CC BY
16Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях
Па1аюрюош: еп %ропю, еп ярооюяю, еп егбег
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии № 2 (18) 2022
ev "Проа^,
rrvTOApl
<2.
ПАААЮРШЛА ДРЕВНЯЯ РУСЬ Я>
личной
Протоиерей Константин Костромин Кенотипические черты в житии св. Александра Невского
УДК 271.2-36-1
DOI 10.47132/2618-9674_2022_2_136 EDN RJZNFZ
Аннотация: Богословская, философская и — шире — русская гуманитарная мысль говорили о присущей русскому самосознанию идее кенозиса. Это понятие по-разному определяется и описывается представителями разных наук. Выделив основные характеристики, можно определить его как осмысленное целесообразное добровольное самоуничижение. В качестве наиболее известных примеров выступают русские святые князья Борис и Глеб. Однако элементы кенозиса, особенно в связи с образами Бориса и Глеба, можно усмотреть и в житии св. Александра Невского. В заключение в статье уточнены характерные черты кенозиса и описана грань, после которой св. Александр теряет кенотипические черты.
Ключевые слова: Александр Невский, Борис и Глеб, житие, агиография, кенозис, богословие.
Об авторе: Протоиерей Константин Александрович Костромин
Кандидат исторических наук, кандидат богословия, проректор по научно-богословской работе, доцент кафедры церковной истории Санкт-Петербургской Духовной Академии. E-mail: k. a.kostromin@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0001-8511-3431
Для цитирования: Костромин К., прот. Кенотипические черты в житии св. Александра Невского // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2022. № 2 (18). С. 136-147.
Статья поступила в редакцию 05.10.2022; одобрена после рецензирования 11.10.2022; принята к публикации 12.10.2022.
Paleorosia. Ancient Rus in time, in personalities, in ideas
Palaiopwoia: ev cpovw, ev ppoowpw, ev ei8ei Scientific journal of Saint-Petersburg Theological Academy № 2 (18) 2022
ev "npoaoiy, ^ -
<2.
ÜAAAIOPQSIA
äpebhhh pyct
Archpriest Konstantin Kostromin
Kenotypic Features in the Alexander Nevsky Life
UDK 271.2-36-1
DOI 10.47132/2618-9674_2022_2_136 EDN RJZNFZ
Abstract: Theological, philosophical and, more broadly, Russian humanitarian thought attest to the idea of kenosis inherent in the Russian self-consciousness. This concept is defined and described in different ways by representatives of different academic fields. Having singled out the main characteristics, it is possible to define it as a meaningful, expedient voluntary self-abasement. The most famous examples are the Russian holy princes Boris and Gleb. However, elements of kenosis, especially in connection with the images of Boris and Gleb, can also be seen in the life of St. Alexander Nevsky. In conclusion, the article clarifies the characteristic features of kenosis and describes the boundaries outside of which St. Alexander loses kenotypic features.
Keywords: Alexander Nevsky, Boris and Gleb, Life, Hagiography, Kenosis, Theology. About the author: Archpriest Konstantin Kostromin
PhD in History, PhD in Theology, Vice-Rector for Research, Associate Professor
at the Department of Church History in St. Petersburg Theological Academy.
E-mail: k. a.kostromin@mail.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0001-8511-3431
For citation: Kostromin K., archpriest. Kenotypic Features in the Alexander Nevsky Life. Paleorosia. Ancient Rus in time, in personalities, in ideas, 2022, No. 2 (18), p. 136-147.
The article was submitted 05.10.2022; approved after reviewing 11.10.2022; accepted for publication 12.10.2022.
Понятие «кенозиса» в течение ХХ — начала XXI века прочно вошло в культурно-интеллектуальный тезаурус русской мысли. Трудно сказать, когда на русской почве начал употребляться этот термин, являющийся производным от древнегреческой глагольной формы kenow (keinow). Если отталкиваться от происхождения, то значение этого термина довольно расплывчато: глагол и производные от него формы указывают на опустошение, лишение, покидание, тщетность — пустоту и опо-рожнение1. Благодаря использованию одной из отглагольных форм этого слова в послании к Филиппийцам («уничижил Себя Самого, приняв образ раба» Флп 2:7), этот термин вошел в христологию как термин, обозначающий самоуничижение Христа2. Отсюда он в современном дискурсе разошелся по научным специальностям, обрастая множеством значений, что создало ту расплывчатость, которой характеризуется использование термина в ниши дни.
