CC BY
77
DOI 10.24411/2499-9679-2019-10385
УДК 82-3
В. В. Частных https://orcid.org/0000-0003-2935-0779
Жанровая форма «биографии писателя» в прозе А. Н. Варламова: журнальная и книжная редакции книги «Пришвин»
В статье рассматриваются особенности книжной и журнальной редакций биографического исследования А. Н. Варламова «Пришвин», ставшего первым подробным жизнеописанием известного русского писателя. В исследовании М. М. Пришвин показан как классик русской литературы, сыгравший огромную роль в сохранении ее традиций в сложнейший исторический период смены этических и эстетических принципов и канонов. Биография М. М. Пришвина стала первой в ряду писательских портретов, созданных писателем и филологом А. Н. Варламовым в серии ЖЗЛ. Интересно наблюдать, как в книге о Пришвине формируется и развивается творческий метод Алексея Варламова - метод объективного повествования, изображения героя, когда позиция самого автора жизнеописания максимально спрятана, его оценки не эксплицитны, а портрет создается при помощи разнообразных документальных источников: дневников, мемуаров, документов и т. д. Объективность повествования о М. М. Пришвине достигается тем, что оно базируется на документальных свидетельствах: мемуарах современников и, прежде всего, на дневниковых записях, которые писатель вел всю свою жизнь, начиная с 1905 года, и которые Алексей Варламов назвал «великим Дневником». Герой повествования изображен на фоне эпохи глазами любивших и ненавидевших его людей, что позволяет читателю лучше понять его творчество и мотивы, заставлявшие совершать те или иные поступки. В пришвинской биографии Варламов определяет круг вопросов, которые последовательно будет ставить и в других книгах о писателях: писатель и власть, писатель и свобода творчества. Сопоставление двух редакций биографии Пришвина представляет интерес именно с точки зрения изучения творческого метода Алексея Варламова. По сравнению с более ранней, журнальной, редакцией исследования А. Н. Варламов внес в книжный вариант довольно значительные изменения, которые далеко не всегда можно объяснить лишь необходимым для журнального формата сокращением текста.
Ключевые слова: биография писателя, творческий метод, объективное повествование, пришвиноведение, структура, композиция, жизнетворчество, А. Н. Варламов, дневник писателя.
V. V. Chastnykh
The Genre Form of «the Writer's Biography» in Alexei Varlamov's Prose: Magazine and Book Versions of the Book «Prishvin»
The article focuses on the peculiarities of two versions ( magazine and book ones) of the biographic research «Prishvin» by Alexei Varlamov, which became the first detailed life description of the well-known Russian writer. In the research, M. M. Prishvin is shown as a classic of the Russian Literature who played an enormous role in preserving its traditions in the most difficult historical period when the ethic and aesthetic principles and canons had been changed. M. M. Prishvin's biography was the first in the row of writers portraits created by Alexei Varlamov, the writer and philologist, in the ZHZL series. It is interesting to observe how the method of unprejudiced narration and main character description - the creative method of Alexei Varlamov was shaping and developing in the Prishvin's biography. This is the method when the biography author's point of view is absolutely hidden and his attitude is not explicit, in this case, the main character's portrait is created by various documentaries: diaries, memoir, documents, etc. The effect of unprejudiced narration is reached due to using the documentaries: memoirs of the writer's contemporaries and first of all the diaries which the writer used to keep for his whole life starting from 1905 and which was called «the great diary» by Alexei Varlamov. The hero of the book is shown on the epoch background as he was seen by people who liked or disliked him and this helps the reader to understand better his creativity and the motives which made him make certain steps in his life. In Prishvin's biography Varlamov defines a circle of questions which he'll keep to in his other books about writers: writer and authorities; writer and the freedom of creative work. The comparison of two versions of the Prishvin's biography (the magazine and the book ones) is interesting exactly from the point of view of investigation of the creative method of Alexei Varlamov. Compared to the earlier (magazine) version Alexei Varlamov changed the final (the book) version significantly. These changes can't be explained by the magazine format demands only.
Keywords: a writer's biography, creativity method, unprejudiced narration, Prishvin studies, structure, composition, life creativity, Alexei Varlamov, writer's diary.
В аннотации к первому изданию «Пришвина» А. Н. Варламова и к переизданиям неизменно указывается, что перед нами «первая подробная биография Пришвина» [3, с. 3]. О Пришвине, по
словам автора книги, «писали... многие замечательные русские и советские поэты и прозаики», его «... высоко ценили критики, литературоведы и литературные начальники» [2, с. 5]. Однако до биографического
© Частных В. В., 2019
исследования, созданного самим А. Н. Варламовым, пришвиноведение - за исключением, пожалуй, книги В. Я. Курбатова «Пришвин» - исчерпывалось разрозненными краткими биографическими данными об участнике Императорского географического общества в монархической России, советском орденоносце и знатоке сектантства. Более того, все это время в сознании многих читателей М. М. Пришвин оставался автором, описывающим природу, и даже детским писателем.
