CC BY
22КЛЮЕВ Николай Алексеевич (1884-1937)
Суждениям о поэте в русской эмиграции присущи импрессионистские черты, в меньшей степени рассматривались религиозно-философские проблемы творчества, основное внимание было уделено вопросам этического характера. Авторы высказываний о К. обратили внимание на неординарность личности поэта. Приоритетными мотивами в статьях, касающихся творчества К., были следующие: певец патриархальной России, революционная тематика его лирики, влияние на С.Есенина, крестьянский артистизм поэта. Русским эмигрантам его творчество 1920-30-х было недостаточно известно до середины 1950-х: собрания его сочинений появились на Западе в 1954 (Нью-Йорк) и 1969 (Мюнхен). В состав издания 1969, осуществленного под общей редакцией Г.П.Струве и Б.А.Филиппова, вошли научные исследования как русских, так и иностранных ученых. В оценках клюевского творчества обнаруживается противоречивость, они носят явный полемический характер, что обусловлено неоднозначностью, а порой неопределенностью и противоречивостью позиций поэта. Среди существующих в 1910-х поэтических школ творчество К. было маргинальным; в нем отразились черты как символистской эстетики, так и постсимволистской поэзии; наряду с образами мистического характера в его произведениях изображен предметный крестьянский мир; представляя особую ветвь модернистского направления русской литературы, его творчество эстетически связано с художественными системами средневековой литературы и живописи. Неприязнь авторов статей вызывали и политические взгляды поэта, который, восприняв Февральскую и Октябрьскую революции как "скиф" и надеясь на социальный реванш крестьян, вскоре после 1917 мистифицировал лозунги большевиков, ассоциировал их с "красным звоном вознесения" ("Красный конь", 1919); он склонен был видеть в самой революции мистерию всеобщего прощения и согласия: "Медведь будет пастись вместе с телицей, и пчелиный рой поселится в бороде старца. Мед истечет из камня, и жидкий колос станет рощей насыщающей" ("Огненная грамота", 1919). Однако наблюдая трагические для России последствия революции, пережив нищету и арест (1923), К. освободился от революционных настроений и занял по отношению к властям непримиримую позицию.
Клюев оказал идейное и эстетическое влияние на ряд поэтов Серебряного века. Очевидна ирония по поводу отношений К. и
A.Блока в очерке З.Гиппиус "Судьба Есениных" (ПН. 1926. 28 янв.). Восприятие частью интеллигенции 1910-х, в частности одним из идеологов голгофского христианства В.Свенцицким, К. как пророка, выразителя народной России вызвало саркастические воспоминания
B.Ходасевича. Идейную и творческую позицию К. 1910-х он определил как близкую распутинщине "клюевщину", подразумевая под ней такие приоритеты, как избранность крестьянина, его оппозиционные настроения по отношению к другим сословиям и социальным группам, надежды на крестьянскую революцию, религиозный еретизм и проч. (Ходасевич В. Есенин. // СЗ. 1926. № 27; статья включена в кн. Ходасевич В. Некрополь. Воспоминания. Брюссель, 1939). Саркастический тон воспоминаний не соответствовал ровному отношению Ходасевича-критика 1910-х к первым поэтическим книгам К.: тогда он отмечал подлинный лиризм, отсутствие "внешней красивости", "простоту языка" книги "Сосен перезвон" (1912), "более совершенную" форму "Братских песен" (1912), "довольно крепкую" эротику, "звучные и яркие" стихи сборника "Лесные были" (1913); однако уже в 1914 Ходасевичем была высказана критика по поводу предисловия В.Свенцицкого к "Братским песням", в котором содержалось суждение о Клюеве-пророке (Ходасевич В. Русская поэзия. Обзор // Альциона. М., 1914. Кн.1. Цит. по кн.: Ходасевич В. Колеблемый треножник. М., 1991.
C. 487).
Неоднозначное отношение эмиграции к К. выражено во вступительной статье Г.Иванова к подготовленному им тому произведений Есенина (Есенин С. Стихотворения. 1910-1925. Париж, 1951); статья с некоторыми сокращениями была включена во второе издание "Петербургских зим" (1952). Иванов передал двойственность восприятия Клюева, он увидел и маску олонецкого поэта, его игру в провинциала-мужика, и его мощную натуру :"серые глаза умны и холодны" (Иванов Г. Петербургские зимы // Иванов Г. Собр. соч.:
В 3 т. М., 1994. Т.3. С.175). Упрощая суть клюевского взгляда на революционную Россию, не учитывая его религиозного и неомифологического видения современных процессов, не акцентируя внимания на дальнейших, оппозиционных, взглядах
поэта, Иванов представил его как нигилиста, отрицающего и империю, и интеллигенцию, и культуру. Обратившись к утопии К. о старообрядческой ментальности Ленина, выраженной в стихотворении "Есть в Ленине керженский дух..." (1918), Иванов указал на радость автора по поводу гибели старой России, однако не прокомментировал последних строк "О чем же тоскует народ / В напевах татарско-унылых?", свидетельствующих о явной растерянности поэта перед ленинской Россией.
