CC BY
170
© Е.Л. Беспрозванных, 2003
КИТАЙСКИЕ ДОКУМЕНТЫ О ПРИНЯТИИ ВОЛЖСКИХ КАЛМЫКОВ В ЦИНСКОЕ ПОДДАНСТВО (1771 ГОД)
Е.Л. Беспрозванных
В начале 1771 года большая часть российских калмыков покинула низовья Волги и спешно откочевала в Джунгарию (ныне часть Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР). Причины бегства волжских калмыков и детали их трагического путешествия из России в Китай достаточно подробно описаны в ряде исторических работ, в том числе и в нашей статье 1. Когда калмыки, потерявшие за время путешествия половину своих людей (умершие от болезней, убитые или плененные казахами), приблизились к границам Синьцзяна, цинские пограничники отказались пропустить их на джунгарские земли. От беглецов потребовали либо согласия на принятие цинс-кого подданства, либо возвращения назад. Калмыки, оказавшись в безвыходном положении, были вынуждены «добровольно» принять цин-ское подданство, после чего получили материальную помощь от китайских властей и были расселены на территории Синьцзяна.
В исторической литературе существует довольно широкий спектр мнений о том, каковы были истинные причины принятия большой группы российских подданных в подданство Цинского Китая. Так, К.А. Харн-ский 2 и П.И. Фесенко 3 считают, что Цины были заинтересованы в скорейшем заселении обезлюдевшей Джунгарии, поскольку китайская колонизация шла сравнительно медленно; А.И. Чернышев полагает, что калмыцкие феодалы, считавшие Джунгарию «старой родиной», представляли потенциальную угрозу цинскому господству на этой территории; принятие же их в подданство Китая снимало эту угрозу 4. Китайские авторы, например Ци Ши 5 и Ли Юн-бин 6, рассматривают факт принятия калмыков в цинское подданнство как гуманный акт императора Хун Ли, когда у границ империи возникла голодная, обнищавшая, но все еще опасная орда.
Таким образом, существует несколько точек зрения относительно причин и целей принятия беглых калмыков в китайское подданство. В этой ситуации было бы логичным обратиться к цинским источникам, отражающим официальную точку зрения на упомянутую проблему. Такими источниками, слабо использованными в отечественной историографии, является группа цинских официальных документов, изданных Фу Лошу в 1966 году в виде двухтомника 7. Основой сборника Фу Лошу является историческая хроника «Да Цин ли чао шилу» («Хроника правления всех императоров великой династии Цин») и ряд других источников. Документы, относящиеся к рассматриваемой нами проблеме, представляют собой указы императора Хун Ли, изданные с июля по ноябрь 1771 года. Эти 17 указов могут быть разделены на 3 группы: 1) Документы, связанные с определением позиции императорского двора по отношению к калмыкам. 2) Источники, сообщающие о материальной помощи калмыкам со стороны цинских властей. 3) Документы, описывающие процедуру принятия калмыков в китайское подданство и значение этого события с точки зрения китайской внешнеполитической теории.
Однако следует оговориться, что данное деление условно, поскольку в ряде источников политические и хозяйственные моменты переплетаются, что вызывает необходимость их комплексного использования.
Летом 1771 года в Пекин поступило одно из первых сообщений о бегстве калмыков из России и их продвижении в сторону Джунгарии. Вероятно, это сообщение послал казахский Аблай-султан, курьеры которого скакали до джунгарского города Или с очень большой скоростью (до 800 ли в сутки) (V. 2. Р. 562). Среди придворных разгорелся спор:
нужно ли принимать беглецов в цинское подданство? Может быть, калмыки задумали совместно с российскими властями военную операцию по захвату Джунгарии? Может быть, старый враг китайцев Шэрен, возвращавшийся вместе с калмыцкими феодалами, задумал установить свою власть в Джунгарии? Как отмечал император Хун Ли, «разнообразные мнения были высказаны весьма шумно! К тому же старинная пословица предостерегает нас: принимая человека, который подчинился, можно получить врага. Поэтому Мы не могли быть полностью свободны от подозрений и отказаться от нужных приготовлений» (V. 1. Р. 263).
Эти «нужные приготовления» были чисто военными мероприятиями. Прежде всего было отправлено повеление в Или, чтобы Илэту, местный генерал, приготовился к обороне города (собрал запасы и т. д.) (V. 1. Р. 254). Но сам Илэту, в мирное время устраивавший Пекин, в случае столкновения на границе казался фигурой неподходящей: было решено назначить главным военным губернатором Илийского края Сэбдэн-Бальчжура, князя 1-й степени из монгольского племени Корцинь и императорского зятя, а его помощниками сделать Бату-Чжиргала и Шухо-тэ (V. 1. Р. 254). Особые надежды император возлагал на Шухотэ, который до этого служил помощником военного губернатора в Уше: ему было приказано «сделать все приготовления, установить военные посты, отправить разведчиков для сбора военной информации и наладить тайную оборону» (V. 1. Р. 263). Бату-Чжиргал попросил правительство предоставить в его распоряжение 20 тыс. солдат, набранных из различных племен Южной и Северной Монголии. Император на это заметил, что население Халхи начинает волноваться, когда оттуда набираются большие воинские контингенты; даже в период борьбы с Джунгарским ханством в Северной Монголии было мобилизовано только 10 тыс. воинов. Чтобы избежать волнений, Хун Ли приказал набрать в Халхе только 5 тыс. воинов, да и то, имея в виду, что они набираются на всякий случай, т. к. до реального столкновения дело вряд ли дойдет (V. 1. Р. 253). Илийская же администрация должна определить точное количество солдат, имеющихся в области, заготовить военный провиант и лошадей (V. 1. Р. 254).
