CC BY
147
КИТАЙСКИЕ «КОРНИ» И РОССИЙСКИЕ «ВЕТВИ» В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ (К вопросу о соотношении политики КНР и РФ
в регионе)
Сергей ЛУЗЯНИН
доктор исторических наук, профессор МГИМО (У), президент Фонда востоковедческих исследований (Москва, Россия)
В в е д
Для России и Китая Центральная Азия сегодня — регион потенциальных возможностей и существующих рисков. Это соотношение (возможностей и вызовов) складывается для них по-разному. Очевидно, что для России ЦА более значима. РФ имеет здесь ряд перспективных и важных для нее проектов: Договор о коллективной безопасности (ОДКБ), Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС), в которых КНР не участвует. Со своей стороны, Пекин стремительно усиливает свое экономическое и политическое влияние в регионе, компенсируя некоторое отставание. Одновременно Россия и Китай входят в проект ШОС, созданный для нейтрализации угроз (терроризма, религиозного экстремизма, сепаратизма и пр.), а также в целях развития
е н и е
экономического и гуманитарного сотрудничества стран-участниц (КНР, РФ, Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан). Очередной саммит Организации запланирован на 16 августа 2007 года в Бишкеке — столице Кыргызстана. В статье делается попытка взглянуть на китайскую стратегию в регионе с позиций России. Какие компоненты этой политики объективно совпадают, а какие не совпадают с российскими интересами (интеграционные, энергетические)? Каковы приоритеты КНР на двустороннем уровне и чем они мотивированы? Какие внешние вызовы (например, афганский) способны изменить ситуацию в регионе и повлиять на политику Китая и России? Эти и другие вопросы актуальны, требуют постоянного внимания и изучения.
Региональный политический фон
Стратегия Китая в ЦА в 2007 году реализуется на достаточно противоречивом политическом фоне.
■ Во-первых, в регионе явно сменились акценты в плане возможностей и перспектив обновления политических режимов. На смену ожиданиям «цветных революций» поступают сигналы о радикализации исламских движений в Узбекистане,
Таджикистане, Кыргызстане. Внезапная кончина, казалось бы, «вечного» президента Туркменистана С. Ниязова и избрание в феврале 2007 года нового главы государства Г. Бердымухаммедова, породили опасения подобных сценариев в соседних странах. Причем проблема безболезненной преемственности власти даже в рамках одного правящего клана по типу Туркменистана выглядит неочевидной для многих центральноазиатских стран. Китайская модель плавного перехода власти от руководителей «третьего» к лидерам «четвертого» поколения, продемонстрированная миру в 2002—2004 годах, для республик ЦА могла бы стать неким эталоном, но по ряду институциональных и национальных причин она (модель) в этих странах, к сожалению, неприемлема.
■ Во-вторых, усилился процесс талибского (афганского) ренессанса, который явно дестабилизирует ситуацию не только в стране, но и на Среднем Востоке и в Центральной Азии. Ныне США все настойчивее озвучивают призывы НАТО к России и ОДКБ относительно реального сотрудничества. Отчасти эти призывы повисают в воздухе: РФ, по большому счету, не хотела бы снова ворошить «афганский муравейник», второй раз наступая на те же грабли. С другой стороны, если проект Соединенных Штатов в Афганистане рухнет, очевидно, талибская экспансия быстро распространится на постсоветские государства, прежде всего на Таджикистан и Узбекистан. То, что уже чуть не произошло в 2000—2001 го-дах, когда Москва и Душанбе поддержали (оружием, продовольствием и др.) войска Северного альянса под командованием Ахмад-шаха Масуда, а операция Вашингтона на какое-то время «закрыла» «талибское дело» в Афганистане.