В книге А. Н. Варламова Пришвин показан как классик русской литературы, сыгравший огромную роль в сохранении ее традиций и бережном перенесении их на новую, казалось бы, вовсе чуждую классической литературе почву. Эту связь с классической русской литературой сам писатель сознавал и постоянно подчеркивал: «Розанов -послесловие русской литературы, я - бесплатное приложение. И все...» [11, с. 196], или: «Старый писатель, как превосходный старый трамвай, но гордиться тут нечем советскому человеку - сделан при царском правительстве» [10, с. 309].
Биография М. М. Пришвина стала первой в ряду писательских портретов, созданных А. Н. Варламовым в серии ЖЗЛ. Интересно наблюдать, как в ней закладываются основы творческого метода автора, который он развил и усовершенствовал при написании следующих книг - метода объективного изображения, повествования, построенного на глубоком знании и широком использовании различного рода источников -от устных бесед, легенд и анекдотов до дневниковых записей и официальных документов. Читателю не навязывается какая-то определенная позиция, точка зрения, а предлагается делать выводы самому, читая и анализируя приведенные источники, за которые Варламов как бы прячется, только иногда появляясь для короткого комментария или оценки. Именно в книге о Пришвине Алексей Варламов формулирует свое авторское кредо: «Автор данной книги, при наличии собственных убеждений и симпатий, проницательному читателю очевидных, пытается остаться объективным, ничего не затенять и не выпячивать, Пришвина не идеализировать и почем зря не хулить <...>» [3, с. 209]. Объективность повествования о М. М. Пришвине достигается тем, что оно базируется на документальных свидетельствах: мемуарах современников и, прежде всего, на дневниковых записях, которые писатель вел всю свою жизнь, начиная с 1905 года, и которые Алексей Варламов назвал «великим Дневником». На активное использование дневников Пришвина Варламовым обращали внимание многие исследователи, в
частности, О. Н. Денисова в своей работе «Метафизика любви в дневниках М. М. Пришвина» [6]).
С точки зрения изучения творческого метода А. Н. Варламова представляет интерес история создания этой книги, явившейся в значительной степени квинтэссенцией всего написанного А. Н. Варламовым о М. М. Пришвине. Ее текстуальной основой, помимо прочих работ, стало опубликованное в 1 и 2 номерах журнала «Октябрь» за 2002 г. «Биографическое повествование» «Пришвин, или Гений жизни» [4].
Журнал «Октябрь» был первым изданием, которое в 1989 году, в период начала «гласности» и отмены цензуры, стало публиковать неизданные ранее дневники М. М. Пришвина. В связи с этим понятен интерес редколлегии, предложившей Алексею Варламову опубликовать на страницах журнала биографию Пришвина. Во многом расхождения более раннего, журнального, варианта и более позднего, книжного, объясняются техническими причинами и требованиями журнального формата. В то же время характер сокращений и структурно-композиционные изменения, сделанные в журнальном тексте «Пришвин, или Гений жизни», позволяют рассматривать его в качестве черновой (и неполной) версии канонической редакции произведения, выпущенного «Молодой гвардией», при анализе которой вырисовывается ход работы над окончательным и известным широкому читателю вариантом.
