CC BY
87
КЛАССИФИКАЦИЯ И ФУНКЦИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ДЕТАЛИ В МАЛОЙ ПРОЗЕ Е.И. ЗАМЯТИНА
Е.В. Моисеева
Moiseeva E.V. Classification and function of an artistic detail in E.I. Zamyatin’s short prose. The article considers specificity of an artistic detail in E.I. Zamyatin's small prose: absence of expand and detailed descriptions, only inadequate, characteristic strokes replacing the whole. It is marked, that in artistic system of the writer the detail is in the lead. It is the leading beginning in organization of a literary work and that corresponds to Zamyatin's requirements to neo-realism.
При всем разнообразии способов передачи психологического состояния персонажей преобладающим является косвенный психологизм, т. е. передача психологического состояния в его внешнем выражении: жесте, характере речи, мимике и т. д. Прямого анализа психологического переживания такой способ передачи психологии лишен, сам психологический подтекст остается в глубине. Однако такой способ передачи психологии чрезвычайно уплотняет повествование и, что очень важно, придает узнаваемость, запоминаемость персонажам романа.
Особенно важной здесь является художественная деталь, всегда в той или иной мере значимая в любом произведении. В эстетике Е. Замятина художественная деталь лидирует, является ведущим принципом организации произведения, что определяется общим импрессионистическим характером изображения.
Мастерское письмо Замятина в показе художественной детали вполне соответствует его требованиям к неореализму, которые писатель формулировал следующим образом: «... неореалисты научились писать сжатей, короче, отрывистей, чем это было у реалистов. Научились в десяти строках сказать то, что говорилось на целой странице. Научились содержание романа втискивать в рамки повести, рассказа. Учителем в этом отношении был Чехов, давший удивительные образы сжатости письма. неореалисты избегают давать отдельные описания места действия или героев. Неореалисты не рассказывают, а показывают.» [1].
Свои теоретические установки писатель применял на практике. В его произведениях мы не найдем больших и обстоятельных описаний. Вместо скрупулезных перечислений отдельных черт и множества подробно-
стей у него появляются лишь скупые, но очень характерные детали, заменяющие целое. Еще чаще лишь упоминаются чувства и впечатления, которые вызывают эти детали. Замятинское умение воздействовать своими «описаниями» на все чувства человека придает образам конкретность и «осязаемость».
Е.И. Замятин использует разные виды деталей: портретную, психологическую, бытовую, пейзажную, звуковую.
Манера Замятина, проявляющаяся в подчеркивании детали вместо обстоятельного описания портрета, близка к чеховской. Художественные штрихи писателя, как и у А.П. Чехова, емкие и несут большую смысловую нагрузку в произведении. Писатель стремится в портрете одним штрихом запечатлеть и внешнюю неотразимость и в то же время внутренний, нравственно-психологический мир героя произведения.
Индивидуализация персонажей подчеркивается особым способом. Автор выделяет в облике героя какую-то говорящую деталь и потом на протяжении всего повествования ее обыгрывает. В зависимости от ситуации такая деталь по-разному высвечивает облик и глубоко обнажает внутренний мир героя, дает ему меткую нравственно-психологическую оценку. Например, в повести «Уездное» автор показывает, как уродуется и деформируется человеческая личность под влиянием того окружения, в котором живет человек. Это полусонное существование. Вся жизнь - непрерывное и последовательное удовлетворение физиологических потребностей. Душевные силы героев не разбужены, они в состоянии сна. И животная сущность персонажей показана с помощью портретных деталей.
Главный герой Анфим Барыба описан так: «Только еще колючей повыступят все
углы чудного его лица. Уж и правда: углы. Не зря прозвали его утюгом ребята-уездники. Тяжкие железные челюсти, широченный, четырехугольный рот и узенький лоб: как есть утюг, носиком кверху. Да и весь-то Ба-рыба какой-то широкий, громоздкий, громыхающий, весь из жестких прямых и углов» [2]. Геометрически прямоугольные, квадратные очертания в его портрете передают духовный примитивизм этого персонажа, отсутствие даже намеков на тонкость чувствований, сложность интеллекта. Отсутствие такой детали, как глаза, указывает на бездуховность героя, а описание нижней части лица - на преобладание животного, инстинктивного. Даны лишь несколько деталей, а мы понимаем, что у этого персонажа нет души, что этим «четырехугольным ртом» и «железными челюстями» он схватит и перемелет все и вся, что окажется на его пути.