■ В-третьих, заметна усиливающаяся экономическая поляризация между лидерами региона (Казахстан) и аутсайдерами — Кыргызстан, Таджикистан. Очевидно, что дистанция между ними не сокращается, а увеличивается. Так, соседние и более отдаленные державы (Китай, Россия, Иран, Турция, государства ЕС, США и др.) по-разному реагируют на подобную дифференциацию. В данном случае интересна мотивация двух игроков — Пекина и Москвы.
■ В-четвертых, отмечается косвенное влияние внутрикитайских факторов развития на центральноазиатское пространство. Подтягивание социально-экономического развития Северо-западной части Китая до уровня более развитых его провинций автоматически означает, что дополнительными источниками для решения этой задачи будут доходы от торговли западных территорий КНР с сопредельными странами ЦА. В частности, создание Китаем на западных границах «локальных» китайско-казахстанской и китайско-кыргызской зон свободной торговли будет иметь (в том числе) и чисто внутренний эффект экономической модернизации западных провинций.
Новые контуры стратегии Пекина. Интеграционные проекты
В этих условиях просматриваются контуры обновленной восточной (китайской) интеграционной политики. Часть из них уже видна в Шанхайской организации сотрудничества, в которой неофициально можно выделить три интеграционные версии дальнейшего развития организации:
1) китайскую интеграционную стратегию (доминирующую);
2) российскую политику сохранения собственных «ниш» в регионе (уступающую китайской);
3) центральноазиатский компонент извлечения выгод и преимуществ от кооперации для собственной модернизации и ликвидации отсталости (слабо выраженный).
Реализация китайской повестки в рамках ШОС теоретически может в перспективе привести к созданию на территории Евразии нового интеграционного пространства, полностью ориентированного на Пекин. Идеальным для него было бы институциональное «включение» ЕврАзЭС и ОДКБ в ШОС. Тогда можно было бы констатировать, что сложилось новое пространство — уже не постсоветское, а «посткитайское» — основанное на реализации древней стратагемы возвращения окраинных (центральноазиатских) земель Поднебесной. С учетом интеграционных планов Пекина в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР), в частности по проекту АСЕАН+3 (Япония, Южная Корея, Китай) или АСЕАН+Китай, можно рассматривать некий проект КНР относительно глобализации Евразии, явно альтернативный проекту США.
Для России и стран региона нынешний китайский экономический ресурс (инвестиционный, технологический и торговый) нужен, но в дозированных объемах. Объективно Москва заинтересована в реализации примерно такой интеграционной модели: российские товары и инвестиции — центральноазиатские энергоносители, сырье (уран, молибден) — китайские инвестиции, товары, технологии. Весьма осторожное (выборочное) и поэтапное снижение пошлин и тарифов. Возможны и варианты. Для республик региона невыгодна китайская версия, ныне уже реализуемая — китайские товары в обмен на центральноазиатское сырье и энергоносители, — которая фактически подрывает только поднимающиеся отрасли легкой и тяжелой промышленности республик ЦА, делая эту торговлю исключительно сырьевой. Не случайно Россия (вместе с другими странами ШОС) отвергла идею КНР о создании региональной «зоны свободной торговли», предложенную на саммите ШОС 23 сентября 2003 года премьер-министром Китая Вэнь Цзябао. Конкретно в рамках данной зоны китайское руководство предлагало создать на долгосрочной основе режим увеличения потока товаров и услуг путем постепенного снижения торговых ограничений и тарифов. Летом 2006 года эту задачу вновь озвучили официальные китайские лица, но с уточнением, что решать ее следует в ближайшие 20 лет. Одновременно Пекин смог убедить Астану в выгоде создания на границе двусторонних локальных зон свободной торговли. А 25 сентября того же года распоряжение о создании зоны свободной торговли с КНР подписало правительство Кыргызстана.