В первую очередь обращает на себя внимание разница названий текстов. Журнальный, двойной, заголовок несет в себе два условных аспекта темы: во-первых, номинация основного героя, во-вторых, раскрывающая или уточняющая его характеристика, возникшая, видимо, как смысловая аналогия, с часто упоминаемым М. М. Пришвиным в дневниках охраняющего его гения рода и связанная с основным для него понятием жизнетворчества, когда собственная жизнь воспринимается как произведение искусства. Таким образом, благодаря двухчастной структуре заглавия в читательское восприятие включается метатекстовая составляющая «поведенческой стратегии» [12, с. 5] М. М. Пришвина, введенная им в собственные литературные произведения. С другой стороны, в каноническом варианте название редуцируется до обозначения фамилии героя из-за композиционных и сюжетных модификаций текста, который, наоборот, укрупняется и содержательно видоизменяется так, что «Гений жизни» становится заголовком его первой части. В журнальном варианте А. Н. Варламов, принимая во внимание формат издания и специфику восприятия журнального текста читателем, стремится как можно быстрее и отчетливее
обозначить главные особенности творческого портрета М. М. Пришвина. Например, в самом начале открывающей повествование главы «Вступление к теме», Алексей Варламов приводит высказывание К. Г. Паустовского, которое передает самую суть творчества М. М. Пришвина: «Если бы природа могла чувствовать благодарность к человеку за то, что он проник в ее тайную жизнь и воспел ее красоту, то прежде всего эта благодарность выпала бы на долю писателя Михаила Михайловича Пришвина» [4]. В книге, в отсутствие необходимости быстрого знакомства читателя с главными принципами пришвинского творчества, замечательная цитата из К. Г. Паустовского исчезает, уступая место более важному для Алексея Варламова описанию основных героев книги. Характеристика героя биографического повествования как гения жизни, вынесенная в заголовок всего произведения в журнальном варианте и оставленная в качестве названия первой главы канонической, книжной версии является важной для А. Н. Варламова, так как жизнетворчество составляло суть писательского кредо Пришвина с момента знакомства его с декадентами и осознания писательства как главного дела жизни: « .одну чрезвычайно важную идею от символистов... Пришвин ухватил и воплотил гениально. Это была идея жизнетворчества, отношения к человеческой жизни как к произведению искусства - именно ее писатель и выстроил, переосмыслил, преобразил на свой лад» » [2, с. 158].
Жизнетворческие интенции в истории русской литературы, по мысли исследователя Е. А. Худенко, получают свою экспликацию в эпоху романтизма (в случае, к примеру, К. Батюшкова, В. Жуковского) и символизма (А. Белый, А. Блок), наиболее явно проявляясь у О. Мандельштама, М. Зощенко и М. Пришвина. А. Н. Варламов, в книге которого реконструируются «текстовые и внетекстовые составляющие пришвинского творческого поведения», подчеркивает: «Михаил Михайлович относился к своей жизни как к объекту творчества. Он творил ее (недаром жизнетворчество было одним из ключевых для него понятий) <... >» [3, с. 76]. Пришвин, с самого начала осознавая себя писателем, долгое время считался этнографом в кругу коллег по писательскому цеху. Даже близкий друг и, можно сказать, наставник А. М. Ремизов некоторое время не относился к Пришвину как к писателю. Сблизившись с декадентами в поисках «искусства слова», Пришвин сразу понял, что сам декадентом не станет, а будет искать свой творческий путь, независимый от тех тем, которые принесли ему известность - сектантство, этнография: «По-мужицки верить нельзя.По Мережковскому тоже нельзя... По-своему?..Но я не
религиозный человек, Мне хочется самому жить, творить не Бога, а свою собственную, нескладную жизнь...Это моя первая святая обязанность» [2, с. 158].
Названия частей журнальной и книжной редакций «Пришвина» так же отличаются друг от друга. Заголовок первой части книжного варианта, повторим, звучит как «Гений жизни», журнального -«Испорченный пан». Журнальный вариант названия апеллирует к конкретному литературно-биографическому аспекту пришвинского
жизнетворчества, запечатленному в Дневнике писателя, на что обращает внимание А. Н. Варламов: «Второй день Пасхи. Читаю Бунина - малокровный дворянский сын, а про себя думаю: я потомок радостного лавочника (испорченный пан)» [4]. Важно подчеркнуть, что, с точки зрения А. Н. Варламова, здесь имеется в виду «пан» не как титул, но как обозначение древнегреческого бога пастушества и скотоводства: «<...> Неслучайно одна из первых критических статей, которая была посвящена творчеству Пришвина, называлась «Великий Пан» [статья В. Р. Иванова-Разумника - В. Ч.]. <... > это определение себя через гамсуновского героя, оно в пришвинской судьбе, в культуре Серебряного века чрезвычайно важно» [5]. Кнут Гамсун вообще играл важную роль в жизнетворческой концепции Пришвина, определяя его отношение к себе как главному герою главного произведения длиной в жизнь, о чем А. Н. Варламов говорил во время выступления на радио «Эхо Москвы» [5]. Однако ценность такого внешнего самоопределения М. М. Пришвина заключается не только и не столько в живой увлеченности российских авторов начала ХХ в. (в том числе и центрального персонажа варламовской биографии) творчеством выдающегося норвежского писателя, а больше в так называемой «тематической привязке» его произведений к миру природы, при том, что он «вовсе не «этнограф», вовсе не объективный наблюдатель, вовсе не «эпик» наоборот, он интимнейший лирик, он субъективнейший из поэтов -и притом поэт космического чувства, поэт вселенского чувства, призванный бард светлого бога, Великого Пана» [7].
