CC BY
86
половине XIX столетия радикальные преобразования имели одним из своих следствий изменение положения женщины в обществе. Как позитивные, так и негативные стороны этих изменений стали предметом осмысления в публицистических работах того времени.
1. Михайлов М. Л. Парижские письма // Современник. 1859. № 1. С. 163-182.
2. Михайловский Н. К. Полное собр. соч. : в 10 т. СПБ. : Тип. М. М. Стасюлевича, 1906. Т. 10: К женскому вопросу. 1913. С. 390-400.
3. Соболев М. Женский труд в народном хозяйстве XIX века // Мир Божий. 1901. № 8. С. 71-99.
4. Шашков С. С. Очерки истории русской женщины. С прибавлением статьи «Русская проституция» СПб.: Изд. Н. А. Шигина, 1872. 276 с.
5. Минаев Д. Д. С Невского берега // Дело. 1868. № 5. С. 140-157.
6. Воровский В. В. Литературно-критические статьи. М. : Худож. лит., 1956. 480 с.
7. Лесков Н. С. Русские женщины и эмансипация // Русская речь. 1861. № 46. С. 688-690.
8. Гончаров И. А. Собр. соч. : в 8 т. Т. 8: Статьи, заметки, рецензии, автобиографии, избранные письма. М. : Гослитиздат, 1955. 575 с.
9. Катков М. Н. Наш язык и что такое свистуны // Русский Вестник. 1861. № 3. С. 1-38.
10. Бебель А. Очерки по женскому вопросу М. : Тип. А. П. Поплавского, 1905. 574 с.
11. Бердяев Н. А. О самоубийстве М. : Изд-во Моск. унта, 1992. 24 с.
12. Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство М. : Новое литературное обозрение, 2000. 576 с.
13. Слонимский Л. Самоубийство с общественной и нравственной точек зрения // Вестник Европы. 1914. № 1. С. 254-269.
14. Кони А. Ф. О задачах Российского общества защиты женщин в борьбе с проституцией // Мир Божий. 1901. № 5. С. 6-11.
© Петренко Н. А., 2018
УДК 821.161.1
Н. В. Проданик N. V. Prodanik
КНЯГИНЯ N В РОМАНЕ А. С. ПУШКИНА «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН» И «ОПЫТЫ» М. МОНТЕНЯ: КНИЖНЫЙ ИСТОЧНИК ЛИТЕРАТУРНОГО ОБРАЗА
В статье рассматривается образ Татьяны - княгини N в восьмой главе пушкинского романа; в качестве одного из источников образа называется книга М. Монтеня «Опыты». Текстуально-компаративный анализ позволяет увидеть близость ценностей жизни, представлений о судьбе в словах философа и княгини. Объяснением сходства становится творческая биография Пушкина: накануне 18291830-х гг. поэт интересуется наследием Монтеня, вступает с ним в творческий диалог. Пушкин соглашается с мыслями французского философа о примирении в личной судьбе противоположных начал - свободы и необходимости, о сдерживании стихии воображения, о спокойном, стоическом принятии ударов судьбы. Весь этот комплекс суждений входит в пушкинские произведения 1830-х гг., звучит он и в восьмой главе «Евгения Онегина».
Ключевые слова: творчество А. С. Пушкина, роман «Евгений Онегин», образ Татьяны, книжные источники литературного образа, творчество М. Монтеня.
DUCHESS N IN A.S. PUSHKIN'S NOVEL «EUGENE ONEGIN» AND M. MONTAIGNE'S «EXPERIENCES»: BOOK SOURCE OF LITERARY IMAGE
The article discusses the image of Tatiana - Duchess N in the eighth chapter of Pushkin's novel; the book "Experiments" of M. Montaigne is considered as one of the sources of this image. Textual and comparative analysis allows us to see the closeness of the values of life, ideas about fate in the words of the philosopher and of the princess. The creative biography of Pushkin becomes an explanation of the similarity: on the eve of the 1829-1830s, the poet was interested in the Montaigne heritage; he entered into a creative dialogue with him. Pushkin agreed with the thoughts of the French philosopher about reconciliation in the personal fate of opposing principles - freedom and necessity, about restraining the elements of imagination, about the calm, stoic acceptance of the blows of fate. This whole range of judgments is included in the Pushkin's works of the 1830s; it also sounds in the eighth chapter of Eugene Onegin.