Идеологически идея Пекина о создании зон свободной торговли напрямую связана с тезисом «приводить в порядок не только ветви, но и корни». Под ветвями подразумеваются угрозы и риски безопасности (терроризм, исламский экстремизм, сепаратизм), под корнями — социально-экономические отношения. Сравнивая тот или иной проект с деревом, китайские ученые говорят, что сила этого дерева не в размахе кроны и длине ветвей, а в прочности и глубине его корневой системы. В данном случае, применяя эту символику к проекту ШОС, КНР подчеркивает, что следует укреплять именно корни Организации — развивать социально-экономические и транспортные проекты. Однако необходимо заметить, что если «корни» будут в основном китайские, то и само «дерево» вскоре примет больше китайский, нежели российско-казахстанский или иной вид. Предстоящий очередной саммит ШОС (16 августа 2007 г.) в Бишкеке ориентируется именно на экономические проекты (транспортные и энергетические). В частности, большое внимание будет уделено проекту строительства железной дороги Андижан (Узбекистан) — Торугарт (Кыргызстан) — Кашгар (КНР), которая соединит Азию с Западной Европой. Эта магистраль
станет продолжением внутреннего китайского железнодорожного проекта — Кашгар — Артуш — Аксуу — Корла, связавшего порты восточного побережья КНР с ее западными регионами. Кыргызстану новый транспортный проект предоставит возможность выхода к морским портам Тихого океана и Европы. По мнению экспертов, новая дорога (в силу ее меньшей протяженности) составит конкуренцию Транссибу1.
Как видим, перспективы восточной (китайской) интеграции в Евразии, включая ЦА, пока неоднозначны. Рентабельность ключевых проектов — ЕврАзЭС, ОДКБ, ШОС, несмотря на риски, остается довольно высокой. Главным здесь представляется (особенно в ШОС) проведение разумной политики дозированного использования огромного и стремительно растущего китайского ресурса в процессах интеграции и сотрудничества. Очевидно, в пользу ШОС говорит и определенная идеологическая мотивация, объединяющая Москву и Пекин. Не секрет, что политической основой проекта все больше становится не декларируемая официально доктрина «сдерживания» США и их союзников. В каком-то смысле ее можно интерпретировать и как новую версию постбиполярного мира, которая уже отчасти работает на пространстве Евразии и проявляется в скрытом противостоянии ШОС, ОДКБ, ЕврАзЭС, с одной стороны, и проектов НАТО, обновленного ГУАМ, «демократической оси» Прибалтика — Украина — Польша — Грузия и других альтернативных РФ и КНР проектов — с другой.
России и странам ЦА никуда не деться от Китая, они обречены дружить с ним. В этом контексте возможны два варианта развития событий. Первый — интеграция региона вокруг российско-казахстанской «оси» в рамках углубления существующих проектов (ЕврАзЭС и ОДКБ). Второй — интеграция вокруг китайско-казахстанской «оси», расширение ШОС или появление модифицированных проектов Пекина. Вполне вероятно, что последний сценарий — часть более масштабной евразийской стратагемы Китая, которая, возможно, в среднесрочной и более отдаленной перспективе не по всем параметрам будет совпадать с российскими интересами национальной безопасности.
Двусторонние приоритеты КНР
Из китайских двусторонних приоритетов можно выделить казахстанский — развитие отношений с РК в сфере торговли и экспорта энергоресурсов (в декабре 2005 г. открыт трубопровод Казахстан — Западный Китай), инвестиционного сотрудничества и др. 20 декабря 2006 года президент Казахстана Н. Назарбаев посетил Китай с официальным визитом. По итогам переговоров лидеры двух стран подписали 13 соглашений. Из них следует выделить два главных: «Стратегия сотрудничества в XXI веке» и «Концепция экономического сотрудничества Казахстана и Китая». Министр иностранных дел РК К. Токаев особо подчеркнул значение первого документа, в котором, как он считает, прописывается основной смысл двустороннего сотрудничества на длительную перспективу фактически во всех сферах, вплоть до конкретных проектов2. По официальным данным КНР, в 2006 году объем торговли двух стран составил 8,3 млрд долл., инвестиций — 1,3 млрд3. Очевидно, что в этих отношениях произошел качественный сдвиг — они стали системными и вышли на сопоставимый с «большими» евразийскими державами (Индией, Россией) уровень. Правда, по итогам того визита казахстанские
1 См.: Маматов К. Восточная угроза // Московские новости, 2 марта 2007.
