CC BY
18Е. В. Пономарёва
УДК 821.161.1 - 94 (19). 09: 82-051
КОЛЛЕКТИВНЫЙ ПОРТРЕТ УЧАСТНИКОВ ТВОРЧЕСКИХ ОБЪЕДИНЕНИЙ В ДНЕВНИКОВОЙ ПРОЗЕ ПИСАТЕЛЕЙ ХХ ВЕКА
Литературный портрет в дневниках не имеет ярко выраженного композиционного и сюжетного ядра, но являет собой специфический способ познания. Познание личности невозможно изолированно от более сложных социальных образований, поэтому в структуре дневниковой прозы нам видится возможным выделить коллективный портрет участников творческих объединений, представляющий собой обобщённое описание и характеристику нескольких людей или целой группы, занимающейся тем или иным видом творческой деятельности. Подобный вид портрета выполняет аналитическую функцию и встречается в дневниках довольно часто, ведь писатели, так или иначе, интересуются результатами творческого созидания своих современников.
Авторы дневников стремятся понять творческие и эстетические ориентации отдельных художников и объединений, их программно-директивные теоретические установки, ценность творческих исканий. Для представителей дневниковой прозы, как ни для какого иного жанра, актуально изображение коллективного творческого процесса, ведь как отмечают некоторые исследователи, «...путь любого художника (или конкретной группы) фиксирует в себе все «нервы» времени: духовные метания личностей, смену ими ориентиров, школ и направлений, политической тенденциозности или аполитичности к происходящему вокруг» [5].
Дневник писателей ориентирован на подобный анализ творчества хотя бы потому,
что он является творческой мастерской автора, одна из главных функций которой -закрепление впечатлений от встреч с достойными внимания людьми - представителями искусства, а также осуществление на первоначальном этапе творческих замыслов самого автора.
Обратимся в этой связи к некоторым упоминаниям в дневнике М. Пришвина о хлыстовстве и религиозно-философском обществе. Как известно, одной из центральных тем пришвинских размышлений в дневнике начала ХХ века был поиск собственного творческого пути на литературном поприще. В своей работе о М. Пришвине А. Варламов отмечает, что в то время «. традиционные формы русской жизни приходили в упадок, не было прежнего благоговения, и пытливые интеллигентные умы себе на беду искали новые формы» [4]. Кто-то находил себя в кругу простонародной секты - в рядах хлыстов под руководством П. Легкобытова, иные присоединялись к «нарочито мистическим» религиозно-философским воззрениям интеллигента Д. Мережковского.
Часто бывая в окружении простых мужиков, М. Пришвин сначала быстро и легко сошёлся с П. Легкобытовым, который так определял отличие хлыстовства от религиозно-философского общества: «На улице: я спрашиваю Легкобытова: кто Мережковский? - Он. я чувствую в нём дух, равный себе, его лицо, его поведение, но он шалун. Фантазия. И гордость. Нужно умалиться до нас. Нужна простота и искренность. А он шалун. И потом отсутствие сознания, что мы будем судимы, то есть ведут себя, как боги, - они боги» [6, с. 61]. А. Варламов отмечает, что М. Пришвину были интересны оба направления, однако в 1909 г. писатель всё же присоединяется к стану декадентов, хотя и считает их во многом «замысленными интеллигентами» [4].
В дневнике находим несколько групповых портретов ведущей троицы религиозно-философского общества - Д. Мережковского, З. Гиппиус и Д. Философова. По тональности первых записей видно, какое неоднозначное
впечатление произвели эти люди на молодого автора. С одной стороны, М. Пришвин рад знакомству с литераторами декадентской волны, с другой же - в самой внешности новых знакомых есть что-то, что на чувственном уровне внушает автору некоторое отторжение и недоверие: «И привёл Филосо-фова, высокого господина с аристократическим видом. Потом пришла Гиппиус... Я заметил её пломбы, широкий рот, бледное с пятнами лицо. » [6, с. 33].
