CC BY
26
УДК 002.2:001"2018"
М. В. Рац
Книговедение - 2018 Предложения к повестке дня
На фоне неудовлетворительного (с нашей точки зрения) состояния науки о книге в России формулируются ключевые вопросы, требующие ответа, если мы хотим что-то менять. Это вопросы о месте и назначении книговедения в социогуманитарной науке, потребителе книговедческих знаний, предмете изучения и, наконец, о самоопределении и самоорганизации профессионального сообщества. Обсуждаются возможные варианты и предлагаются авторские версии ответов на эти вопросы.
Ключевые слова: артефакты, книга, книжное дело, книговедение, профессиональное сообщество, наука о культуре, наука о коммуникации
Mark V. Ratz
Bibliology - 2018 Proposals for agenda
Considering poor (from our point of view) state of the book science in Russia, the proposed agenda formulates the key questions that have to be answered, if we want to make changes. These are the questions about the place and purpose of the book science in other social and humanitarian sciences; the consumer of the bibliological knowledge; the subject of its studies; and, finally, self-determination and self-organization of the professional community. Various options of questions are discussed and some versions of the author's answers to these questions are offered.
Keywords: artifacts, book, book business, book science, bibliology, professional community, с^Шга! studies, science of communication
Автор принадлежит к числу коллег, неудовлетворенных положением дел, сложившимся в отечественном книговедении. Но, тем не менее, будучи от природы консерватором, автор сторонник традиционного для нас толкования книговедения как комплексной науки о книге и книжном деле. Другой вопрос, что стоит за этой формулой: здесь важно различать сущее и должное, существующее положение дел, с одной стороны, и желаемое нами, «идеальное» положение дел - с другой. (Это, кстати, одно из нормативных требований деятельностного подхода в версии Московского методологического кружка, с позиций которого мы и выступаем1.)
Во многом, конечно, такие представления у каждого свои, но они всегда образуют при этом своеобразные «пары»: картины сущего и должного явно или неявно формируются только вместе, и одна из них в значительной степени определяет другую. Чаще это происходит неявно, но в принципе не зависит ни от нашего сознания (рефлектируем ли мы это обстоятельство), ни от сферы приложения: будь то книговедение, освоение космоса или любая другая сфера деятельности. Собствен-
но, данная статья и призвана продемонстрировать одну из множества таких «пар» применительно к книговедению. (Ваша пара, читатель, будет, наверно, отличаться от нашей.) Позиция автора такой «пары», по идее, находит свое дальнейшее выражение в предлагаемых путях перехода от фактической картины к желаемой. И при этом неизбежно возникает вопрос, как организовать совместную работу сторонников разных позиций.
Рассказать обо всем в рамках одной статьи невозможно. Однако, чтобы действовать осмысленно, здесь важно понимать, что фактическая картина может изучаться в привычных рамках аналитики или науки, а желательная, напротив, требует проектных (в широком смысле) и программных проработок. Причем наука может изучать только то, что существует (и задано в форме объекта), в то время как проектируют то, чего нет. Т. е., задумывая более или менее серьезные перемены в жизни, уже на первом этапе нужно использовать принципиально разные подходы и осуществлять деятельность разных типов.
Стоит сделать упор на том, какой нам видится идеальная картина книговедения (с некоторыми возможными вариациями), и это, вроде бы первый и главный предмет необходимой, на наш взгляд, дискуссии. (Необходимой - воспользуемся термином Р. Акоффа, - разумеется, только «неудовлетворенцам»: коллеги, которых устраивает сложившееся ныне положение дел, могут не беспокоиться.) В продолжение ее по смыслу всего предприятия нужно будет сосредоточиться на возможном плане действий, которые покажутся нам разумными в сложившейся ситуации. Но на первом шагу главное то, что следующие соображения, по содержанию представляющие наш идеал и - в перспективе - план действий, по функции выступают как предложения к повестке дня возможной и, повторю, необходимой дискуссии. Иными словами, речь идет пока не о «принятии решений» и каких-либо «социальных действиях», а исключительно об обсуждении заведомо спорных представлений.