2 См.: Пресс-конференция К. Токаева 21 декабря 2006 [www.kazpress.com].
3 См.: Хайгуань Тунцзы (Таможенная статистика), Пекин, 2006, № 12.
СМИ наряду с положительными моментами отметили и недовольство Н. Назарбаева «непропорциональным китайским участием в освоении нефтегазовых ресурсов Казахстана». Что есть, то есть: Китай глубоко и основательно входит в топливно-энергетический комплекс РК и это, похоже, лишь начало.
Другой фактор, стимулирующий дальнейшее развитие этих отношений, — назначение 10 января 2007 года бывшего вице-премьера правительства Казахстана К. Масимова главой кабинета министров. Известно, что он хороший эксперт по части китайских экономических реформ и активный сторонник расширения использования китайского опыта в Казахстане и углубления стратегического сотрудничества с Пекином. В этом контексте достаточно закономерным стало создание в 2006 году зон свободной торговли на китайско-казахстанской границе.
Что касается узбекского направления, то приоритеты политики КНР связаны как с экономикой (энергетический сектор), так и с безопасностью. Поддержка Китаем правительства И. Каримова важна для Узбекистана в условиях роста радикальных исламских вызовов. За 2006 год двусторонняя торговля оценивается в 972 млн долл.4
А отношения между Пекином и Ашхабадом базируются на перспективах строительства и открытия (в 2009 г.) новых газопроводов Туркменистан — Китай, на развитии энергетического сотрудничества. Смерть президента Туркменистана С. Ниязова в декабре 2006 года и избрание в феврале 2007-го нового руководителя республики Г. Бердыму-хаммедова внесли некоторые новые акценты в китайско-туркменские отношения. Во-первых, Пекин обеспокоила возможность политической дестабилизации в Ашхабаде, либо отход нового руководителя от традиционного нейтралитета к большему сближению с Западом и/или Россией, что могло бы отрицательно сказаться на сложившихся достаточно стабильных отношениях двух стран. Во-вторых, смена руководства заставила Пекин интенсифицировать подготовку проектов в газовой сфере по планируемому импорту туркменского голубого топлива в Китай. Сама же торговля невелика — в 2006 году она составила лишь 178 млн долл.5
Экономический разрыв между быстро развивающимися странами региона и аутсайдерами не сокращается, а увеличивается. В этом плане лидерство Казахстана особых вопросов не вызывает. Причем, прочная экономическая основа дает Н. Назарбаеву возможность последовательно проводить линию, связанную с ростом политической ответственности Астаны за все, что делается в регионе. Официально это не артикулируется, но все знают, кто сегодня главный в Центральной Азии. Пекин активно использует подобную дифференциацию, выстраивая с каждым «полюсом» соответствующую (двустороннюю) экономическую политику. Китайско-казахстанская модель — вариант нефтегазового сотрудничества и растущей торговли. Что касается Кыргызстана и Таджикистана, то и к ним Пекин подходит индивидуально. Общая мотивация хорошо известна: КНР формирует основы для импорта гидроресурсов и электроэнергии, а также рынки сбыта для своей текстильной и иной продукции. Однако акцент на форсирование двусторонней торговли Пекин делает на Бишкек. В 2005—2006 годах он предложил КР несколько торговых (товарных) кредитов. После их реализации объем двусторонней торговли вырос (в 2006 г.) до 2,2 млрд долл., в основном за счет роста китайского экспорта в эту страну по широкому спектру товаров народного потребления, легкой промышленности, бытовой электроники и другим статьям. За два года рост на 120%. Создание же зоны свободной торговли между Китаем и Кыргызстаном еще более ускорило процесс. В соседнем же Таджикистане руководство страны не пошло на подобные меры, да и РТ не слишком интересует китайских производителей в качестве рынка сбыта, к тому же распо-
4 См.: Там же.