В это время калмыкам, находившимся на границе Синьцзяна, на Тумухской заставе, уже было заявлено, что, если они желают войти на китайскую территорию, то должны при-
нять цинское подданство. Калмыцкие феодалы колебались; не отказываясь прямо, они просили некоторое время на обдумывание этого предложения. Колебания калмыков вызвали раздражение императора Хун Ли, который предупредил Шухотэ: «Их натура лукава; мы не можем доверять им. Возможно, они только притворяются, что обессилели, и воспользуются нашей неготовностью. Мы также должны предотвратить это» (V. 1. Р. 257).
Затем император, как и многие его придворные, предположил, что виновником колебаний калмыцких феодалов являлся Шэрен. Шэрен, один из джунгарских феодалов, в годы покорения Джунгарского ханства выступил против маньчжуро-китайских захватчиков. После ряда сражений, оказавшись в безвыходном положении, Шэрен заявил о своем согласии перейти на сторону Цинов; но, воспользовавшись устроенным по этому случаю банкетом, Шэрен сумел перебить цинс-ких офицеров, в том числе и их начальника, фудутуна Танкалу8. После этого Шэрен со своими людьми бежал в Россию, где принял присягу на верность российскому престолу и был поселен в Калмыцком ханстве 9. Цинс-кие власти неоднократно требовали выдачи им Шэрена, однако российские власти на это не пошли.
Размышляя о сложившейся ситуации, император Хун Ли отмечает: «Убаши никогда не совершал преступлений, тогда как Шэрен совершал, и его деятельность кажется очень сомнительной. Однако, как он может иметь много последователей? После подчинения Убаши, Шэрен будет изолирован» (V. 1. Р. 253). Таким образом, император пришел к выводу, что глава калмыков Убаши, вероятно, склонен принять цинское подданство, но Шэрен, опасаясь наказания за свою прежнюю антикитайскую деятельность, убеждает его не торопиться и выждать время. В связи с этим император приказал Бату-Чжиргалу отправиться к месту, где были задержаны калмыки, и объявить Убаши следующее: «Мы слышали, что вы собрались подчиниться нам, и потому быстро доложили великому императору. Он прислал эдикт, говорящий, что торгоуты ныне покинули свои кочевые земли и намерены подчиниться Нам ради получения нашей милости. Если они пошлют своих вождей для принесения Нам присяги, Мы, конечно, даруем им милость. Мы даже должны даровать милость Шэрену, если он раскается в своих прежних проступках!» Кроме этого послания, он должен также объявить Убаши: «Вы —
потомок Аюки-хана, и вы ни в чем не провинились перед великим императором. Ныне даже Шэрен должен быть великодушно прощен. Вы же — невинный человек и, естественно, мы должны оказать вам милости. Вы никогда не должны откладывать подчинение или же забывать свои собственные интересы из-за одного человека — Шэрена» (V. 1. Р. 254). Далее император предлагал Бату-Чжиргалу три варианта действий: 1) Если Убаши и другие калмыцкие феодалы согласятся принять подданство, то дело можно считать законченным. 2) Если Шэрен решит действовать иначе, то Бату-Чжиргал должен убедить остальных калмыцких вождей изолировать Шэрена и, соединив свои силы с китайскими, обезвредить его. 3) «Если же и Убаши, и Шэрен не намерены подчиниться, тогда вы должны подумать об использовании вооруженной силы, чтобы жестоко их наказать» (V. 1. Р. 254).
Впрочем, сам Хун Ли был убежден, что до войны дело не дойдет, т. к. калмыкам некуда деваться: обратный путь в Россию для них закрыт. Явно продолжая дискуссию со своими придворными, император заявлял: «Если кто-то думает, что русские прекрасно знают о подчинении торгоутов, но притворяются, будто не знают, или что у них имеется взаимопонимание с торгоутами, тот абсолютно ошибается. Мы рассматриваем подчинение торгоутов как искреннее на 90 %» (V. 1. Р. 253).
Расчет императора оказался верен: уже в документе от 28 июля 1771 года отмечается, что Убаши и другие калмыцкие феодалы прислали людей в Или с известием, что будут прибывать в город постепенно (V. 1. Р. 255). Шэрен, видимо, по-прежнему придерживался тактики выжидания, поскольку цинскому офицеру На-вану было приказано отправиться на границу, разыскать Шэрена и объявить ему лично императорский эдикт: «Поскольку Шэрен виновен, то, если бы мы схватили его на поле боя, мы, естественно, должны были бы наказать его. Но если он добровольно подчинится нам, мы не можем его наказывать. Мы не только бы превысили наши прерогативы, но и сделали бы так, что разные племена насмехались бы над нами. Мы должны пренебречь его прошлой виной и даровать ему такую же милость, какую мы даруем Убаши» (V. 1. Р. 257). Недоверие Шэрена было, наконец, преодолено, хотя цинский двор по-прежнему относился к нему с большой опаской.
Итак, калмыцкие феодалы согласились принять цинское подданство. Но это согласие следовало закрепить официальной церемони-
ей вручения инвеституры и цинских званий в присутствии императора, для чего нужно было ехать в Жэхэ, на летний императорский курорт во Внутренней Монголии. В этот период настоящим бичом стран Центральной Азии была оспа; бороться с ней китайская и монгольская медицина не умела, однако считалось доказанным, что оспа не распространяется в местностях с холодным климатом. В связи с этим в Пекин, с его жарким летом, допускались только те жители стран Центральной Азии, кто переболел оспой и приобрел иммунитет (кит. «шу-шэнь», монг. «болу-сань» — «вареное тело»). Лица, не переболевшие оспой (соответственно, «шэн-шэнь», «ту-сукэл» — «сырое тело»), могли приходить на аудиенцию к императору только в Жэхэ, отличающийся прохладным климатом (V. 2. Р. 266). В этой связи император приказал передать Убаши следующее: «Вы должны отправить своих высших вождей в Пекин на аудиенцию. Однако мы помним, что у вас еще не было оспы. Поскольку климат Пекина более теплый, вероятно, будет лучше для вас отправиться в летний дворец в Жэхэ, где холодно и приятно. Если вы сможете совершить путешествие и прибыть в Жэхэ в середине 9-го месяца, тогда вы должны выйти сейчас. В противном случае вам придется ждать до следующего года, когда Мы вновь совершим нашу поездку в Жэхэ» (V. 1. Р. 255).
