CC BY
89
УДК 81'35:81'27
К.Т. Абайбекова, К.М. Абишева КОГНИТИВНО-КОНТРАСТИВНЫЙ АНАЛИЗ КОНЦЕПТА ЗАПРЕТ
В статье нравственно-стереотипный концепт ЗАПРЕТ рассматривается как культурно-ментальное образование, репрезентирующее различные виды знания: социокультурные, направленные на регулирование поведения членов общества, народные как императивные нормы о постулатах, знания о принципах общения, регулирующих взаимодействие коммуникантов. Отмечается их неадекватная представленность в разных лингвокультурных сообществах.
Ключевые слова: концепт, репрезентация, социокультурные знания, прагматические знания, табу, эвфемизм, дисфемизм, поверия.
Мировидение народа и его миропонимание опредмечиваются в языке в системе характерных для него образов, символов, стереотипов. Особую роль в этом играют запреты, рассматриваемые в широком плане не только как табуированные наименования, когда в ассиметричной речевой ситуации использование прямых наименований обычно либо нежелательно, либо запрещено. «Такого рода ситуативная нежелательность либо лексический запрет называются табу» [Москвин 2007: 21], но и как разновидность нормы.
Запреты в педагогике характеризуются как стереотипные нормы, предписываюшие определенное поведение согласно архетипам - образцам поведения, заключенным в них. Анализ запрета в когнитивном аспекте позволяет говорить об их концептуальной природе как культурно-ментальных образований. Согласно С.Г. Воркачеву, «концепт - это единица коллективного знания, сознания, отправляющая к высшим духовным ценностям, имеющая языковое выражение и отмеченная этнокультурной спецификой [Воркачев 2004: 51]. Концепт ЗАПРЕТ обладает этими признаками, т.к., во-первых, репрезентирует разного рода знания, во вторых, дает представление о менталитете народа, его мировоззрении, верованиях, взглядах.
Термин «знание» понимается в нескольких значениях, во-первых, как сведения, полученные в результате познавательной деятельности человека и в процессе накопления им осмысленного предметного опыта. Во-вторых, как семантическое содержание ментальных репрезентаций; в-третьих, как синоним термина «информация» [КСКТ 1996].
В структуре концепта ЗАПРЕТ выражаются разнообразные знания: социокультурные, народные, прагматические, полученные как в процессе познавательной деятельности народа, так и в ходе выработки обществом определенных социальных программ, направленных на регулирование по-
ведения членов общества. Социокультурные знания можно охарактеризовать как стереотипи-зированные представления - нормативные ограничения, накладываемые обществом на поведение людей. Общество, чтобы выжить в определенных экологических и социальных условиях, стремится приспособиться к условиям окружающей среды, реагировать на «возмущения» извне и изнутри, приспособиться к ней. Для такого приспособления необходимо ограничение свободы поведения элементов и частей системы. Поэтому общество как система вырабатывает определенные стратегии приспособления, правила, ограничивающие поведение ее элементов, выход за ее рамки [Кра-вец 1970: 71]. К таким правилам относятся социальные нормы как установления и модели должного. Они служат для регуляции поведения людей. Нормы рассматриваются также как ценностные принципы поведения. Поэтому знания, выражаемые в концепте ЗАПРЕТ, рассматриваются, с одной стороны, как социальные, с другой -как культурные. Социокультурные знания, представленные в концепте ЗАПРЕТ, выражают в первую очередь, знания о нормах долженствования. Такие нормы направлены на защиту человека в обществе и регулируют его общественную жизнь, а также общение с другими людьми. Нормы, принятые в том или ином обществе, являются своеобразной семантической основой языка общества. В своей развитой форме они задаются человеку извне, выступая основой социальной целесообразности и необходимости. Нормы, по словам В.К. Букреева, И.Н. Римской, являются либо продуктом внешнего насилия (государства) над личностью, либо внутреннего приказа, голоса совести. Нормы либо отражают необходимость свернутой социальной целесообразности («ты обязан»), либо они позволяют личности чувство -вать полноту, связь с общественным целым и защиту от него [Букреев, Римская 2000: 233].