Исходя из контекста апостольской цитаты, мысль о кенозисе двигалась вширь от представлений о формах самоуничижения Спасителя — через идею самоуничижения как добровольного принятия страдания и смерти, через вядение самоуничижения в факте Боговоплощения. Богословская мысль, останавливаясь на идее схождения Бога к человеку, понимая под кенозисом и факт вочеловечения Сына Божия, и всей Его жизни (включая непонимание Его учениками и гонения со стороны архиереев, книжников, фарисеев и иногда простых людей), крестного страдания и смерти, ставящих целью спасение человека, видит в кенозисе максимально широкое понятие домостроительства или промысла Божия о мире и человеке (что далеко уводит от этимологического значения самого термина)3. Более того, поскольку некоторые богословы склонны видеть кенозис (как взаимное терпение) даже во внутритроич-ных отношениях, то кенозис в самом широком смысле может быть рассматриваем как один из фундаментальных принципов мироздания — как терпеливое сосуществование, послушание друг другу и любовь как притяжение4. Священник Михаил Легеев воспринимает в историческом пути Церкви кенозис как форму уничижения ее через борьбу внутри нее и снаружи (конечно, против диавола), а также раскол 1054 года в «умирании» Церкви и ее единства, соотносимом с образом схождения во ад5. Давно был поставлен вопрос и о применимости термина к антропологии (а не все русские религиозные философы были согласны с относимостью этого понятия к человеку), кенозис может реализовываться через человеческие аскезу и смирение (активные действия души) или (по Ф. М. Достоевскому) безумие и юродство (состояние души)6. Противоречивость и кенотипичность русского мировоззрения, одной из основ
1 Дворецкий И.Х. Древнегреческо-русский словарь / Под ред. С. И. Соболевского. Т. 1. М., 1958. С. 934-935.
2 Это слово считается одним из наиболее сложных для толкования в контексте новозаветного богословия: Бондаренко Д., свящ. Иисус Христос как первообраз самоотреченной любви. Опыт экзегетического исследования Флп. 2:5-11 // Сборник трудов кафедры библеистики Московской Духовной Академии. № 2. Сергиев Посад, 2016. С. 48.
3 Легеев М, свящ. Смысл истории: торжество или кенозис Церкви? К постановке вопроса // Христианское чтение. 2017. № 6. С. 37; Хондзинский П., прот. Попущение как акт божественного кенозиса в мысли А. М. Бухарева // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 33. С. 113-128.
4 Ср.: Мефодий (Зинковский), иером. Кенотичность как ипостасное или личностное свойство // Актуальные вопросы церковной науки. 2019. № 2. С. 220-224.
5 Легеев М., свящ. Смысл истории: торжество или кенозис Церкви? С. 38-39; Его же. Логика церковной истории: труд, торжество, кенозис // Христианское чтение. 2017. № 6. С. 55-56, 60.
6 Сурьянинова Т. И., Фетисова А. С. Понятие кенозиса и психотерапевтическая практика // Semmarшm. Труды Курской духовной семинарии. 2019. № 1. С. 139-144; Ковинько А.Д. Осмысление проблемы кенозиса в русской религиозно-философской мысли // Теология, история,
которого является стыд, в развитие идей Ф. М. Достоевского, отмечала и Т. М. Гори-чева7. Западные философы делали акцент на самом движении «отчуждения», понимая его максимально широко — вплоть до абстрагирования сознания исследователя от предмета познания или преодоления условностей этики и снисхождения (в буквальном смысле) к слабости8. Иногда философская мысль доходит до того, чтобы объявить процесс деградации, умаления религиозности кенотическим9.
Это разнообразие смыслов необходимо привести к общему знаменателю, отсекая лишнее. Прежде всего — кенозис это явление осмысленное и целесообразное, причем цель находится вне рамок земного бытия, выше человеческих правд. Во-вторых, оно связано с добровольным самоуничижением10, которое рождает не ненависть или агрессию по отношению к тем, кто может служить уничижению, но любовь и сострадание. В конкретно-историческом знании трудно выявить однозначные образцы такого добровольного кенозиса — его замещают нарративы житий святых. Но, по крайней мере, один пример очевиден, причем для современников был очевиден изначально — это святые князья Борис и Глеб. Их кенозис, самоуничижение перед желавшим их смерти братом заставляет вспомнить образ безропотного агнца (Ис 53:7), ставшего одной из наиболее узнаваемых метафор Христа и его страданий. Таким образом, историческое содержание кенозиса обязательно вмещает в себя не просто уничижение, но обязательно и страдание, причем страдание внутренне глубоко переживаемое, смиренное и добровольное, которое впоследствии легко поддается и осмыслению, и описанию.