Главное в живописном искусстве Е.И. Замятина то, что ни один портрет его героев не дается как нейтральное описание, без образных сравнений, метафорических аналогий, эффектных умозаключений. Действия, жесты, манера говорить, ходить и так далее сопровождаются у героя образным уточнением данной ситуации, чувств героя, отношением его к окружающим. Это касается и всех остальных типов деталей.
Психологическую деталь достаточно трудно отделить от портретной, т. к. они тесно взаимосвязаны между собой. У писателя психологическая деталь является как бы продолжением портретной детали, дает нам более полное представление о герое. Мамай 1917 года («Мамай») не способен убить даже муху, которая попала ему в стакан: «.всегда возьмет ее осторожно, обдует и пустит - лети» (с. 384). Он откровенно признается Осипу, что не сможет поднять оружие, даже если его самого будут убивать, на что его напарник хладнокровно возражает, что если «приспичит», то рука не дрогнет и у Петра Петровича Мамая. Действительно, она не дрогнула, когда он в порыве отчаяния «жестокий, беспощадный, как Мамай 1300 какого-то года. с мечом.» (с. 387) пригвоздил к паркету мышь, превратившую в труху спрятанные деньги: «арбуз: одну секунду туго - корка, потом легко - мякоть.» (с. 387). Может быть, Мамай так и остался бы беззащитным, если бы его самого убивали. Но крушение
мира прошлого, на реставрацию которого были предназначены эти четыре тысячи двести, он простить не мог: слишком устал плавать каждую ночь на громадном корабле с невидимой пробоиной; слишком устал думать, укрывшись с головой одеялом в своей каюте, пробьется ли корабль к пристани или ляжет на дно.
Замятинский пейзаж не может существовать в отрыве от произведения, от сюжета. Он тесно с ним связан, сплетен. Пейзаж производит ощущение одного-двух небрежных мазков краской на полотне, которые, с одной стороны, создают сюжетный фон, передают состояние природы, обозначение места и времени действия, а с другой - несут психологическую, характерологическую и оценочную функции.
В «Наводнении» сохранена историческая конкретика времени и места: первые годы после Первой мировой войны и революции («Кругом Васильевского острова далеким морем лежал мир: там была война, потом революция» (с. 479); картина запущенной мастерской: « .ремни трансмиссии хлопали вхолостую, сонно ворочались только три-четыре станка, однообразно вскрикивала какая-то шайба»; «отрепыши-мальчишки»,
жгущие костер внутри порушенного дома; новая игра детей - «в колчака»). При этом Замятин, с одной стороны, отделяет Васильевский остров от остального мира, окружает его «далеким морем», за которым протекают события огромной исторической важности -мировая война и русская революция, а с другой - включает его в происходящие мировые события и мировое пространство.
Эта многозначность свойственна всем замятинским деталям. Например, отмеченные всеми исследователями ассоциативные пары: подъем и падение воды в Неве («Всю ночь со взморья ветер бил прямо в окно, стекла звенели, вода в Неве подымалась. И будто связанная с Невой подземными жилами - подымалась кровь» (с. 486) и приливы и отливы чувств в героине, «женское чрево» и «земля, плодородная почва» («Живот был круглый, это была земля. В земле, глубоко, никому не видная, лежала Ганька, в земле. В земле никому не видные, рылись белыми корешками зерна» (с. 498). За ними стоят издревле существующие понятия: «вода и кровь», «женщина-мать» и «земля-родительница», -
в которых закреплена связь человека с главными природными стихиями. Сам Замятин объяснял: «здесь интегральный образ наводнения проходит через рассказ в двух планах, реальное петербургское наводнение отражено в наводнении душевном» [3]. Ганька же, убитая Софьей, стала тем жертвенным зерном, из которого стал расти будущий Софьин ребенок.
Бытовую деталь писатель использует не столь часто, как предыдущие. Но, так же как и другие, она служит для того, чтобы раскрыть психологию и внутренний мир героев, дать ему характеристику и показать авторское отношение к ним.