Одновременно с такой трактовкой, полагаем, целесообразно рассматривать и «статусное» значение лексемы «пан» в приведенном контексте (тем более, что в Дневнике М. М. Пришвин пишет «пан» со строчной буквы, что может указывать как на нарицательность имени, так и на иной смысл слова). Здесь следует обратить внимание на проходящее через всю книгу сопоставление двух таких непохожих земляков - писателей - И. А. Бунина и
М. М. Пришвина. Этот композиционный прием помогает автору пришвинской биографии лучше и объемнее обозначить позиции писателя по целому ряду исторических, политических и творческих вопросов. Так, А. Н. Варламов, цитируя в первой части дневниковые записи своего героя, имеет в виду подобное бунинскому известное «неверие» М. М. Пришвина в то, что поэтические эксперименты авторов Серебряного века базируются на прочном историческом и теоретическом фундаменте, подчеркивая большую последовательность в этом отношении позиции И. А. Бунина. Причина определенной пришвинской нечеткости в отрицании эстетических поисков начала ХХ в., по мысли А. Н. Варламова, кроется в купеческом происхождении М. М. Пришвина, в отличие от бунинского дворянского. Здесь же уточняется: «отказаться разом от своих друзей Пришвин не мог, никого в союзники, как Бунин - Алексея Константиновича Толстого, брать не собирался, а искал непроторенный путь» [4]. А. Н. Варламов усматривает в наличии многочисленных схожих мест в дневниках Пришвина и Бунина за 1917 г., в частности в отношении к народу и революции, предпосылки последующей эмиграции одного и принятия нового советского уклада другого. В отличие от И. А. Бунина М. М. Пришвин пытался найти в тех обстоятельствах положительный ответ на вопрос о значении истории, и если автор «Окаянных дней» утверждал: «Когда совсем падешь духом от полной безнадежности, ловишь себя на сокровенной мечте, что все-таки настанет же когда-нибудь день отмщения и общего, всечеловеческого проклятия теперешним дням» [1, с. 123], - то М. М. Пришвин, осведомленный о его тезисах, в нелегкий для России период вступал с ним в спор: «Личная задача: освободиться от злости на сегодняшний день и сохранить силу внутреннего сопротивления и воздействия» [9, с. 156]. В итоге М. М. Пришвин, не покинув Отечество, остался т. н. «испорченным паном» и по роду, и по внутреннему мироощущению, в то время как И. А. Бунин, условно говоря, сохранил свой дворянский титул до конца, уехав из страны.
Биографические параллели их дневников обнаруживает исследователь Л. Н. Юрченко: «Общность переживаний, трагизм революционных лет, „ окаянство действительности" привели Пришвина и Бунина к очень схожим мыслям и оценкам, к совпадениям на мотивном уровне: мотив смерти, мотив пира во время чумы, библейские мотивы, мотив сна, мотив нарушенного времени, мотив зоологизации человека, превращения его в обезьяну» [13, с. 88]. В приведенной цитате содержится, на наш взгляд, посыл,
примиряющий пришвинскую и бунинскую точки зрения на важный этап русской истории ХХ в.
Заметим здесь же, что количество частей в журнальном и книжном вариантах «Пришвина» отличается. Биография значительно увеличивается в объеме за счет включения в книгу третьей части, обозначенной парафразом известного труда Фридриха Ницше «По эту сторону добра и зла» (у Ницше - «По ту сторону.»), довершающей картину жизни и творчества писателя (в журнале все заканчивается 1930-ми - началом 1940-х гг., знаменующими его взаимоотношения с критиком В. Р. Ивановым-Разумником). Число глав первой части в обеих редакциях также разное: десять и семь, соответственно. В основном, заглавия их совпадают, кроме второй главы, в журнале именуемой «Розанов» («Отрочество» - в книге). Прежде всего, изменение названия очевидно вызвано необходимостью усиления обобощающего компонента: несмотря на то, что значительная часть главы посвящена В. В. Розанову и в центре ее - взаимоотношения с ним юного М. М. Пришвина и других, автор приходит к выводу о его некорректности (в том числе и по той причине, что заглавие «Розанов» не в полной мере отражает суть этого раздела, отсылая читателя исключительно к фигуре знаменитого русского религиозного философа).
Три главы, которых нет в журнале, и которые присутствуют в книге называются «Юность», «Первая любовь», «Конец света», из чего сразу можно сделать предварительный вывод о перенесении нарративного акцента в окончательной редакции в более интимную плоскость жизнетворчества М. М. Пришвина. Это обусловлено, опять-таки стремлением А. Н. Варламова к повествовательной всеохватности в репрезентации персонажа, попытке всестороннего осмысления его жизнетворчества.