Наиболее близко подошел к пониманию особенностей древнерусского христианского кенозиса на примере святых Бориса и Глеба Г. П. Федотов, увидевший в агиографических описаниях их переживаний и смерти идею «непротивления злу силой» — «Подвиг непротивления есть национальный русский подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещенного русского народа»11. Над идеей кенозиса много думал и А. В. Петров, которому посвящен этот номер журнала. «Беззащитность, доверчивость и мягкость Бориса и Глеба доведены до кажущегося абсурда. Они чуть ли не благословляют убийц, долго не верят в жестокий замысел Святополка, не защищаются от ударов, превращая своё убийство, по словам самого Глеба, в "сыроре-зание". (Чтобы ещё более высветить последнее обстоятельство в роли убийцы Глеба выступает повар). Но всё это "работает" на основную идею — идею жертвы за Христа, не тождественную героическому мученичеству. Перед нами пример смирения в наиболее обнажённом и парадоксальном выражении этой базовой ценности Христианства», — писал Алексей Владимирович12. В его характеристике некоторая абсурдность безудержного самоуничижения и парадоксальность (безумие) смирения явно консо-нируют с наблюдениями Ф. М. Достоевского, о которых упоминалось выше. Однако ряд характеристик исторического примера кенозиса необходимо отложить, обратившись сначала к постановке проблемы данной статьи.
проблемы, перспективы. Материалы VIII Всероссийской научно-практической конференции. Липецк, 2020. С. 75-77.
7 Горичева Т.М. О кенозисе русской культуры // Христианство и русская литература. Сб. ст. СПб., 1994. С. 50-88.
8 Думитраке Ю.К. Кенозис как философское понятие // Дискуссия. 2014. № 10 (51). С. 37-40.
9 Морозов А.Ю. Кенозис разума в европейской культуре, этические, гносеологические и социальные аспекты // Этносоциум и межнациональная культура. 2013. № 4 (58). С. 169-170.
10 Бондаренко Д., свящ. Иисус Христос как первообраз самоотреченной любви. С. 49.
11 Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 49.
12 Петров А.В. К изучению литературных тенденций русской летописной историографии // Проблемы истор. регионоведения: Сб. научн. трудов к 70-летию проф. В. И. Хрисанфова. СПб., 2009. С. 21.
Собирательный образ древнерусского князя, известный по многочисленным примерам из древнерусской книжности, как летописного, так и агиографического или публицистического характера, соответствует, как правило, традициям описания правителя. Иногда жестокого, иногда справедливого; иногда успешного государя, иногда неудачливого воина. Но так или иначе перед нами всегда мускулинный образ многогранного по роду деятельности человека, в котором традиционные мужские качества расчетливости, мужественности, справедливости, властности преобладают над традиционно «монашескими» — скромностью, кротостью, бессребре-ничеством, бегством от мира. И хотя встречаются определенные «белые вороны» в княжеском племени, эдакие «не от мира сего» «Святоши» (как Борис и Глеб или святой князь-инок Никола Святоша), устойчивый образ пережил и былинную, и летописную эпоху, и благополучно жил и развивался в эпохи золотого и серебряного века русской культуры, и даже в советские и постсоветские времена. Неслучайно, как представляется, начальный княжеский образ христианской эпохи на Руси — образ князя-страстотерпца, мгновенно сменился на более «мирской» и более «успешный» образ благоверного князя, хотя его кончина вполне могла быть страстотерпческой — как в ситуации с князем Игорем Ольговичем Черниговским или с князем Андреем Боголюбским (подобных примеров в иных христианских культурах немного; немногочисленные «короли-целители» в посвященных им агиографических или летописных источниках почти не рефлексируют грядущие мучения, что затрудняет фиксацию в них их кенотипического начала13). На их фоне мускулинный образ святого благоверного князя Александра Невского, казалось бы, соответствует самым классическим представлениям о князе как о храбром воине и мудром правителе. И тем не менее, и в его агиографическом облике можно встретить следы традиционной кенотипической традиции, которая свойственна князьям-страстотерпцам. А. В. Петров замечал, что «эстетизация кенозиса и кенотипический элемент придают выраженное своеобразие многим произведениям нашей литературы и искусства»14. Нужно сразу оговорить, что можно говорить лишь об отдельных элементах его образа, а не о его цельном описании.
Кенотипическое начало в агиографии св. Александра здесь выявляется только на материале древнейшей редакции. В этом есть определенное основание, поскольку во всех последующих редакциях любая из начатых тем либо развивается, либо затухает, однако в основе последующих трансформаций жития лежит изначально заложенная основа, будь то текст или мысль.