Keywords: the works of A.S. Pushkin, the novel "Eugene Onegin", the image of Tatiana, book sources of the literary image, the work of M. Montaigne.
Исследователи неоднократно отмечали, что в «Евгении Онегине» сложно переплетены несколько сюжетных планов: наряду с конкретно-историческим, есть национальный план сюжета, обращающий читателя к русской менталь-ности, его дополняет план онтологический, свидетельству-
ющий о вечном характере проблем, затронутых автором. Ю. М. Лотман, определяя специфику построения «Евгения Онегина», настаивал, что в романе «...текст и внетекстовый мир органически связаны, живут в постоянном взаимном отражении, перекликаются намеками, отсылками,
то звуча в унисон, то бросая друг на друга иронический отсвет...» [1, с. 8].
Не менее сложной и многоуровневой в романном мире предстает природа образов: в пушкинских персонажах видят реально-биографические, национальные черты, находят сходство с «вечными» героями мировой культуры. К примеру, замечено, что прототипами пушкинской Татьяны являются уездные барышни, среди них особенно выделяют Ольгу Пушкину, сестру поэта. Среди возможных прообразов называют декабристок, разделивших с мужьями сибирскую ссылку, в частности Марию Волконскую [1, с. 26]. Наше исследование тоже посвящено Татьяне - княгине в восьмой главе пушкинского романа, особый акцент будет сделан на ее афористичной фразе: «Я вас люблю (к чему лукавить?), / Но я другому отдана; / Я буду век ему верна» [2, с. 160]. Еще В. Г. Белинский предлагал понимать финальную фразу Татьяны как выражение национального характера героини, он утверждал, что в этих словах явлены склонность к самоотречению и жертвенность. В Татьяне как-то удивительно сходятся противоречия, восхищался Белинский, в ее словах слышится истинная гордость женской добродетели, ее выбор - путь добровольной, осознанной жертвы, которая не разрушает цельности внутреннего мира героини. Это образ «сильной русской женщины», вся натура которой - «любовь и самоотвержение» [3, с. 424-425]. Если озаботиться прототипами Татьяны в мировой культуре, то можно апеллировать к лику Мадонны Рафаэля, к женским персонажам в творчестве Ричардсона, Байрона, Руссо. Ряд генетических аллюзий может быть продолжен, и сегодня по этой проблеме существует обширный список научной и научно-критической литературы [4].
Согласимся с исследователями и критиками: для понимания образа Татьяны (в том числе для прояснения смысла ее последних слов Онегину) необходимо обращение к разветвленному культурно-историческому контексту. И, конечно, не последнюю роль в определении специфики этого женского образа играют книжные аллюзии. Среди авторов, известных Татьяне, нужно назвать имена Руссо, Ричардсона, де Сталь, прямые отсылки к ним есть в романных строках: «Воображаясь героиней / Своих возлюбленных творцов, / Клариссой, Юлией, Дельфиной, / Татьяна в тишине лесов / Одна с опасной книгой бродит, / Она в ней ищет и находит / Свой тайный жар, свои мечты .Вздыхает и, себе присвоя / Чужой восторг, чужую грусть, / В забвенье шепчет наизусть / Письмо для милого героя.» [2, с. 51].