В книжном варианте А. Н. Варламов разделяет журнальную главу «Розанов» на две: «Отрочество» и «Юность», меняя их структуру и композицию, выбрасывая отдельные цитируемые фрагменты Дневника М. М. Пришвина (а также мемуаров лиц его окружения) и добавляя другие. В журнальной главе во множестве представлены разного рода объемные цитируемые отрывки тех или иных источников, тогда как в книжных главах они отсутствуют, либо значительно купируются, и наоборот. Так, к примеру, писатель все же приводит в итоговой версии небольшой пришвинский пассаж (в первой редакции его нет) из истории знакомства с В. В. Розановым, снижающий образ учителя елецкой гимназии и знаменитого русского писателя.х: «<... > Этот рыжий человек с красным лицом, с гнилыми черными зубами сидит на кафедре и, ровно дрожа ногой, колышет
подмостки и саму кафедру. <... >» [3, с. 20]. В этом проявляется особенность художественного метода А. Н. Варламова, верящего только фактам и старающегося погрузить читателя в атмосферу реально произошедших событий. Стоит заметить, что случай с так называемым «Мишиным бегством» [3, с. 26] -первой частью «пришвинско-розановской
гимназической истории с заступничеством учителя за ученика, подстрекательством к бегству и пророчеством о его необыкновенном будущем» [3, с. 26], - в журнале сразу сопровождается цитированием докладной записки В. В. Розанова руководству гимназии, в которой он обрисовывает возникшую конфликтную ситуацию с учащимся Пришвиным, предваряющую знаменитый в пришвиноведении эпизод с исключением будущего автора «Кащеевой цепи» из елецкой гимназии. В книге же эти отрывки значительно отстоят друг от друга в текстуальном пространстве, поскольку А. Н. Варламов в подробностях уточняет причины, по которым дневниковый рассказ об азиатском побеге можно смело считать мистификацией М. М. Пришвина. Причем, если в журнале эти причины лишь слабо очерчены (указано только, что «спасти» от отчисления в год побега (1885 г.) В. В. Розанов никого не мог, так как поступил на службу в елецкую гимназию только в 1887 г.), то в окончательной редакции писатель скрупулезно исследует весь временной промежуток, касающийся истории побега, характеризуя работы ученых и литераторов, не обративших внимание на данный факт временного несоответствия. Однако необходимо заметить, что в обеих редакциях первой части повествование выстроено не столько хронологически, сколько тематически: детально исследуется одна из проблем, к примеру, «Пришвин и Розанов», «Пришвин и религиозно-философское общество», и пр. (такая архитектоника характерна для всего текста: в других частях также можно выделить отдельные предметные области, типа «Пришвин и его женщины», «Пришвин и сектанты» и т. п.). В ряде случаев при раскрытии таких тем главный герой и в журнальной, и в книжной версиях в некотором роде «выпадает» из нарратива, и отдельные важные факты его биографии пропускаются или вскользь упоминаются. Так в более ранней главе «Красное колесо», которая в книжном варианте разделяется на две (добавляется «Пришвин в 1918 году», где и описывается следующий эквивалентный журнальному эпизод) А. Н. Варламов отмечает, что в самом начале 1918 г. М. М. Пришвин был вторично в своей жизни ненадолго арестован «как редактор литературного отдела газеты партии правых эсеров «Воля народа»» [3, с. 164]. Достаточно подробно останавливаясь на
некоторых моментах тюремного заключения, автор опускает подробности, связанные с обвинением, допросами, причинами освобождения. Бегло коснувшись факта обучения на агрономическом отделении Лейпцигского университета, А. Н. Варламов лишь эпизодически вставляет в текст замечания о довольно длительной работе М. М. Пришвина агрономом [3, сс. 63, 90, 187, 207, 221, 223], а затем сотрудником лаборатории в Петровской сельскохозяйственной академии в Москве [3, с. 90], хотя эти биографические данные, по всей вероятности, могли бы явиться объяснением его хорошего практического знания ведения сельского хозяйства, знакомства с особенностями сельского быта, наличия определенного исследовательского навыка. К тому же, названные аспекты не могли не оказать влияния на дальнейшую литературную деятельность
М. М. Пришвина.
Известно о встречах и долгих беседах М. М. Пришвина с М. И. Калининым (о чем есть воспоминания второго [8]); в книге указывается на это, но мимоходом: «[в журнале добавлено: нечастое -В. Ч.] дружеское, но большей частью бесполезное общение [в журнале добавлено: и обращение за советами - В. Ч.] со всесоюзным старостой Михаилом Ивановичем Калининым в 40-е годы» [3, с. 293]. То, что впоследствии «убрано» в книжном варианте (из квадратных скобок в примерах), свидетельствует о пересмотре автором значимости и важности определенных фактов биографии писателя.