«Съй б£ князь Александръ родися от отца милостилюбца и мужелюбца, паче же и кротка, князя великаго Ярослава и от матере Феодосии»15. Характеристики отца Александра — Ярослава Всеволодовича — похожи на характерики св. князя Владимира
13 См.: Парамонова М. Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси: сравнительно-исторический анализ вацлавского и борисоглебского культов. M., 2003; Котромин К. Владари-мученици у словенским землама у периоду покрштавааа Источне Европе // У спомен и славу светог Jована Владимира. Ка. 6-1. Mе^ународни научни скуп „Свети Jован Владимир кроз в]екове — исторщ'а и предаае (1016-2016)", Бар, 15-17. септембар 2016. Године. Цетиае, 2018. С. 81-104; Malmenvall S. Ruler Martyrs on the Periphery of Medieval Europe: Boris and Gleb of Kievan Rus', Jovan Vladimir of Dioclea, and Magnus Erlendsson of Orkney. Belgrade, 2021.
14 Петров А. В. Отечество — понятие священное. Некоторые ключевые фигуры русской истории // Здоровье — основа человеческого потенциала. Проблемы и пути их решения. Т. 10. Труды Х всероссийской научно-практической конференции с международным участием. 19-21 ноября 2015, Санкт-Петербург. Ч. 1. СПб., 2015. С. 19.
15 Маншкка В. Житие Александра Невского. Разбор редакций и текст. б/м, 1913. (Памятники древней письменности и искусства. Т 180). С. 1 (2 паг.).
(который был милостилюбец и мужелюбец), отца Бориса и Глеба16. Определенная параллель с Борисом и Глебом — эталоном русского кенотипического подвига — получает развитие в самом начале жития. Наиболее ярко оно проявлено в рассказе о Невской битве.
Узнав о высадке на Неве шведского десанта, князь «разгор^ся сердцемъ, и вниде в церковъ святыя Софиа, и, пад на колену пред олътаремъ, нача молитися съ слезами...»17 Поведение молодого князя кажется несколько странным — готовясь к битве, храбрый и мужественный впоследствии Александр плачет. Эпитеты «разгореся сердцем», «пад на колену», «нача молитися со слезами» не вызывают никаких иных параллелей, кроме агиографических образов Бориса и Глеба. «Сьрдьце ми горить», переживает Глеб, размышляя о кончине отца. Глеб перед гибелью «начатъ, преклонь кол£н£, молитися». Плачут все, и Борис с Глебом, и окружающие, «вси зьряще его тако, плакаашеся одоброродьн^мь т£л£ и чьстьнймь разумй въздраста его»18. О таких стилистических особенностях А.В. Петров писал: «"Сказание." (и близкая к ней по стилю и основной идее Летописная повесть) изобилуют молитвенно-лирическими отступлениями, которые иногда принимают характер, как выразился Г. П. Федотов, "народной заплачки". Это — мысли о смирении и, особенно, о мученичестве. Отчётливо передано основное убеждение авторов житийных текстов, что вольное мучение есть наиболее последовательное подражание Христу, полное и совершенное исполнение Евангельских заветов, что невинное и вольное страдание есть страдание за Христа»19. Оплакивание своей возможной (может быть, почти неизбежной?) гибели роднит св. Александра со св. Глебом.
Идея непротивления злу силой звучит в приписанных св. Александру агиогра-фом словах, ставших впоследствии крылатыми: «Он же, изшед ис церкви, утеръ слезы, нача крЬпити дружину свою, глаголя: "Не в силах Богь, но въ правдй..."»20. Что оплакивал перед воинами князь Александр? Св. Борис и Глеб стояли за правду, не полагаясь на силу, и правда оказалась явлена потомкам несмотря на их гибель, а скорее даже — благодаря ей. Создавая свой знаменитый фильм, Сергей Эйзенштейн приписал св. Александру и еще одну фразу, которая невольно21 оказалась тесно связана с агиографической: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет». Казалось бы, речь идет о героическом, маскулинном, воинском начале, которое предполагает уверенность в победе над врагом. Однако евангельский контекст этой фразы говорит об обратном: «Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф 26:52-54). Христос, захваченный в Гефсиманском саду, останавливает Петра, готового противостоять насилию с оружием в руках, этими самыми словами провозглашает принцип непротивления злу силой, который явлен подвигом св. Бориса и Глеба. Мотив жаления князя Александра («Жалостно же б£
16 Повесть временных лет / Подг. текста, перев., статьи и комм. Д.С. Лихачева. СПб., 1999. С. 55-56, 58. А. В. Петров подчеркивал, что кенотипичность подвига святых сыновей не могло не иметь истока в отце: Петров А.В. Святой равноапостольный князь Владимир и крещение Руси // Христианское чтение. 2015. № 6. С. 17.
17 Мансикка В. Житие Александра Невского. С. 2 (2 паг.).
18 БЛДР. Т. 1. Х1-Х11 века. СПб., 1997. С. 332.
19 Петров А.В. К изучению литературных тенденций русской летописной историографии. С. 21.