Как полагал У. Тодд, «.по мере развития сюжета, Татьяна обретает большую зрелость в пользовании литературой. на первом этапе своего становления, она бессознательно считает книгу прямым отображением реальности, прямым руководством к действию и прямым выражением своего «я». По-детски. вводит она книжные стереотипы в свою жизнь, действуя и говоря под их влиянием» [5, с. 152]. Для зрелой Татьяны «.литература становится выражением ее души, мерилом ценностей. в письме и поступках Евгения. она прочла деструктивные, смутные желания Адольфа или Ловласа. Распознав Евгения с помощью литературы, Татьяна. обращается к ней, как к нравственному императиву.» [5, с. 156]. Многие репли-
ки пушкинской героини звучат «эхом» книжных фраз, известных Пушкину и его современникам. В. Набоков считает, что финальное свидание - это «реплика» последнего письма Юлии из романа Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» [6]. По мысли А. Л. Слонимского, последние слова Татьяны, предназначенные Онегину, представляют собой цитату из народной песни о женской верности: «Я достанусь иному, друг, / И верна буду по смерть мою». Парадокс заключается в том, что песня была переведена на французский язык дядей поэта - В. Л. Пушкиным [7, с. 34], Татьяна могла знать ее и в русском варианте (от няни), и во французском (она читала французские книги, так сказано в романе). Эти факты дают возможность У. Тодду сделать вывод о «сложном переплетении, национального и европейского наследия» в образе пушкинской героини [5, с. 268].
Соглашаясь с мыслями предшественников, мы все же не считаем тему исчерпанной, задача нашей статьи - показать, с каким еще не указанным книжным источником вступил Пушкин в творческий диалог при создании восьмой главы романа; определить, как книжный контекст проявляет природу образа Татьяны.
На наш взгляд, одним из важных контекстуальных полей в работе над обликом героини стала философия Мишеля Монтеня. Об этом авторе непременно вспоминают, когда речь заходит о мировоззрении поэта, точнее, о ренессанс-ных истоках пушкинского творчества, среди которых важное место отводят философскому наследию Монтеня. Пушкин был знаком с сочинениями этого французского мыслителя, в библиотеке поэта находилось четырехтомное издание на французском языке - Essais de Michel De Montaigne. Nouvelle Édition. Paris. 1828 [8]. Напомним, поэт работал над восьмой главой с 24 декабря 1829 по 25 сентября 1830 г. [1, с. 17], куплены же были тома Монтеня в пушкинскую библиотеку в 1829 г. [8]. Начиная с 1829 г., Пушкин не раз обращался к Монтеню: отголоски эссе «О том, что философствовать - значит учиться умирать» пушкинисты находят в стихотворении «Дорожные жалобы» (1829 г.), в элегии «Брожу ли я вдоль улиц шумных,» (1829 г.) [9, с. 208, 205206]. Вполне убедительно звучит мнение русского философа И. И. Лапшина о приверженности Пушкина живому чувству и отказе от окончательных оценок, которые также обусловлены обращением к Монтеню: «Въ скептицизмЪ Монтеня Пушкина могла еще привлекать высшая ироыя надъ «ложной мудростью», надъ дiалектическими ухищ-реыями борющихся между собою философскихъ и лите-ратурныхъ партм.» [10, с. 249]. Доказывая правоту своего наблюдения, И. И. Лапшин приводит цитату из ранней редакции шуточной поэмы «Домик в Коломне», где Пушкин с иронией говорит о литературных правдоискателях и относительности их суждений вкуса:
ВЪдь нынче время споровъ, брани бурной, Другъ на друга словесники идутъ <.> Блаженъ, кто издали глядитъ на всЪхъ, И, ротъ зажавъ, смЪется то надъ тЪми, То надъ другими - верхъ земныхъ утЪхъ Изъ-за угла смЪяться надо всЪми.
(А. С. Пушкин. «Домикъ въ КоломнЪ») (цит. по: [10, с. 249]).
Устанавливая сходство мировоззрений русского поэта и французского философа, ученые обращаются к переписке Пушкина, его литературно-критическим заметкам, к творческому наследию. Они утверждают, что именно у французского эссеиста поэт учился свободному, непринужденному стилю повествования [9, с. 208, 205-206]; замечают, что многие персонажи, рассказчики в пушкинских текстах повторяют фразы Монтеня или мыслят соответственно его логике. Поддержим эту исследовательскую стратегию и мы, а поскольку современники Пушкина настаивали, что «.поэт в своей восьмой главе похож сам на Татьяну.» [11, с. 99100], то попытаемся увидеть связь между стилем мышления и витальными принципами трех субъектов речи: поэта, пушкинской героини и ренессансного философа.
