CC BY
5
УДК 808.5:162
КОГНИТИВНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ РИТОРИЧЕСКИХ ФИГУР
Хазагеров Георгий Георгиевич,
доктор филологических наук, профессор (г. Ростов-на-Дону)
В данной статье рассмотрен когнитивный потенциал риторических фигур, которые, как и тропы, обладают им в достаточной мере. Вместе с тем исследователи в этой связи обращают внимание лишь на тропы, не учитывая когнитивный потенциал риторических фигур, что определило актуальность настоящего исследования.
Ключевые слова: когнитивная лингвистика, тропы, риторические фигуры, когнитивный потенциал.
COGNITIVE POTENTIAL OF RHETORICAL FIGURES
Khazagerov Georgy Georgievich,
D. in Philology, Professor (Rostov-on-Don)
This article examines the cognitive potential of rhetorical figures, which, like tropes, possess it in sufficient measure. At the same time, researchers in this regard pay attention only to tropes, without taking into account the cognitive potential of rhetorical figures, which determined the relevance of this study.
Key words: cognitive linguistics, tropes, rhetorical figures, cognitive potential.
Считается, что тропы обладают большими когнитивными возможностями. Более того, они, особенно метафоры, способны формировать наши представления о мире, а через них влиять и на наше социальное поведение, служить социальным гидом. Такое представление, возникшее после рубежной работы Дж. Лакоффа и М. Джонсона [1], стало сегодня доминирующим, хотя и содержит в себе известные преувеличения, о чем мне случалось писать [2].
Относительно риторических фигур сложилось противоположное мнение: фигуры не представляют собой ценности в когнитивном плане. Это чисто речевые явления, которые живут здесь и сейчас и не оставляют в нашем мозгу заметного следа. Когнитивная лингвистика ими не интересуется. Не оставляют они следа и в словаре, в то время как в толковых словарях можно проследить целые кластеры семантических переносов. Возможно, именно письменная регистрация тропов и легкость их обзора наводит на мысль, что в нашем мозгу
существуют соответствующие априорные структуры. А фигуры... verba volant.
Меж тем относительно фигур можно провести точно такие же рассуждения, которые представители когнитивной лингвистики проводили относительно тропов. Так, обычная рифа (фигура, которая называлась гомеотелев-тон) сближает два смысловых домена и ведет к наложению фреймов. Например, если для нас «морозы» и «угрозы» звучат сходно, значит мы сополагаем домен-источник («морозы») и домен цель («угрозы»). Происходит точно такое же наложение фреймов, как это бывает в случае метафоры, скажем, окказиональной метафоры «мороз-воевода» или устойчивой метафоры «мороз кусается». И рифма, и метафоры формируют представление об агрессивном характере мороза. И делают это сходным образом.
Замечательно, что именно те фигуры, которые называются горгианскими и больше других относятся к чистым украшениям речи, как раз и обнаруживают явно выраженную когни-
тивную потенцию. Напомним, что к горгиан-ским фигурам относят гомеотелевтон, исоко-лон и антитезу.
От этимологической фигуры к гомеотелевтону
Этимологической фигурой называют обыг-
„17
рывание этимологии, настоящей или ложной . Например, М. В. Ломоносов использует этимологическую фигуру в следующем высказывании: Красноречие есть искусство о высокой материи красно говорить и тем преклонять других к своему об оной мнению. Отметим, кстати, что автор буквально (и этимологически правильно) толкует термин «красноречие». При этом он, однако, сужает значение слова «красноречие» (убеждение не сводится к умению говорить красиво о высокой материи), но за счет этимологии рассуждение выглядит убедительно.
Рассмотрим этимологические фигуры с тремя словами из поля власти в русскоязычной картине мира.
Начальник - это начало всякой деятельности.
Этимология слова «начальник» здесь неправильна (начальник связан со словом «чело», «на челе»), но фраза звучит убедительно и, в частности, оправдывает принцип единоначалия.
Держава происходит от слов «держать народ».
Эта этимология мало чем отличается от метафоры узды, которой Иван Грозный оправдывал форму своего правления.