Наперед понятно, что отношение коллег к нашим предложениям будет очень разным. Но хотелось бы видеть ясные альтернативы: чем больше предложений такого рода мы будем иметь, тем больше шансов выработать адекватные решения. Наша интенция, следовательно, диаметрально противоположна широко распространенной, когда коллеги стремятся получить «единственно правильный» ответ на любые возникающие вопросы. Для начала мы хотим шире раздвинуть рамки возможных ответов и тем самым задать пространство для осмысленного обсуждения вопросов.
С нашей точки зрения, не только и не столько книговедение как наука, но и книговедческое сообщество находится сейчас на развилке. Сохранять ли сложившийся пассивный образ жизни, когда все инициативы и свежие идеи затухают и теряются во внутренних нередко схоластических спорах, или взять, наконец, свою судьбу и свое дело в собственные руки? Сложно сказать, готовы ли мы взять на себя ответственность за будущее состояние своего дела, но постановка и проработка представлений о будущем кажется вполне назревшей, что и характерно для судьбы постсоветской культуры и науки2.
Попытаемся структурировать возникающее здесь смысловое поле. Нынешнее кризисное состояние социально-гуманитарной мысли вообще имеет глубокие кор-
Раздел 2. Теория книговедения ни и для своего преодоления требует переосмысления наших подходов и картин мира3. Это дело философии и методологии. Но в этом контексте мы сталкиваемся в книговедении с более локальными и специфическими проблемами. Конечно, мировоззренческие и профессиональные вопросы тесно переплетены, и надо постараться, фокусируя внимание на вторых, не упускать из виду первых. Имея это в виду и обостряя свои ранее высказанные соображения4, мы бы рискнули сказать, что живем в мирке, ограниченном узко понимаемыми профессиональными интересами. Реальная «книжная жизнь» общества идет в других местах, в большом мире, и, кажется, даже не интересует профессиональных книговедов.
Книжная тематика активно прорабатывается литературоведами, философами, историками по всему миру. Но их работы, включая написанные по-русски и не говоря уж о переведенных (отнюдь не книговедами) с европейских языков, не удостаиваются даже отклика в книговедческой периодике, не говоря уже о знакомстве с оригинальной зарубежной литературе. Точно так же мимо книговедов уже давно проходят работы по методологии науки, идет формирование таких тесно связанных с нашими интересами обобщающих направлений мысли как культурология и наука о коммуникации.
С другой стороны, практически не прослеживается влияния книговедческой мысли на практику книжного дела в России. Характерный пример в этом отношении - широкое обсуждение среди специалистов переориентации книговедения с книжного дела на книжную культуру, при том, что в постсоветские годы важнейшая составляющая книжной культуры - культура книгоиздания то и дело опускается ниже всякой критики. (Подробнее об этом на конкретных примерах - в работах А. Э. Мильчина5.) Грубые нарушения культурных норм встречаются даже среди книговедческих (и близких к ним по типу) изданий.
Другой пример. По такому важнейшему междисциплинарному направлению, как теория и практика чтения не поставлен даже вопрос о специфике книговедческого подхода к теме, которой по-своему занимаются филологи, психологи, социологи, историки и т. д. Разумеется, проще всего объявить все работы, посвященные чтению и читателям, книговедческими. Но все же что имеют сказать об этом книговеды со своей профессиональной позиции - в отличие от того, что говорят психологи или социологи? Вероятно, тут возможны разные точки зрения. Мы связали бы специфику книговедческой (как, кстати, и библиофильской) позиции с особенностями материального носителя текста. Такой взгляд особенно актуален теперь в связи с резким и масштабным дополнением бумажных носителей электронными. Именно он реализован в известных работах Р. Шартье, но их рецепция в России, кажется, никак не связана с трудами книговедов.6
Думается, что узость, схоластичность книговедческой мысли и отрыв от практики книжного дела - две стороны одной медали: любая наука вообще и в принципе призвана вырабатывать новые знания для решения проблем, возникающих в практике. Но у нас не обозначены даже контуры той сферы (или сфер) деятельности, за обеспечение которых научными знаниями мы берем на себя ответственность.
Отправляясь от обозначенной этими штрихами ситуации в книговедении, мы видим здесь несколько тесно связанных между собою вопросов, подлежащих пер-
воочередному обсуждению, которое можно лишь наметить здесь и теперь. Каждый из них предполагает специальное обсуждение.