Это же стихотворение оценено Г.Адамовичем - при неприятии политической позиции автора - как "подлинная поэзия", которую критик противопоставил изданным в Берлине в 1923 "Стихам о терроре" (названным в статье "Стихами о революции") М.Волошина (Адамович Г. // Звено. 1925. 2 марта). Адамович отзывался о Клюеве как об "очень большом таланте, одном из самых больших в современной русской поэзии", но выражал негативное отношение по поводу "условного мужицкого стиля, который Клюев ревниво и не без труда охраняет"; рассматривая опубликованное в альманахе "Аполлон" (1912) стихотворение "Теремная", Адамович писал: "Оно необычайно прекрасно по существу, по той глубокой внутренней музыке, которая, конечно, важнее всего в стихотворении, которая должна быть "avant toute chose" и которая не поддается никакой подделке или подражанию. В то же время, это стихотворение стилистически фальшивит вовсю" (Адамович Г. // Звено. 1926. 19 дек.). Адамович указывал на исключительность К.: "За Клюевым все чувствовали какую-то сложную и темную душу, "олонецкую", как говорил он сам, лесную, дремучую, полумонашескую, полуразбойничью. Клюев был на редкость умным человеком" (Адамович Г. Есенин. // ПН. 1935. 26 дек.).
Поэтический язык К. - тема в эмигрантской критике непопулярная. Среди редких оценок поэтики К. заметно выделяется позиция писателя и критика Ф.В.Иванова - автора очерка "Мужицкая Русь (Николай Клюев, Сергей Есенин)", в котором отмечалась мужественная природа поэзии Клюева: "мужественное, крепость" усматривались "в кряжистости и напористости языка, в скупости и суровости чувства и обилии образов"; в прореволюционной лирике К. автор обнаружил влияние Руже де Лиля, однако акцентируя внимание на характерном для постсимволистской поэзии интересе к укладу, отдавал предпочтение К. - создателю "Избяных песен"
(между 1914 и 1916), о которых писал: "На фоне этого традиционного уклада деревенской жизни - свое мироощущение, здоровое и цельное в своей примитивной простоте. Мысли о жизни и смерти, без интеллигентского надрыва и страха перед всеуничтожающим концом, подлинная земляная мудрость. Избяные песни - истинное творчество, суровое в своей простоте и, как всякое творчество, за гранью времени, вне эпохи" (Голос России. 1920. 20 июля. Цит. по кн.: Русское зарубежье о Есенине: В 2 т. М., 1993. Т.2. С.10-11).
Общим местом в отзывах о творчестве К. стали его сектантские пристрастия. Авторы статей указывали на эту особенность мировоззрения поэта, не предпринимая, однако, серьезного анализа влияний его религиозных взглядов на содержание поэзии. На поморскую, сектантскую и православную основу поэзии К. обратил внимание поэт, критик, переводчик Н.Светлов - автор рецензии на изданные в Берлине в 1923 "Стихи скандалиста" Есенина (опубликована за подписью Н.С.-в. в харбинской газете "Русский голос". 1924. 5 авг.). На хлыстовские основы натуры К. указывала и исполнительница русских песен Н.Плевицкая: "Что-то затаенное и хлыстовское было в нем, но он был умен и беседой не утомлял, а увлекал, и сам до того увлекался, что плакал и по-детски вытирал глаза радужным фуляровым платочком" (Плевицкая Н. Мой путь с песней. Париж, 1930. Цит. по: Русское зарубежье о Есенине. Т.1. С.104).
Частая тема воспоминаний - взаимоотношения К. и Есенина. В подавляющем большинстве публикаций к творчеству и личности К. обращались лишь в связи с Есениным. О влиянии К. на Есенина говорилось в упомянутых статьях Ходасевича, Г.Иванова, Ф.Иванова, а также Г.Забежинского (О творчестве и личности Сергея Есенина // Мосты. 1960. № 4), Д.Святополк-Мирского (Есенин //Воля России. 1926. № 5) и др.
Яркая образность была свойственна не только клюев-ской поэтике, но и его манере поведения, многим казавшейся претенциозной. Но в ряде публикаций был подмечен и подлинный артистизм поэта. О "большой мужицкой сметке" К. и одновременно об его "игре в небесные пути" в литературных кругах писал А.Ремизов (Ремизов А. Встречи. Петербургский буерак. Париж, 1981. С.37).
О перевоплощениях К., его манере читать собственные произведения вспоминал Г.Гребенщиков (Сережа Есенин // Зарница. Нью-Йорк, 1926. № 9). В целом в воспоминаниях эмигрантов, как и писателей советской России, трагическая судьба К. была осмыслена как проявление закономерностей сталинского режима. Так, Н.Берберовой имя поэта упомянуто в ряду других имен - жертв литературной политики партии, цель которой - "уничтожение двух, если не трех поколений" (Берберова Н. Курсив мой. М., 1996. С.175).
Н.М.Солнцева