17 Ср.: «Фигура речи, состоящая в объединении в составе одного словосочетания (соответственно предложения) двух этимологически тождественных слов» (Ахмано-ва О. С. Словарь лингвистических терминов. М, «Советская энциклопедия» энциклопедия», 1966, с. 528). Ср. также определение парехезиса (квазиэтимологической фигуры): The repetition of the same sound in close or immediate succession. Lanham R.A. Handlist of Rhetorical Terms.Barklay and Los-Angels, 1968. p.72.
Власть - значит «владеть». «Властелин» владеет и землей, и людьми.
Эта этимология способна оправдать крепостное право.
А теперь зададимся вопросом: разве приведенные этимологические фигуры никогда и ни для кого не были «социальным гидом», не были привычным способом концептуализации действительности, определяющим поведение власти и народа? Ср. рассуждения Р. Пайпса о России как о «вотчинном государстве» [3].
В данном примере мы имеем кластер этимологических фигур, описывающих политическое сознание в русской картине мира. Это совершенно то же, что Дж. Лакофф говорит о кластере метафор, описывающих концепт спора в европейской картине мира. В случае спора концептуализация осуществляется с помощью метафоры войны (противник, позиция, победа, поражение и т.д.). В нашем же случае власть описывается с помощью метафоры владения. Лакофф делает вывод, что этот кластер метафор формируют достаточно агрессивное представление о споре, свойственное европейской культуре. Это, конечно, преувеличение: в этой культуре есть и платоновское представление о споре как родовспомогательной деятельности (Ср.: в спорах рождается истина). Но в целом при прочих равных эти метафоры действительно работают в направлении концептуализации спора как войны. Точно так же обстоит дело с влиянием на концептуализацию власти трех названных выше этимологических фигур. Они формируют картину мира, где главной фигурой является властелин, начальник. Но это не единственный способ думать о власти на русском языке. Если бы это было так, у нас бы не появилось слово «державник» с отрицательной коннотацией.
Гомеотлевтон (ойотелевтон) - горгианская фигура, состоящая в совпадении окончаний членов высказывания, обычно ей сопутствует исоколон (равенство членов высказывания), но это не обязательно. Вот пример в русском переводе из самого Горгия. Речь идет о Елене Прекрасной:
Была ли она силой похищена, или речами улещена, или любовью охвачена.
В рассуждении Горгия похищение силой, соблазнение речами и влюблённость уравниваются через фонетическую близость слов. Это уравнивание, в особенности роль «соблазнения речами», служит основой апологии Елены в речи софиста.
Собственно, гомеотелевтон - это рифма. Античный стих, как известно, не был рифмованным, но единичная рифма существовала на правах риторической фигуры. Впоследствии славянская рифма образовалась именно на базе гомеотелевтона, чему способствовал флективный строй славянских языков. Об образовании рифмы в разных языках мира см. [4].
В стихотворении А. Н. Апухтина «Когда будете дети студентами...» обыгрываются рифмы с латинским по происхождению суффиксом -ент.
Когда будете, дети, студентами, Не ломайте голов над моментами, Над Гамлетами, Лирами, Кентами, Над царями и над президентами, Над морями и над континентами, Не якшайтеся там с оппонентами, Поступайте хитро с конкурентами. А как кончите курс с эминентами И на службу пойдете с патентами -Не глядите на службе доцентами И не брезгайте, дети, презентами!
И далее всё стихотворение построено на этой рифме, т. е. является моноримом. Все эти слова объединяются в одну группу как «ученые, университетские». Разумеется, это не простая рифма, потому что суффикс имеет собственную семантику, что сближает такую рифму с этимологической фигурой. Но семантика латинского форманта достаточно размыта и непрозрачна в русском языке, а в имени «Кент» этого суффикса просто нет. Так что все это прежде всего «учёные слова», указывающие на принадлежность к определенной касте с её оторванностью от простой жизни и простого народа. Именно это и подчёркивает поэт.