С декадентами у писателя складываются непростые отношения: М. Пришвин осознаёт, что ему не удастся найти своё место среди постоянных участников общества, считает себя недостойным этой элиты. Ранние записи дневника не раз устремлены к размышлениям об их идеях, к осмыслению сущности их мировоззрения, к поиску точек соприкосновения в творчестве, к попыткам сопоставления своей литературной деятельности с религиозными исканиями кружка. Этико-религиозные положения общества естественным образом оказывают влияние на пришвинский поиск себя как художника. По мере творческого становления М. Пришвин, с его тягой к природе, к узнаванию себя в другом, к постижению всеобщего из единичного, всё больше удаляется от свойственной Д. Мережковскому отрешённости от действительности. В дневнике он записывает: «Мне кажется, у них много надуманности. Я не чувствую путей к этим идеям <...> мне всё кажется, я боюсь, не то донкихотство, не то просто комедия не из-за чего. » [6, с. 33].
Таким же образом писатель не видит себя и среди представителей неоромантизма, казавшихся ему ранее «.людьми какой-то высшей природы, высшего постижения, высшей учёности» [6, с. 175]. Творчество романтиков осмысливается им в ракурсе их художнического дарования, причём М. Пришвина всё так же отталкивает бесплотность идей, не имеющих реального воплощения в жизни: «Они были литературно, бумажно романтиками: они, получив какой-нибудь слабый жизненный толчок, целиком ушли в слово-
творчество» [6, с. 175]. Эстетические позиции самого писателя были во многом ориентированы на воссоздание реальной жизни, на активное взаимодействие с внешним миром, на особое эмоциональное ощущение всего живого, и потому автор в дневнике так категорично проводит грань между своим именем и именами А. Блока, В. Пяста, З. Гиппиус и др.
Несколько коллективных творческих портретов можно найти и в дневнике И. Бунина. Эти портреты представляют интерес для исследователей, прежде всего, как уникальные факты и доказательства того, что писатель ищет в своём творчестве точки соприкосновения с модернистами, анализирует художественную природу новых, противостоящих реализму направлений.
Привлечение всего контекста «Окаянных дней» показывает, что И. Бунин относится к новым веяниям достаточно критически, если не сказать - с предубеждением. Он даже приводит в дневнике цитации из воспоминаний М. Булгакова о Л. Толстом, в которых звучит явное неодобрение декадентства со стороны последнего: «... полная бессмыслица. Что у них у всех в головах, у всех этих Брюсовых, Белых?» [3, с. 61]. По всему видно, что И. Бунин согласен с такой оценкой, он и сам отзывается о современных писателях негативно. Однако следует взять во внимание тот факт, что его критические суждения касаются в большей степени не отдельных личностей, а развития всего литературного процесса начала ХХ столетия.
Автор записей негодует по поводу помпезных рецензий и характеристик, которыми в последнее время с избытком заполнена вся сфера словесного творчества: «В русской литературе теперь только «гении». Изумительный урожай! Гений Брюсов, гений Горький, гений Игорь Северянин, Блок, Белый <.> И всякий норовит плечом пробиться вперёд, ошеломить, обратить на себя внимание» [3, с. 53]. И. Бунин пытается осознать и принять новые пути художественного постижения мира, однако его возмущает
развитие некачественной, третьесортной литературы, подстёгиваемое новым правительством.
Писатель не поддерживает стремление многих угодить нормам революционного времени, считая такое отношение к творчеству разрушением слова, «. его сокровенного смысла, звука и веса» [3, с. 80]. Творчество многих современных ему писателей и поэтов И. Бунин называет «заборным» и считает, что в подобном виде словесности нет ни капли художественности. Писатель переживает за дальнейшую судьбу родной литературы: «Но ведь этим «забором», таким свинским и интернациональным, делается <.> чуть не всё русское слово» [3, с. 80].