Таким образом, для калмыцких феодалов крайним сроком прибытия в Жэхэ ставилась середина 9-го месяца, что было еще раз подтверждено в указе от 29 июля 1771 года (V. 1. Р. 257).
Интересно отметить, что цинские власти активно использовали религиозный фактор для того, чтобы убедить калмыков принять подданство. Так, глава Илийской области Сэб-дэн-Бальчжур, выясняя по заданию правительства причины, побудившие калмыков откочевать из России, сообщал следующее: «В обычае торгоутов — исповедовать ламаизм Желтой секты. Поэтому они просили нас позволить им ходить в Тибет для совершения религиозных обрядов. Религия русских сходна с мусульманской. Их священное писание и религия отличаются от торгоутских; поэтому они не могли уживаться вместе. Ныне, когда вся Джунгария умиротворена, они думали, что вся долина реки Или стала пустой. Поэтому Убаши побудил 80 или 90 тысяч человек своего племени подчиниться нам, в надежде, что им будет позволено практиковать их религию Желтой секты. Это весьма есте-
ственно» (V. 1. Р. 258). Разумеется, если Убаши считал Джунгарию пустой, он не собирался никому подчиняться; но такие неувязки в Пекине предпочитали не замечать.
Цинские представители должны были заявить калмыцким феодалам от имени императора: «Наша священная империя в отношении варваров, которые нам подчиняются, не выдвигает требований об изменении их обычаев. Если вы пожелаете идти в Тибет и готовить чай перед Далай-ламой, мы дадим вам наше разрешение. В настоящее время Тибет уже включен в нашу территорию. В Желтой религии нет никого выше в иерархии, чем Далай-лама и Панчен Эрдени-лама» (V. 1. Р. 256).
Цинским чиновникам довольно быстро удалось убедить калмыцкую верхушку в необходимости принятия цинского подданства. Но одновременно встал вопрос: что делать с огромной массой рядовых кочевников? Необходимо было отвести им землю для первоначального поселения и выдать материальную помощь. В императорском указе говорилось: «Поскольку племена прибыли по преемству, мы легко можем разместить их. Мы приказываем дэрбэтам и урянхайцам оставаться, соответственно, на их старых землях. Тор-гоуты, чоросы и другие племена должны получить новые места для поселения. Если мы назначим им место для проживания в Шала-поле, по соседству с Или, близ наших западных границ, то они легко смогут бежать. Если мы назначим им место для проживания в Урумчи, то это также недалеко от каруней большой дороги из Хами в Паликун. Мы считаем, что лучшими местами для них являются Ээрчису, Боротала, Эмилэ Чжайр, к востоку от Тарбагатая и к западу от Кобдо» (V. 1. Р. 257). Через несколько дней Сэбдэн-Бальчжур сообщил, что, когда калмыки прибыли в район Или, их, вопреки первоначальным заявлениям, оказалось меньше 90 тыс. человек (V. 1. Р. 258). Хотя точное число калмыков в цинс-ких документах отсутствует, по подсчетам современных авторов, их было не более 75 тыс. человек 10.
Весьма остро стоял вопрос о материальной помощи новым подданным. Еще в указе от 29 июля 1771 года император отметил, что, «когда они подчинятся нам, они могут оказаться бедными. Мы должны дать им серебро, лошадей и скот» (V. 1. Р. 257). Но реальная помощь стала оказываться только в конце августа, когда Шухотэ доложил в Пекин о крайнем обнищании и жалком положении калмыков: их, по мнению Шухотэ, следовало
прежде всего обеспечить овцами для питания, иначе «их толпа может растечься по хлебным местам» (V. 1. Р. 259).
Император Хун Ли согласился с мнением Шухотэ, но в своем указе обосновал необходимость дать пропитание калмыкам с точки зрения императорской «гуманности»: «Тор-гоуты, которые привели своих жен и детей из России, вынесли большие лишения, прежде чем прибыли сюда. Они очень обнищали и находятся в печальном состоянии. Если мы не окажем им помощи, голод доведет их до смерти, а наши сердца этого не вынесут» (V. 1. Р. 259). Для предотвращения голода и возможных эксцессов следовало действовать быстро и не тратить время на бесконечные согласования с Пекином; поэтому император приказал назначить специального чиновника для руководства всеми операциями по закупке продовольствия, скота и других необходимых вещей. Этим эмиссаром Пекина стал бывший губернатор провинции Шэньси Вэнь Шоу, которому было приказано «отправиться в Паликун, Тунгань и места по соседству с ними для закупки овец, быков и других товаров, которые должны быть отправлены им как провиант» (V. 1. Р. 259).
Вэнь Шоу развернул бурную деятельность: в Илийской области у элеутов было изъято более 20 тыс. голов лошадей, быков и овец; у мусульманского населения Кашгарии было закуплено более 10 тыс. голов скота; то же количество скота было получено из казенных отар и табунов, пасшихся на императорских пастбищах Шаньду Дабсун-нор и Дали-Кангай в Чахаре (V. 1. Р. 261—262). После этого было решено, что скота калмыкам выделено достаточно, и казенные закупки были прекращены.
