CC BY
131
2002
Вестник Пермского университета
История
Вып.3
КЛАССИЧЕСКИЙ ФРАНЦУЗСКИЙ ЛИБЕРАЛИЗМ В ОЦЕНКЕ А.Д. ГРАДОВСКОГО И Б.Н. ЧИЧЕРИНА
Ю.А. Крашенинникова
Рассматривается восприятие идейного наследия классического французского либерализма (Б. Констана, Ф. Гизо, доктринеров, А. де Токвиля) умеренными русскими либералами Б.Н. Чичериным и А.Д. Градовским. Восприятие было практически ориентированным: русские интеллектуалы искали ответы на российские вопросы, оценивали теории западных авторов на жизнеспособность и применимость к российским условиям. Это приводило к игнорированию некоторых положений французских мыслителей и вместе с тем позволяло критически воспринимать их концепции. На восприятие накладывало печать амбивалентное отношение российских мыслителей к самому термину «либерализм». Расхождения между Чичериным и Градовским в оценках тех или иных идей французской либеральной традиции могут служить индикатором прояснения различий внутри умеренного, либерально-консервативного течения русской политической мысли.
Проблема влияния западного политико-философского наследия на формирование либеральной идеологии в России в равной мере актуальна как в российской, так и в европейской истории. Речь идет, с одной стороны, об оригинальности российского либерализма, с другой - о живучести и универсальности идей, возникших на Западе - особом социокультурном ареале.
В нашем исследовании мы исходим из того, что сознательное дистанцирование или провозглашение преемственности по отношению к тем или иным положениям европейской либеральной доктрины играет роль индикатора при оценке уровня и характера воздействия западного либерализма на русских либеральных мыслителей. В восприятии любым политическим мыслителем других политических учений можно условно выделить две стороны: «внешнюю» -сознательную критику или заимствование - и «внутреннюю» - неотрефлекси-рованное самим автором совпадение позиций по тем или иным вопросам, заимствование аргументов и стилистики.
Мы попытаемся рассмотреть внешнюю сторону восприятия классического французского либерализма двумя русскими интеллектуалами второй половины XIX столетия - Б.Н. Чичериным и А.Д. Градовским, убежденными западниками, видевшими свою задачу в создании по сути либерального, т.е. основанного на принципах индивидуальной свободы и гражданских прав, политического проекта для Российской империи. Цель анализа - проследить, какие идеи привлекали внимание русских авторов и принимались, а какие сознательно отвергались. Для этого мы постараемся на материале периодических изданий дать общую картину отношения к представителям классического французского либерализма в русской интеллектуальной среде второй половины XIX в.
Исключительное место Б.Н. Чичерина в русской политической мысли определило пристальное внимание к нему в историографии. Польский иссле-
© Ю.А.Крашенинникова, 2002
дователь А. Валицкий находит в его творчестве доказательство того, что «классический либерализм, несмотря на отсутствие социальной поддержки, был представлен в истории русской мысли и достиг высокой степени самосознания и сложности»1. Весьма примечательна оценка Чичерина, данная его младшим современником П.Б. Струве: «Особое место Б.Н. Чичерина в истории русской культуры и общественности определяется тем, что он представлял в ней самое законченное, самое яркое выражение гармонического сочетания в одном лице идейных мотивов либерализма и консерватизма»2.
Творчество А.Д. Градовского изучено в меньшей мере, чем работы других представителей так называемого «дворянского» либерализма в России. Зачастую попытки идентифицировать интеллектуальное наследие мыслителя в рамках основных политико-философских парадигм Нового времени (консерватизм, либерализм) сводятся лишь к фиксации его промежуточной позиции в дихотомии «славянофилы - западники», т.е. в категориальной паре, применимой к последней трети XIX в. с большими оговорками.
Чичерин и Градовский - весьма разноплановые фигуры, несмотря на сходство их жизненных ситуаций и научных позиций. С одной стороны, оба они являются современниками реформ 1860-1870-х гг. и могут быть отнесены к категории прогрессивной профессуры. Прослеживаются точки соприкосновения в сфере их научных интересов, в том числе в разработанных учеными курсах права. Необходимо также обратить внимание на их общую принадлежность к государственной, или юридической, школе в русской исторической науке.
С другой стороны, несколько различались сферы их деятельности. Гра-довский был в первую очередь публицистом, одним из ведущих авторов газеты «Голос», и ученым-юристом, занимавшимся как теорией, так и прикладными вопросами. Совершенно верна данная ему коллегами характеристика: «писатель-гражданин», ставивший своей жизненной целью «осмысление реформ Александра II»3. Чичерин, старший современник Градовского, несомненно, являлся более крупной философской фигурой. К нему в большей степени может быть отнесено определение теоретика и идеолога либерально-консервативного учения, понимаемого им самим как «охранительный либера-лизм»4.
Также следует учитывать их принадлежность к разным философским традициям. Объективный идеализм гегельянского типа, ставший методологической базой исследований Чичерина, и позитивизм Градовского, так же испытавшего, как и большинство русских интеллектуалов XIX в., влияние философии абсолютного духа Гегеля, но затем отошедшего от него5, предполагали различие взглядов на проблемы политического сообщества и, следовательно, на постулаты европейских либеральных мыслителей.
Главным источником в данной статье служат специальные работы русских мыслителей, посвященные истории европейской политической мысли, такие как «История политических учений» Б.Н. Чичерина, «Курс государственного права важнейших европейских держав» А.Д. Градовского, а также рецензии на новинки европейской литературы в периодике.
Классический французский либерализм - одно из интеллектуальных течений во Франции эпохи Реставрации и Июльской монархии - занимал особое место в европейском либерализме: присущие ему историцизм и социологизм в
понимании политики обусловили отличие его политической философии от англо-саксонской либеральной традиции, для которой был характерен методологический рационализм. По выражению британского исследователя Л. Сиедентопа, французские либералы начала XIX в. «стремились быть скорее историками или юристами, нежели философами разума»6. Другой отличительной чертой классического французского либерализма являлась умеренность политической программы, придававшая концепциям таких авторов, как Б. Констан, Ф. Гизо, П.-П. Ройе-Коллар, П. де Барант, Ш. Ремюза, отчасти А. де Токвиль, консервативные черты. Не случайно в исследовательской литературе их политические взгляды иногда характеризуются как «консерватизм» и «странный либерализм»7.