Итак, из обобщённых высказываний писателя о характере русской словесности в начале ХХ века складывается определённый портрет писателей-попутчиков большевистской власти. Это портрет бесталанных художников, неспособных создать истинные произведения искусства, портрет людей, возможности которых сводятся лишь к подражанию, никуда не годному пересказу на свой лад, язык которых представляет собой «. какую-то похабнейшую в своём архируссизме смесь.» [3, с. 81] - результат постоянных поисков в областных словарях.
Коллективный портрет участников творческих объединений встречается и на страницах дневника А. Блока. В записях, относящихся к концу 1901 г. - началу 1902 г., содержится обширная характеристика декадентского типа сознания и связанных с ним умонастроений большинства русских поэтов рубежа Х1Х-ХХ веков. Декадентские произведения в дневнике А. Блока называются «белыми и чистыми святынями» [1, с. 25], а истинное предназначение поэта-декадента А. Блок видит в необходимости оборонять эти святыни от критики современников и уберегать их от абсолютизации мысли и ума.
Поэт проводит дифференциацию литературных декадентов на «хороших» и «дурных», причём первых он не считает подлинными представителями направления, при-
зывает читателя разобраться «. относительно литературных родов настоящего времени» [1, с. 29] и не называть декадентством всё, что остаётся ему непонятным. Истинными («дурными») представителями направления А. Блок считает тех, кому открылось величайшее откровение - «... новое, ещё неведомое, но лишь смутно пока чувствуемое» сближение Добра и Зла, Бога и Дьявола, их «. непрерывное стремление воссоединиться.» [1, с. 31].
Истоки вдохновения таких поэтов, как Ф. Тютчев, А. Фет, Я. Полонский, В. Соловьёв и др., А. Блок усматривает в их способности открыть для себя Бога, познать мистическую разницу между суетой и покоем, душевным успокоением и тоской, другими словами - найти гармонию среди диаметральных противоположностей. А. Блок предлагает читателю пространную характеристику творчества Ф. Тютчева, А. Фета и В. Соловьёва, в которой определяет наличие доминирующего в их творчестве мотива «Женской души», «Женской тени», влекущего поэтов к постижению глубинного смысла философии, музыки и любви.
В записях, относящихся к 1911 году, представлено сразу несколько обобщающих творческих портретов. Например, А. Блок предлагает читателю обобщённую характеристику писателей, принимавших участие в создании научно-исследовательского института русской литературы, учреждённого группой французских филологов-русистов. На открытии института присутствовали Е. Аничков, его жена Анна Митрофановна (И. Странник), Д. Философов, П. Милюков, М. Ковалевский, Л. Кассо. Автор записей кратко определяет воззрения и творческие способности каждого из присутствующих, сводя обрисовку внутренних качеств литераторов к общему выводу об их предрасположенности к неискренности и бюрократизму: «Кому и чему здесь верить? Разве «прекрасному французскому языку» Кассо? Всё - круговая порука, одна путаница, в которой сам чёрт ногу сломит» [1, с. 67].
Следует заметить, что коллективный портрет участников творческих объединений представлен у А. Блока очень кратко, лаконично. Здесь нет долгих, пространных описаний общей атмосферы объединений, рассуждений по поводу основополагающих мыслей и положений творческих групп, созидательных планов и задумок. Поэт изображает своих современников непосредственно в период творческих порывов или же во время представления их произведений на всеобщее рассмотрение, даёт ёмкий анализ наиболее существенных с его точки зрения качественных характеристик поэтических способностей портретируемых.
Вот, в частности, задокументированный в дневнике критический разбор одного из творческих собраний, проводившегося 7 ноября 1911 г. у В. Иванова: «.Кузмин (читал хорошие стихи, вечером пел из «Хованщины» с Каратыгиным - хороший, какой-то стал прозрачный, кристальный), Кузьмины-Караваевы (Елизавета Юрьевна читала стихи, черноморское побережье, свой «Понт») <.> А. Ахматова (читала стихи, уже волнуя меня; стихи, чем дальше, тем лучше) <.> Вячеслав читал замечательную сказку «Солнце в перстне» [1, с. 75]. Описание свидетельствует о том, что на А. Блока это собрание произвело впечатление гармонии и красоты, оставило положительный отклик в душе поэта.