В рассказе «Три дня» одни детали быта подчеркивают, что стихийность разбушевавшейся толпы для одних - настоящая, реальная жизнь: «Возле мола плавают зеркала, велосипеды в деревянных клетках, ящики, бочки, коробки <.>, и вдруг посреди улицы лагерь солдат. Составили ружья в козлы, уселись около, что-то стряпают в котелках: война» (с. 114), другие (высший свет), что все происходящее - лишь представление, развлечение: «.за столиками на бульваре -по-прежнему весело и празднично. Изящные дамы, вежливые кавалеры - с лорнетами, биноклями, подзорными трубами. Все нетерпеливо смотрят, где «Потемкин», и ждут. Ждут начала - как в театре» (с. 115).
В замятинской живописи преобладающей является поэтика постоянной детали. Обыгрывая деталь, писатель подчеркивает определенную черту характера персонажа, его психологии, нравственных принципов. Обыгрывание деталей обнаруживается в большинстве рассказов и повестей. Лейтмотивное повторение характерного штриха побуждает читателя сосредоточиться на доминирующей особенности персонажа и через внешнее проявление понять внутренний мир героя. С помощью лейтмотивной детали, ее движения и трансформации писатель фиксирует смену настроения персонажа, переливы его чувств, усиливает напряженность момента, подсказывает, что что-то должно произойти.
В повести «На куличках» одна из лейтмотивных деталей - «туман», который постоянно окутывает всех, обволакивает, не дает выбраться, выступает в повести как символ безысходности, бессмысленности
бытия. Он усыпляет людей, не дает видеть четко и ясно, и как результат - они попадают в трясину, в болото, где царствует генерал Азанчеев. Впервые «туман» появляется на первой же странице повести, когда Андрей Иваныч только приезжает «на кулички»: «.от тумана не продыхнуть <.> Густой, лохматый, как хмельная дрема, муть от него в голове - притчится какая-то несуразная нелюдь, и заснуть страшно, нельзя: закружит нелюдь» (с. 136). Он появляется постоянно: «.в рыжем тумане - не люди, а только кусочки <.> Молочко нырнул в туман - и пропал» (с. 152), «.в тумане шевелятся, стали у самой дороги, как нищие, семь хромых деревянных крестов» (с. 163).
Мечта, стремление к исполнению которой питает и возвышает человека, забыта героями повести Е.И. Замятина. Возможно, она и была, но сейчас ее нет. На ее месте - пустота, которую полные сил и энергии люди, заброшенные на край света, «на кулички», пытаются заполнить хоть чем-нибудь. К сожалению, этот внутренний вакуум заполняется муштрой, сплетнями, развратом, пьянством и насилием.
Песня «У попа была собака.» (с. 154), которую поют офицеры, символизирует замкнутость, безвыходность, из которых нельзя выбраться иначе, как умерев, ведь у нее нет конца: «Заколдовал бессмысленный, как их жизнь, бесконечный круг слов, все выли и выли, поднявши голову» (с. 154). И вырываются только семь молодых офицеров, убивших себя «все в один год» и Шмит с Тихменем. Звуковая деталь как бы стянула в фокус всю трагическую картину постепенной нравственной гибели людей.
Мечта - трепетный «огонек в теми» -лишь изредка вспыхивает, но все слабее и реже. Огонек, игравший на «золотой богоро-дицыной пряже» - паутинке, постепенно тает во всепоглощающем землянисто-душном тумане.
Повторяющаяся деталь у Замятина иногда достигает такой степени художественной выразительности, что способна напрямую, как зеркало, отражать внутреннюю сущность действующего лица.
Иногда детали действуют вместо героев и образуют скольжение, вихрь, круговорот предметов. Это происходит в сценах перед кризисом. Детали начинают концентриро-
ваться, они «захлестывают». В рассказе «Чрево» перед сценой покаяния Афимьи все детали нагнетают, усиливают напряженность (небывалая жара в конце сентября, «.все притчился дух тот - тошный и сладкий» (с. 132), «.ущербным, прищуренным зраком глядит, ухмыляется месяц-ведун» (с. 133), «.а слез все не было, а глаза - сухие, а губы -сухие» (с. 134) и др.), готовят читателя к тому, что что-то должно произойти. Как будто зреет какой-то нарыв в душе главной героини, который вот-вот должен лопнуть, чтобы смогла она очиститься от греха.