20 Мансикка В. Житие Александра Невского. С. 3 (2 паг.).
21 Соколов Р. А. Александр Невский в отечественной культуре и исторической памяти. Авто-реф. дисс. ... докт. ист. наук. СПб., 2014. С. 23-27.
слышати, яко отець его, князь великый Ярославъ, не бе ведал таковаго въстания на сына своего, милаго Александра, ни оному бысть когда послати весть къ отцю своему, уже бо ратнии приближишася»22) вновь отсылает читателя к Сказанию о Борисе и Глебе.
Кенотипический агиографический апогей наступает в тот момент, когда в Житии св. Александра являются сами Борис и Глеб, о которых князь вспоминал в день кончины их отца св. Владимира, успешного полководца и сильного правителя. «И поиде на ня въ день въскресениа, иуля въ 15, им^яше же веру велику къ святыма мучени-кома Борису к Глебу. И бе некто мужь старейшина в земли Ижерстей, именемъ Пе-лугий, поручено же бысть ему стража нощная морская. Въсприя же святое крещение и живяше посреди рода своего, погана суща, наречено же бысть имя его въ святемъ крещении Филипъ, и живяше богоугодно, в среду и в пяток пребываше въ алчбп>, тем же сподоби его Богъ видети видение страшно в тъй день. Скажемъ вкратце. Уведавъ силу ратных, иде противу князя Александра, да скажеть ему станы. Стоящю же ему при краи моря и стрежаше обою пути, и пребысть всю нощь въ бдении. И яко же нача въсходити солнце, слыша шюмъ страшенъ по морю и виде насадъ единъ гребущь по морю, и посреди насада стояща святая мученика Бориса и Глебъ въ одеждах чръ-вленых, и беста рукы дръжаща на рамех. Гребци же седяху, акы мглою одеани. Рече Борисъ: "Брате Глебе, вели грести, да поможемь сроднику своему князю Александру". Видев же таковое видение и слышавъ таковый глас от мученику, стояше трепетенъ, дондеже насадъ отиде от очию его»23.
В этом видении обращает на себя внимание неиконописный облик Бориса и Глеба. Они показаны в непривычном виде — на лодке в море (озере) со сложенными на груди руками. «Рукы дръжаща на рамех» — скорее речь идет о крестообразном сложении рук на груди, древнем жесте, знаменующем особо важный, сугубо сакральный момент богослужения. Одно из первых его упоминаний, 101 правило VI Вселенского Собора, предполагает, что «Длани крестообразно да имать хотяи причаститися, и усты да приемлет святая: творяи же приемницу злату, или от иныя некия вещи в руки место да отлучится». В комментарии же к Славянской кормчей уточняется, что «Аще убо кто божественного общения причаститися хотя, и не приимет его усты, крестообразно простер (согбене имея — маргиналия. — прот. К. К.) руце свои, но сосуд злат, или иныя некоея вещи сотворит в руку место, якоже тем прияти божественныи дар, и причащения сподобитися ему, таковыи да отлучится»24. С таким же жестом предполагается исполнение прокимна согласно Типикону25. Не раз оно засвидетельствовано и в древнерусской культуре: блаженный Симон Юрьевецкий «во время лютого мраза ходяща по граду во единой лнянице и боса... согбене же и руце свои имея к персем всегда»26. Вспомним, что св. Борис был убит в палатке во время богослужения.
Таких иконописных изображений иконография св. Бориса и Глеба не знает. Лодка, на которой плывут Борис и Глеб в видении Пелгусия, напоминает о лодке, на которой погиб св. Глеб. Кенотипическое преломление образа св. Александра достигает здесь своей высшей точки. Дальше в житии кенотипичность в облике молодого князя Александра, сверстника помогавшим ему, но умершим молодыми
22 Мансикка В. Житие Александра Невского. С. 3 (2 паг.).
23 Мансикка В. Житие Александра Невского. С. 3-4 (2 паг.).
24 Кормчая (Номоканон). Отпечатана с подлинника Патриарха Иосифа. СПб., 2004. С. 549.
25 Скабалланович М. Толковый Типикон. Объяснительное изложение Типикона с историческим введением. Вып. 1, 2, 3. М., 1995. Вып. 2. С. 140-141.
26 Цит. по: Иванов С.А. Блаженные похабы. Культурная история юродства. Изд. 2-е. (https://religion.wikireading.ru/a76askoTuz (дата обращения: 01.10.2022)). Епископ Пахомий Ростовский, умерший в 1216 году, будучи «ласков ко всякому убогому, не согбене руце имея на вданье их, но отверзене отинудь» (ПСРЛ.Т. 1. Лаврентьевская летопись. Л., 1927. С. 185).