5 См.: Там же.
ложенного не очень удобно в географическом плане. В результате, за 2006 год объем китайско-таджикской торговли не превысил 323 млн долл.6
Насыщение дешевыми китайскими товарами рынков республик ЦА (особенно казахстанского и кыргызстанского) разрушает местную промышленность. Фактически для экономик этих стран рост импорта из КНР станет в ближайшей перспективе серьезным вызовом и угрозой, если этот процесс не дозировать и не регламентировать в рамках административно-экономических процедур как на двустороннем, так и коллективном уровне ШОС, ЕврАзЭС и других организаций.
Для России подобная поляризация на «богатых» и «бедных» не очень выгодна. Москва, вкладывая большие финансовые средства в ЕврАзЭС и в другие проекты, хотела бы видеть пространство ЦА более однородным. Однако процесс «расслоения» региона идет сам по себе и не зависит от чьих-либо пожеланий.
Энергетическая составляющая ШОС. Евразийский компонент
Проект создания Энергетического клуба (ЭК) ШОС сегодня более перспективен в плане гармонизации интересов Пекина и Москвы на евразийском пространстве. Для КНР растущий дефицит энергоносителей — ахиллесова пята экономики. В этой связи энергетическая кооперация РФ, стран ЦА и КНР могла бы работать на всех участников проекта в равной степени (включая Туркменистан, который не входит в ШОС), но при этом усиливая ценность и особое значение поставщиков энергоносителей: России, Казахстана, Узбекистана.
Ныне основные контуры идеи ЭК выглядят следующим образом. В конце 2006 года президент России В. Путин озвучил идею о необходимости создать Энергетический клуба ШОС, что представляет большой интерес и для Индии как страны-наблюдателя Организации. В самом общем виде предварительно можно выделить четыре региональных измерения реализации концепции: а) глобальный; б) регионально-евразийский (пространство России, Китая и четырех стран ЦА); в) субрегиональный, центральноазиатский (Казахстан, Таджикистан, Узбекистан, Кыргызстан); г) страновой (развитие шести национальных энергетических моделей членов ШОС). Видимо, речь идет в основном о проработке возможностей практической реализации прежде всего в регионально-евразийском измерении. Глобальный формат — более отдаленная перспектива. Хотя сегодня элементы первого измерения частично просматриваются в энергетической политике России относительно реализации концепции энергетической безопасности (решения петербургского саммита «Большой восьмерки»), в сложном диалоге РФ — ЕС по известной Энергетической хартии и т.д. На каждом уровне концепция ЭК ШОС может варьироваться сообразно геополитическим и энергетическим тенденциям и закономерностям. Очевидно, что реализация этой концепции в данных региональных измерениях позволит не только выстроить самодостаточную на евразийском пространстве энергетическую структуру (производитель — поставщик — потребитель), но и существенно обновить общую стратегию развития ШОС, внести новые ресурсы влияния в традиционные направления по безопасности, экономическому и гуманитарному сотрудничеству. Здесь нет завышенной оценки энергетического направления, это скорее констатация реалий жизни.
6 См.: Хайгуань Тунцзы (Таможенная статистика), 2006, № 12.
С другой стороны, возможно рассмотрение и иного методологического подхода — структурировать проект на основе «клубного» принципа, что предполагает достаточно широкое и прозрачное сотрудничество не только членов ШОС (государств и соответствующих министерств), но и стран-наблюдателей, а также широкого круга негосударственных субъектов (частных энергетических компаний и пр.). Данный вариант предусматривает вовлечение и неШОСовских субъектов без жесткой политической привязки, что позволит сделать ЭК более гибким, вовлечь в энергетическое сотрудничество такие страны, как Туркменистан (газовый бизнес), но с учетом позиции его нового руководства, Азербайджан (нефть, газ) и другие. В рамках этого подхода теоретически возможны и переговоры по взаимодействию с ГУАМ, а также с другими организациями.