В концепте ЗАПРЕТ представлены и народные знания, передающиеся от поколения к поколению в виде требований, предписаний, выполнение которых обязательно для членов коллектива. А.К. Байбурин отмечает, что общество, заботясь о своем единстве и целостности, вырабатывает целую систему социальных кодов, программ поведения, предписываемых его членам [Байбурин 1985: 7]. К ним относятся традиции, обычаи, обряды, ритуалы. Они служат для передачи от поколения к поколению стереотипов поведения, оформленных как стереотипизированные социальные программы поведения, передающиеся из поколения в поколения в виде образцов, выполняя которые человек следует жестким правилам запрограммированных стереотипных действий. Такие социальные программы передают народные знания в автоматизированном виде.
Народные знания характеризуются как эмпирические знания, накопленные каким-либо этносом в результате наблюдений над миром природы, отношениями людей в обществе и их поведением. Народные знания содержат предписания, которые выступают как неписаные правила, соблюдение которых было необходимо, т.к. некоторые из них содержали жизненные правила, проверенные опытом: Не ходи ночью за водой, не смотри в полночь в зеркало. Такие предписания имеются во всех культурах. Но вместе с тем, каждый этнос в предписаниях, реализующихся в виде запрещающих норм, актуализирует свои стереотипизированные представления, основанные на рациональном социокультурном опыте.
Д. Кишибеков считает, что такие нормы служат для наложения запрета на что-либо, например, не наступать на порог, не бежать по направлению к дому, не бить по голове, не пинать скот, не плевать в воду, не рвать зелень и др. [Кь шiбеков 1999].
В казахском обществе запрещалось:
1. Насилие над девушкой, например: нельзя обижать девушку, т.к. она будущая мать.
2. Рубить одинокое дерево в степи, т.к. человек мог остаться одиноким, ср.: казах не срубает одинокое дерево в степи, т.к. может остаться одиноким. Наоборот, он спит под этим деревом.
3. Нельзя было спать перед заходом солнца, т.к. в это время жизнь и смерть, счастье и несчастье, свет и тьма вступают в борьбу между собой, ср.: Нельзя спать перед наступлением вечера. Человек, спящий в это время, желает себе смерти.
«Тыйым сездер - запреты» предостерегают от совершения безнравственных поступков, на-
пример, дастархандагы тамацты теппе (не пинай блюда на скатерти); кемтарга ку.лме (не смейся над убогим); малды теппе (не пинай ногами скот); суды сапырма (не перемешивай воду); шашыцды жулма (не рви на себе волосы) и др.
Концепт ЗАПРЕТ как фрагмент языковой картины мира отражает когнитивные, культурные и социальные характеристики народа - носителя языка, а также географические условия его проживания. Это отражение определяется менталитетом народа [Иванова 2006: 44]. Менталитет, по мысли И.Т. Дубова, это «интегральная характеристика людей, живущих в конкретной культуре, которая позволяет описать своеобразие видения этими людьми окружающего мира и объяснить специфику реагирования на него» [Дубов 1993: 20].
Культурно-ментальный компонент концепта ЗАПРЕТ показывает, что использование запрета как разновидности табу в различных обществах неадекватно. Мотивами языковых табу в разных обществах, по Х. Шредеру, являются: а) страх, который базируется на мистических представлениях об устройстве мира; данные табу играют незначительную роль в современном западном обществе, однако нельзя утверждать, что они полностью исчезли; б) деликатность, объясняемая уважением, например, в отношении смерти, болезни и других «несовершенств» (Unvollkommenheiten); в) нормы приличия, пристройность (Schicklichkeit), поддерживаемые чувством стыда при ассоциации с некоторыми частями тела и их функциями; г) идеологически мотивированная тактичность, в основе которой лежат притязания на высокую степень цивилизованности, идея прогресса, равенства всех людей, принцип полит-корректности [Schröder 1901].
В казахском обществе чаще всего используется такой мотив табуирования, как деликатность, объясняемая уважением к родственникам мужа.
Обычай «ат тергеу» запрещал снохе называть родителей и братьев мужа своими именами. Э.А. Риттер говорит о том, что в этом случае женщины соблюдают обычай «хлонипа», что выражается в выборе обращений. Слово «хло-нипа» обозначает скромность или же избегать «из уважения», т.е. избегать из уважения к мужу и его родичам употребления их настоящих имен (особая разновидность табу). Равным образом они не должны произносить настоящее название того или иного предмета, если оно существенно напоминает имя мужа [Риттер 1968], например,
в произведениях М. Ауезова описывается случай, когда женщина не может произнести фамилию мужа. Учетчик не отстает от нее, все спрашивает фамилию мужа, а она не может ее назвать. Она говорит: «Я вместо фамилии мужа привожу слова, заменяющее по смыслу имя свекра. Я говорю Молымхан (богатый), а учетчик не понимает. Жакып и Настя смеются. Конечно, учетчик глуп, если не понимает, что заменяя фамилию мужа эвфемизмами (полнокровный, изобильный) (А.К., К.А.) женщина иносказательно произносит фамилию Толымхан» [Ауезов 1983].