Труды классиков французского либерализма упоминались в спорах между представителями различных направлений общественно-политической мысли России во второй половине XIX в. Своеобразная заочная полемика велась и непосредственно с французскими мыслителями. В этом случае их концепции были востребованы лишь умеренными либералами. Леворадикальные и крайне правые русские интеллектуалы были категорически против «умерен-но-прогрессистского» направления западной политической мысли.
Присущее леворадикальным русским интеллектуалам неприятие наследия французов превосходно выразил Н.Г. Чернышевский в рецензии на мемуары Ф. Гизо: «Мы признаемся, что либерализм гг. Гизо, Тьера, Токвиля и прочих имеет для нас очень мало прелести, и вся эта статья внушена желанием разъяснить причины нашего нерасположения к либерализму подобного рода»8. Консервативное крыло русской политической мысли XIX в. чрезвычайно избирательно использовало наследие классических французских либералов, за исключением работ А. де Токвиля.
Для группы интеллектуалов, объединившихся вокруг умеренно-либерального журнала «Вестник Европы» (наиболее яркими представителями ее были М.М. Стасюлевич и К.К. Арсеньев), классический французский либерализм не являлся единым движением. Если Токвилю на страницах «Вестника Европы» уделялось значительное внимание, то отношение к доктринерам было амбивалентным. С одной стороны, редакция журнала с оттенком сожаления указывала на их неизвестность русскому обществу. Например, отмечалось, что о доктринерах «мало говорят во Франции и вовсе, если мы не ошибаемся, не говорят в русской печати»9. В то же время собственная либеральная программа журнала преподносилась как альтернатива устаревшему типу либерализма, представленному именно доктринерами. Следовательно, суждения о них были скорее критическими, чем позитивными: «Французские доктринеры 30-40-х годов надолго подорвали в народе репутацию либералов, именами которых они прикрывали свои консервативные цели и тенденции»10. Именуя себя либералами нового поколения, авторы «Вестника Европы» характеризовали опыт французского либерализма первой половины XIX в. как неудавшийся и устаревший, подчеркивая, что он «сохранил только имя свободы и растерял уже главнейшую часть своих заветных идеалов»11.
Принципиально иной является интерпретация классического французского либерализма в трудах следующего поколения русских либералов. В рамках так называемого «нового либерализма» конца XIX - начала XX в., представленного П.И. Новгородцевым, В.М. Гессеном, Б. А. Кистяковским, И.В. Михайловым, Л.И. Петражицким, происходили переосмысление идей ес-
тественного права и правового государства, актуализация проблематики соответствия демократии и индивидуальной свободы. Соответственно, большее значение для «новых» либералов имели европейские авторы, поднимавшие вопрос о тирании большинства. Так, П.И. Новгородцев, создавая свою теорию правового государства, обнаруживал преемственность с Констаном, Гизо, То-квилем, Миллем, Лабуле и другими сторонниками идеи о том, «что неограниченное господство большинства есть гнет и деспотизм и что этому господству должны быть положены необходимые границы». Русский мыслитель отводил особое место в европейской либеральной традиции Б. Констану как инициатору обсуждения вопроса «о самобытном значении личного принципа», который «впервые ставит самую проблему личности»12.
На восприятие русскими мыслителями западного либерализма накладывало печать устоявшееся в русской политической культуре отношение к самому термину «либерализм». Судьба этого понятия в самодержавной России была своеобразна: в него вкладывался неопределенный, расплывчатый смысл, часто оно употреблялось в негативном контексте13. В массовом сознании «либерализм» ассоциировался с радикализмом, либо слово употреблялось применительно к опыту Запада. Фактически статус «либерала» получал любой человек, находящийся в оппозиции существующему порядку. Сами русские мыслители избегали именовать себя либералами, предпочитали говорить о себе как о прогрессистах или консерваторах14.
При анализе восприятия умеренными либералами западного либерального наследия нужно учитывать их собственное отношение к самому понятию «либерализм». Содержание, которое вкладывали в понятие «либерализм» Б.Н. Чичерин и А.Д. Градовский, естественно, влияло на характер заимствования тех или иных идей и концепций, порой придавая им скрытый характер.
А.Д. Градовский подходит к понятию «либерализм» исторически. Определяя его как конкретный исторический феномен XVIII - начала XIX в., русский мыслитель приходит к заключению о несоответствии его современному обществу: «Название либерала, составлявшее гордость Констана, Мануэля и Фуа, теперь преподносится или со снисходительной улыбкой, или с презрением. Идея права, вдохновлявшая людей великих революций, считается пустой формулой. Алтари недавнего прошлого покинуты толпой, и немногие седые жрецы еще приходят к ним помечтать о декларации прав 1789 года»15.
Русский ученый указывает на «существенный порок либерализма, как теории, так и практики». Либеральная теория порочна, поскольку в ней рассматриваются «общество и его учреждения как совокупность внешних условий, необходимых только для сосуществования отдельных лиц, составляющих это общество... Корни такого взгляда довольно наглядны. Общественные теории XVIII века отправлялись от гипотезы единичного человека, взятого вне общества»16. В такой интерпретации либеральное учение оказывается сведенным к раннелиберальным концепциям XVII-XVIII вв., т.е. к теориям естественного права и общественного договора.
Иное понимание либерализма мы встречаем в более поздней работе А.Д. Градовского «Что такое консерватизм?» Здесь русский мыслитель ведет речь о политической практике либерализма, определяя его как противоположное «абсолютизму» и «гувернаментализму» решение вопроса о форме государственного устройства и идеалах. Он также разделяет либеральное и прогрессивное течения: именно последнее, по его мнению, позволяет решить во-
прос о политических изменениях. При этом он верно замечает симптомы качественно нового отношения консерватизма и либерализма, которое в XX в. будет воплощено в либерально-консервативном консенсусе. В частности, Гра-довский говорит о том, что в Западной Европе «либеральная партия уже выступает ... в качестве консервативного элемента, в противоположность требованиям социалистов, возвращающихся к началам государственного вмеша-тельства»17.