Региональный и субрегиональный форматы можно интерпретировать в одном или близком контекстах как реализацию энергетической стратегии ШОС на евразийском пространстве четырех государств ЦА (Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Кыргызстан) плюс Россия и Китай. Можно предложить и более широкое определение территориальных рамок реализации концепции ЭК, включающее и территории стран наблюдателей: Ирана, Индии, Пакистана, Монголии. Идея президента Казахстана Н. Назарбаева, сформулировавшего методологию будущего Азиатского энергетического рынка, а также инициатива президента Ирана М. Ахмадинежада относительно того, что ИРИ может выступить «площадкой» встреч министров энергетики стран ШОС для изучения возможностей регионального сотрудничества в освоении, добыче, транспортировке и переработке нефти и газа, расширяют контуры и возможности ЭК. Однако сегодня, видимо, речь идет в основном о варианте энергетического взаимодействия стран участниц ШОС. Важным представляется и объединение идей ЭК (Россия) и Азиатского энергетического рынка (Казахстан), причем последняя, видимо, выражает более широкую философию энергетического взаимодействия в Евразии: она может развиваться либо параллельно проекту ЭК, либо органически вобрать его в себя. Здесь нет противоречий, наоборот, оба подхода способны стать прообразом некой Евразийской энергетической хартии по типу известного европейского документа.
Резюмируя теоретическую часть, следует подчеркнуть, что деятельность ЭК не должна дублировать профильные министерства и ведомства шести стран, имея свою специфику использования возможности самой ШОС и ее структур, привлекая на той или иной основе бизнес-сообщество, экспертные ресурсы.
Энергетическое пространство ШОС формируется на уже наработанной и солидной политической базе, в которой можно условно выделить пять ключевых элементов:
1. ШОС притягательна и интересна для многих стран Востока, которые хотели бы жить в многополярном мире (в основе притягательности Организации лежит китайский ресурс). Ее мировой рейтинг растет. Сотни солидных международных структур уже наладили либо хотели бы наладить сотрудничество с ШОС. На Шанхайском (2006 г.) саммите был объявлен мораторий на дальнейшее расширение Организации, руководство которой приняло решение приостановить слишком стремительное поступательное движение, «переварив» политически и идеологически уже то, что создано.
2. Для организации характерны два принципиальных этапа, качественно отличающихся друг от друга. Первый — фаза региональной (центральноазиатской) активности 1996—2004 годов. Тогда ее на Западе еще не воспринимали всерьез. Второй — фаза глобальной геополитической активности (с 2004 г.), которая лишь формируется. В основе глобализма ШОС — российско-китайский стержень стратегического партнерства, экстраполируемый на всю Организацию.
3. Пекин и Москва сегодня вкладывают в проект ШОС в первую очередь экономический смысл. Механизм «второго колеса» — экономического сотрудничества был запущен, и Организация обрела комплексный характер. Появились гуманитарное направление, «вторая дорожка» — Форум ШОС, Деловой совет ШОС и пр. В условиях подготовки к бишкекскому (16 августа 2007 г.) Форуму можно говорить о дальнейшей «коммерциализации» Организации и выделении двух приоритетных направлений: транспортного и энергетического.
4. Внутреннюю структуру ШОС, с позиции масштабов экономик (при обязательном консенсусе шести государств), условно можно интерпретировать как три (Китай, Россия, Казахстан) + (Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан). Это не значит, что в Организации есть «первосортные» и «второсортные» страны — это скорее неформальная констатация колоссальной разности их экономических потенциалов, нестыковок в объемах ВВП, структурах торговли и пр.