Мотивами использования табу является страх перед несчастьем, перед порчей, сглазом. В этом случае используется языковой запрет, отличающийся от других видов запретов тем, что культ слова связан с магическим действием. «Исключительность запрета на употребление каких-либо слов, выражений, собственных имен состоит в том, что он связан с магической функцией языка, т.е. с истинной верой в возможность непосредственного воздействия на окружающий мир посредством языка или с пережитками, следами его» [Копыленко1995: 47].
Магическая функция слова связана с первичным значением слова, но выступает не как условное обозначение предмета, а его часть (неконвенциональная трактовка). В случае выражения магической функции слово воспринимается как тотем, оберег, т.е. как амулет или заклинание, оберегающее от несчастья.
У казахов распространены были запрещающие поверия, связанные со счетом предметов, голов скота. Они не говорили, сколько у них детей, сколько голов скота, например: «Абай сам обратился к нему с новым вопросам:
- Неужели все это косяки вашего аула?
- А что чьи же?
- Сколько их тут?
Азимбай промолчал. Он отлично знал число коней, но говорить об этом не хотел - считал плохой приметой. Когда, проверив косяки, он начинал дома подсчитывать их, отец всегда останавливал его: «Тише, не болтай людям о числе скота» [Ауезов 1983].
Нельзя было также упоминать наименования предметов, явлений, связанных с самыми различными аспектами религиозно-анималистического, мифологического, астрологического и других верований. А. Кайдар отмечал, что запреты налагались казахами «на наименования хищных зверей и диких птиц, признанных тотемами, а также на наименования предметов
охоты и ремесла, различных теонимических персонажей (албасты, шайтан), болезней, на названия природных явлений и небесных тел (найзагай, ай, ^н, ж^лдыз) и даже на собственные имена старших и уважаемых людей, что основывалось на общественном этикете» [Кайдар 1998: 45]. Так, в нижеследующем примере казашка запрещает себе называть волка, не употребляет наименования природных явлений. Она соблюдает табу, заложенное в ее сознании как необходимое правило оберега: «Сын у тебя, я вижу, чисто Гвидон: растет не по дням, а по часам, - он хрипло рассмеялся. Санди улыбнулась, интуитивно заслоняя плечами Махамбета от прямого взгляда» [Санбаев 1998]; «Настоящий видать скакун! - рассмеялся Долинин, все еще покашливая, мне о нем немало рассказывали. - Мало вам рассказывали! С некоторых пор я перестал тебя понимать... видите ли, у нас не принято называть плохие вещи своими именами. Санди замялась и стала объяснять Долинину окольным путем. - Волка, например, называют «серым лютым» или «собакой - птицей», стараются не употреблять слово «умер», а говорят: «Пришел последний день». - Ну хорошо! - А причем тут Каракуин? - Каракуина, говорят, еще жеребенком где-то выкрали и спрятали в табунах Адайбека. Конокрада того застрелили. Ералы его звали. За ним последовал Адайбек. Потом погиб Махамбет, - сказала Санди тихо. И рядом с ним опять-таки находился Каракуин. Как тут не подумать плохое о коне? В нашем крае говорили, кто оседлает Черного Вихря, тот торопится к черному дню» [Санбаев 1998]. Казахи боялись сглаза, порчи, поэтому пользовались словесными оберегами, ср.: «Ой, смотри, он поднялся по службе и стал большим человеком! Тьфа, тьфа, чтобы язык и рот мой усохли, не хочу сглазить и навредить» (А. Ке-кильбаев. Автомобиль, с. 328).
В этих случаях слово воспринимается как заклинание, оберегающее от несчастья.
Такие запрещающие поверья связаны со стремлением избежать негативного влияния сглаза. Т.Б. Крючкова отмечает, что указанное явление связано с древними поверьями, согласно которым нельзя произносить имя человека, чтобы не навлечь на него «дурной глаз» [Крючкова 1976]. Поэтому вместо запрещенных слов использовались эвфемизмы: итцус, квк серек вместо волка, вместо русского черт побери обычно используются немецкое выражения das Kuckuk soll sie holen, donner wetter и др.