В сентябре 1771 года калмыкам был выдан чай, поскольку, как отметил Хун Ли, «чай — это одна из статей питания, которую должны иметь торгоуты» (V. 1. Р. 261). Сначала чай планировалось взять со складов казначейства Ганьсу, но там не оказалось достаточного его количества. Поэтому чай был изъят со складов в Пичане и Или.
Калмыки, прибывшие в Китай, нуждались не только в пище. По сообщению Шухотэ, калмыки были практически разуты и раздеты: «...у одних рваная, поношенная или потрепанная одежда; другие не имеют обуви; их дети имеют лишь тряпки, чтобы прикрыть тело» (V. 1. Р. 260). Он напоминал императору, что зима в Джунгарии довольно сурова и, если не обеспечить калмыков теплой одеждой, то
люди могут погибнуть от холода. Шухотэ просил закупить за счет казны 20—30 тыс. комплектов меховой одежды (из овчины) и распределить среди калмыков. Император согласился с этим предложением, хотя запланированное количество меховой одежды, учитывая численность калмыков, могло обеспечить потребность лишь части населения. Но даже и такого количества не нашлось, поэтому пришлось закупать овечьи шкуры и спешно организовывать пошив меховой одежды. Шухотэ сообщал в сентябре 1771 года: «Как только 200 или 300 комплектов одежды будут закончены, они будут немедленно отосланы торгоутам. Кроме того, торгоуты привели свои семьи. Все их женщины должны уметь шить. Если меховых одежд будет недостаточно, мы должны доставить шкуры и приготовить иглы и нитки, которые распределить между ними, чтобы они смогли заняться шитьем» (V. 1. Р. 260).
Цинский чиновник Шухотэ был совершенно прав: калмыцкие женщины вполне могли сами шить одежду. Калмыки, как и другие кочевые народы Цинской империи, вполне могли обеспечивать себя необходимой одеждой и питанием. Но для этого требовалось гораздо больше скота, чем выделили калмыкам цинские власти. «Скот являлся основой существования, мерилом богатства, средством платежа и важнейшим товаром. Он давал мясо, молоко и производные из них продукты питания, а также шкуры, кожи, шерсть. Из овчин и тонких сортов войлока шились верхняя одежда, головные уборы; из кожи изготовлялись ремни, конская упряжь, седельные принадлежности, обувь, кожаная посуда; из шерсти выделывали кошмы, арканы, веревки, различную тесьму; из жил животных приготовлялись нитки для шитья одежды»11.
Китайские власти, будучи не в состоянии обеспечить калмыков достаточным количеством меховой одежды, нашли другой выход. «Если эти люди не имеют одежды, чтобы укрыть свое тело, необходимо что-то иметь для его защиты, — разъяснял своим чиновникам император. — Даже ватная одежда может быть полезна» (V. 1. Р. 259—260). Было приказано собрать на военных и гражданских казенных складах Хами старую ватную одежду, предназначенную для продажи населению с аукциона, а также всю имевшуюся шерстяную ткань, и переправить в Или. В Паликуне было обнаружено на складах более 20 тыс. мешков с ватной подкладкой, которые, как предполагалось,
могли быть использованы для изготовления одежды и палаток. Кроме того, калмыкам были выданы рис и пшеница.
По данным, приведенным Фу Лошу, общие затраты имперской казны на оказание помощи рядовым калмыкам составили 200 тыс. серебряных лян (в том числе затраты на закупку 265 тыс. голов лошадей и различного скота, стоимость 20 тыс. тюков чая, риса и пшеницы, различной одежды и т. п.) (V. 2. Р. 564). Приведенные данные взяты Фу Лошу из императорского эссе, озаглавленного «Императорское сочинение о помощи и возрождении торгоутского народа».
Цинская «гуманитарная помощь» в изложении рядового калмыка выглядела так: «Видя их крайнюю бедность, — рассказывает Араслан, — от китайской стороны дано было на первый случай подлым калмыкам на пропитание по барану на человека, потом на два человека по барану ж, коею дачею питались не более как с два месяца, а напоследок дача баранов кончилась и производилось (выдачи) на три человека по мешку муки пшеничною мерою, против здешней в два четверика, да сверх того в один раз на рубашку и порты дано каждому человеку по два конца бязи»12.
Как следует оценивать цинскую помощь калмыкам? На первый взгляд, это гуманный акт, выраженный в следующих словах императора Хун Ли: «Как могли мы наблюдать их гибель и отказаться их спасти? Ни один благородный человек не отказался бы прийти к ним на помощь. Поэтому могли ли Мы, великий суверен, наделенный небесной добротой, пойти на такое?» (V. 1. Р. 264). Однако следует иметь в виду некоторые моменты:
1) Цинские власти не просто оказали помощь попавшим в трудное положение людям, но принимали к себе подданных чужого государства. 2) Цины поставили получение калмыками этой помощи в зависимость от принятия китайского подданства, то есть налицо был экономический шантаж. 3) Цинская помощь была весьма произвольно оценена императором в 200 тыс. лян серебра: значительная часть ватной одежды с Хамийских складов представляла собой списанную солдатскую униформу, а скот, полученный с императорских пастбищ в Чаре, был в основном изъят у монгольского населения в качестве штрафов за различные проступки. 4) Даже если сумма в 200 тыс. лян серебра соответствовала действительности, она была крайне ничтожна для государственной казны Китая: на подавление проходившего в это же время локаль-
ного Цзиньчуаньского восстания (1771—1776 годы) цинская казна истратила 70 млн!13 Калмыкам же бышо выщелено ровно столько, чтобы они впроголодь дотянули до весны 1772 года.
