального предмета правового регулирования, о приоритете темпоральной конкуренции «предыдущего» и «последующего» законов, о доминировании норм, закрепляющих систему дополнительных процессуальных гарантий**. В итоге мы имеем исходную ситуацию, при которой приоритет УПК РФ перед иным федеральным законом уже не является безусловным.
Как следствие, при официальной констатации предписаний исследуемой нормы вполне реальны новые апелляции к конституционному правосудию со стороны заинтересованных лиц, настаивающих на приоритете именно «специальных» отношений и норм. При этом, во-первых, возможно, что при оценке указанных предписаний Конституционный Суд РФ не изменит кардинально свою позицию. Во-вторых, обладает юридической силой императивное правило, согласно которому высказанные правовые позиции и итоговые выводы Суда не могут быть преодолены принятием нового закона. Соответственно, особой потребности в новом конституционном толковании может и «не обнаружиться»; вместо разрешения спора, по сути, мы вполне можем получить «отказанное» определение Суда. В-третьих, совсем не очевидно, что в ходе (потенциально возможной) проверки Конституционный Суд РФ усмотрит принципиальную разницу в форме принятия федеральных
* См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 16.06.1998 N 19-П по делу о толковании отдельных положений ст.ст. 125, 126 и 127 Конституции Российской Федерации. URL: http://www. constitution.ru/decisions/12011948/12011948.htm
** См.: Постановление Конституционного Суда РФ от 29 июня 2004 г. N 13-П; определения Конституционного Суда РФ от 8 ноября 2005 г. N 439-О; от 2 марта 2006 г. N 54-О; от 15 мая 2007 г. N 371-О-П и др.
законов и кодифицированных актов федерального уровня. Прецеденты последнего - в целом известны. При буквальном толковании: и по правотворческому органу, и по форме принятия кодифицированные нормативные правовые акты и иные федеральные законы равны.
Таким образом, налицо неразрешимая коллизия в вопросе об определенности права, правовых отношений и состояний.
с одной стороны, мы готовы разделить суждение с.В. Бошно о том, что в окончательной редакции указанного закона
следует закрепить безусловное верховенство кодекса в соответствующем предмете правового регулирования. В противном случае кодекс не сможет выполнить роли системообразующего документа определенной отрасли права [15, с. 20]. с другой стороны, остается надеяться на то, что указанные нормативные предписания не будут субъективно «откорректированы» правовыми позициями и итоговыми выводами высшего органа конституционного правосудия, «возвращая» в нормативное бытие коллизии текущей правоприменительной практики.
Список литературы
1. Якимович Ю.К. Понятие, назначение, дифференциация уголовного процесса. Принципы уголовного судопроизводства. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2015.
2. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: учебник / отв. ред. П.А. Лупинская. М.: Юристъ, 2003.
3. Гриненко А.В. Уголовный процесс: учебник для вузов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2013. 334 с.
4. Россинский С.Б. Уголовный процесс: учебник. М.: ЭКСМО, 2009. 735 с.
5. Головко Л.В. Место кодекса в системе источников уголовно-процессуального права // Государство и право. 2007. N 1. С. 38-45.
6. Ковтун Н.Н. Акты конституционного правосудия как фактор декодификации УПК РФ // Уголовный процесс. 2008. N 11. С. 3-10.
7. Шнитенков А.В. Временное отстранение от должности как мера уголовно-процессуального принуждения // Уголовный процесс. 2008. N 1 (37). С. 49-57.
8. Иванов А.В. Проблемы производства по уголовным делам в отношении адвокатов // Уголовный процесс. 2014. N 11. С. 20-26.
9. Олейник О. Правовые проблемы банковской тайны // Хозяйство и право. 1997. N 6-7.
10. Вазюлин С.А., Васюков В.Ф. Получение информации о соединениях между абонентами: специфика процедуры // Уголовный процесс. 2014. N 1. С. 10-21.
11. Васюков В.Ф. Изъятие электронных носителей информации: нерешенные проблемы практики // Уголовный процесс. 2016. N 2. С. 54-57.
12. КС РФ рассмотрит новый вопрос об адвокатской тайне // Уголовный процесс. 2016. N 2. С. 7.
13. Лукьянова Е.А. Закон о законах // Законодательство. 1999. N 11. С. 79-87.
14. Малько А.В., Гайворонская Я.В. О роли федерального закона «О нормативных правовых актах в Российской Федерации» в правотворческой политике // Государство и право. 2015. N 11. С. 24-32.
15. Бошно С.В. Проект закона о нормативных правовых актах: столкновение правотворчества, теории и практики // Государство и право. 2015. N 11. С. 14-23.