Всем хорошо известно выражение «всевозможные измы». Оно указывает на еще один кластер рифм. В данном случае это слова иностранного происхождения с коннотацией «заумные, оторванные от жизни». Причем эта «заумность» аргументируется именно рифмой. Мы, конечно, можем не приять этой коннотации. Но «измы» и «енты» подталкивают осмысливание «абстрактного, ученого» как оторванного от жизни.
Фигура, известная как «морфемный повтор» и близкая к этимологической фигуре, может строиться и на русских суффиксах и префиксах.
Суффиксальный повтор - любимая фигура Некрасова:
Верченый, крученый,
Сеченый, мученый,
Еле Калина бредет.
В данном примере подчеркивается страдательность в прямом и грамматическом смысле. Целое стихотворение Владимира Высоцкого построено на повторе с префиксом «до-» в комбинации с отрицательной частицей.
Но не добрался он, не до Ни до догадки, ни до дна, до дна Не докопался до глубин, глубин И ту, которая одна, одна Не долюбил, не долюбил, не долюбил!
«Власть метафор» основана на полисемии, а власть созвучий на омонимии - в этом разница. Этимологическая фигура занимает промежуточное положение.
Что общего между Сталиным и сталью? В сущности, это каламбур, парономазия. Но на этом каламбуре были построены целые речевые стратегии славословия вождя. Чем эта парономазия отличается от метафор «стальной характер», «стальная воля»? Нарком Ежов на советском плакате носил ежовые рукавицы. А Кутузов явился бить французов. Лютер в древнерусских текстах назывался лютым. Аргументация от рифмы и этимологии не является доказательной, но подкрепляет доказательство, и в этом отношении мало чем отличается от метафоры, которая тоже ведь не является доказательством.
С рифмами и этимологиями связаны суеверия, различные наши предвзятости. Это хорошо проявляется в сфере собственных имен, особенно патронимов. Не каждый пойдет к доктору, фамилия которого «Гроб» или хотя бы «Гроп». При прочих равных фамилия «Виноградов» располагает к себе, а фамилия «Филин» или «Крысин» отталкивает. Разумеется, это только предрассудки, разумеется, предрассудки развеиваются, когда мы знакомимся с людьми - носителями фамилий. Но ведь и власть метафоры не безгранична.
Когнитивный потенциал симметрических построений
Симметричные синтаксические построения создают позицию, в которой актуализируются
соположения (параллели) и противопоставления (антитезы) смыслов. Можно сказать, они служат фабрикой сопоставлений и противопоставлений. Тем самым сама симметрия как таковая есть определённая заявка на когнитивный потенциал фигур. Трудно не согласиться с тем, что симметричные паттерны образуют априорные структуры в нашем мозгу, которые помогают нам различать объекты и ориентироваться в мире. Важно отметить, что они предлагают нам не только стратегию говорения, но и стратегию думанья, т. е. развёртывания мысли.
Каждое симметричное построение есть алгоритм развертывания мысли, которым можно пользоваться в том или ином случае. Многие такие алгоритмы существуют, видимо, и на довербальном уровне: различные алгоритмы сортировки, сборки, счета и т. п. Но нас интересует вербальный уровень, когда симметричная форма взаимодействует с семантикой, т. е. содержательной стороной высказывания.
Самой элементарной симметричной формой речи является изоколон. Его определяют как равенство частей высказывания, подразумевая под последним как ритмическое равенство, так и синтаксические соответствия.
Изоколон подчеркивает рифму, антитезу и, кстати, метафору. В связи с последним говорят о психологическом параллелизме. Психологический параллелизм, о котором писал академик Веселовский [5], Якобсон считал прафигурой. Употребляют и термин синтаксический параллелизм. Последний иногда ошибочно смешивают с зевгмой, что неверно. Таковы примеры параллелизма, приводимые в Википедии: он любит готовить, бегать и читать [6]. Подлинный синтаксический параллелизм - это «прафигура», в которой происходит уподобление состояния природы и
психологического состояния человека: небо нахмурилось, а добрый молодец опечалился. Такие диколоны в фольклоре порождают аллегории: туча - мрачность, кукушка - вдова, сокол - молодец, т. е. они напрямую связаны с тропами.