Принятие цинского подданства калмыками происходило без участия рядового населения. Согласно китайской политической традиции, принятие китайского подданства понималось как признание некитайской знатью своего вассалитета по отношению к китайскому императору, получение титула и инвеституры. Группа калмыцких аристократов во главе с Убаши быша отделена от общей массы калмыков и по почтовым дорогам доставлена в Жэхэ.
Калмыцкая знать была радушно встречена в Жэхэ. Для них быши устроены различные увеселения и банкеты; кроме того, в середине октября 1771 года калмыки были приглашены участвовать в императорской облавной охоте в Муране, что было великой честью, предоставлявшейся далеко не каждому цинскому феодалу. Правда, калмыки могли участвовать пока лишь в качестве наблюдателей: вероятно, император Хун Ли не вполне им доверял (V. 1. Р. 264).
21 октября 1771 года состоялось самое главное мероприятие, символизирующее принятие калмыжами цинского подданства, — получение инвеституры. Убаши получил титул «Унэнь сучжукту чжорикту хан» («Смелый хан истинно верного племени»); за ним сохранялся титул «хан», хотя Калмыцкого ханства уже не бышо. Цэбек-Дорджи стал князем 1-й степени с титулом «Буяньту» («Счастливый»). Шэрен получил звание князя 2-й степени с титулом «Биликту» («Блестящий»). Бамбар превратился в князя 3-й степени «Би-ширелту» («Набожный»). Гунгэ стал князем 3-й степени с титулом «Тушету» («Полезный»). Моменту получил тот же статус с титулом «Чжиргалан» («Довольный»). Император Хун Ли, награждая калмыцких феодалов цински-ми титулами и званиями, произнес краткое напутствие, в котором уже явно звучали командные ноты: «Пусть все вы будете вождями (чжасак) ваших собственных подданныгх! Вы, люди, которые, несомненно, в милости у Нас, должны уделять особое внимание контролю за вашими подданными, чтобы они могли сохранять свою жизнь; чтобы они могли передать имущество своим потомкам; и чтобы они могли наслаждаться благословенным миром и впредь. Мы требуем, чтобы вы испол-
няли ваши обязанности без небреженья!» (V. 1. Р. 265).
Таким образом, калмыщкие феодалы стали чжасаками, то есть независимыми друг от друга князьями, состоявшими на жалованье у императора. Инвеститура давалась на период жизни данного князя (если он не совершил серьезного проступка), но его наследник должен быш заново получать инвеституру (звание и должностную печать) в Пекине. Только в 1783 году всем калмыцким чжасакам бышо разрешено держать инвеституры постоянно. Жалованье, которое получали чжасаки, зависело от ранга и степени и выдавалось в серебре, шелке, хлопчатобумажныгх тканях и т. п. Общая сумма ежегодного жалованья калмыцких феодалов составляла 88 тыс. лян и распределялась следующим образом (в серебряном исчислении):
Таблица
Ранг Ляны
Хан 2500
Князь 1-й степени 2000
Князь 2-й степени 1200
Князь 3-й степени 800
Князь 4-й степени 500
Герцог 1-й степени 200
Вожди и аристократы 1-й степени (V. 2. Я 563) 100
В тот же день император принял калмыцких вассалов в особой дворцовой палатке и «даровал им шапки и одежды согласно их рангу» (V. 1. Р. 262). Как сообщает Фу Лошу, период с 21 октября по 28 ноября 1771 года калмыцкие феодалы провели в ежедневных празднованиях и увеселениях (V. 2. Р. 564).
Всего в Жэхэ побывало 14 калмыцких аристократов, из которых только названные выше считались чжасаками и имели почетные титулы, остальные же получили цинские степени знатности без титулов и не считались самостоятельными владельцами 14.
Император Хун Ли, известный своими претензиями на звание царственного литератора, написал по поводу принятия калмыков в цинское подданство 3 эссе. Одно из них, под названием «Возвращение и подчинение торгоутов», бышо выгравировано на монументе, поставленном в Жэхэ, на 3-х языках — китайском, маньчжурском и монгольском. История калмыцкого народа представлена в эссе следующим образом: «Мы называем народ, который, после того, как он сопротивлялся нам, позднее вернулся и подчинился нам, «гуй сян» («вернувшиеся, чтобы подчиниться»). Мы назытаем народ, который добровольно пришел, чтобы повиноваться, «гуй шунь» («вернувшиеся, чтобы повиноваться»). Ныне
торгоуты привели все свое племя, покинув иностранную землю, чтобы покориться нам, вернуться к нашей культуре. Пройдя 10 тыс. ли, они вернулись, чтобы повиноваться, а не подчиниться.
После того как Западный район (Синьцзян) быш умиротворен, мы поощряли военную колонизацию в Или и уменьшали налог на местныж мусульман, например, на казахов и бурутов, потому что они должны служить нам в качестве наших внешних границ. Некоторые племена, например, андижанцев и бадах-шанцев, мы контролируем, позволяя им быгть автономными. Мы не беспокоим эти племена из отдаленных районов, поскольку мы хорошо знаем теорию, гласящую, что только когда вы знаете, как быпъ довольными, вы не будете униженными; только когда вы знаете, когда следует остановить завоевание, вы не будете истощены. Зачем нам лелеять стремление завоевать все районы, которые покрывает Небо, даже самые отдаленные уголки океанов, заставляя их правителей и подданных стать нашими слугами и подданными? Однако подчинение («гуй шунь») торгоутов — неожиданное, ниспосланное Небом указание, которому этот народ добровольно повиновался. Такое событие не может не быгть записано.