В «Опытах» Монтеня очень важен тезис о природосо-образной жизни человека: «.я люблю ту жизнь и действую в той жизни, которую богу было угодно нам даровать <...> Я от чистого сердца и с благодарностью принимаю то, что сделала для меня природа <...> Природа - руководитель кроткий, но в такой же мере разумный и справедливый. Я всячески стараюсь идти по ее следу, который мы запутали всевозможными искусственно протоптанными тропинками» [12, с. 618-619]. В главе «Об опыте» Монтень спокойным тоном говорит о принятии судьбы, о ничем не омрачаемом жизнелюбии, о том, что активность личности («я действую») не выходит за границы, намеченные судьбой («действую в той жизни, которую богу было угодно нам даровать.»).
Романтический бунт против судьбы, непрестанная текучесть желаний, неодолимая борьба страстей не ведомы и пушкинской героине. Благодаря своей «зимней» натуре (напомним, Евгений подмечает - «как теперь окружена / Крещенским холодом она») [2, с. 154], Татьяна умеет сдерживать огонь страстей, и стихия чувств затаенно скрывается за внешней холодностью облика героини:
<.> Князь подходит К своей жене и ей подводит Родню и друга своего. Княгиня смотрит на него. И что ей душу ни смутило, Как сильно ни была она Удивлена, поражена, Но ей ничто не изменило: В ней сохранился тот же тон, Был так же тих ее поклон [2, с. 147].
В героине не умирают чувства («Я вас люблю (к чему лукавить?)» - признается она), но для них находится сдерживающее начало - честь замужней женщины.
Ситуация уравновешенности несходных начал была задана еще в жизненном кредо Горация (в принципе «золотой середины»). Этот витальный принцип был дорог и французскому философу, и российскому поэту. Монтень, часто упоминая Горация, настаивал на том, чтобы дух человека «.был неизменно уравновешенным и спокойным; чтобы он не был бездеятелен, но вместе с тем и не чувствовал гнета и оставался бесстрастным» [12, с. 541].
Пушкин, гений противоречий, в котором парадоксально уживались аполлонические и дионисийские интенции [13,
с. 287], считал, что всевластие одной страсти губительно, именно подчиненность одному чувству разрушает человека, отучает его воспринимать витальную сложность и многомерность жизни. Еще в ранней лирике появился принцип, которому поэт следовал всю свою жизнь - «рассудок с сердцем пополам»:
Я не люблю твоей Коринны, Скучны любезности картины. В ней только слезы да печаль И фразы госпожи де Сталь. Милее мне живая младость, Рассудок с сердцем пополам, Приятной лести жар и сладость И смелость едких эпиграмм.
(А. С. Пушкин. «Я не люблю твоей Коринны.»)
[14, с. 541].
Последняя отповедь Татьяны Евгению демонстрирует, насколько в ней уравновешены и равноценны чувство («люблю»), мысль («объясниться откровенно») и долг («буду верна»); личный свободный выбор («я буду верна») и покорность родительской воле («я отдана»). В словах Татьяны тоже слышится сознательное принятие своей сложной судьбы, ей дана монтеневско-пушкинская способность совмещать противоречивые начала, подчиняться жизни, а не протаптывать «искусственные тропинки» наперекор природе, как говорил автор «Опытов».
Кроме того, Монтень негативно оценивает беспокойное воображение, устремляющее человека вдаль от дома и семьи. Для сравнения он предлагает с печалью взглянуть на судьбу тех, кто погнался за неосуществимой мечтой: «Они пренебрегают настоящим, пренебрегают, чем владеют, ради каких-то чаяний, ради смутных и тщетных образов, рисующихся в их воображении.» [12, с. 618]. Сдерживая воображение, полагает Монтень, человек способен достигнуть покоя и научиться жить «сегодня», не принося его в жертву туманному «завтра».