Борису и Глебу, сменяется обычным обликом маскулинного воина-правителя средних лет. Он пережил кризисный возраст возможной молодой напрасной смерти. Перед Чудской битвой указание на Бориса и Глеба становится лишь намеком: «Князь же Александръ оплъчися, и поидоша противу себе, и покриша озеро Чюдь-ское обои от множества вои. <...> Князь же Александръ возд^въ руц£ на небо и рече: "Суди ми, Боже, и разсуди прю мою от языка непреподобна, и помози ми, Господи, яко же древле Моисию на Амалика и прадеду нашему Ярославу на окааннаго Святополка"»27. Здесь двойная параллель, постепенно уводящая читателя от кено-типической темы: Ярослав Мудрый как отмститель за гибель братьев, с которым сопоставляется Александр, и Ярослав Мудрый как прадед, подающий пример отцу Александра Ярославу помочь сыну. Подчеркну возрастную планку, поскольку детскость является одной из черт русского кенозиса28.
Наконец, тема заплачки, начатая в первой части жития, окончательно реализуется в конце, вновь возвращая читателя к кенотипической проблематике. «О гор£ тоб£, бедный человече! Како можеши написати кончину господина своего! Како не упаде-та ти з^ници вкуп£ съ слезами. Како же не урвется сердце твое от корения! Отца бо оставити человекъ может, а добра господина не мощно оставити: аще бы лз£, и въ гробъ бы л£злъ с ним! Митрополит же Кирилъ глаголаше: «Чада моя, разумейте, яко уже заиде солнце земли Суздальской!» Иер£и и диакони, черноризци, нищии и бо-гатии, и вси людие глаголааху: «Уже погыбаемь!»29 Параллелью здесь выступает уже приведенный выше образ оплакивающих Бориса окружающих: «И вси зьряще его тако, плакаашеся. И къжьдо въ души своей стонааше горестию сьрдьчьною, и вси съмущаахуся о печали»30. Однако важно подчеркнуть — идея непротивления злу силой, заложенная в кенотипический агиографический плач — обязательно осмыслен героем и читателем. Плачи встречаются в русской литературе, в том числе воинской, однако все они основаны на страдальческом переживании горя, а не на христианском осмыслении подвига самопожертвования31.
В личной переписке при обсуждении этого вопроса Алексей Владимирович поставил дополнительный вопрос, который должен быть решен при решении проблемы: «Надо точно установить, что "плач" "мускулинного" князя-воителя — парафраз Борисо-Глебской темы, а не некое общее место княжеских житий, и вообще литературы средневековья. Как, при каких обстоятельствах "плачут" "мускулинные герои" наших и шире средневековых православных житий?»
Обзор житийных текстов, посвященных прославленным в лике святых князьям первых трех веков христианства на Руси (то есть от начала литературной традиции до эпохи св. Александра Невского включительно), показывает, что по крайней мере для этой эпохи плач для княжеских житий характерен не был. В древнем житии князя Владимира он описан как говорящий «в радости смирением сердца», любящий милостыню32. Благоверный князь Мстислав был, согласно описанию агиографа, «милостив неудержно»33. Михаил Черниговский, убитый в орде, отличавшийся «кротостию
27 Мансикка В. Житие Александра Невского. С. 6 (2 паг.).
28 Горичева Т.М. О кенозисе русской культуры. С. 71-76.
29 Мансикка В. Житие Александра Невского. С. 9 (2 паг.).
30 БЛДР. Т. 1. С. 332.
31 Трофимова Н. В. Особенности формы и стилистики плачей в летописных воинских повестях // Вестник славянских культур. 2014. № 1 (31). С. 141-149.
32 Шахматов А. А. Жития князя Владимира. Текстологическое исследование древнерусских источников Х1-ХШ вв. СПб., 2014. С. 180-181.
33 Серебрянский Н.И. Древнерусские княжеские жития: обзор редакций и тексты. М., 1915. Ч. 2. С. 48.
и милостынею к убогим», отвечал твердым отказом идти сквозь очистительный огонь34. Тем более не плакал во время убиения св. Андрей Боголюбский, не нашедший в темноте меч, ранее принадлежавший святому Борису35. «От вся неправды отгреба-шеся аки воин изящен» св. Федор, князь Ярославский, вообще не имевший каких-то более или менее кенотипических черт36. А князь Довмонт-Тимофей, «бяше литвин родом», вообще «страшен ратоборец быв»37. Власть, воспринимаемая в русской культуре как «грязное дело», вообще противна идее кенозиса38.