Племя торгоутов было первоначально одним из четырех Вэйрад (Ойратов. — Е. Б). Позднее, поскольку их хан Аюка находился в недружественных отношениях с Цэваном (Араптан элеутский), они бежали в Россию. Русские предоставили им район реки Очилэ (Волги). В годы правления Канси наш императорский дед, император Шэнцзу, пожелал узнать их тогдашнее положение и послал чтеца из Великого Секретариата, Тулишэня, который получил разрешение России на проезд туда. Поскольку русские намеренно затянули их путешествие, эта миссия потратила 3 года и несколько месяцев, прежде чем вернулась домой. Нынешний хан Убаши — праправнук Аюки-хана. Поскольку русские непрерывно повышали налоги и забирали на военную службу мужчин, и поскольку недавно потребовали их сыновей в заложники и, наконец, поскольку русские принадлежат к иной религии, нежели Желтая секта, хан тайно совещался со своей знатью, как организовать подчинение всего племени Китаю, дабы они могли сбросить с себя бремя и жить в мире.
В одиннадцатом месяце прошлого года они двинулись с Очилэ (Волги), двигаясь через казахскую территорию и блуждая по пустыне в районе озера Балхаш. К концу ше-
стого месяца этого года они, наконец, прибыли на нашу границу, в Шала-боле в Или. Они потратили полных восемь месяцев и прошли расстояние более 10 000 ли» (V. 1. Р. 262—263).
Затем император, перейдя от торжественной речи к обыщенному тону, повествует о дискуссии, разгоревшейся среди придворныгх относительно того, как следовало встретить пришедших на границу империи калмыков: одни предлагали применить тактику «выжженной земли», другие — укрепления синьцзянских городов с целью обороны. Но, как подчеркивает Хун Ли, рекомендации придворных были неправильны: «Несколько десятков тысяч человек не имели даже пищи, когда они пришли на нашу территорию. Если бы мы повернули их прочь, они должны были бы заняться грабежами ради выживания. Некоторые придворные спорили о принятии политики укрепления наших стен и очищения наших полей в плане борьбы против торгоутов. Однако они не знали, сколь недавно быши построены стены Или, и насколько различные племена зависят от урожая и наличия скота. Поэтому нам трудно укрепить наши стены, равно как и очистить наши поля! После того, как мы точно выяснили, что другой народ стремится к нашей культуре и идет к нам, мы быши бы трусами, если бы остановили его, и таким образом мы превратили бы их в бандитов» (V. 1. Р. 264). Видимо, в словах императора раскрытается одна из причин того, почему калмыки были приняты в цинское подданство.
Но почему же императорское эссе было выбито на каменной стеле? Почему это событие, по мнению императора, должно было попасть в исторические хроники? Император пишет: «Как только новоподчиненный народ прибыл в Китай, он был принят, как если бы вернулся в свой собственный дом. Затем мы отобрали их лидеров, которые должны были явиться сюда (в Жэхэ) с курьерами. После этого Мы приказали им следовать за Нами на нашу великую охоту и участвовать в банкетах в летнем дворце, следуя примеру (князя 1-й степени) Церина из племени дурбэтов.
О! Этот летний дворец был построен нашим императорским дедом для принятия иностранцев. Вскоре после того, как Мы почтили Церина, Мы умиротворили Западный край (Синьцзян). Ныне, по прошествии всего лишь нескольких лет, произошло неожиданное подчинение всех торгоутов. Ныне любое из пле-
мен монгольской крови является вассалом нашей великой империи Цин. Величественный образ императора Шэнцзу ныне близок Нам. Разве дух покойного Его императорского величества не возрадуется успеху, которому он ранее проложил путь?» (V. 1. Р. 264).
Итак, подчинение калмыков — это событие, обусловленное волей Неба, и, с точки зрения китайской политической теории, свидетельствующее о прочности династии и соответствии ее правления воле Неба. Даже в 1792 году в тексте, выбитом на каменной стеле, установленной в Лхасе по случаю победы над Непалом, император Хун Ли счел необходимым упомянуть о принятии калмыков в подданство. Перечислив «10 подвигов», совершенных им в течение жизни, император, как бы между прочим, замечает: «Надо ли Мне писать о прошлых делах с торгоутами — о том, как они стали бояться нас и последовали за нами? То, как они пришли договариваться с нами и последовали за нами — это уже бышо описано»15. Хэ Цютао и Чжан Му, авторы капитального труда «Записки о монгольских кочевьях», также сочли необходимым отметить по поводу прихода калмыков: «Этим завершилось покорение монголов, начавшееся с воцарения Маньчжурской династии. С этого времени все роды их признали себя подданными Китая»16.
Особняком в императорском эссе стоял вопрос о реакции правительства России на факт принятия большой группы ее поддан-ныгх в подданство Цинской империи. Император Хун Ли сообщает: «Некоторые придворные полагали, что Мы не должны принимать беглых российских подданных, т. к. это может привести к пограничному конфликту. Фактически, Шэрен был нашим мятежным подданным; он бежал в Россию. Разве мы могли не потребовать неоднократно его выдачи, и разве Россия не отказалась вернуть его Нам? Ныне же он пришел подчиниться; если мы используем этот факт в нашем ответе русским, у них не будет причины для дальнейших требований» (V. 1. Р. 264).
Осенью 1771 года Палата по делам зависимых территорий (Лифаньюань) направила в Россию письмо, сообщавшее о принятии бежавших из России калмыков в цинс-кое подданство. Это письмо бышо переправлено иркутским губернатором в Петербург и
22 ноября 1771 года зачитано в Государственном Совете 17.