Поэт действительности, умеющий растворяться в текущей минуте, - так говорили современники о Пушкине. Пушкинский герой ищет и находит «.выход из диссонансов жизни и примирение с трагическими законами судьбы не в заоблачных мечтаниях, а в опирающейся на самое себя силе духа...» [15, с. 295]. Лирический герой, а он, как известно, мировоззренчески близок самому Пушкину, пытается обрести покой и волю в тех обстоятельствах, которые ему даны (вспомним для примера хрестоматийное стихотворение «Узник»).
Татьяна тоже силой своей «крещенской» натуры сдерживает воображение, хотя оно и рисует, видимо, перед ней заманчивые картины. Горькая тоска по несбывшемуся слышится в ее словах: «А счастье было так возможно.» [2, с. 160].
Наконец, высшим витальным принципом Монтень объявляет следующий: «.умение достойно проявлять себя в своей природной сущности есть признак совершенства и качество почти божественное. Мы стремимся быть чем-то иным, не желая вникнуть в свое существо, и выходим за свои естественные границы, не зная, к чему мы по-настоящему способны» [12, с. 622].
Представление о природосообразном поведении человека, о желании мыслить и проявлять себя в соответствии с возрастом, семейным статусом - все это нашло отражение еще в ранней лирике поэта:
Всему пора, всему свой миг;
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный.
(А. С. Пушкин. «К Каверину») [14, с. 237].
Онегин живет несообразно своему возрасту: словно старик, он еще в молодости чувствует охлаждение души -«...рано чувства в нем остыли.» [2, с. 22]. Он, стремясь отозваться на все явления моды, оказывается личностно не определен, в нем есть черты великосветского ловеласа, денди, он близок либерально настроенным декабристам. Напомним, как содрогнулась и удивилась Татьяна в его деревенском кабинете. «Уж не пародия ли он?» [2, с. 128]. Онегин потенциален, он открыт любому чувствоизъявлению. Даже в момент последней встречи Татьяна гадает, что привело Евгения к ее ногам - зависть, «соблазнительная честь»? [2, с. 159]. И ей не верится, что его чувство сейчас - это искренняя любовь.
Если Евгений «недопроявленная» личность, то Татьяна в восьмой главе уже личность состоявшаяся: в художественном мире романа она изменяется, но не изменяет себе, или, как говорит Монтень, «достойно проявляет себя в своей природной сущности» [12, с. 622]. Заключительная фраза тому подтверждение: княгиня все еще любит Онегина, но при этом она искренне предана мужу и чиста перед самой собой. Знание своей сути Пушкин назвал «самостояньем», под этим словом он подразумевал и независимость суждений, и следование своей природе, и цельность личности, которую образуют любовь к родине и память семьи-рода:
Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пищу -
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
(А. С. Пушкин. «Два чувства дивно близки нам.»)
[16, с. 481].
Стихотворение не было завершено, приведем его черновой вариант, сохраняя особенность синтаксического и пунктуационного оформления строк: «На них основано от века / По воле бога самого / Самостоянье человека / Залог величия его.» [17, с. 848]. Предположительно работа над текстом стихотворения шла в первой половине октября 1830 года [17, с. 1218]. Если эта датировка верна (напомним, завершена VIII глава романа 25 сентября 1830 г.), то фраза Пушкина «Самостоянье человека, залог величия его» обду-мывалась поэтом практически синхронно с ответом Татьяны Онегину. И. Сурат проясняет значение слова «самостоянье», погружая его в контекст творчества Пушкина: «Самостоянье» - . слово, имеющее аналоги в других его высказываниях: «наука первая» «чтить самого себя» («Еще одной высокой, важной песни.», 1829), «независимость и самоуважение» («Вольтер», 1836). При этом «самостоянье» и глубже и шире этих синонимов - это некая вертикаль
жизни человека, через которую реализуется его истинное назначение («величие его»), и восставлена эта вертикаль на «двух чувствах». Таким образом, личная состоятельность ставится у Пушкина в зависимость от укорененности в почве родовой и национальной истории; «любовь к родному пепелищу» и «любовь к отеческим гробам» оказываются фундаментом бытия личности» [18, с. 414].