1. Если считать книговедение по традиции автономной научной дисциплиной, нужно уточнить, каково место и назначение этой дисциплины в ряду других. В чем ее типологические особенности?
2. На кого работает наша наука? Кто наш заказчик и хотя бы потенциальный потребитель нашей научной продукции?
3. Что, собственно, мы призваны изучать, что считать объектом и предметом нашей науки? Продолжаем ли мы считать книговедение комплексной наукой о книге и книжном деле, или хотим сменить эту парадигму?
4. Кто такие «мы»: как выделить книговедческое сообщество (если и когда это можно и нужно, что «вообще» далеко не очевидно) в массе историков, литературоведов, культурологов и т. д., занятых среди многого прочего теми же вопросами, что и мы?
Первая тема - места и назначения книговедения, естественно, ближе всего к упомянутым мировоззренческим и методологическим вопросам. Уже хотя бы потому, что ближайший из них - вопрос о так называемой «классификации наук» до сих пор не получил сколько-нибудь удовлетворительного решения. В отличие от бытующих представлений (которые довольно разнообразны), мы видим место книговедения на стыке, - а точнее, на пресечении - социально-гуманитарных и технических наук. Но, если упоминание первого ряда здесь вполне традиционно, то появление второго требует хотя бы краткого пояснения.
Имея в виду, кажется, уже общепринятое различение первой и второй (рукотворной) природы, мы противопоставили бы известному ряду естественных наук, занятых «первой природой», технические - в широком смысле - науки об артефактах второй природы. Книга, бесспорно, относится к числу таких фундаментальных артефактов, вокруг каждого из которых формируются свои сферы деятельности. Осмысление и изучение каждого артефакта вместе с объемлющей его сферой деятельности обусловливает формирование специальных областей знания (наук, учебных дисциплин). Таковы привычные для нас «технические науки» в узком смысле (машиноведение, материаловедение и т. п.), но вместе с ними и многие науки, традиционно квалифицируемые в качестве социальных и/или гуманитарных. К последним наряду с искусствоведением, литературоведением, правоведением и т. д. очевидно можно отнести книговедение.
Таким образом, площадка, на которой пересекаются социогуманитарные и технические науки, оказывается довольно плотно заселенной. Несколько упрощая картину, можно сказать, что для всех наук на этой площадке характерна своеобразная трехчастная структура, сильно отличающая их от наук естественных. А именно, каждая из них строится вокруг «своего» артефакта, будь то машины, материалы, право или книги, и включают наряду с ним две группы деятель-ностей. Одна группа центрирована на производстве/творении соответствующих артефактов, другая - на и их последующем использовании в самых разных приложениях7. В этом отношении, кстати, все подобные науки - «комплексные»8.
В нашей указанной статье 2009 г. статье структура науки о книге была представлена по описанной схеме (создание - артефакт - использование) таким образом (см. рис. 1)
Раздел 2. Теория книговедения
Рис. 1. Структура науки о книге
В связи с этим нужно подчеркнуть два обстоятельства. Во-первых, такая трех-частная схема применима ко всем наукам, населяющим указанную площадку (включая как технические в привычном понимании, так и социально-гуманитарные) и позволяет по-новому взглянуть на их фактическое содержание9. Во-вторых, - и здесь это важнее - решающее значение имеет категоризация принципиально разных объектов. Одно дело - «живая» человеческая деятельность вместе с определяющим ее мышлением (мыследеятельность - как говорят коллеги-методологи), совсем другое - «ставший», «готовый» артефакт. Который, с одной стороны, создан в деятельности - в нашем случае «коллективного автора» книги (М. Куфаев), а с другой - предназначен для деятельности пользователей. Применительно к книговедению речь идет соответственно о книжном деле и книге как таковой. Этот факт надо обсуждать особо, потому что методы и средства исследования (1) деятельности художника, книгоиздателя, машиностроителя - различия здесь неважны - и (2) ее организованностей, артефактов - соответственно произведения искусства, книги или машины, - совершенно различны.
Переходя ко второму вопросу (из четырех намеченных), подчеркнем еще раз, что в принципе любая наука призвана обеспечивать новыми знаниями «свою» практику: такова ее основная функция в системе разделения труда. Но в наших дискуссиях этот немудреный вопрос (на кого работает наша наука?) с необходимой жесткостью, кажется, никогда не ставился и не имеет признанного решения.