Реакция русского правительства, как и следовало ожидать, быша отрицательной. В от-
ветном послании Лифаньюаня, составленном в соответствии с подробнейшими указаниями императора Хун Ли, давался ответ на несколько основных тезисов, выщвинутх в письме российского Сената. Эти тезисы (в китайском изложении) звучали так: 1) «Между соседними странами нет прецедента — укрывать подданных другой страны. Таким образом, ваша империя не должна принимать и укрывать торгоутов» (V. 1. Р. 268). В ответе Лифаньюаня утверждалось, что калмыки имели в России иной статус, нежели русские, потому что первоначально не были российскими подданными. Далее следовал неопровержимый с точки зрения китайской политической теории «аргумент»: «Наше Императорское величество — Всеобщий Суверен на этой Земле, который всеми правит и умиротворяет все человеческие существа в равной степени. Как мог Он отказаться принять этих людей, которые добровольно пришли, чтобы стать Его подданными?» (V. 1. Р. 268).
2) В русском послании говорится: «Если вы не сохраните дружественных отношений, мы опасаемся, что может произойти война, и народ не сможет наслаждаться миром!» (V. 1. Р. 268). На это последовал ответ, что китайская сторона вполне допускает возможность военного столкновения, но выбор — дружить или воевать — предоставляется России.
В китайском ответе на письмо российского правительства содержатся грубые выпады и оскорбления в адрес российской стороны: «русский ответ очень неблагоразумный» (V. 1. Р. 268), «фальшивое заявление» (V. 1. Р. 268), «пустые выщумки» (V. 1. Р. 268) и т. п. Не имея убедительныгх аргументов, которые могли бы оправдать принятие в подданство Китая российских калмыжов, китайская сторона довольно прозрачно намекнула на возможную остановку приграничной торговли в Кяхте (V. 1. Р. 269). Заканчивается послание Лифаньюаня в назидательно-угрожающем тоне: «Ныне вы снова говорите нагло и пользуетесь невежливым языком. Мы представляем ваше положение следующим образом: либо вы не осмеливаетесь писать те настоящие слова, которые вам бы хотелось использовать, и потому вы стараетесь скрыпь ваши истинные намерения, занимаясь отговорками, либо торгоуты хорошо знают условия войны, которую вы сейчас ведете в северной территории вашей страны. Вы боитесь, что мы можем использовать их в качестве проводников для вторжения в вашу страну. Великий император желает только одного — умиротворить все человеческие существа, и он
абсолютно не прислушивается к словам, которые противоречат дружественным отношениям. Однако, если вы хотите отменить предыдущий договор, это — полностью ваше дело. После того, как вы получите этот ответ, вы должны тщательно поразмыслить о выгодах и невыгодах войны. Никогда не будьте безрассудны!» (V. 1. Р. 269).
Итак, Цинская империя готова была вступить в войну с Россией из-за перебежавших калмыков, рискуя нарушить добрососедские отношения, длившиеся уже почти 100 лет. Но тот же самый император Хун Ли в декабре 1773 года отказался от предложения казахского Аблай-султана обменять пленныгх калмыков на пленных казахов, уведенных калмыками в Китай. Император заявил своим министрам, что, если калмыки обменяют казахов на своих соплеменников, их материальное положение может ухудшиться (о помощи калмыкам из казны уже не бышо и речи). Аб-лай-султану же был послан лицемерный ответ, что «и казахи, и торгоуты — подданные великого императора, так что, независимо от того, где они находятся, они могут продолжать вести кочевой образ жизни. Другими словами, в обмене нет необходимости! Пусть Аб-лай ясно поймет это» (V. 1. Р. 272).
Рассмотрение вопроса о позиции России по отношению к действиям китайских властей, принявших волжских калмыков в подданство Цинов, не входит в задачи данной статьи. Мы лишь приведем точку зрения Фу Лошу по этому вопросу, поскольку она в какой-то степени проясняет ситуацию, сложившуюся в русско-китайских отношениях в 70-х годах ХVШ века: «Екатерина II вела постоянную войну с европейскими народами и Турцией, равно как и с казаком Пугачевым, который претендовал на то, что он является ее убитым мужем, Петром III. Оборона Сибири быша очень слаба, и обитатели этого района — монголы, тунгусы, староверы и ссышь-ные не были лояльными подданными. Бегство графа де Беньовского продемонстрировало, что русская мощь в Сибири была не слишком большой. Долгое путешествие тор-гоутов было другим примером, показывающим, что оборона внутренней России быша в очень плохом состоянии. Это длинное путешествие вполне можно сравнить с «Анабазисом». Поскольку императрица быша не в состоянии предпринять войну, она должна быша смотреть сквозь пальцы на “бегство” торгоу-тов» (V. 2. Р. 565).
С другой стороны, военно-феодальная Цинская империя в последней трети XVIII века находилась на вершине своего могущества. Она максимально расширила территорию, используя мирные и военные методы. Упомянутые выше 10 «подвигов» императора Хун Ли — это список военных побед, одержанный цинскими войсками внутри страны и за ее пределами. Цины, упоенные военными успехами, могли себе позволить вызывающий тон в переписке с российским правительством.
Подводя итоги настоящего исследования, можно отметить несколько существенныж моментов, связанныж с принятием волжских калмыков в цинское подданство.
Волжские калмыки во главе с наместником ханства Убаши, откочевавшие из России в Джунгарию, не собирались становиться цинскими подданными: они полагали, что после безжалостного цинского подавления восстания Амурсаны Джунгария обезлюдела и что кал-мыжи смогут там вести независимое существование. Калмыжи попали в такое же положение, в какое веком раньше попали халхасы, спасавшиеся бегством от войск джунгарского Галдана Бошокту-хана и оказавшиеся перед цепью цин-ских пограничныгх караулов. Ситуация повторялась до мелочей: калмыки также, как халхасы были разбиты и разорены, потеряли в бегстве скот и не имели продовольствия и т. п. Перед ними быша поставлена цинскими властями такая же альтернатива: либо принятие цинского подданства и получение материальной помощи, либо уход назад. При этом цинская сторона активно использовала религиозный фактор, подчеркивая, что буддизм в империи пользуется покровительством императора, а Тибет является частью империи. Наличие среди калмыков таких врагов империи, как Шэрен, явно свидетельствовало о том, что первоначально калмыки не думали о подчинении Китаю (Шэрен к тому же быш одним из инициаторов побега из России). Но и этот факт не остановил Цинов: они решили простить Шэрена, чтобы привлечь к себе остальных калмыщких феодалов. Таким образом, неоднократное повторение в цинских документах мысли, что калмыки ушли из России, чтобы1 подчиниться Китаю, является пропагандистским трюком.
