CC BY
139
8. Таганцев Н.С. Русское уголовное право: в 2 т. М., 1994. Т. 2.
9. Кистяковский А.Ф. Молодые преступники и учреждения для их исправления. Киев, 1878. С. 90.
10. Шаляпин С.О. Установление возраста уголовного вменения в русском праве ХУП-Х1Х веков // История государства и права. 2005. № 3. С. 23.
Поступила в редакцию 20.09.2009 г.
Buklova V.A. Development of under-aged criminal punishment system in Russian empire: criminally-
theoretical aspect. Research is devoted to analysis of the basic aspects of criminal punishment of under-aged in the Russian empire in a context of criminal legislation system formation.
Key words: punishment; under-aged; criminal; age.
УДК 343.979
КЛАССОВЫЕ ПРИНЦИПЫ СИСТЕМЫ НАКАЗАНИЯ В СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ (1920-е гг.)
© В.В. Никулин
В статье исследуется практика внедрения классовых принципов в советское уголовное законодательство 1920-х гг. Анализируются теоретические и практические аспекты применения системы наказаний в судебной практике.
Ключевые слова: классовая принадлежность; мера наказания; законность; революционный интерес; судебная практика; политика; право.
Марксистская идея строгой организации общества по социальному признаку, когда «свои» социальные группы отделены от «чужих», враждебных, нашла практическую реализацию в советской России после прихода большевиков к власти. На ее основе был создан механизм социальной селекции при помощи определения классовой принадлежности с позиции «свой» - «чужой». Общеполитическим критерием, определявшим степень лояльности к режиму, выступало социальное положение индивида до 1917 г. В 1920-е гг. работа по социальной реконструкции общества получила логическое завершение. Была разработана детальная классификация, включавшая в себя многочисленные критерии, позволявшие точно, как казалось властям, определять социальный статус индивида и соответственно применять к нему определенные законом меры воздействия. Неизбежным результатом стало сужение до крайности социального пространства для индивида, особенно представителей «враждебных» классов, что вело, в свою очередь, к усилению классового аспекта во всех сферах деятельности государства, в т. ч. и в системе наказания. Самый существенный момент в этом то, что классовая принадлежность стала прямо влиять на правовое положение инди-
вида и степень уголовного наказания обвиняемого.
В 1922-1923 гг. принимаются основные кодексы-законы: уголовный; гражданский; уголовно-процессуальный; гражданско-процессуальный. Была создана единая судебная система. В результате реформирования в основном завершилось конструирование и создание правовой системы советского государства, которая стала юридической основой правоприменительной практики. Но эта система, вызванная к жизни объективной необходимостью, потребностями мирного времени, вобрала в себя черты предшествующего периода. В годы гражданской войны укрепился социологический подход к праву. Социологическое начало явственно присутствует и в кодексах-законах, а как следствие, и в правоприменительной практике. Ярким проявлением этого являлся тезис о постоянной изменчивости пролетарского права, «вытекающего из взаимоотношений между классовыми группами», что отличало его от буржуазного права. «В противоположность понятию буржуазного права, которое считает право постоянной мерой справедливости, право с точки зрения марксизма не является таковым, а есть классовая норма, которая вводится в действие классом, находящимся у
власти. Советское законодательство в отличие от буржуазного является «текучим», в зависимости от экономических функций страны. Мы будем в первую очередь защищать рабочих и крестьян. Закон является действительным только на тот период, на который он дан. Пришел срок, и мы строим новый закон, который расчищает путь к коммунизму» [1]. В данном тезисе со всей очевидностью проявляется понимание законности как правопорядка, который призван целесообразным только с точки зрения революционных интересов, а не с точки зрения законности.
Таким образом, понимание законности строилось исключительно на классовом принципе. Логика законодателя вела и к определению правонарушения. Преступными актами объявлялись те правонарушения, которые угрожали наиболее важным интересам одной социальной группы. Подобная широкая трактовка правонарушения позволяла власти объявлять преступными те акты, которые, по их убеждению, были враждебны ее политическим устремлениям.