Кажется разумным исходить из того, что, по идее, больше других должны быть заинтересованы в получении книговедческих знаний лица, занятые в книжном деле, или, можно сказать, в сфере книги. (В этом смысле символично, что на титуле данного сборника значатся Смирдинские чтения, названные в честь книготорговца, а отнюдь не теоретика книжного дела: Смирдина, а не, скажем, Анастасевича.) Можно предположить, что отсутствие актуальных заказов с их стороны связано с
тем, что книговеды давно не производят знаний, которые представляли бы практический интерес. Практики привыкли обходиться своими силами.
Вместе с тем можно рассчитывать на практический выход объемлющих книговедение, более масштабных направлений науки, в которые мы призваны вносить свой вклад. (Скорее всего, это коммуникология и/или культурология - о них еще пойдет речь.) Но если отстаивать статус книговедения как автономной дисциплины, мы считаем ориентацию на объемлющие направления мысли дополнением к непосредственному обеспечению практики книжного дела. В противном случае книговедение рискует раствориться в пространстве объемлющих дисциплин, как оно по факту, кажется, и происходит на Западе. (Вряд ли Маклюен, Дарнтон, или Шартье согласились бы с наименованием своих исторических штудий книговедением.) Что, заметим, ничуть не мешает развитию мысли, а, возможно, и способствует ему. Нам кажется, что здесь имело бы смысл обсудить вопрос о прикладных и фундаментальных ориентациях книговедческих исследований и разработок. Но, разумеется, не в натуралистической традиции, когда все науки делятся на прикладные и фундаментальные, а в современном функциональном понимании10.
При обращении к третьему вопросу (о предмете книговедения), вполне ожидаемо видеть его прямую связь со вторым (о потребителе нашей продукции). Мы призваны производить знания, по составу и содержанию востребуемые их пользователями, нашими «социальными заказчиками». В связи с этим можно и нужно понимать книжное дело, а тем паче сферу книги двояко. (1) В узком (можно сказать, рабочем) смысле, сводя их к ряду профессий, имеющих книгу непосредственно предметом своих занятий, каким имеют ее издатель или библиотекарь. Либо, наоборот, (2) в широком, в пределе переходящем в метафору, - говоря о книге как средстве общения или даже о нашей цивилизации как цивилизации книги («Галактике Гутенберга»). В качестве примера первой трактовки можно вспомнить приведенную на рисунке схему. Напротив, на широкую трактовку рассчитывает, насколько можно судить, В. И. Васильев, когда говорит о своей «книжной культуре»11.
С оглядкой на такие полярные трактовки сферы книги можно предельно упростить приведенную схему структуры и состава книговедения. В первом случае сведя ее к предметной последовательности, например, письмо - книга - чтение, а во втором предельно расширив, и тогда она приобретет вид: творение - культура/ вторая природа - использование. Важна не эта трехчастная схема, а способ ее употребления, возможные модификации и детализация ситуативны. Правда, на наш взгляд, в обозначенных двух предельных случаях нужда в книговедении, как особой научной/учебной дисциплине пропадает. Толкуя о последовательности письмо - книга - чтение, мы оказываемся в действительности науки о коммуникации, во втором случае (творение - культура/вторая природа - использование) - в действительности культурологии. Поэтому неслучайно мы предлагаем именно ком-муникологию (коммуникативистику) и культурологию рассматривать в качестве первоочередных кандидатов на роль объемлющих книговедение областей знания.
При этом нужно отметить недостаточную проработанность методологических оснований их обеих: в этом отношении они мало отличаются от книговедения (естественно, поскольку они моложе последнего)12. В особенности сказанное относится к их практической ориентации и пространствам практического использования: эти
Раздел 2. Теория книговедения пространства необозримы и пока еще почти не размечены. Что касается культурологии, то этой стороне вопроса в значительной мере посвящена работа Г. П. Ще-дровицкого13, но нельзя не упомянуть такую важнейшую область использования ее результатов, как культурная политика. По части науки о коммуникации наряду с указанным выше сборником сошлемся для примера на книгу О. И. Матьяш с соавторами14. Здесь, на наш взгляд, намечается обширное поле для совместной работы коммуникологов с книговедами вплоть до прямого пересечения интересов. Например, в части особенностей письменной коммуникации (в сравнении с устной) или изучения книги как особого средства фиксации и переноса опыта.