Обобщающий смысл портретных деталей достигает особой концентрации в замя-тинских групповых портретах. Массовые сцены, группы людей писатель, как правило, рисует в экспрессионистическом стиле: разделяет портрет на части, деталям придает обобщающее значение и с помощью частностей создает впечатление целого. Деталь, приобретая обобщающее значение, цементирует облик массы, делает образ более емким. Согласимся с А.Н. Сабат: «В портретных описаниях массы писатель стремится передать ощущение единого монолитного организма, логически мотивируя его возможность и реальность, в то же время подспудно, в метафорической образности выражая свое отношение к представленному явлению» [4]. В повести «На куличках» в офицерском клубе вместо офицеров видны лишь «человечьи кусочки»: «...там чья-то лысая, как арбуз, голова; тут, внизку, отрезанные облаком, косолапые капитан-нечесовы ноги; поодаль -букет повисших в воздухе волосатых кулаков. Человечьи кусочки плавали, двигались, существовали в рыжем тумане самодовлею-ще - как рыбы в стеклянной клетке какого-то бредового аквариума» (с. 152). Эти детали показывают, как мало в людях человеческого. Они сами не чувствуют себя людьми. Офицеры сравниваются с рыбами в аквариуме (их жизнь зависит от внешних факторов, они не могут стать выше обстоятельств).
Такая краткость и предметность изображения, сжатый до уровня символа смысл придает прозе Замятина лаконизм и ритмичность, обеспечивает стремительный темп развития действия, ощущение неостановимо-сти бега людей, предметов, жизни.
Е.И. Замятина можно по праву считать мастером художественной детали. Его худо-
жественная деталь отличается лаконичностью, даже некоторой скупостью. Он отбрасывает все как бы лишнее, второстепенное, оставляя лишь несколько штрихов, черточек, за которыми скрыт очень большой объем информации.
Замятинский психологизм скрыт в подтексте его произведений. На поверхности остаются лишь крупные мазки яркими красками. Замятин, как и художники-экспрессионисты, не дает полного изображения. Он намечает контуры, выделяя в описываемом предмете самое впечатляющее, ударное, самое существенное. Он стремится не рассказать, а показать ситуацию, героя и достигает этого с помощью точных, бьющих в цель деталей.
Словесная скупость замятинского письма основана на доверии к читателю. В статье, посвященной Ю. Анненкову, Замятин писал: «Ни одной второстепенной детали, ни одной лишней черты: только суть, экстракт, синтез, открывающийся глазу в сотую долю секунды, когда собраны в фокус, спрессованы, заострены все чувства. Сегодняшний читатель и зритель сумеет договорить картину, дорисовать слова - и им самим договоренное, дорисованное - будет врезано в него неизмеримо прочнее, врастет в него органически. Здесь - путь к совместному творчеству художника и читателя или зрителя». Процитировав эти слова в эссе «Закулисы», писатель скажет: «Это я писал не об Анненкове, . а о себе, о том, каким, по-моему, должен быть словесный рисунок» [5].
1. Замятин Е.И. // Лит. учеба. 1988. № 5. С. 132.
2. Замятин Е.И. Избранные произведения. Повести, рассказы, сказки, роман, пьесы / сост. А.Ю. Галушкин, предисл. В.Б. Шкловского, вступ. ст. В.А. Келдыша. М., 1989. С. 45. Далее цит. это издание с указанием страниц в тексте.
3. Хетени Жужжи // Новое о Замятине: сб. материалов / под ред. Л. Геллера. М., 1991. С. 12.
4. Сабат А.Н. // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: науч. докл, ст., очерки, заметки, тез.: в 2 ч. / под ред. Л.В. Поляковой. Тамбов, 1994. Ч. 1. С. 110.
5. Замятин Е.И. Избранные произведения: в 2 т. / сост., примеч. О. Михайлова. М., 1990. Т. 2 С. 401.
Поступила в редакцию 23.04.2007 г.