Б.Н. Чичерин также много размышлял о специфике либерализма, определяя себя при этом как либерального консерватора. Ему принадлежит оригинальная типология, претендующая не только на упорядочение разношерстной компании русских либералов, но и на обобщение вариантов либеральной политической тактики в целом. В работе «Различные виды либерализма» ученый говорит об «уличном», «оппозиционном» и «охранительном» либерализме. Однако постановка вопроса о «либерализме» во множественном числе показывает, что либерализм не был понят Чичериным как целостный феномен. На это указывает и тот факт, что осмысление западных политико-философских учений происходит без использования данного термина.
Общим в интерпретации Чичериным и Градовским французского либерализма является следующее. Во-первых, представление о нем как о реализованной на практике идеологической доктрине. Классический французский либерализм воспринимался, прежде всего, как либерализм действующий, обладающий возможностью реализации на практике. Так, Б.Н. Чичерин утверждал, что «либерализм восторжествовал при Июльской монархии; он сделался владычествующей силой в государстве»18.
Во-вторых, русские либералы были единодушны в том, что эмпирической базой для французских мыслителей служила политическая система Великобритании. Их отказ принять за образец конституционную теорию французского либерализма аргументировался тем, что та была «калькой» с действующей модели политического устройства Англии. Б.Н. Чичерин упрекал А.де Токвиля в том, что тот «с любовью обращается к истории Англии, как будто бы стараясь выставить ее образцом для своих соотечественников»19. В качестве одного из главных источников политической теории Б. Констана А.Д. Градовский считал английскую политическую систему: «Всю совокупность политической подготовки Констана можно определить таким образом: философия дала ему идею формальной свободы, Англия - готовый ее образец. Средств для проверки этой идеи и этого образца в самом Констане не было»20. Представитель более позднего поколения русских либералов, М.М. Ковалевский, также обращал внимание на несамостоятельность мышления французских авторов: «Вообще, если задаться вопросом об источнике политических воззрений Токвиля, невольно остановишься на предположении, что Англия служила ему, как и его предшественникам доктринерам, ближайшим указателем и образцом»21.
Однако констатация факта критики англомании французских интеллектуалов оставляет открытым вопрос: какую функцию в таком случае выполняли обращения к наследию Констана, Гизо, Токвиля у русских западников-государственников, если они считали, что французская политическая теория опирается на английский политический опыт? Тем более что существовала возможность разрабатывать либеральную программу для России на основе непосредственного анализа британской политической системы. Очевидно, что
привлечения только эмпирических знаний о функционировании институтов конституционной монархии для составления собственно российской либеральной программы было недостаточно. Разумно было бы предположить, что концепции французов служили русским авторам материалом для выявления барьеров в построении национальных политических доктрин. Следует также учитывать, что русские интеллектуалы отдавали предпочтение разным моделям государственного устройства: группе защитников английской конституционной системы (в том числе А.Д. Градовскому) противостояли сторонник французской модели централизованного бонапартистского государства Б.Н. Чичерин и приверженцы немецкой сословно-монархической модели.
В-третьих, важным критерием принятия или отторжения отдельных положений и концепций классических французских либералов, как и западной мысли в целом, было для Градовского и Чичерина присутствие элемента «схоластики». Другими словами, критические замечания и положительные оценки идей французских авторов, даваемые русскими мыслителями, находились в рамках философско-методологической антиномии «схоластика - реализм». Сознательное восприятие политических доктрин предполагает изложение собственных политических убеждений и научных позиций. Риторика анализа, позволяющая сделать акцент на умозрительности построения политических теорий, свидетельствовала о том, что обращение к западной политической мысли в трудах русских интеллектуалов было практически ориентированным. Оно выполняло функцию отбора материала для создания собственно русского либерального преобразовательного проекта.
Критика «схоластики» не была специфической чертой восприятия умеренных русских либералов. Например, на несоответствие реальности построений французских либералов обращал внимание Н.Г. Чернышевский. Он утверждал: «. доктринеры, во главе которых стоял Гизо, были схоластики, доходившие до изумительного ослепления своими отвлеченными формулами»22.
Более детальный анализ восприятия Б.Н. Чичериным и А.Д. Градовским концепций классического французского либерализма предполагает разбор по персоналиям, к которым обращались русские авторы.
«История политических учений» Б.Н. Чичерина являлась одним из его главных научных трудов. Сам жанр не был характерен для русской научной литературы. В этой работе энциклопедичность, широчайший спектр анализируемых персонажей и произведений сочетались с жесткой структурой, подчиняющей разнообразие политических идей прошлого одной умозрительной схеме. Огромный фактический материал по истории мировой политической философии был подчинен идее соответствия истории политической мысли развитию общественных и государственных форм. Согласно автору, «все разнообразие взглядов сводится к некоторым основным группам, которые повторяются в истории», а эти группы, в свою очередь, «соответствуют основным элементам государственной жизни»23. Оценивая методологическую базу данного исследования Чичерина, можно причислить ее к разряду универсалистских концепций, предполагающих существование законов исторического развития. В таком подходе четко прослеживается влияние гегелевской философии истории.
По признанию Б.Н. Чичерина, из западных политических теоретиков большое влияние на формирование его мировоззрения оказали Л. фон Штейн, И. Кант и, конечно, Г.Ф. Гегель, т.е. представители немецкой традиции поли-
тической философии и государствоведения. Однако среди близких ему по духу европейских политических деятелей, его современников, мы обнаруживаем влиятельных французских интеллектуалов: А. Тьера, А. Леруа-Болье, Молина-ри.