В последнем случае, да и вообще, говоря о предмете книговедения, нельзя пройти мимо ситуации, сложившейся вокруг центрального для нас понятия «книга». Как ни парадоксально, именно понятия о центральных артефактах во всех гуманитарных «ведениях» и примкнувшим к ним «логиям» вызывают бесконечные дискуссии. Что характерно не только для книговедения, но также для культурологии, науки о коммуникации или правоведения. Эта тема требует специального обсуждения, а здесь стоит ограничиться ссылкой на различение субстанциональных и функциональных понятий, изредка используемое отечественными гуманитариями, которое, на наш взгляд, открывает перспективы продвижения в этом направлении.
Субстациональными мы называем понятия, построенные на атрибутивных свойствах стоящих за ними объектов, в том числе артефактов. Таковы свойства характерные, например, для свитка, кодекса, или файла, а также фигурирующие в библиографическом описании (бумажной) книги. Функциональные понятия, напротив, строятся на функциональных свойствах, в нашем случае определяемых назначением и способом практического употребления артефакта, в частности, книги15. Книга предназначена, прежде всего, для чтения, т. е. для передачи содержащихся в ней знаний/информации, а способ фиксации этой информации в материале, с этой точки зрения, неважен. Из сказанного следуют два взаимно дополнительных подхода к построению понятия книги, намеченные еще М. Куфаевым16. Субстанциональное (или морфологическое) понятие (типа «книга - это кодекс...») апеллирует к свойствам книги, меняющимся в истории. Функциональное - к ее неизменному назначению - быть читаемой.
Подозреваем, что предлагаемый способ решения проблемы пригоден для разных наук, центрирущихся вокруг своих артефактов, но вопрос с понятием книги, таким образом, представляется в принципе решенным17. Кстати и понятие документа является функциональным, что сильно упрощает вопрос о соотнесении понятий книги и документа.
Приближаясь к четвертому из поставленных в начале вопросов, хотим заметить, что сейчас, в эпоху очередной промышленной революции18 и широкого распространения электронных носителей информации вряд ли нам нужно стремиться к жестким и определенным ответам на такого рода вопросы. (В особенности, типа любимых многими книговедами формальных определений терминов, обычно подменяющих построение необходимых понятий.) Скорее, нам сейчас нужна гибкая система различений и динамичных понятий, настроенных на быстрые перемены в мире. «История понятий» (ВедпА'БдеБсЫс^е) творится теперь у нас на глазах, и мы волей-неволей оказываемся ее участниками или, как минимум, стейкхолдерами.
Поэтому речь идет не о «правильных» ответах на обсуждаемые вопросы, а о возможном диапазоне таких ответов.
Наряду со всем этим в рамках функционирования и воспроизводства книговедения в его исторически сложившейся в России форме надо признать законным желание доопределить изложенные непривычно абстрактные представления хотя бы для временного употребления в текущей работе. (Как все-таки, включать библиофильство в предмет книговедения или учредить для его анализа особую науку, как предлагают некоторые коллеги?) Но, как свидетельствует опыт, это желание нереализуемо «вообще» в установке на поиск за указанными представлениями некоей научной истины. В поисках истины оно порождает только бесконечные споры, на глазах вырождающиеся в пустую схоластику. Мы предлагаем рассматривать и обсуждать возможные представления в перспективе их практического использования.
В этом смысле в четвертом из поставленных выше вопросов итожатся обозначенные соображения. Только в контексте самоопределения и самоорганизации профессионального сообщества здесь и теперь, такого рода вопросы могут получить конструктивное разрешение. Сравните сами. Одно дело - обсуждать вопрос о том, что вообще «правильно» с научной точки зрения, т. е. соответствует тому, как наш мир устроен «на самом деле»: считать ли библиотековедение одной из составляющих книговедения (или наоборот), либо отвечать на вопрос, обращенный в конкретной ситуации к конкретному библиотековеду: «Вы примете участие в обсуждении и принятии профессиональной хартии книговедов?» То есть, первый вопрос не в том, как устроен наш мир, а в том, что и как мы собираемся в нем делать. И в зависимости от ответа мы увидим мир, организованный так или иначе.