Немногочисленные имеющиеся параллели лишь укрепляют первоначальный тезис. Наследник муромского княжения св. Глеба благоверный князь Константин, как и св. Александр, «воззрев на небо, со слезами помолися за християны новопросвещенные люди сия. и мне помози, Господи, на сопротивные враги и надеяся на твою державу и попру козни их»39. Этот очевидный парафраз из жития святого Александра Невского40 через связь со святым Глебом (плач которого упоминается в житии Константина) укрепляет в мысли, что в житии св. Александра отражен именно плач св. Глеба Владимировича.
Итак, агиографический образ св. Александра Невского не лишен определенных ке-нотипических черт и параллелей. Прямое упоминание св. Бориса и Глеба в описании видения Пелгусия предваряется целым рядом отсылок и аллюзий к их агиографическим образам, основанным на идее кенозиса. Апогей этой темы приходится на сюжет о Невской битве, на которую решается молодой Александр, ровесник рано погибших страстотерпцев. Он готов к кенотипическому подвигу самоотдачи. Однако его положение не тождественно положению святых страстотерпцев. Они отказались от борьбы с тем, кто им вместо отца. Брат был против них, но они не были против брата. Поэтому кенозис мог осуществиться именно добровольной отдачей себя на смерть, подобно Христу, против Которого восстал падший человеческий социум, но против которого не выступал Иисус, пришедший спасти падшего человека. Как отмечали некоторые русские мыслители, особенно о. Павел Флоренский, именно в кенотипической отдаче себя другому совершается оправдание своего бытия и восстановление погибшего в акте кенозиса «Я»41.
Для самопожертвования, таким образом, есть ограничения. Если враг — внешний, если вражда с ним обоюдна, то и отношение иное: Борис и Глеб готовы помочь своему сроднику, идущему на битву, с которой он легко может не вернуться. В этой ситуации проявляется ограничение принципа непротивления злу силой42, провозглашенного в памятниках борисоглебского цикла. Именно поэтому в Сказании о Борисе и Глебе авторы с читателями воздыхают: «Вы бо темъ и нам оружие, земля Русьскыя забрала и утвьржение и меча обоюдуостра, има же дьрзость поганьскую низълагаемъ и дия-воля шатания въ земли попираемъ»43. Алексей Владимирович писал по этому поводу:
34 Там же. С. 50-51.
35 Там же. С. 87-88.
36 Там же. С. 90-91.
37 Там же. С. 138.
38 Горичева Т. М. О кенозисе русской культуры. С. 86.
39 Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. Ч. 2. С. 103.
40 Данное житие — позднее, было создано в ХУ1 в., и при его написании использовался ряд житий иных святых (Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (2-я пол. Х1У-ХУ1 в.). Ч. 1. Л., 1988. С. 286-287).
41 Шпидлик Т., свящ. Русская идея: иное видение человека. М.; СПб., 2014. С. 24-25.
42 Там же. С. 37.
43 БЛДР. Т. 1. С. 348.
«...Кенотипическое начало в контексте христианской культуры демонстрировало диалектическую способность оборачиваться твердостью в отстаивании высших духовных ценностей»44. Впрочем, нечувствительные к этой грани провозглашают возможность только борьбу со злом силой и, как И. А. Ильин, не приемлют кенозиса как оправданного явления45. Один церковный автор по этому поводу писал: «В церковном обществе провозглашаются две крайности: противление злу силой и непротивление злу. Обе противоречат Евангелию. Противление значит насилие, несвойственное духовному миру; непротивление же — бездействие, духовная спячка. Есть средний, царский путь христианского поведения: непричастность злу и в то же время проповедь словами и делами своей жизни высшей истины и Божественной любви. Этим именно путем шел Спаситель и посрамил фарисеев, искавших осудить Его за какую-либо крайность. В этом христианская мудрость: не прикасаясь злу и не кляня окружающих, показать наглядно разницу добра и зла»46. Такой путь можно назвать путем к кенозису.
Успешно перейдя тот же жизненный рубеж, что и Борис и Глеб, омочив меч в крови врагов, св. Александр уже не вписывается в кенотипический образец, заданный сыновьями св. Владимира. Алексей Владимирович Петров предлагает для таких случаев термины «паракенотипический» или «околокенотипический»47. Тем не менее, хотя жизнь св. Александра Невского являет нам образец иного рода святости — святости правителя, готового проявить силу ради посрамления врагов Церкви и Отечества, в нем также присутствует, хотя и только начально, исконно русская мысль о готовности к самопожертвованию с самооплакиванием — к русскому религиозному кенозису.
Источники и литература
1. Malmenvall S. Ruler Martyrs on the Periphery of Medieval Europe: Boris and Gleb ofKievan Rus', Jovan Vladimir of Dioclea, and Magnus Erlendsson of Orkney. Belgrade: Faculty of Orthodox Theology, 2021.