В обширной и солидной работе академика Веселовского дается объяснение разных типов параллелизма. Однако главная мысль, наиболее отчётливо выраженная в конце работы, выходит за рамки объяснения и граничит с функциональным, инструментальным взглядом на параллелизм. Параллелизм - это психический процесс, «который ответил когда-то на первые, робкие запросы мысли», это «попытка сродниться с природой, проецировать себя на её тайники, переселить её в свое сознание». Но ведь этот психический процесс, живущий в поэзии и живший в фольклоре, обладает собственным когнитивным потенциалом, он использует природу как когнитивный инструмент. Мы видим, что семантический перенос активно участвует в развитии смыслового пространства языка. В частности, известную роль играют в этом «басенные животные», с помощью которых квантуется пространство человеческих характеров [7].
Всё это, впрочем, очевидно сегодня после «когнитивной революции». Ведь мы говорим о тропах. Но в параллелизме есть не только троп. В нем есть синтаксическая структура, активизирующая троп, - сам параллелизм. Он способен активизировать не только троп, но и антитезу, градацию гили рифму, о которой речь шла выше. Рифма в стихе, где она связана с симметрией, проявляет себя полнее, чем одиночная рифма прозы. Антитеза играет роль в симметричных построениях пословиц.
Полезно различать диколоны и триколоны. Последние тяготеют к градации, в то время как
первые - к антитезе. Вот пример триколона-градации из античного трактата «Стихи о фигурах красноречия»:
Если ты не богат деньгами,
не крепок здоровьем,
не превосходен душой, -
то каким же ты хвалишься счастьем.
В древности также выделяли фигуру и с четырьмя, и с пятью колонами, отмечая, что большее число колонов неблагозвучно. В том же трактате сказано:
Слово «период» значит охват: в нём два или больше
Связано членов подряд, крайняя мера - четыре.
Сверх четырёх - это будет уже неохватною речью.
Типы симметрии могут быть описаны в связи с лексическим наполнением устойчивых выражений, афоризмов и пословиц. Но они существуют и сами по себе в виде фигурной схемы. Более того, они служат порождающей моделью для самих пословиц и крылатых выражений. А значит, они служат инструментом упорядочения мыслей. Всякий раз в них несхожие (а иногда даже и схожие) части сопоставляются (противопоставляются) с помощью тождественных частей.
Именно так устроены классические фигуры прибавления - анафора и эпифора. В анафоре начальные (в эпифоре - конечные) элементы тождественны, а не тождественные элементы (они могут быть схожими или несхожими) являются предметом сопоставления. Анафора не только стратегия развёртывания речи, но стратегия развертывания мысли по анафорической
схеме. Ещё очевиднее функция мыслительной стратегии в анадиплозисе, в котором конец первого колона совпадает с началом следующего по схеме аБ - Бв. Анадиплозисы идеальны для выражения причинно-следственных связей.
Челобитную писать, во Москву посылать. Во Москву посылать, царю в руки подавать. Такой пример приводит Википедия. В фольклорных аналиплозисах, есть ещё функция замедления изображения, что облегчает его восприятие. Но так же работают и современные анадиплозисы в риторических текстах. Анади-плозис не только иконически передаёт течение событий, но и показывает их логическую связь.
Наконец совершенно очевидна функция мыслительной стратегии у регрессии (эпано-доса), схема которой АБВ - Аг, Бд, Ве. Иными словами, сначала в регрессии нечто анонсируется, а затем каждый пункт рассматривается отдельно. Регрессия широко используется в академических лекциях.
Могут ли подобные устойчивые формулы и устойчивые кластеры формировать нашу картину мира или хотя бы влиять на нее? Я думаю, могут, потому что выполняют ту же функцию, что и всякий фрейм - помогают распознавать образы внешнего мира с помощью заранее существующих в нашем сознании алгоритмов.