Создание законов, имевших склонность к широкому толкованию, позволяло суду как орудию охраны интересов господствующего класса успешно решить задачу вынесения классово-обоснованных приговоров. Неизбежным при таком жестком классовом подходе стал вывод о склонности к преступности одних социальных групп и несклонности к преступности других, что в практическом плане проявлялось в отсутствии равноценности наказания для различных социальных групп. Система наказаний строилась не столько на основании меры поступка, сколько на основании социально-классовой принадлежности, т. е. зачастую второй фактор был куда весомее при определении меры наказания. Таким образом, мерой наказания были не совокупность его проступка, преступления, а характер той группы, к которой он принадлежал, что можно определить как правовую дискриминацию на основе классовой дифференциации общества. Юридический «оценочный механизм» (определение меры наказания) состоял в определении «свой» - «чужой». Признаки «своего» - это единство социального происхождения. Классовое начало уже видно из ст. 5 Уголовного кодекса: «Задача УК - правовая защита госу-
дарством трудящихся от преступлений и от социально-опасных элементов» [2]. Особенно рельефно классовый подход подчеркивают ст. 24 и 25, в которых перечисляется, что должен учесть суд, определяя наказание [2]. Главный критерий - классовая принадлежность и мотивы преступления. Прослеживается очевидное стремление снизить меру наказания «своим классам». Суды ориентировались на то, что прежние наказания будут применяться только к врагам советской власти, а к «своим» - штрафы, налоговые повинности и т. п.
На практике данные установки трудно было реализовать, поскольку основная масса преступлений совершалась как раз «своими» -рабочими и крестьянами, в т. ч. и тяжкие. Суды определяли наказание по максимуму, тюрьмы были переполнены, основной контингент заключенных составляли рабочие и крестьяне. Это обстоятельство партийным руководством рассматривалось как прямое нарушение классового принципа. Поэтому многочисленные указания и инструкции требовали от судов неуклонного соблюдения классового принципа в «карательной политике». В циркуляре Верховного суда РСФСР от 22 декабря 1924 г. разъяснялось, что «при рассмотрении уголовных дел, находящихся в производстве, необходимо учитывать следующие данные: социальное положение обвиняемого в момент преступления; социальное положение обвиняемого до революции. При выяснении этого обстоятельства нельзя было ограничиваться указаниями только на принадлежность к определенному классу, а точно установить социальную группу, к которой относился обвиняемый (помещик, купец, крестьянин-кулак, бедняк, рабочий и пр.). В отношении безработных - сколько времени обвиняемый является безработным, состоит ли на учете Биржи труда, чем занимался после революции и до революции. В отношении крестьян - ведет ли он хозяйство, и какого типа (кулак, середняк, бедняк)» [1, д. 181, л. 25-26].
Требования о необходимости во всех случаях учитывать социальное положение обвиняемого содержится и в директивном письме Уголовно-кассационной коллегии (УКК) Верховного суда РСФСР. Классовый принцип в карательной политике должен был выражаться в правильном определении сте-
пени опасности преступления с точки зрения интереса класса в целом, выдержанном классовом подходе к каждому подсудимому, в правильном учете всех обстоятельств, определяющих целесообразность назначения того или иного наказания. Приоритетным считалось социальное положение в момент совершения преступления, а затем уже социальное происхождение. Предлагалось широко применять ст. 28 УК (условное осуждение) к рабочим и трудовым крестьянам, совершившим преступление впервые [1, д. 376, л. 4].
В итоге создавалась система увода от наказания определенных социальных групп. Суть ее заключалась в том, что при определенных условиях (критериях) преступления не влекли за собой наказание или оно существенно снижалось. Способы «увода», «прощения вины» можно свести к двум основным факторам. Первый фактор - это «внутреннее состояние» правонарушителя (невежество, совершение преступления впервые, несознательность, вынужденная ситуация, политическая неграмотность. В правовой лексикон вошло даже понятие «право бедности», давшее существенные привилегии при уплате штрафов, судебных и т. п. Второй фактор -«внешнее состояние» правонарушителя -принадлежность к определенной социальной группе, номенклатуре, партии большевиков. Привилегированные социальные группы -рабочие, крестьяне. «Паразитические» -
нэпманы, духовенство и т. п. Это было политическое понимание сущности юридических норм, и вело оно к существенным последствиям. Суды при определении наказания должны были руководствоваться непреложным правилом: «Учитывать, кого он имеет перед собой, и назначать меру социальной защиты, исходя из признаков социальной принадлежности» [1, д. 376, л. 67].
При таком понимании и практическом подходе снижалось влияние фактора неизбежности наказания. Известно, что угроза наказания влияет на поведение индивида. Степень влияния неизбежности наказания гораздо выше, чем вероятность наказания или его условность. При классовом же подходе мотивационное действие наказания существенно снижалось, что неизбежно влияло на повышение преступности среди «своих классов». Формировались устойчивые шаблоны правового поведения, отношения к за-
кону, в основном нигилистического характера. Создавалась атмосфера безнаказанности и вседозволенности, что вело к конфликту социального поведения и классовой принадлежности.