В финальных словах Татьяны совмещены необходимость (т. е. «внешние» требования - заключенные узы брака, роль жены) и внутреннее свободное желание - быть верной супругу, хранить чистоту семейной чести. Выбор, сделанный за нее - «другому отдана», во фразе Татьяны согласуется с выбором, сделанным ею - «я буду век ему верна», и не отменяет свободу чувства - «я вас люблю». Так романтический принцип вечной погони за счастьем и свободой (вспомним в этой связи непрестанное беспокойство кавказского пленника из ранней поэмы Пушкина) заменяется принципом покойной, привычной жизни. Здесь опять придется вспомнить Монтеня, в главе, посвященной жизненному опыту, он писал: «У меня из головы не вышибить мысль, что весьма подходящим делом является брак между наслаждением и необходимостью.» [12, с. 620]. В случае с Татьяной, это -согласие чувства, внутреннего порыва с внешним требованием - долгом перед близкими людьми.
Итак, поступки, слова Татьяны - княгини в VIII главе пушкинского романа - безусловно, прочитываются на фоне значительного культурно-исторического контекста. Одним из важных «ключей» к ее образу, на наш взгляд, становится книга Мишеля Монтеня «Опыты»: своеобразным эхом отозвались в русском романе XIX века мысли ренессансного философа о добровольном принятии судьбы, а не стремлении ей наперекор; о сдерживании силой характера стихии воображения; о гармоничном примирении в личной судьбе свободы и необходимости. Как мыслил Пушкин, основой величия личности виделось «самостоянье», или, как другими словами определял Монтень, знание и следование своей природе. Эти близкие русскому поэту и французскому философу витальные ценности, представления о судьбе были произнесены вслух в финальной речи Татьяны; они свидетельствуют, что среди книжных, литературных источников этого женского образа, наряду с Руссо, де Сталь и Ричардсоном, необходимо называть имя Мишеля Монтеня.
1. Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий : пособие для учителя. Л. : Просвещение, 1983. 416 с.
2. Пушкин А. С. Собр. соч. : в 10 т. М. : Худож. лит., 1975. Т. 4. 520 с.
3. Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. М. : Худож. лит., 1985. 560 с.
4. Набоков В. Комментарий к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. URL: https://profilib.net/chtenie/157943/ vladimir-nabokov-kommentarii-k-evgeniyu-oneginu-aleksandra-pushkina.php (дата обращения: 03.02.2018); Чумаков Ю. Н. Татьяна, княгиня N, муза (Из прочтений VIII главы «Евгения Онегина») // Чумаков Ю. Н. Пушкин. Тютчев: Опыт имманентных рассмотрений. М. : Языки славянской
культуры, 2008. С. 138-153; Тодд III Уильям Миллз. Культурный ряд в «Евгении Онегине». Творческая условность // Тодд III Уильям Миллз. Литература и общество в эпоху Пушкина. СПб. : Академ. Проект, 1996. С. 134-162.
5. Тодд III Уильям Миллз. Творческая условность. Примечания // Тодд III Уильям Миллз. Литература и общество в эпоху Пушкина. СПб.: Академ. Проект, 1996. С. 145-162; С. 263-270.
6. Набоков В. Комментарий к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. URL: https://profilib.net/chtenie/157943/ vladimir-nabokov-kommentarii-k-evgeniyu-oneginu-aleksandra-pushkina.php (дата обращения: 03.02.2018).
7. Слонимский А. Л. Мастерство Пушкина. М. : Худож. лит., 1963. 526 с.
8. Модзалевский Б. Л. Каталог библиотеки А. С. Пушкина // Пушкин и его современники: Материалы и исследования СПб. : Тип. Императорской Академии наук, 1910. Вып. 9/10. URL: http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/ps9/ ps93001-.htm?cmd=p (дата обращения: 23.02.2018).
9. Бутакова В. И. Пушкин и Монтэнь // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1937. Вып. 3. С. 203-214.