Сообразно сказанному ранее, не хотелось бы предрешать и вопрос о границах возможного сообщества. Тем более, что отнесение себя к сообществу книговедов ничуть не мешает членству в библиотечном или библиографическом сообществах, как, впрочем, и в любом другом. Такая двойная, тройная и вообще множественная самоидентификация как раз характерна для гражданского общества. Поэтому неслучайно формирование подлинных профессиональных сообществ до сих пор остается проблемой в постсоветской России. Более того, это своего рода пробный камень: если мы не можем самоорганизоваться даже в масштабах собственного профессионального сообщества, что же говорить о гражданском обществе!
Речь идет, разумеется, не о формальном учреждении очередного «союза» (с членскими билетами, председателями и секретарями). Для начала можно говорить хотя бы о создании сетевой коммуникационной площадки, где можно было бы оперативно и публично обсуждать важные для сообщества вопросы. Интересно, много ли будет желающих вести такие дискуссии? Как при этом перевести схоластические споры о терминах (которые к тому же называют понятиями) в содержательную коммуникацию, а затем и в план действий? Но эта тема, если она найдет отклик у читателей, предполагает, конечно, специальную проработку. Для примера можно сослаться на стародавний разговор по тому же поводу с культурологами, который, насколько нам известно, так и не имел продолжения19. Что особо показательно для нашей культурно-исторической ситуации. Но у культурологов есть хотя бы сетевое сообщество.
Пользуясь случаем, автор благодарит Д. А. Эльяшевича за стимулирующую дискуссию, обогатившую содержание настоящей статьи.
Раздел 2. Теория книговедения
Примечания
I О Московском методологическом кружке написано много. См., например: Познающее мышление и социальное действие: (наследие Г. П. Щедровицкого в контексте отечественной и мировой философской мысли). М.: Ф.А.С.-медиа, 2004. 543 с.; Философия России второй половины ХХ века: Георгий Петрович Щедровицкий. М.: РОССПЭН, 2010. 600 с. См. также: сайт Некоммерческого научного фонда «Институт развития имени Г. П. Щедровицкого»: URL: http://www.fondgp.ru/ (дата обращения 20.11.2018).
2. Достаточно вспомнить РАН, которая за 5 лет государственного «реформирования» так и не сумела самоорганизоваться и предложить собственную программу реформ. За что и поплатилась внешним управлением и реформированием. См. об этом: Рац М. В., Котельников С. И. Случай с Академией: как надо и как не надо проводить реформы // Независимая газета. URL: http://nvo.ng.ru/nauka/2013-09-11/11_academy.html?id_user=Y (дата обращения 06.11.2018); Рац М. В., Котельников С. И. Случай с Академией - что нужно реформировать? // Независимая газета. URL: http://nvo.ng.ru/nauka/2014-03-12/12_ academy.html?id_user=Y (дата обращения 06.11.2018). При всей несопоставимости масштабов, с методологической точки зрения, ситуации с наукой вообще и книговедением, в частности, однотипны.
3 О кризисе см., например: Шапиро И. Бегство от реальности в гуманитарных науках. М.: ВШЭ, 2011. 368 с. О картинах мира см.: Щедровицкий П. Г. От онтологии Космоса к онтологии деятельности // Русский мир и Латвия. 2011. № 25. С. 37-43.
4 Рац М. В. Судьба книговедения: функционирование или развитие? // Книга: исслед. и материалы: М., 2013. Вып. 99. Ч. 1-11. С. 36-42.
5 Мильчин А. Э. Как надо и как не надо делать книги. Культура издания в примерах. М.: НЛО, 2012. 352 с.
6 Шартье Р. Письменная культура и общество. М. : Новое изд-во, 2006. 270 с.; Шартье Р. Читатель в постоянно меняющемся мире // Иностр. лит. 2009. № 7. С. 22-34; Теория и мифология книги: французская книга во Франции и России. М.: РГГУ, 2007. 192 с.
7 Рац М. В. К вопросу о составе и структуре науки о книге // Книга: исслед. и материалы. М., 2009. Вып. 91. Ч. I-II. С. 32-42.