Более того, влияние алгоритмов, основанных на симметрии, менее хрупкое, чем влияние метафор. Ведь для успешного социального воздействия метафоры необходимо, чтобы это воздействие было бессознательным, либо, чтобы метафора вызывала социальное доверие. Мне уже случалось об этом писать [8]. Коротко говоря, дело заключается в том, что попадание метафоры в светлое
поле сознания сильно снижает её влияние на нашу картину мира. Это можно выразить словами: «это всего лишь метафора». Автоматизм воздействия разрушается. Тем не менее такая метафора может быть принята в качестве близкого к убеждениям реципиента общего места. Например, метафора или общее место (как угодно) - «капиталисты - пауки» при всей её условности может быть воспринята вами, если вы придерживаетесь соответствующих взглядов. Но если вы придерживаетесь противоположных взглядов, никакую картину мира эта метафора не сформирует и на ваше социальное поведение не повлияет. И вы будете вправе спросить: «Причём здесь пауки?». Вы также можете предложить встречную метафору, из которой будет вытекать совсем иная концептуализация: «Капиталисты - организаторы производства. Если вам близка энтомологическая тема, то они скорее пасечники».
Что же касается воздействия на ментальную сферу симметричных фигур, то оно априорно открытое и с самого начала лежит в светлом поле сознания. Нет потребности в его демонтаже.
И троп, и фигура симметрии являются когнитивными инструментами, некими опциями, способами развёртывания мысли, а это значит, что они, хотя и не детерминируют ход нашей мысли полностью, но заведомо помогают нам рассуждать. Топос - вот ключевое слово. Топос не подменяет аргументацию, но помогает искать её. Во всех случаях топос как логическая схема или как общее место выполняет ту же функцию, что троп или фигура - помогает оформлять мысли. Когнитивисты неоднократно подчёркивали, что троп - это не просто украшение речи, но способ мыслить определённым образом. То же можно сказать и о фигуре.
Вывод
Не стоит противопоставлять когнитивные возможности тропов и фигур. В основе тех и других лежит один и тот же семиотический механизм сближения понятий на основании ассоциации между словами. В обоих случаях наложение фреймов влияет на нашу концептуализацию действительности, а через неё косвенно и на наше социальное поведение. Влияние это, по-видимому, переоценивать не стоит. Но хочется подчеркнуть то, что тропы и фигуры оказываются здесь в сходном положении.
Влияние тропов при прочих равных носит более регулярный, но и более уязвимый характер.
Кроме того, применительно к фигурам можно говорить ещё об одном факторе - симметрии. Когнитивные возможности симметрии изучены мало. Но мы можем отметить, что в симметричной структуре происходит актуализация когнитивного потенциала фигуры и тропа. А сама симметричная структура тоже представляет собой явление, достойное внимания когнитивной лингвистики.
Изучение когнитивных возможностей фигур - тема, ждущая своих исследователей. Это тем более интересно сегодня, когда многие идеи когнитивной лингвистики, например, «метафоры, которыми мы живём», представляют собой выработанную шахту.
Библиографический список
1. Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. Chicago and London: The University of Chicago Press, 1980. 243 p.
2. Khazagerov G. On Monstrosity of Metaphor in Cognitive Paradigm. In Southern Federal University. Philology. 2016. № 2. P. 45-55.
3. Pipes R. Russia under the Old Regime New York: Charles. Scribner's Sons, 1974. 360 p.
4. Жирмунский В. М. Теория стиха. Л: «Наука», 1968. 317 с.
5. Веселовский А. Н. Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля // Журнал Министерства народного просвещения. 1998. № 3. URL: http://az.lib.ru/w/weselowskij_a_n/text_0060.shtml (дата обращения: 18.02.2024).
6. Синтаксический параллелизм. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/ (дата обращения: 18.02.2024).
7. Мегентесов С. А. Семантический перенос в когнитивно-функциональной парадигме. Краснодар: КубГУ, 1993. 90 с.
8. Хазагеров Г. Г. Четыре взгляда на троп. М.: «Флинта», 2022. 280 с. © Хазагеров Г. Г., 2024