УДК 82-14
ПОЭТ НА ПЕРЕЛОМЕ ЭПОХ: СЕМАНТИКА ЗАГЛАВИЙ ПРИЖИЗНЕННЫХ КНИГ ДЕНИСА НОВИКОВА
В статье прослеживается творческая эволюция Дениса Новикова, этапы которой ознаменовались заглавиями его прижизненных поэтических сборников: «Условные знаки» (1992), «Окно в январе» (1995), «Караоке» (1997) и «Самопал» (1999). Автор рассматривает, как менялось понимание поэтом своего места в жизни общества на переломе эпох, как его самопозиционирование прошло путь от посланника Бога до «ресторанного певца». Итогом этого драматического осмысления собственной судьбы в контексте исторических перемен стало молчание: придя к выводу, что современному обществу стихи не нужны, Новиков полностью отказался от творчества.
Ключевые слова: Денис Новиков, русская поэзия, заглавия, эволюция, вторая половина ХХ века.
10. Лапшин И. И. Пушкин и Монтень // Пушкинский сборник. Прага: Тип. «Политика», 1929. С. 245-252.
11. Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л. : Наука, 1979. 789 с.
12. Монтень М. О том, что нужно владеть своей волей. Об опыте // Монтень М. Опыты: Избранные главы. М. : Правда, 1991. С. 536-622.
13. Булгаков С. Жребий Пушкина // Пушкин в русской философский критике: Конец XIX - первая половина XX вв. М. : Книга, 1990. С. 270-294.
14. Пушкин А. С. Собр. соч. : в 10 т. М. : Худож. лит., 1975. Т. 1. 744 с.
15. Белинский В. Г. Собр. соч. : в 9 т. М., 1981. Т. 6. 411 с.
16. Пушкин А. С. Собр. соч. : в 10 т. М. : Худож. лит., 1974. Т. 2. 688 с.
17. Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 17 т. М. : Воскресение, 1997. Т. 3 (кн. 2).1378 с.
18. Сурат И. З. «Два чувства дивно близки нам.» // Пушкинская энциклопедия: Произведения. СПб. : Нестор-История, 2009. Вып. 1. А-Д. С. 412-415.
© Проданик Н. В., 2018
А. А. Семина A. A. Semina
POET AT THE TURN OF THE EPOCH: SEMANTICS OF TITLES IN DENIS NOVIKOV'S BOOKS DURING HIS LIFETIME
The article traces the creative evolution of Denis Novikov, the stages of which were marked by the titles of his lifetime poetic collections: "Symbols" (1992), "Window in January" (1995), "Karaoke" (1997) and "Homemade" (1999). The author considers how the poet's understanding of his place in the life of society at the turn of the epochs changed, how his self-positioning went from being a messenger of God to a "restaurant singer". The result of this dramatic reflection on his destiny in the context of historical change was silence: having come to the conclusion that modern society did not need poems, Novikov completely abandoned his creative work.
Keywords: Denis Novikov, Russian poetry, titles, evolution, second half of the 20th century.
Проблеме заглавий в современном литературоведении уделяется все больше внимания. Одной из первых на новом этапе осмысления этого феномена данную проблему затронула Ю. В. Бабичева [1]; заглавиям поэтических сборников отдельных поэтов посвящены работы Л. Г. Ких-ней [2], А. В. Фроловой [3]; всесторонним изучением заголо-вочно-финального комплекса занимается Ю. Б. Орлицкий [4]. Заглавие поэтического сборника, несомненно, является сильной позицией текста [5]: именно оно задает тон всем
входящим в него стихотворениям, указывает ракурс, с которого они должны быть рассмотрены.
Денис Новиков (1967-2004) принадлежал к тому поколению литературной интеллигенции, чье становление проходило одновременно с публикацией целого потока «возвращенной» литературы. Как писал О. Хлебников, «им было по 17-18 лет, когда миллионными тиражами начали публиковать прозу и стихи, за чтение которых недавно определяли в ГУЛАГ» [6]. Поэт был очень эрудирован-