На духовную близость Чичерина и представителей умеренного европейского либерализма указывали и его политические противники. В частности, ее отмечал Н.Г. Чернышевский: «Мы видели, какого оттенка иностранные писатели, изучением которых он занят, из которых он почерпает основные понятия свои о европейской жизни. Эти люди - Токвиль, Леон Фоше, Лавернь, Гизо, Маколей и т.п. господа, то есть это люди так называемого умеренного и спокойного прогресса, иначе сказать, люди, которым застой гораздо милее всякого смелого исторического развития. Он спорит с ними, но и в спорах видно, что он чрезвычайно уважает их, и вообще, как мы сказали, их книги, их теории служат ему главным резервуаром мудрости»24.
Для Б.Н. Чичерина французский либерализм XIX в. важен в первую очередь как более зрелая форма политической мысли, если не преодолевшая, то, по крайней мере, преодолевающая утопический идеализм Просвещения XVIII в. Ему чрезвычайно импонируют историцизм и социальная направленность в методологии своих коллег. Так, он отмечает, что у Констана «стремление к умеренной и прочной свободе утверждается не на отвлеченных теоретических началах, как у мыслителей XVIII в., а на жизненном опыте»25. Это утверждение Чичерина в некоторой степени противоречит его собственному тезису о «схоластичности» мысли французского либерализма в целом.
Одной из главных задач, стоящих перед французскими либералами, было преодоление противоречий в понятии суверенитета, сформулированного в раннелиберальных теориях XVII-XVIII вв. Б. Констан первым ставит вопрос о необходимости ограничения суверенитета: «вместе со словом абсолютный ни свобода, ни. спокойствие, ни счастье невозможны ни при каких институтах»26. С его точки зрения, ограничение всемогущества верховной власти по отношению к гражданам начинается там, где гражданин становится частным лицом: «В той точке, где начинается независимость и личное существование, юрисдикция суверенитета останавливается»27. Это означает также, что индивидуальные права не зависят от народного суверенитета.
Вокруг этого пункта Чичерин разворачивает анализ конституционных учений французских либералов. Его не удовлетворяет формальный путь решения проблемы, предложенный Констаном. По мнению русского мыслителя, только юридические границы не могут служить гарантированным ограничителем власти. «Положить юридические границы действию верховной власти нет никакой возможности, ибо при решении юридических вопросов необходим высший судья, за которым и признается верховная власть, - пишет он. -Власть может поступать несправедливо; ее можно стараться убедить; но на нее нет апелляции.. Она находит свой предел только в нравственной области, где судьей является не воля власти, а личная совесть»28. Забегая вперед, отметим, что для Б.Н. Чичерина также неприемлема концепция «суверенитета Разума», предложенная Ф. Гизо. С его точки зрения, говорить о «полновластии разума и правды» бессмысленно уже потому, что суверенитет «может принадлежать исключительно людям, а не отвлеченным началам»29. Собственная позиция русского ученого такова: граница между индивидуальным жизненным пространством человека и государственной властью существует объективно, а
следовательно, проблемы там, где ее ищут сторонники либерального государства - «ночного сторожа», просто не существует.
В практическом плане для Чичерина представляет ценность концепция конституционной монархии Б. Констана, в том числе дальнейшая разработка идеи разделения власти, начатая Ш.Л. Монтескье. Б. Констан выделял пять видов власти, существующих в конституционной монархии и «обладающих различной природой»: королевскую, исполнительную, судебную, устойчивую представительную и представительную власть мнения30. Данная схема являлась прямой проекцией институционального дизайна Англии. В констановской концепции Б.Н. Чичерин принимает определение власти короля как «нейтрального» регулятора взаимоотношений остальных ветвей власти, однако его не устраивает идея обособления власти правительства. Если Констан опирается на опыт английской политической системы, где монарх, действительно, «царствует, но не правит», то для Чичерина верховный правитель - фигура, активно действующая в политическом процессе, а министры - лишь «посредники между королем и палатами».
Принципиальное несогласие между Чичериным и Констаном обнаруживается в решении вопроса о централизации. Сторонник федеративного устройства, Констан считал, что «местная власть никогда не должна быть оковами для власти исполнительной, но, напротив, она не должна от нее и зависеть»31. Русский ученый был настроен весьма критично по отношению к идее децентрализации. С его точки зрения, «желание дать местной власти безусловную автономию во всем, что не касается общих государственных интересов, обличает односторонность индивидуалистического либерализма». Как и большая часть чичеринского анализа политических учений, это утверждение основано на противопоставлении собственной позиции и позиции либерального индивидуализма. Атомистической картине общества Чичерин противопоставляет образ цельного организма: «Государство - не федерация общин, а органичный союз, в котором члены, не теряя самостоятельности своей частной жизни, состоят в органическом подчинении целому.. ,»32.
Что касается группы доктринеров, в частности, Ф. Гизо, то Чичерин также достаточно подробно рассматривает их концепцию.
Во-первых, он оценивает политическую теорию доктринеров как наиболее полно реализованную на практике, продемонстрировавшую при этом утопические и ошибочные моменты либеральной концепции. В публицистической работе «Что такое охранительные начала?» Чичерин характеризует деятельность доктринеров как реальную, но неудачную попытку проецировать политическую теорию на практику. Поставив Ф. Гизо и его единомышленников в один ряд со своими леворадикальными противниками, Чичерин показывает принципиальную ошибочность прямого следования абстрактной и неизменной теории в ходе политического управления: «Никакая общая теория не может служить основанием для охранительной системы по той простой причине, что устройство и потребности обществ разнообразны до бесконечности и меняются исторически»33.
Во-вторых, Гизо важен для него как критик «философской школы», т.е. либерального рационализма XVIII в.: «Как в практическом отношении Гизо держит сторону между легитимистами и революционерами, так и в теоретическом отношении он старается сочетать взгляды исторической школы и философской. Под именем последней он разумеет мыслителей XVIII в.,
которые выработали отвлеченную идею права и делали ее абсолютным мерилом всех учреждений»34. Чичерина привлекает отказ лидера доктринеров от крайнего индивидуализма, являющегося краеугольным камнем договорных концепций происхождения государства, в толковании организации человеческого сообщества. Ему импонируют аргументация Гизо, а также упор в политической теории французского мыслителя на историцистское принятие существующих институтов. Чичерин солидарен со следующей мыслью Гизо: «Если совершенство составляет идеальную цель человеческого развития, а совершенствование его закон, то несовершенство является необходимым его усло-вием»35.