Запреты способствовали предупреждению несчастий, например, табалдырыцты баспау (не наступать на порог), Yüze царай ЖYгiрмеу (нельзя бежать по направлению к дому), жыланды урмау, басына ац цуйып шыгару (не бить змею, а вылив ей на голову молоко, выпроводить из дому), ку.лдi шашпау (нельзя раскидывать золу). Невыполнение таких требований могло привести к несчастьям. Например, рвут волосы на голове только в случае смерти близких, переступание порога тоже может накликать смерть и т.д. В русской культуре в знак горя, отчаяния посыпают голову пеплом.
Поэтому запреты также содержат табу на называние предметов культа. Наименования их стараются заменить эвфемизмами, словами или выражениями, заменяющими другие, которые по каким-либо причинам нежелательно или неудобно употребить в определенной ситуации [Ефремова 2000].
Приемы эвфемизации, с одной стороны, универсальны в различных лингвокультурных сообществах, с другой - неадекватны. Так, замена эвфемизмами неудобопроизносимых слов, понятий из областей анатомии и физиологии человека осуществляется во всех культурах, например, в английском языке слово «breast» считалось неприличным. Оно заменялось следующими эвфемистическими синонимами: eosom, chest, tittle, например: There is tittle sore right here on my boobs. Наименования болезней, теонимических персонажей также заменяются эвфемизмами, например, рак - canzer; черт - леший и др. Но в этом случае причина использования эвфемизмов иная. Она связана с верой в овеществление (реификацию понятия, названного словом). В процессе ритуализации слово признается как магическая сила и трактуется как неконвенциональный знак. В основе неконвенциональной трактовки языкового знака лежит представление о том, что слово - не условное обозначение некоторого предмета, а его часть, поэтому произнесение ритуального имени может вызвать присутствие того, кто им назван. Ошибиться в словесном ритуале нельзя, иначе можно прогневить Высшие силы или навредить им. И в этом случае неконвенциональное понимание слова обозначает, что слово отождествляется с вещью. В казахской, русской и немецкой культурах проявление культа слова связано к верой в то, что «лицо», к которому обращаются с просьбой, призывают наказать кого-либо, обладает Высшей силой и может выполнить просьбу или заклинание, наказать
кого-либо, например: Да пусть небо накажет тебя! Пусть Тенгри нашлет на тебя проклятье, Gott straf (будь я проклят), got strafe mich (накажи меня Бог). В некоторых случаях при произнесении проклятия призывают черта как демоническую силу. И в этом призыве также содержится вера в действие потусторонних сил, реально как бы существующих и способных выполнить заклинание, например: ish will desTeufels sein (черт меня побери, будь я трижды проклят), in (des) Teufels (или in drei Teufels Namen), (ладно, черт возьми), zum Teufel! (черт возьми) zum Teufel noch (ein) mal (черт возьми); zum Teufel (zuallen Teufel wunschen) (желать кому-либо провалиться в тартары) [Фразеологический словарь немецкого языка 1975].
В современном обществе причины табуиро-вания другие. Они связаны с целями социумов: сохранение традиционных культурных норм (такт, приличия, психологическая уместность), осуществление идеологического контроля, манипулирование массовым сознанием [Мечковская 2004]. Основной причиной использования эвфемизмов в случаях запрещения называть наименования профессий людей, выполняющих низкооплачиваемую работу или имеющих профессии, вызывающие негативное отношение у других членов общества (презрение, пренебрежение), является идеологически мотивированная тактичность, политкорректность. Поэтому в современном обществе такие наименования профессий заменяются эвфемизмами, например, вместо «undertaker» (гробовщик) употребляют «mortician»; «hairdresser» заменяется эвфемизмом «beantician»; а вместо ratcatcher (крысолов) - используется эвфемизм «extterminating engineer»; billsticker (наклейщик афиш) - заменяется на «chief lithographer» (главный литограф) или «lithographie - engineer»; tractor - driber (водитель трактора) - на «cater pillar engineer» и др.
Эвфемизмы используются также для замены наименований лиц, относящихся к социально ущемленной группе людей. Замена наименований в этом случае связана с необходимостью соблюдения политической корректности, когда требования соблюдать табу и повышенную вежливость проявляются в стремлении общества уберечь представителей: а) социально-ущемленных групп от неприятных ощущений и обид, например, handicapped > differently - abled > physically - invalid > challenged (инвалид > с физическими, умственными недостатками > покалеченный > с иными возможностями > человек, преодо-
левающий трудности из-за своего физического состояния [Тер-Минасова 2008].