8 Мы не видим толка в спорах об определении книговедения как комплексной науки или комплекса наук о книге. Вопрос о том, как устроена наука «на самом деле» лишен смысла: наука устраивается так, как мы ее устраиваем. А представлять книговедение, библиотековедение, библиографоведение и т. п. как самостоятельные дисциплины или как составляющие книговедения в широком понимании - можно и нужно в зависимости от ситуации и решаемых нами задач.
9 Что касается названия, то, имея в виду древнегреческое понятие техне (T£xvr|, techne) как искусство в широком смысле, все эти науки можно было бы называть техническими, но это сильно противоречит традиции, поэтому вопрос о наименовании можно оставить открытым. На худой конец, в запасе есть еще вариант Г. Саймона: науки об искусственном. См.: Саймон Г. Науки об искусственном. М.: Мир, 1972. 148 с.
10 Понятия фундаментального и прикладного и их приложение в науке / Н. Л. Коршунова, С. И. Котельников, В. П. Литвинов, О. И. Матьяш, М. В. Рац // Наука. Инновации. Образование. М.: Языки славянской культуры, 2013. № 14. 280 с.
II Васильев В. И. История книжной культуры как научное направление отечественной истории и книговедения // Книга: исслед. и материалы. М.,2004. Вып. 82. С. 5-24; см. также: Васильев В. И. Книга и книжная культура на переломных этапах истории России. Теория. История. Современность. М.: Наука, 2005. 272 с.
12 Что касается культурологии, то в предисловии к фундаментальной К. Разлогов прямо писал, что вопросы: что понимать под культурологией? существует ли она как самостоятельная дисциплина, есть ли у нее своя методология? остаются открытыми; см.:
Теоретическая культурология. М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга; РИК, 2005. С. 8. За прошедшие годы мало что изменилось. Кстати, с нашей точки зрения, культурологию можно и нужно структурировать среди прочего по той же трехчастной схеме, что и книговедение. См: Рац М. В. Культура как предмет междисциплинарных исследований: тематизация // Культура как предмет междисциплинарных исследований: мат. II Междунар. науч. конф., Томск, 11-13 мая 2010 г. Томск: Изд-во научно-технической литературы, 2010. 542 с. Для состояния дел в коммуникативной науке достаточно представителен сборник трудов международной конференции и стенограмма прошедшего там «Круглого стола»: Коммуникация как дисциплина и область знания в современном мире: диалог подходов: сб. ст. участников международной научно-практической конференции, 9-11 июля 2015 г. М.: Издательский дом НИУ ВШЭ, 2015. 260 с. Стенограмма: «Эпистемологические и методологические вопросы современного социально-научного знания и коммуникативных исследований как его составной части» // Коммуникации. Медиа. Дизайн. М., 2016. Т. 1 № 3. С. 94-119.
13 Щедровицкий Г. П. Культуротехника и культурология с системодеятельностной точки зрения: проблемы и перспективы // Этнометодология: проблемы, подходы, концепции: сб. ст. М., 2004. Вып. 10. 156 с.
14 Межличностная коммуникация. Теория и жизнь / О. И. Матьяш, В. М. Погольша, Н. В. Казаринова, С. А. Биби, Ж. В. Зарницкая. СПб.: Речь, 2011. 560 с.
15 Подробнее об атрибутивных и функциональных свойствах объектов см.: Путеводитель по методологии организации, руководства и управления. М.: Дело, 2003. С. 102. Характерный пример использования различения двух типов понятий: Межуев В. М. Идея культуры. М.: Прогресс-Традиция, 2006. С. 314.
16 Куфаев М. Н. Книга как понятие и предмет науки // Куфаев М. Н. Избранное: труды по книговедению и библиографоведению. М.: Книга, 1981. С. 39-49.
17 Подробнее обо всем этом, включая соотнесение понятий знания и информации см.: Рац М. В. Книга в системе общения: вокруг «Заметок библиофила». Изд. 2-е, испр. М.: Наследие ММК, 2006. С. 430-450.
18 См., например: Шваб К. Четвертая промышленная революция М.: Эксмо, 2016. 208 с.
19 Проект культурологической хартии. Сетевое сообщество «Российская культурология». URL: http://culturalnet.ru/f/viewtopic.php?id=988&action=all (дата обращения 12.10.2018).