Интерес А.Д. Градовского к французской политической мысли был весьма специфичен. При всем том, что Градовский более чем другие русские ученые-обществоведы был восприимчив к немецкой традиции (его духовными учителями в области изучения государства стали Л. фон Штейн и Гнейст), именно политическая мысль Просвещения и первой половины XIX в. во Франции явилась для него наиболее важным источником формирования собственной концепции свободы.
Политической теории Б. Констана посвящена одна из лучших политико-философских работ Градовского: рецензия на несколько публикаций Констана и Фуше переросла в объемный труд «Политические теории XIX века», где была актуализирована не только проблема конституционализма, но и диалектика революции и реформы. Градовский считал Констана главной фигурой во французском классическом либерализме, определившей национальную либеральную традицию. Вероятно, такая оценка появилась под влиянием современника Градовского Э. Лабуле, чей труд о Констане был переведен на русский язык и широко известен в России. Один из видных либеральных мыслителей Франции второй половины XIX в., Лабуле подчеркивал преемственную связь с Констаном, что давало возможность русским наблюдателям говорить о единой французской либеральной школе XIX столетия. К примеру, Градов-ский замечает: «Лабуле прав в своем отзыве о Констане, в том отношении, что действительно в трудах последнего сформулированы начала свободы и справедливости так, как понимает их французская либеральная школа, и сформулированы в той форме, которую она признает за незыблемую и вечную»36.
По мнению А.Д. Градовского, Констану, как и всем французским либералам, присущ ряд недостатков. Во-первых, игнорирование культурно-исторических различий при создании политической теории («стремление к осуществлению отвлеченного философского начала свободы во всех странах одинаково»). Во-вторых, отчасти противоречащий первому пункту упрек в англомании («стремление к осуществлению свободы в формах, выработанных Англией»). Наконец, механистическое построение государства и «формальное» представление о государственной власти37.
Наиболее принципиальные различия между Градовским и французскими либералами обнаружились в понимании гарантий свободы. Как и Б.Н. Чичерин, русский ученый, привлекая в качестве примера индивидуалистические концепции Констана и Гизо, стремился доказать ошибочность исключительно негативного понимания свободы. Так, Градовский отмечал, что Констан «нередко отождествляет свободу с ее гарантиями»38. Как и философы XVIII в., французские либералы начала XIX столетия получили в работе Гра-довского аргументированный упрек в недееспособности предлагаемой ими
политической системы, построенной исключительно на принципе индивидуальной свободы.
Солидарный с Чичериным Градовский интерпретировал классиков французского либерализма как схоластиков, чьи доктрины построены на спекулятивных рассуждениях, без учета эмпирического опыта. Так, он отмечал, что в «строго юридическом отношении» Констан совершенно прав, но в целом его определение свободы противоречиво: «Если мы не дадим свободе никакого реального содержания, она будет неограниченна; если мы составим это понятие из действительных прав, оно всегда будет ограничено»39. Русский ученый не мог найти в проекте Констана ответ на вопрос, каким же образом конгломерат индивидов способен сохранять единство и жизнеспособность.
Если при обращении к творчеству Констана и доктринеров Б.Н. Чичерин и А.Д. Градовский выступали в качестве историков политической мысли, то А. де Токвиля они воспринимали как своего современника. Тенденция демократизации политики, предсказанная французским публицистом, к концу XIX столетия становится основным предметом размышлений интеллектуалов как в Европе, так и в России. Однако восприятие идей Токвиля в России было, возможно, более сложным, чем учений других представителей европейской политической мысли XIX в. Творческое наследие Токвиля заключало в себе возможность различных толкований его концепций и его идеологической принадлежности.
Несомненно, Токвиль был читаемым автором в России. Вместе с тем судьба его двух главных произведений в России различна, и главным фактором, определяющим интерес к ним, являлся собственно российский контекст. «Демократия в Америке» вышла в то время, когда она не могла быть доступна широкой российской публике. В империи Николая I ей была уготована участь большинства западных политических трактатов, даже не содержавших прямых выпадов против самодержавного строя. Более серьезной причиной отсутствия интереса была меньшая актуальность для русского общества 30-40-х гг. XIX в. обсуждаемых Токвилем проблем. Ситуация изменилась к концу столетия, когда и американская тематика, и проблемы демократического общества подтолкнули русских интеллектуалов к внимательному чтению и осмыслению книги Токвиля.
Второй главный труд Токвиля - «Старый порядок и революция» - был более популярен у российского читателя. Выход книги совпал с началом сложных трансформационных процессов в России. По словам Дж. Турстон, «образованные русские читали Токвиля, чтобы понять преимущества и опасности быстрых социальных и политических реформ»40. Дискуссия в прессе вокруг книги французского мыслителя стала средством выражения различных точек зрения на процесс политической модернизации в России. На это утверждение Турстон можно было бы возразить: для русских либералов «Старый порядок и революция» был в первую очередь трудом не о революции, а о централизации. В этом кардинальное отличие ситуации середины XIX в. от ситуации начала XX в., когда проблема революции стала одной из главных тем русского либерализма41.
О том, что труд Токвиля был востребован российской аудиторией, свидетельствуют ссылки на «Старый порядок и революцию» в некоторых документах, ставших программными при обосновании различных идеологических позиций по отношению к реформам в России. Так, апелляция к Токвилю как
специалисту в области Французской революции и аристократу по происхождению присутствует в записке об освобождении крестьян С.И. Малкова (1858), целью которой было обоснование сохранения привилегированного статуса русского дворянства в системе землевладения. Произведение русского промышленника и консерватора заключало в себе, по словам Дистельмейера, «попытку, еще неловкую, сформулировать и распространить идеологию русского консерватизма, используя ресурс авторитета известного француза»42. К работе Токвиля обращались великий князь Константин Николаевич, а также славянофилы Ю.Ф. Самарин, В.А. Черкасский.