Как отмечают исследователи, «. философские, научные и, конечно, литературные искания рубежа веков.» были исполнены «. бунтарскими и эсхатологическими настроениями» [8], предчувствиями конца цивилизации, духовными поисками новых способов (оккультных и мистических) воплощения окружающей действительности. Пленённый проблемами мучительного противоречия света и тьмы в искусстве, А. Блок не мог не соприкасаться с кружком Д. Мережковского - средоточием ярких представителей русского символизма. Неудивительно, что общение поэта с представителями религиозно-философского общества нашло воплощение в его дневниковых записях в
виде макропортрета выразителей основных идей нового религиозного сознания.
А. Блока беспокоят проблемы соотношения в жизни и в искусстве религиозных и мистических начал. В апреле 1902 г. поэт вопрошает в дневнике: «Да неужели же и я подхожу к отрицанию чистоты искусства, к неумолимому его переходу в религию» [1, с. 45], формулирует своё желание «всё познать и стать выше всего» [1, с. 46], другими словами, соприкоснуться с высшим откровением. Как отмечает Г. Чулков, А. Блок вошёл в литературу в то время, «... когда торжествовала не «органическая», а «критическая» культура, когда были утрачены связи с коренным и «почвенным» [7].
Совершенно естественно, что в таких условиях в душе поэта нарастают противоречия относительно ведущих литературных направлений; его не удовлетворяют поверхностные суждения многих представителей интеллигенции относительно истоков творчества. Автор дневников пытается разобраться в причинах возникновения декадентского течения, ищет точки соприкосновения между мистицизмом и религией, однако большей частью не видит возможности их синтеза: «Они не имеют общего между собой. Хотя - мистика может стать одним из путей к религии. Мистика - богема души, религия - стояние на страже» [2]. Чтобы разобраться в первопричинах творчества, А. Блок сближается с кружком Д. Мережко в ского, ходит на собрания, участвует в дискуссиях.
Характер заметок, оставленных в дневнике, свидетельствует о неприятии А. Блоком некоторых положений собрания, причём поэт открыто заявляет о том, что целью его приобщения к религиозно-философскому обществу является поиск не столько новых творческих установок, сколько стремление выйти на малоизвестную ему аудиторию, соприкоснуться со свежим, ещё не известным ему взглядом на жизнь. Поэт сомневается, что ему удастся найти интересующие его ответы в религии, но безысходность того положения,
в котором оказалась интеллигенция, её неспособность на том этапе взаимодействовать друг с другом, открывать в литературе ранее непознанное, толкает его на сближение с представителями духовного направления: «Я чувствую кругом такую духоту, такой ужас во всём происходящем и такую невозможность узнать что-нибудь от интеллигенции, что мне необходимо иметь дело с новой аудиторией, вопрошать её какими бы то ни было путями» [2].
Ведущие представители общества -Д. Мережковский, З. Гиппиус, Д. Философов - не раз упоминаются в дневнике А. Блока. Поэт изображает их как по отдельности, так и обобщённо, предлагая читателю суммарную оценку деятельности религиозно-философского общества. С одной стороны, А. Блок симпатизирует этим людям, чувствует свою привязанность к ним («Мережковские - для меня очень много, издавна» [1, с. 105]), считает их взгляды достойными уважения, восхищается их талантом («Статья Дмитрия Сергеевича - большой силы» [1, с. 150]; «Начало дневника З. Н. Гиппиус. Это очень интересно, блестяще» [1, с. 344]), переживает в те моменты, когда чем-то обидел их («Вечером - письмо <.> от бедного Д. В. Философова, горькое, с упрёками и укорами письмо, на которое отвечаю сейчас длинно и пошлю завтра вместе с цветами» [1, с. 145]).