Отчетливо проявлялась тенденция определения правонарушения как «несвойственного» данной социальной группе. Между тем известно, что даже в одной социальной группе не может быть одинакового понимания норм поведения, не говоря уже об обществе в целом. Подобная трактовка роли и места наказания исходила из явной переоценки способностей трудящихся классов к исправлению и самосовершенствованию, объяснения преступности малосознательностью, темнотой, «забитостью» жизни и «происками последних остатков умирающих классов», что не объясняло причин массовой преступности среди рабочих и крестьян. В уголовной практике это неизбежно вело к искажению принципа равноценности наказания. В результате судебная практика отличалась крайней тенденциозностью, усугублявшаяся слабым составом судей. Суды действовали по принципу: для «своих» одно наказание, для «чужих» - другое. В народе это незамедлительно получило оценку: «Если рабочий, то принимать во внимание, крестьяне - тоже. Нэпман чуть чихнет, его в суд» [3]. Таким образом, практика смягчения наказания не обладала необходимым качеством наказания -«равноценной общественной оценкой действия, признанного преступным» [4].
Суды классовую линию воспринимали буквально, определяя условное наказание трудящимся или подводя их к амнистии. Частыми были условные наказания, с одной стороны, это поощряло преступность, с другой - вызывало негативную реакцию населения, недовольного мягкими приговорами. Особенно раздражала крестьян безнаказанность конокрадства и краж сельхозпродукции, наносившие наибольший экономический ущерб крестьянским хозяйствам. На этой почве в деревне участились самосуды над конокрадами и грабителями. В связи с этим появляется инструктивное письмо Верховного суда РСФСР от 29 июня 1925 г. с новым разъяснением сути классового подхода к карательной политике. Судам напоминали, что проведение классового принципа заключается не в автоматическом обвинении
«нэпмана» и «кулака» и не в оправдании трудящихся, а в отчетливом и ясном понимании социальной опасности действий привлеченного к суду гражданина, расцениваемой с точки зрения интересов пролетариата в целом [5]. Но понять, в чем социальная опасность действий того или иного индивида, для судей было самым сложным. Ведь, с одной стороны, их постоянно инструктировали не избирать слишком суровых наказаний для «своих», помнить о принципе предельной «полезности» наказания - перевоспитания. С другой - меру наказания избирать без учета личности преступника (нэпман, бывший офицер или пролетарий), его имущественного положения. Судьи предпочитали «перегнуть палку» (хуже не будет) и шли по самому простому пути - определяли наказание, исходя из социальной принадлежности обвиняемого (минимум-максимум).
Массовый увод трудящихся от наказания, сведение к минимуму изоляции право -нарушителя, обусловливался и весьма прозаической причиной. Обследование тюрем, проведенное в 1923 г. показало, что подавляющее число заключенных - это рабочие и крестьяне. Вывод был однозначен - судебные органы не научились применять классовую политику [1, л. 77].
В апреле 1925 г. Верховный суд в своем циркуляре констатировал факт переполненности тюрем, что вызывает угрозу эпидемий и требует разгрузить тюрьмы [1, д. 5, л. 16]. Средством разгрузки тюрем служили амнистии. Амнистии приводились исключительно по классовому принципу и распространялись в основном на «трудящихся». Так, в постановлении ЦИК СССР об амнистии к десятилетней годовщине революции (март 1927 г.) в качестве обязательного условия амнистии осужденным «трудящимся» необходимо бы-
ло отбыть половину срока, назначенного судом, всем же остальным - 2/3 срока [1, д. 5, л. 16.]
Политизированное общество рождало и политизированное право, отличительным признаком которого являлся классовый подход к определению принципов системы наказаний. Это свидетельствовало о том, что идеология имела приоритет перед законом. В такой ситуации право не являлось общеобязательным сводом правил поведения, а всего лишь средством реализации политической доктрины, а юридические нормы стали простыми дополнениями к ней, служили целям формально-юридического оформления социального неравенства, частью системы социального контроля, главной целью которого было сохранение и укрепление политической системы.
1. ГАТО (Гос. арх. Тамбовской области). Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 9. Л. 76.
2. Уголовный кодекс РСФСР (ред. 1922 г.). М., 1923. Ст. 5.
3. РГАСПИ (Рос. арх. социально-политической истории). Ф. 17. Оп. 67. Д. 136. Л. 91.
4. Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. М., 1910. Т. 3. С. 181.
5. РГАСПИ. Оп. 65. Д. 11. Л. 17.
Поступила в редакцию 6.09.2009 г.
Nikulin V.V. Class-specified principles of the system of punishment in the Soviet criminal legislation (1920-th). In the article practice of introduction of class principles in the Soviet criminal legislation of 1920th is investigated. Theoretical and practical aspects of application of system of punishments in judiciary practice are analyzed.
Key words: class association; punishment measure; legality; revolutionary interest; judiciary practice; policy; right.