О степени накала страстей в полемике по поводу труда Токвиля свидетельствует ситуация с Б. Н. Чичериным, для которого эта дискуссия стала этапной в политической и научной карьере и кардинально изменила круг общения. По свидетельству русского ученого, «книга знаменитого французского публициста имела в то время огромный успех», но на него самого «произвела невыгодное впечатление»43. В своих воспоминаниях он подробно описывает цепь событий, способствовавших дистанцированию его не только от славянофилов, но и от ориентированных на Запад русских интеллектуалов.
Ко времени выхода «Старого порядка» Чичерин уже имел собственное мнение о политической теории Токвиля, сложившееся при прочтении «Демократии в Америке». Причем можно с большой долей уверенности предположить, что это мнение было самостоятельным, а не сформировавшимся под влиянием немецкой классической философии, адептом которой Чичерин считал себя в юности. Он высоко оценил стремление Токвиля найти ограничители абсолютизации свободы в области нравственности. Так, в поздней работе «Философия права» автор «Демократии в Америке» вызывает симпатию Чичерина благодаря установлению связи «нравственного начала с религиозным элементом в гражданском обществе»44.
Чичерин воспринимал Токвиля как современного мыслителя не столько в прямом смысле слова, сколько в силу соответствия его взглядов современной политике. «Я был, - пишет он в «Воспоминаниях», - большим поклонником сочинения Токвиля о демократии в Америке; я признавал его первым современным публицистом; но тем более я считал нужным восстать против нового его направления, которое казалось мне ложным»45.
Рецензия Б.Н. Чичерина на «Старый прядок и революцию» оказалась настолько резкой и настолько явно демонстрирующей этатизм автора, что редактор «Русского вестника» М.Н. Катков отказался ее печатать. В объяснительном письме он характеризовал защитников централизации как фактических приверженцев деспотизма: «. им приходит в голову убийственная мысль, что можно и должно осуществлять идеи разума посредством монаршего скипетра или диктаторской булавы»46. Разрыв с редакцией одного из самых влиятельных в 50-х гг. XIX в. западнических изданий Москвы имел следствием отход Чичерина от когорты ориентированных на Запад либералов и обеспечил закрепление за ним ярлыка «защитника бюрократии».
В полемику оказались втянутыми не только ориентированные на Запад либералы, но и леворадикальные интеллектуалы. Своеобразным ответом русскому защитнику централизации послужила рецензия Н.Г. Чернышевского в журнале «Современник» на книгу Б.Н. Чичерина «Очерки Англии и Франции». Идейный лидер русских революционеров-демократов обрушил шквал критики и на Токвиля, и на его рецензента-либерала: «Мы сочувствуем Токви-
лю гораздо меньше, нежели г. Чичерину, но должны сказать, что и в его нападениях на Токвиля так же мало ясного понятия о вещах, как в книге самого Токвиля, и притом главные нападения обращены именно на ту сторону, которая одна только и хороша у Токвиля. Среди множества разного вздора в книге Токвиля проводится одна верная мысль, что абсолютизм наделал Франции несравненно больше вреда, нежели пользы»47. Свою точку зрения Чернышевский аргументировал тем, что демократия не может сочетаться с централизацией, ибо последняя есть атрибут абсолютизма.
«Претензии» Чичерина к труду Токвиля можно свести к следующему: антиисторизм, обусловленный конъюнктурными соображениями, и принятие английского политического устройства за образец. «Токвиль стал вносить в историю современные взгляды, - пишет Чичерин, - осуждая в прошедшем то, что кололо глаза в настоящем, и не понимая, что учреждение, в данное время благодетельное, может при изменившихся условиях сделаться пагубным»48. Думается, что главным фактором неприятия русским ученым идей «Старого порядка» явилось непонимание цели Токвиля, стремившегося к созданию не исторического труда, а отвечающей на современные вопросы работы. О последнем свидетельствуют рассуждения самого А.де Токвиля о будущем труде в частном письме от 1850 г.: «Величие и своеобразие зрелища, которое представляет мир наших дней, привлекает гораздо больше внимания, чем можно было бы привлечь большей ценой к историческим деталям, достаточным для праздных и эрудированных обществ»49.
Чичерин верно понимает центральную проблему революции, представленную Токвилем, но для него она является не данностью, а немыслимым парадоксом, антиномией, не имеющей логического права на существование. «В самом деле, - пишет он, - из книги Токвиля выходит, что существенный смысл и результат революции состоял в усилении центральной власти, в уничтожении всяких стеснявших ее преград. Но для чего же совершился такой страшный переворот в народной жизни, когда центральная власть и без того была так сильна, что поглощала собой все, когда в этом чрезмерном ее преобладании над остальными элементами состояло главное зло, которым страдал старый порядок? - вот вопрос, который естественно возникает в уме читателя и на который книга Токвиля не дает ответа»50.
Более того, русский автор, пытаясь опровергнуть выводы Токвиля, рассматривает укрепление королевской власти во Франции с «точки зрения чисто-исторической». Он ставит своей задачей «постигнуть значение каждого начала в данную эпоху, не выдавая его за норму для целой народной жизни, а еще менее для всякого человеческого общества»51, а потому проходит мимо главной идеи французского мыслителя - о «великой демократической революции» как единой характеристике современной цивилизации.
В ходе дискуссии с Токвилем Чичерин формулирует свое понимание термина «централизация». По его мнению, она не зависит от формы правления и может существовать «при совершенном уничтожении общественной самостоятельности, как и при самом широком развитии личной свободы». Централизация подразумевает «только известное распределение общественных дел
52
между установленными законом властями» . При такой интерпретации не остается места произволу бюрократии: если правительственный чиновник действует на месте независимо от центра, то говорить о централизации нельзя.
Таким образом, русский мыслитель «очищает» централизацию от ее главного негативного последствия и лишает основного аргумента ее противников.