С другой стороны, А. Блок отчётливо осознаёт, что он не готов всецело поддаться идеям общества, видя в них что-то надуманное, искажённое, не соответствующее действительности. Об этом он рассуждает уже в 1911 г., ставя под сомнение альтруистичность и искренность высказываемых убеждений: «. многословие что-то не то, или я, действительно, не понимаю какого-то последнего у Мережковских, если есть что понимать, если «их трое» - реальность, если они действительно бескорыстны» (курсив авт. - А. Б.) [1, с. 93]. Ко всему прочему, А. Блок отмечает незаинтересованность, отрешённость участников собрания от не увлекающих их умы
литературных вопросов, индифферентность по отношению к чужой тематике.
Таким образом, в сознании читателя постепенно выстраивается макропортрет основных членов религиозно-философского общества, представленных автором талантливыми, восприимчивыми к высокохудожественным достижениям искусства людьми, яростными сторонниками религиозного эстетизма. Тем не менее, автор дневника не ставит перед собой задачу портретирования исключительно положительных качеств, присущих представителям общества Д. Мережковских, отсюда - упоминания А. Блока о свойственных им неискренности, притворстве, нетерпимости к другим воззрениям, ограниченности в тематике.
Как видим, коллективный портрет участников творческих объединений помогает писателям охарактеризовать окружающую их обстановку и определить собственную принадлежность к какому-то множеству, обозначив, тем самым, свои творческие и эстетические ориентации.
АННОТАЦИЯ
Статья посвящена рассмотрению особенностей функционирования коллективных портретов участников творческих объединений в дневниковой прозе А. Блока, И. Бунина и М. Пришвина. Представлены взгляды писателей на эстетические воззрения и теоретические установки религиозно-философского общества, неоромантиков, декадентов и модернистов.
Ключевые слова: литературный портрет, дневник писателя, творческое объединение.
SUMMARY
The article is devoted to the functioning of collective portraits of creative associations' participants in the diary prose of A. Block, I. Bunin and M. Prishvin. The attitudes of writers towards aesthetic views and theoretical positions of Religious-philosophical society, neoromantists, decadents and modernists are presented.
Key words: literary portrait, blog writer, creative association/
ЛИТЕРАТУРА
15. Блок А. А. Дневник / А. А. Блок. -М. : Сов. Россия, 1989. - 512 с.
16. Блок А. Из записных книжек и дневников (фрагменты) [Электронный ресурс] / А. Блок. - Режим доступа : http: //www.silverage.ru/
17. Бунин И. А. Окаянные дни / И. А. Бунин ; [предисл. В. П. Кочетов, подгот. текста и примеч. А. К. Бабореко]. - М. : Сов. писатель, 1990. - 128 с.
18. Варламов А. Н. Пришвин [Электронный ресурс] / А. Н. Варламов. - М. : Молодая гвардия, 2003. - 848 с. - Режим доступа : http://lib.ololo.cc/b/202120/read.
19. Немиро О. В. История художественно-выставочных объединений конца 1910-х и начала 1930-х. [Электронный ресурс] / О. В. Немиро, Н. Н. Громов, Тарасов Ю. А. -Режим доступа : http://maslovka.org.
20. Пришвин М. М. Дневники 19051954 / М. М. Пришвин // М. М. Пришвин : собрание сочинений в 8 т. - М. : Художественная литература, 1982 - 1986. -Т. 8. - 1986. - 759 с.
21. Чулков Г. И. Александр Блок [Электронный ресурс] / Г. И. Чулков // Годы странствий: из книги воспоминаний. - Режим доступа : http://dugward.ru/library.
22. Чураков Д. О. Эстетика русского декаданса на рубеже XIX-XX вв. Ранний Мережковский и другие [Электронный ресурс] / Д. О. Чураков // Слово. Православный образовательный портал. Философия истории. - Режим доступа : http://www.portal-slovo.ru/history/35131 .php.
mm)