А. Н. Варламов, являясь не только писателем, но и филологом - исследователем, чья докторская диссертация была посвящена именно жизнетворчеству Пришвина, много места в повествовании уделяет разбору литературных произведений своего героя, зачастую в ущерб изложению некоторых биографических событий. А. Н. Варламова как исследователя интересует в первую очередь жизнетворчество персонажа, т. е. во многом отражение его «поведенческой стратегии» [12, с. 5] в произведениях. Как биограф, он находится в прямой зависимости от факта, о чем не раз говорил сам и неоднократно подчеркивалось в настоящей работе. В то же время, основываясь на дневниковых записях М. М. Пришвина, автор книги в одной из глав делает существенное уточнение: «Пришвинский Дневник вообще так устроен, что при желании из него можно надергать, искусственно подобрать каких угодно цитат и представить Пришвина великим борцом с системой, конформистом, писателем-христианином, пантеистом, язычником или даже богоборцем, последовательным реалистом или модернистом, а то и постмодернистом, патриотом, русофобом. Многое
тут зависит от выбора позиции читателя и исследователя, и поэтому воистину у каждого из нас -свой Пришвин» [3, с. 208-209]. В журнале после этого фрагмента следуют две противоречивые цитаты М. М. Пришвина о русском народе, и их анализ. В книге же перед цитатами имеется недостающее звено, абстрагирующее А. Н. Варламова от предыдущего высказывания о том, что «у каждого из нас - свой Пришвин» [3, с. 209]: «Автор данной книги, при наличии собственных убеждений и симпатий, проницательному читателю очевидных, пытается остаться объективным, ничего не затенять и не выпячивать, Пришвина не идеализировать и почем зря не хулить <...>» [3, с. 209]. Тем самым еще раз подчеркивается стремление автора к
беспристрастности суждений и попытка максимального приближения к реально происходившему, на основании реальных источников, пусть и противоречивых.
Вторая часть канонического варианта носит то же название, что и журнального - «Чан», - которое можно интерпретировать с различных позиций, прежде всего, сквозь призму часто появляющегося в дневниках М. М. Пришвина образа «кипящего чана» как образа истории. Этот образ в повествовании приобретает поистине универсальный смысл: становится «революционным чаном» [3, с. 166], «крестьянским чаном» [3, с. 174], «сектантским чаном» [3, с. 322]. Так, к примеру, в первой главе второй части - «Красное колесо» (название взято из почитаемого А. Н. Варламовым А. И. Солженицына, в чьем одноименном романе-эпопее развивается тематика Первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций 1917 г.) - осмысляется жизнетворческая стратегия М. М. Пришвина на фоне ключевых и поворотных для России ХХ века исторических событий. В начале данной главы во второй редакции А. Н. Варламов вводит несколько важных новых абзацев, где речь идет о существенном противоречии в понимании и восприятии М. М. Пришвиным революции. В качестве антитезы позиции Пришвина Варламов пишет об отношении к революции А. А. Блока. Автор книги как бы подготавливает читателя к дальнейшему повествованию о Пришвине -противнике революции, а потому антагонисте Блока; затем «частично» принявшем революцию, но с Блоком все же не нашедшего взаимопонимания: «Он не мог, как Блок, стоически относиться к тому, что у него сожгли библиотеку, и оправдывать народное злодеяние тем, что на милых барскому сердцу усадьбах пороли и насиловали» [3, с. 152]. Журнальная версия варламовского «Красного колеса» подобного вступления не содержит, в главе поднимается проблема
взаимоотношений М. М. Пришвина и «коллег по литературному цеху», в том числе и А. А. Блока, ставится акцент на том, что до 1917 г. «Блока Пришвин не просто уважал, но в отличие от всех без исключения декадентов отзывался о нем почти неизменно высоко» [4]. Далее рассматриваются различные аспекты начавшегося после революции т. н. «конфликтного» периода в жизни двух художников. Анализируемая глава в книге не эквивалентна по объему той же главе в журнальной редакции и композиционно разделяется на две более усовершенствованные и завершенные в концептуальном и проблемном плане: собственно, «Красное колесо» и «Пришвин в 1918 году». Именно в последней, с достаточно прозрачной аллюзией заглавия на известный кинофильм М. И. Ромма («Ленин в 1918 году», Мосфильм, 1939 г.), присутствует обращенный к А. А. Блоку отрывок из статьи М. М. Пришвина с образом «кипящего чана» революции, «на самый край» которого «приглашает ... интеллигентов» адресат [3 с. 165-166].