В современных русском и казахском лингвокультурном сообществах также наблюдается стремление к соблюдению повышенной вежливости по отношению к категории социально-ущемленных людей-инвалидов, что проявляется в заботливом отношении к ним, в замене наименования «инвалид», «калека», «умственно отсталый», «даун» на наименования «человек, имеющий физические недостатки», «загып жан-дар» («полноправные члены общества»).
Таким образом, концепт ЗАПРЕТ можно охарактеризировать как единицу концептосферы народа, выражающую социокультурные, народные знания о нормах поведения членов общества. Такие знания неадекватны в рамках различных лингвокультурных сообществ и выражают различные ценностные представления о верованиях, нормах, принятых в каком-либо обществе. Они могут объективироваться при помощи слов, словосочетаний - единиц языка, отражающих ментальный образ народа.
Список литературы
Ауэзов М. Путь Абая. Алматы, 1983.
Байбурин А.К. Ритуал в системе знаковых средств культуры. М., 1985.
Букреев В.И., Римская И.Н. Этика права. М.: Юрайт, 2000.
Воркачев С. Счастье как лингвокультурный концепт. М., 2004.
Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. М., 2000.
Дубов И.Т. Феномен менталитета: психологический анализ // Вопросы психологии. 1993. № 5.
Иванова Е.В. Мир в английских и русских пословицах. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2006.
Кайдар А. Актуальные вопросы казахского языка. Алматы: Ана тш, 1998.
Кшгбеков Д. ^аза^ менталитета кеше, бYгiн, ертец. Алматы: Fbrnbrn, 1999.
Копыленко М.М. Этнолингвистика. Алматы,
1995.
Кравец Г.С. Вероятность и системы. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1970.
Крючкова Т.Б. К вопросу о дифференциации языка по полу говорящего // Восточное языкознание. М., 1976.
КСКТ - Краткий словарь когнитивных терминов / Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков, ЮГ. Панкрац, Л.Г. Лузина. М.: Изд-во МГУ им. М.В. Ломоносова, 1996.
Мечковская Н.Б. Семиотика: Язык. Природа. Культура. М.: Академия, 2004.
Москвин В.П. Эвфемизмы в лексической системе современного русского языка. М.: Ле-нанд, 2007.
Риттер Э.А. Чака. Зулу. М.,1968.
Санбаев С. Времена года нашей жизни. Алматы, 1998.
Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2008.
Фразеологический словарь немецкого языка. М., 1975.
Schröder L. Wiener Zeitschrift für die Kunde des Morgenlandes. Bohnenverbot, WZKM 15, 1901.
K.T. Abaibekova, K.M. Abisheva
COGNITIVE-SEMANTIC AND CONTRASTIVE ANALYSIS OF KNOWLEDGE REPRESENTED IN THE CONCEPT TABOO
The subject matter of the research is concerned with the knowledge represented in the value -stereotyped concept TABOO. The objective of the work: identification and description of types of knowledge, expressed in the concept TABOO. The main principle of the research is the cognitive principle aimed at studying language as a form of man's consciousness and thinking. Research methods used in the work are the cognitive analysis and contrastive method.
The research conducted made it possible to obtain the following results: we found out that in the concept TABOO there are represented different types of knowledge: socio-cultural, national and pragmatic; we prove that the social-cultural knowledge contributes to the regulation of conduct of the members of society with the regulations and standards, developed in the society to protect it from the external and internal influences and social control over the behavior of a member of the society; we show that traditional knowledge acts as empirical knowledge accumulated by the people in the process of their cognitive and economic activities within specific ecological niches; we reveal that the pragmatic knowledge may be defined as a set of rules and postulates of communication used with the purpose of regulating communication of communicants; it is also found out that the pragmatic knowledge has a
certain semantic content and expresses the intention of the communicants, in particular, friendly or polite attitude to the partner and members of the society; it is proved that all these forms of knowledge do not adequately reflect the peculiarities of national mentality and have differences in terms of expression.
In conclusion it can be noted that a comprehensive cognitive-semantic and contrastive analysis of the concepts allows to more exactly describe them not only as cultural-mental formations, but also as structures representing various kinds of knowledge.
Key words: concept, representation, socio-cultural knowledge, pragmatic knowledge, taboo,
euphemism, disphemism, folk beliefs.