5. Расширение ШОС за счет транзита наблюдателей (Иран, Индия, Пакистан, Монголия) сегодня Организации стратегически невыгодно: 1) на индо-пакистанском направлении — кашмирский конфликт, режим ДНЯО, 2) на иранском — ядерная программа и кризис вокруг Тегерана. Реальным кандидатом на переход могла бы стать Монголия. Это усиливает два традиционных направления монгольской политики (Россия и Китай) и в принципе не противоречит новому, третьему, опоре на Запад. Хотя в последнем моменте есть проблемы ограничения для Монголии, но выгоды от вступления для Монголии очевидны — усиление экономического, инвестиционного и энергетического ресурсов развития за счет ШОС. Объективно выгодно и некоторое сближение проектов ОДКБ, ЕврАзЭС с ШОС. Однако здесь вряд ли можно прогнозировать на перспективу какое-либо организационное слияние. В рамках единого проекта ШОС Россия и Китай сумели предложить республикам Центральной Азии свою повестку безопасности, развития и модернизации. Привлекательность данной повестки в том, что она не предполагает искусственной (по западным стандартам) демократизации нынешних режимов, дает возможность отсталым странам (Таджикистану, Кыргызстану) для экономического развития за счет ресурсов более развитых: Китая, России, Казахстана.
Специфику и возможности энергетического пространства ШОС можно представить следующими моментами:
1. Отсутствие третьих стран на пути транспортировки энергоресурсов.
2. Органичное (геоэкономическое) сочетание групп стран производителей-экспор-теров энергоносителей (Россия, Казахстан, Узбекистан) и их потребителей-им-портеров (Китай, Кыргызстан, Таджикистан). Причем это сочетание (с учетом стран-наблюдателей) можно интерпретировать и в более широком формате. Как взаимодействие «оси» производителей (Россия — Казахстан — Узбекистан — Иран) и «оси» потребителей энергоресурсов (Китай — Таджикистан — Кыргызстан — Индия — Пакистан — Монголия). Фактически реализация первой, а тем более второй (с наблюдателями) моделей делает ШОС самодостаточной энергетической системой как в глобальном, так и региональном контекстах. К этим двум «осям» следует добавить и «ось» стран транспортировщиков. В условиях взаимодействия этих трех «осей» по газовой, нефтяной, атомной, электрической опциям главными вопросами на первом этапе, видимо, будут выработка единой тарифной политики по ценам (с учетом мирового рынка цен на энергоносители и
долговременных соглашений), маршрутам, объемам продаж и закупок энергоносителей. В отличие от ОПЕК ЭК ШОС объединяет производителей, транспортеров и потребителей энергетических ресурсов, что позволяет уже на начальном этапе реализовывать стратегию сравнительных преимуществ в рамках ЭК.
3. Возможности взаимодействия энергетического проекта ШОС и интеграционного сценария — создание Зоны свободной торговли (ЗСТ) ШОС. Хотя, как представляется, энергетическое направление может опережать интеграционное в силу объективных причин — наличия большей взаимной заинтересованности (мотивации) стран-поставщиков и государств-потребителей друг в друге. Вариант создания ЗСТ, к сожалению, имеет ряд ограничителей — неготовность малых и более слабых экономик (Таджикистана, Кыргызстана) к взаимодействию с экономикой Китая в свободном торговом режиме. Очевидно, что создание ЗСТ — пока лишь перспектива развития.
4. ЭК может стать эффективным регулятором «внутренних» центральноазиатских энергетических нестыковок, особенно по линиям «Узбекистан — Таджикистан» или «Узбекистан — Кыргызстан», купируя (или полностью разрешая) двусторонние проблемы в обмене узбекского газа, электричества на водные ресурсы Кыргызстана и Таджикистана. Известно, что РФ, Казахстан, Узбекистан обладают большими запасами углеводородов, а Таджикистан и Кыргызстан — гидроресурсов. Инициируемые странами ЦА и ЕврАзЭС проекты создания водных консорциумов, к сожалению, не снижают напряженности в обозначенных двусторонних моделях. ЭК потенциально способен решить и эту задачу.