Финал журнального варианта главы «Красное колесо», вторая половина которой стала основой для книжной главы «Пришвин в 1918 году», представляется несколько свернутым, хотя и подытоживающим все сказанное о революции и М. М. Пришвине в ней, взиравшему «с холодной головой <...> на кипение стомиллионного крестьянского чана» [4]. В книге же читателю предлагаются несколько страниц с объективным анализом пришвинского восприятия революционных событий, подкрепленный цитатами Дневника М. М. Пришвина и другими материалами.
Сделаем несколько выводов относительно структурной и повествовательной специфики двух редакций первой книги А. Н. Варламова, написанной им для серии «ЖЗЛ».
С точки зрения так называемого технического инструментария «книжный» «Пришвин»
А. Н. Варламова по сравнению с «журнальным» аутентичен и завершен, книга обеспечена полновесным научным «арсеналом»: в конце представлена краткая библиография, имеется Указатель имен и Указатель произведений М. М. Пришвина, цитируемые фрагменты текста снабжены точными ссылками, сведенными в тридцатистраничные Примечания. Очевидно и естественно также, что текст второй редакции подвергался своего рода корректорской и технической правке, в частности, ликвидирована встречающаяся в журнальной версии стилистическая и синтаксическая избыточность (к примеру, убраны лишние вводные слова в ряде предложений (особенно это может быть заметно при сравнении приводимого
выше фрагмента о способах создания «многоликости» М. М. Пришвина ввиду разноплановости его дневниковых заметок, заменены некоторые просторечные и «ернические» выражения и обозначения имен собственных (типа, «Михайла Иваныч Калинин» и т. п.). Таким образом: «Пришвинские Дневники вообще так устроены, что при желании из них можно надергать, искусственно подобрать каких угодно цитат и представить Пришвина по вкусу великим борцом с системой, а можно -напротив - конформистом; можно создавать образ писателя-христианина, а можно - пантеиста, язычника или даже богоборца, последовательного реалиста или модерниста, а то и постмодерниста (последняя идея нынче очень модна), патриота или русофоба - многое тут зависит от выбора позиции читателя и исследователя, и поэтому воистину у каждого из нас -свой Пришвин» [3] [курсивом нами выделены замененные или удаленные избыточные фразы (ср., с окончательным вариантом выше) - В. Ч.].
А. Н. Варламов в книжной версии «Пришвина» отказывается от журнального названия в связи с увеличением объема основного текста и усилением его синтезирующего компонента: универсализация названия первой части - «Гений жизни» - очевидно предпочтительнее журнального - «Испорченный пан», коррелирующего в данном случае лишь с одной указанной стороной биографии героя и не обладающего достаточной степенью обобщения.
Масштабность повествования второй редакции значительно усиливается и формально, и содержательно: увеличивается объем, оптимизируются структура (происходит разделение крупных глав на более мелкие и тематически завершенные; добавляются новые главы в связи с появлением третьей части), и композиция материала (меняется порядок следования некоторых глав; внутри глав возникают текстуальные перестановки), унифицируется стиль и синтаксис. Кроме того, при сохранении магистральной точки зрения на описываемые события, отношение к некоторым фактам корректируется.
Библиграфический список
1. Бунин, И. А. Окаянные дни [Текст] / И. А. Бунин. - М. : Советский писатель, 1990. - 128 с.
2. Варламов, А. Михаил Пришвин: биография [Текст] / А. Варламов. - М. : Эксмо, 2010 - 672 с.
3. Варламов, А. Н. Пришвин [Текст] / А. Н. Варламов. - М. : Молодая гвардия, 2008. - 548 с.
4. Варламов, А. Н. Пришвин, или Гений жизни. Биографическое повествование [Электронный ресурс] / А. Н. Варламов // Октябрь, 2002, № 1-2. - URL: http://magazines.russ.ru/october/2002/1/var.html (Дата обращения: 05.06.2017).
5. Гамсун и Пришвин [Электронный ресурс] // Непрошедшее время, Эхо Москвы, 09.08.2009. - URL: http://echo.msk.ru/programs/time/609682-echo/?=top.
6. Денисова, О. Н. Метафизика любви в дневниках М. М. Пришвина [Текст] / О. Н. Денисова // Вестник Ленинградского педагогического университета им. A. C. Пушкина. - СПб, 2014. - Т. 1. Филология. -№ 2. - С. 60-66.
7. Иванов-Разумник, Р. В. Великий Пан [Электронный ресурс] / Р. В. Иванов-Разумник. - URL: http ://az. lib.ru/i/iwanowrazumnik_r_w/text_0340. shtml (Дата обращения: 12.06.2017).