Очевидно, что определение централизации, данное Чичериным, отличается и от общепринятого. Думается, полемика с противниками централизации в трудах Чичерина во многом обусловлена дискурсивными различиями и различиями интеллектуальных национальных традиций, задающих параметры восприятия политических явлений. Российская история предоставляла только один вариант решения проблемы централизации - через ее улучшение, а не уничтожение.
Работа Токвиля послужила поводом и для полемических размышлений А.Д. Градовского о сущности централизации. В газете «Голос» за 8 марта 1875 г. был опубликован фельетон Градовского «Письмо Токвиля к автору всесословной волости» за подписью «Медиум». Он был направлен против проекта восстановления исключительных прав дворянства в сфере местного самоуправления. Отметим, что использование реноме французского публициста в публичной полемике, не касающейся французской проблематики, свидетельствовало о его известности в России.
Данный фельетон - публицистическая работа Градовского - содержит информацию о его восприятии политической теории Токвиля. Очевидно, что оно несколько отличается от представлений Б.Н. Чичерина и других участников полемики вокруг «Старого порядка и революции». Так, А.Д. Градовский уточняет, что «некоторая теория местного самоуправления» содержалась в «Демократии в Америке», а не в работе «Старый порядок и революция», которая была «чисто критическим» сочинением и «вовсе не имела в виду построить теорию местного самоуправления». От лица самого Токвиля русский публицист определяет цель «Старого порядка» таким образом: «В ней я старался представить философию французской революции и доказывал, что наша централизация и гувернаментализм унаследованы революцией от старого поряд-ка»53. Перенесение акцента Градовским при характеристике творчества Ток-виля с проблем централизации на тему специфики революционных процессов совпадает с актуализацией обсуждения альтернативы «реформа - революция» в российском обществе. Косвенным свидетельством тому служат критические размышления русского ученого о концепции узурпации Б. Констана. Утверждая, что «"узурпация" была не отречением от революции, а ее естественным выводом, - не противоположностью свободы, а одной из форм той свободы, о которой мечтали республиканцы», Градовский солидаризируется с Токвилем, не упоминая его имени54.
Вместе с тем Градовский был согласен с российскими авторами, защищавшими учение Токвиля о централизации в середине XIX в. Он рассматривает феномен централизации в рамках проблемы развития политических форм, а при таком подходе внутреннее разнообразие государства означает его большую сложность и, следовательно, преимущество перед централизованным государством. В работе «Государственное право важнейших европейских держав» Градовский замечает: «Существенным признаком сложного государства является отсутствие в нем политической централизации в полном объеме. Положительным признаком такого государства является полная автономия отдельных частей, входящих в его состав.. ,»55.
Анализ оценок политических теорий представителей классического французского либерализма, данных Б.Н. Чичериным и А.Д. Градовским, пока-
зывает, что внимание российских либералов было обращено лишь на некоторые стороны творческого наследия Констана, доктринеров, Токвиля. Теория конституционной монархии, концепция суверенитета, проблема централизации были актуальны в связи с решением собственно российских проблем. Необходимость рассмотрения проблемы централизации и определения перспектив развития местного самоуправления в России стала главной причиной обращений к политической теории Токвиля. Вместе с тем полемика вокруг книги Токвиля «Старый режим и революция» в русской интеллектуальной среде носила не только идеологический, но и научный характер (изучение политических феноменов и создание, в частности, Градовским, специальной теории самоуправления). Это свидетельствует о том, что идеи французского мыслителя инициировали появление новых тем и проблем в русской политической мысли.
В чичеринском анализе французского классического либерализма ощутимую роль играло соотнесение идей с реальным политическим опытом. Внимание исследователя привлекают идеи апробированные или могущие быть апробированными. Такой подход к восприятию европейского политико-философского наследия был вполне адекватен главной цели русских либералов - созданию действенной программы развития гражданской и политической свободы в России. А.Д. Градовский, несмотря на отсутствие системного взгляда на западноевропейскую политическую мысль, характерного для Чичерина, дает более глубокую и основательную критику классического французского либерализма.
Позитивную оценку Градовского и Чичерина заслужили положения классического французского либерализма о преимуществах конституционной монархии, о необходимости защиты прав образованного меньшинства перед угрозой «деспотизма масс», т.е. идеи, отвечавшие консервативному пониманию политики. Русские «дворянские» либералы были готовы признать себя преемниками лишь того западного либерализма, который преодолел антиномии и разрушительные политические экспликации рационалистического индивидуализма. Именно в этом, думается, лежит источник пристального внимания к творчеству французов, для которых рационализм раннелиберальных теорий XVII-XVIII вв. также являлся неприемлемым.
Примечания
1 Walicki A. Legal Philosophies of Russian Liberalism / University of Notre Dame. London, 1992. P.109.
2 Струве П.Н. Б.Н. Чичерин и его место в истории русской образованности и общественности // О свободе: Антология мировой либеральной мысли (1-я половина ХХ века). М., 2000. С.585.
3 Журнал министерства народного просвещения. 1904 № 11. С.189.
4 Чичерин Б.Н. Различные виды либерализма // Общественные науки и современность. 1993. № 3. С.121.
5 См. статью А. Д. Градовского «Политическое учение Гегеля» // СобЬсоч. СПб., 1899. Т.3.
6 В оригинале: «Instead of being philosophers of mind, they tended to be historian or jurists». Siedentop L. Two Liberal Traditions // The Idea of Freedom. Essays in Honor of Isaiah Berlin. Edited by Alan Ryan. Oxford, 1979. P. 156.
7 G'Sullivan N. Conservatism. London, 1976; Craiutu A. Between Scylla and Charybdis: the «Strange» Liberalism of the French Doctrinaires II History of European Ideas. Oxford, 1999. Vol.24, № 4-5; Boesche R. The Strange Liberalism of Alexis de Tocqueville I Connell University Press. London, 1987; Lakoff S. Tocqueville, Burke, and the Origins of Liberal Conservatism II Review of Politics. Notre Dame, 1998. Vol.6Q, № 3.