Объективные трудности реализации проекта ЭК связаны прежде всего с разными масштабами экономик стран ШОС, а также с трудностями полной гармонизации национальных энергетических стратегий, абсолютного совпадения интересов производителей и потребителей энергоресурсов. Объективно в рамках первой (производителей) и второй (потребителей) групп всегда отмечается определенная конкуренция (это — закон). Скрытая конкуренция, например, существует между Россией, Казахстаном, Ираном за рынки сбыта нефти и газа. Аналогичная ситуация просматривается и между такими крупными импортерами энергоресурсов, как Индия и Китай за источники, маршруты и объемы их поступления. Вместе с тем данные тенденции — конкуренцию на спрос и предложение — в рамках ЭК можно гармонизировать. В частности, огромный китайский рынок теоретически готов «поглотить» любое количество нефти и газа, предложенные Россией, Казахстаном и Ираном, тем более в условиях некоей институализации этого процесса в ЭК.
Перед лицом афганских вызовов
Нынешнее движение «Талибан» — более опасное явление. Под флагом «чистого» ислама объединяются не только собственно талибские, но и другие группировки и племена, формируется широкое (в основном пуштунское) антиамериканское движение. Причем нет гарантий, что при определенных условиях антиамериканизм талибов не станет антирос-сийским, особенно если экспансия пойдет к северу от Афганистана. Талибы взяли на вооружение тактику шахидских движений. В их рядах уже насчитывается около 5 тыс. смертников, готовых исполнить свой долг в любой точке мира. Покушение (27 февраля 2007 г.) на вице-президента США Р. Чейни в Кабуле с использованием шахида — лишь первый шаг на этом направлении. Доходы от наркотрафика и наркоэкономики идут на восстановле-
ние военного ресурса, в частности на вербовку новых отрядов смертников. Запланированное на ближайшее время наступление группировки боевиков (15—17 тыс. чел.) в направлении на Кандагар, видимо, будет мотивировано возможными новыми неудачами США в Ираке7.
В этой ситуации интерес Китая противоречив. С одной стороны, Пекин не приветствует реанимацию талибов, которая потенциально угрожает как собственно китайским мусульманским зонам (СУАР), так и трансграничным районам КНР. С другой стороны, возвращение военных баз США в республики региона (Узбекистан) и создание новых на границах либо в опасной близости с Китаем (в Таджикистане, Туркменистане) явно не входит в планы Пекина. Вывод в 2005 году воинского контингента США из Ханабада сделало узбекского лидера в глазах китайского руководства стратегическим партнером, заслуживающим особого доверия. Думается, что, если бы нынешний президент Кыргызстана К. Бакиев последовал примеру соседа, он тоже мог бы рассчитывать на дополнительные экономические и политические преференции КНР.
ШОС пока воздерживается от активизации на афганском направлении. Более того, некоторые эксперты считают, что наступление талибов (в 2005 г.) на юге Афганистана началось после того, как секретариат Организации потребовал от Соединенных Штатов определиться со сроками вывода своих войск из Центральной Азии, что талибы якобы расценили как неожиданную их поддержку (в данном случае это было, скорее, простое совпадение). Однако проблема соотношения стратегических и тактических интересов России, США, Китая на «талибском фронте» противоречива и неоднозначна. Если в Афганистане станет уж слишком горячо, ОДКБ и НАТО придется налаживать в регионе новое сотрудничество. В этом плане выглядит логичным нынешнее усиление взаимодействия ОДКБ и ШОС по обороне центральноазиатских границ. Видимо, отчасти с талибским сценарием связаны и очередные российско-китайские военные учения «Мирная миссия-2007».
7 См.: [www.afghanistan.ru], 27 февраля 2007.