8. Калинин, М. И. Избранные произведения [Текст] / М. И. Калинин. - М. : Политиздат, 1975. -448 с.
9. Пришвин, М. М. Дневник. Т. 2. 1918-1919 гг. [Текст] / М. М. Пришвин. - М. : Московский рабочий, 1994. - 383 с.
10. Пришвин, М. М. Дневник. Т. 4. 1923-1925 [Текст] / М. М. Пришвин. - М. : Русская книга, 1999. -416 с.
11. Пришвин о Розанове // Контекст - 1990. - М., 1990. - С. 196.
12. Худенко, Е. А. Жизнетворчество как мета-текст: Мандельштам - Зощенко - Пришвин (30-40-е гг.) [Текст] / Е. А. Худенко. - Барнаул : Изд-во Алтайской государственной педакадемии, 2011. - 165 с.
13. Юрченко, Л. Н. Дневник как жанровая форма у И. А. Бунина и М. М. Пришвина [Текст] / Л. Н. Юрченко // Михаил Пришвин: диалоги с эпохой. - Елец : Елецкий гос. ун-т, 2008. - С. 80-88.
Reference List
1. Bunin, I. A. Okajannye dni = Cursed Days [Tekst] / I. A. Bunin. - M. : Sovetskij pisatel', 1990. - 128 s.
2. Varlamov, A. Mihail Prishvin: biografija = Mikhail Prishvin: biography [Tekst] / A. Varlamov. - M. : Jeksmo, 2010 - 672 s.
3. Varlamov, A. N. Prishvin = Prishvin [Tekst] / A. N. Varlamov. - M. : Molodaja gvardija, 2008. - 548 s.
4. Varlamov, A. N. Prishvin, ili Genij zhizni. Bio-graficheskoe povestvovanie = Prishvin, or Genius of life. Biographic narration [Jelektronnyj resurs] / A. N. Varlamov // Oktjabr', 2002, № 1-2. - URL: http://magazines.russ.ru/october/2002/1/var.html (Data obrashhenija: 05.06.2017).
5. Gamsun i Prishvin = Gamsun and Prishvin [Jel-ektronnyj resurs] // Neproshedshee vremja, Jeho Moskvy, 09.08.2009. - URL: http://echo.msk.ru/programs/time/609682-echo/?=top.
6. Denisova, O. N. Metafizika ljubvi v dnevnikah M. M. Prishvina = Love metaphysics in M. M. Prishvin's diaries [Tekst] / O. N. Denisova // Vestnik Leningrad-skogo pedagogicheskogo universiteta im. A. C. Pushkina. - SPb, 2014. - T. 1. Filologija. - № 2. -S. 60-66.
7. Ivanov-Razumnik, R. V. Velikij Pan = Great Pan [Jelektronnyj resurs] / R. V Ivanov-Razumnik. - URL:
http://az.lib.rU/i/iwanowrazumnik_r_w/text_0340.shtml (Data obrashhenija: 12.06.2017).
8. Kalinin, M. I. Izbrannye proizvedenija = Selected works [Tekst] / M. I. Kalinin. - M. : Politizdat, 1975. -448 s.
9. Prishvin, M. M. Dnevnik. T. 2. 1918-1919 gg. = Diary. V 2. 1918-1919. [Tekst] / M. M. Prishvin. - M. : Moskovskij rabochij, 1994. - 383 s.
10. Prishvin, M. M. Dnevnik. T. 4. 1923-1925 = Diary. V. 4. 1923-1925 [Tekst] / M. M. Prishvin. - M. : Russkaja kniga, 1999. - 416 s.
11. Prishvin o Rozanove = Prishvin about Rozanov [Tekst] // Kontekst - 1990. - M., 1990. - S. 196.
12. Hudenko, E. A. Zhiznetvorchestvo kak metatekst: Mandel'shtam - Zoshhenko - Prishvin (30-40-e gg.) = Creative life as metatext: Mandelstam - Zoshchenko -Prishvin (the 30-40-s) [Tekst] / E. A. Hudenko. - Barnaul : Izd-vo Altajskoj gosudarstvennoj pedakademii, 2011. - 165 s.
13. Jurchenko, L. N. Dnevnik kak zhanrovaja forma u I. A. Bunina i M. M. Prishvina = The diary as a genre form of I. A. Bunin and M. M. Prishvin [Tekst] / L. N. Jurchenko // Mihail Prishvin: dialogi s jepohoj. -Elec : Eleckij gos. un-t, 2008. - S. 80-88.
Дата поступления статьи в редакцию: 25.03.2019 Дата принятия статьи к печати: 18.04.2019