Помощь, оказанная китайскими властями калмыкам, несмотря на самовосхваление императора Хун Ли, была довольно скудной, хотя калмыцкие аристократы получили высокие цинские звания, сопровождавшиеся выщачей ежегодного жалованья из казны.
Прежняя зависимость нижестоящих феодалов от хана была уничтожена; поскольку Цины не вполне доверяли калмыжам, им быши отведены кочевые земли подальше от границы.
Почему цинское правительство приняло в свое подданство российских калмыков, рискуя даже развязать военный конфликт с соседней страной? Мы вполне согласны с приведенными в начале статьи взглядами оте-чественныж авторов по данному вопросу. Однако к ним, как нам представляется, необходимо добавить следующее.
Император Хун Ли, один из самых воинственных цинских императоров, быш прекрасно знаком с традиционной китайской политической теорией, которая гласила, что, если династия правит согласно воле Неба, то император этой династии обладает особой мистической силой «дэ», которая распространяется не только на Китай, но и на окружающий «варварский мир». Нормальной реакцией «варварских» народов, попавших под воздействие благой силы «дэ», было стремление подчиниться китайскому императору (гуй шунь), что, по мнению Хун Ли, и сделали калмыки. Обратной стороной этого процесса, о которой Хун Ли не счел нужным упоминать, было укрепление авторитета династии в глазах населения империи. Таким образом, император Хун Ли, человек, глубоко веривший в свою избранность Небом, удачливый завоеватель, просто не мог не принять беглых калмыков в цинское подданство, завершив тем самыш «объединение» монгольских народов под властью династии Цин.
С другой стороны, нельзя исключать и элементарного чувства мести со стороны императора Хун Ли в адрес российского правительства, которое в конце 50-х — начале 60-х годов XVIII века предоставило убежище ряду джунгарских феодалов, разгромленных Цинами в Джунгарии (Амурсане, Шэрену и др.). Твердая позиция России, отказавшейся выщать джунгарских беженцев Китаю, вызвала крайнее раздражение императора Хун Ли и десятилетнюю напряженность в русско-китайских отношениях, не приведшую, однако, к войне. Теперь, в начале 70-х годов XVIII века, у императора появилась прекрасная возможность «свести счеты» с Россией, что он и не преминул сделать.
Таким образом, принятие волжских калмыков в цинское подданство — это событие, обусловленное целым рядом причин военного, политического, экономического и динас-
тического характера. Данное событие на некоторое время омрачило российско-китайские отношения, однако, как и в 60-х годах XVIII века, у правительств двух стран хватило здравого смысла, чтобы не довести разногласия до военного конфликта.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Бичурин Н.Я. Историческое обозрение ойратов, или калмыков, с XV столетия до настоящего времени. СПб., 1834; Долбежев Б.В. Судьба калмыков, бежавших с Волги // Сборник материалов по Азии. СПб., 1913. Ч. 86; Очерки истории Калмыцкой АССР. М., 1967; Эрдниев У.Э. Калмыки. Элиста, 1982; Беспрозванных Е.Л. Кал-мыцко-китайские отношения во второй половине 30-х — начале 70-х гг. XVIII в. // Вестник ВолГУ. Сер. 4. История. Регионоведение. Международные отношения. Вып. 7. Волгоград, 2002.
2 Харнский К.А. Китай с древнейших времен до наших дней. Хабаровск; Владивосток, 1927. С. 294.
3 Фесенко П.И. Новая история Китая. М., 1986. Выл 1. С. 157.
4 Чернышев А.И. Общественное и государственное развитие ойратов в XVIII в. М., 1990. С. 93.
5 О переходе тургутов в Россию и обратном их удалении из России в Зюнгарию // Сибирский Вестник. СПб., 1820. Ч. 12. С. 218—221.
6 Li Ung Bing. Outlines of Chinese History. Shanghai, 1914. Р. 429.
7 См.: Fu Lo-shu. A Documentary Chronicle of Sino-Western Relations. 1644—1820. V. 1—2. Tucson, 1966. Далее ссылки на это издание даны в тексте и таблице с указанием в скобках тома и страниц.
8 Мэн-гу-ю-му-цзи. Записки о монгольских кочевьях. СПб., 1895. С. 155.
9 Международные отношения в Центральной Азии. XVII—XVIII вв.: Документы и материалы. М., 1989. Кн. 2. С. 232.
10 Чернышев А.И. Указ. соч. С. 85.
11 Батмаев М.М. Калмыки в XVII—XVIII вв. События, люди, быт. Элиста, 1993. С. 109—110.
12 Пальмов Н. Очерк истории калмыцкого народа за время его пребывания в пределах России. Астрахань, 1922. С. 81.
13 Очерк истории Китая с древности до «опиумных» войн. М., 1959. С. 560.
14 О переходе тургутов в Россию... С. 221—222.
15 Landon P. Nepal. L., 1928. V. 2. P. 274.
16 Мэн-гу-ю-му-цзи... С. 144.
17 Архив Государственного Совета. СПб., 1869. T. 1. Ч. 2. С. 245.