8 Чернышевский Н.Г. Борьба во Франции при Людовике XVIII и Карле X II Полн. собр.соч. М., 195Q. Т.5. С. 214.
9 Хроника. Один из деятелей Реставрации (рецензия на книгу «Souvenir du feu duc de Broglie») II Вестник Европы. 1886. № 1Q. С. 835.
1Q Хроника. Либералы и либерализм в Западной Европе II Вестник Европы. 1883. №1. С. 427.
11 Там же. С. 428.
12 Новгородцев П.И. Введение в философию права. Кризис современного правосознания. М., 1996. С. 158, 186.
13 Подробный анализ эволюции понятия «либерализм» в России XIX в. был сделан Ч. Тимберлейком (Essays on Russian Liberalism IEd.by Ch.S. Timberlake. Columbia, 1972).
14 В качестве примера можно привести отрывок из «Воспоминаний» Б. Н. Чичерина о разговоре с английским путешественником У. Мэккензи-Уоллесом: «Знаете ли, что меня в России особенно поражает, - сказал он, - это - то, что я не встречал в России еще человека, который был бы консерватором в том смысле, в каком понимают это англичане, т. е. стоял бы за постепенное улучшение существующего... - Позвольте представить вам в моем лице один из экземпляров этой редкой породы, - отвечал я». (Воспоминания Б.Н. Чичерина. Земство и Городская Дума. М., 1934. С. 148).
15 Градовский А. Д. Общество и государство (Теоретические очерки). Ч.1 Либерализм и социализм II Собр. соч. Т. 3. С. 35Q.
16 Там же. С. 36Q.
17 Градовский А. Д. Что такое консерватизм? II Собр.соч. Т.3. С. 315.
18 Чичерин Б.Н. Очерки Англии и Франции. М., 1858. С. 267.
19 Чичерин Б. Н. Новейшие публицисты. Токвиль II Отечественные записки. 1857. № 8. С. 5Q6.
2Q Градовский А. Д. Политические теории XIX столетия II Собр.соч. Т.3. С.155.
21 Ковалевский М.М. Токвиль в его воспоминаниях, письмах и разговорах II Вестник Европы. 1893. № 7. С. 132.
22 Чернышевский Н.Г. Указ.соч. С. 215.
23 Чичерин Б.Н. История политических учений. М., 1869. Ч. 1. С. 4.
24 Чернышевский Н.Г. Г.Чичерин как публицист II Полн. собр.соч. М., 195Q. Т.5.
С. 667.
25 Чичерин Б.Н. История политических учений. М., 19Q2. Ч.5. С. 3Q4.
26 Констан Б. Принципы политики II Классический французский либерализм. М., 2QQQ. С. 32.
27 Там же. С. 29.
28 Чичерин Б.Н. История политических учений. Ч.5. С. 3Q8.
29 Там же. С. 391.
3Q Констан Б. Указ.соч. С. 39.
31 Там же. С.126.
32 Чичерин Б.Н. История политических учений. Ч. 5. С. 32Q.
33 Чичерин Б.Н. Философия права. СПб.: «Наука», 1998. С. 444.
34 Чичерин Б.Н. История политических учений. Ч. 5. С. 386.
35 Там же. С.387.
36 Градовский А. Д. Политические теории XIX столетия II Собр.соч. Т.3. С. 134.
37 Там же. С. 155.
38 Там же. С. 232.
39 Там же. С.233.
40 Thurston G.I. Alexis de Tocqueville in Russia // Journal of the History of Ideas. 1976. Vol.37, № 2. P. 292.
41 Примерами новой интерпретации «Старого порядка и революции» и «Демократии в Америке» в России могут служить статьи в «Вестнике Европы» В. Бутенко «Политическое учение Токвиля» (1910. № 12), М. Ковалевского «Токвиль в его воспоминаниях, письмах и разговорах» (1893. № 7)
42 Diestelmeier F. Tocqueville lu par un magnat russe: une zapiska de S.I. Malkov de 1858 // Cahiers du monde russe et sovietique. Paris, 1978. Vol.19. № 3. P. 304.
43 Чичерин Б.Н. Воспоминания. Москва 40-х годов. М., 1929. С. 278.
44 Чичерин Б.Н. Философия права. С. 214.
45 Чичерин Б.Н. Воспоминания. Москва 40-х годов. С. 278.
46 Цит. по: Чичерин Б.Н. Воспоминания. Москва 40-х годов С. 280.
47 Чернышевский Н.Г. Г.Чичерин как публицист // Полн. собр.соч. Т.5. С. 661.
48 Чичерин Б.Н. Воспоминания. Москва 40-х годов. С. 279.
49 Oeuvres completes d'Alexis de Tocqueville. Paris, 1866. Vol.7. P. 259.
50 Чичерин Б.Н. Очерки Англии и Франции. С. 159.
51 Там же. С. 165.
52 Там же. С. 204.
53 Градовский А. Д. Письмо Токвиля автору проекта всесословной волости // Голос. 1875. № 79.
54 Градовский А. Д. Политические теории XIX столетия // Собр.соч. Т.3 С. 222.
55 Градовский А.Д. Государственное право важнейших европейских держав. СПб. 1895. С. 97.
FRENCH CLASSICAL LIBERALISM IN A.D.GRADOVSKY AND B.N.TCHITCHERIN'S ESTIMATION
Yu.A.Krasheninnikova
The author analyzes how Russian "gentry" liberals B.N. Chicherin and A.D. Gradovsky interpreted the heritage of the classical French Liberalism. The main idea is their perception of the works of B. Constant, A. de Tocqueville, F. Guizot and "doctrinaires" was pragmatic and depended on its utility for the solution of properly Russian political problems (the conceptions of constitutional monarchy, centralization, sovereignty). Then, Russian thinkers' judgments were a quite contradictory. They welcomed the rupture of the 19th century French Liberals with early European liberalism in methodological questions but criticized them for the "scholastic" approach. The ambiguous attitude of Chicherin and Gradovsky toward the term "liberalism" was one of the reasons of this contradictory interpretation.