2. Библиотека литературы Древней Руси / Под ред. Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, А. А. Алексеева, Н. В. Понырко. Т. 1. XI-XII века. СПб.: Наука, 1997.
3. Бондаренко Д., свящ. Иисус Христос как первообраз самоотреченной любви. Опыт экзегетического исследования Флп. 2:5-11 // Сборник трудов кафедры библеистики Московской Духовной Академии. № 2. Сергиев Посад, 2016. С. 34-55.
4. Горичева Т.М. О кенозисе русской культуры // Христианство и русская литература. Сб. ст. СПб.: Наука, 1994. С. 50-88.
5. Дворецкий И.Х. Древнегреческо-русский словарь / Под ред. С.И. Соболевского. Т.1. М., 1958. С. 934-935.
6. Думитраке Ю.К. Кенозис как философское понятие // Дискуссия. 2014. №10 (51). С. 37-40.
7. Иванов С.А. Блаженные похабы. Культурная история юродства. Изд. 2-е. https:// religion.wikireading.ru/a76askoTuz (дата обращения: 01.10.2022).
44 Петров А.В. Отечество — понятие священное. С. 19.
45 Костромин К. А. И.А. Ильин о первых русских святых // Ильинские чтения: материалы V международной науч.-практ. конференции. СПб., 2018. С. 10-19.
46 Митрофан, архим. О вечном и временном // Вестник русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. 1951. № 6. С. 26.
47 Петров А.В. Владимир Святославич и его сыновья в контексте норманнского вопроса // Древняя Русь во времени, в личностях, в идеях. Альманах, вып. 3. СПб., 2015. С. 20, 23, 24.
8. Ковинько А. Д. Осмысление проблемы кенозиса в русской религиозно-философской мысли // Теология, история, проблемы, перспективы. Материалы VIII Всероссийской научно-практической конференции. Липецк: Липецкий гос. пед. университет, 2020. С. 75-77.
9. Кормчая (Номоканон). Отпечатана с подлинника Патриарха Иосифа. СПб.: Воскресение, 2004.
10. Костромин К.А. И.А. Ильин о первых русских святых // Ильинские чтения: материалы V международной науч.-практ. кофнеренции / Отв. ред. О. А. Чулков. СПб.: Изд-во ГУМРФ им. адм. С. О. Макарова, 2018. С. 10-19.
11. Костромин К. Владари-мученици у словенским земжама у периоду покрштавана Источне Европе // У спомен и славу светог Jована Владимира. К». 6-1. Ме^ународни научни скуп „Свети Jован Владимир кроз в]екове — истор^а и предана (1016-2016)", Бар, 15-17. септембар 2016. Године. Цетине, 2018. С. 81-104.
12. Легеев М., свящ. Логика церковной истории: труд, торжество, кенозис // Христианское чтение. 2017. № 6. С. 51-63.
13. Легеев М., свящ. Смысл истории: торжество или кенозис Церкви? К постановке вопроса // Христианское чтение. 2017. № 5. С. 33-43.
14. Мансикка В. Житие Александра Невского. Разбор редакций и текст. б/м, 1913. (Памятники древней письменности и искусства. Т 180).
15. Мефодий (Зинковский), иером. Кенотичность как ипостасное или личностное свойство // Актуальные вопросы церковной науки. 2019. № 2. С. 218-227.
16. Митрофан, архим. О вечном и временном // Вестник русского Западно-Европейского Патриаршего Экзархата. 1951. № 6. С. 24-27.
17. Морозов А.Ю. Кенозис разума в европейской культуре, этические, гносеологические и социальные аспекты // Этносоциум и межнациональная культура. 2013. №4 (58). С. 165-171.
18. Парамонова М.Ю. Святые правители Латинской Европы и Древней Руси: сравнительно-исторический анализ вацлавского и борисоглебского культов. М., 2003.
19. Петров А.В. Владимир Святославич и его сыновья в контексте норманнского вопроса // Древняя Русь во времени, в личностях, в идеях. Альманах, вып. 3. СПб., 2015. С. 8-30.
20. Петров А.В. К изучению литературных тенденций русской летописной историографии // Проблемы исторического регионоведения: Сб. научн. трудов к 70-летию проф. В. И. Хрисанфова / Отв. ред. Ю. В. Кривошеев. СПб.: Изд-во «Скифия-принт», 2009. С. 19-58.
21. Петров А.В. Отечество — понятие священное. Некоторые ключевые фигуры русской истории // Здоровье — основа человеческого потенциала. Проблемы и пути их решения. Т. 10. Труды Х всероссийской научно-практической конференции с международным участием. 19-21 ноября 2015, Санкт-Петербург. Ч. 1. СПб., 2015. С. 13-21.
22. Петров А. В. Святой равноапостольный князь Владимир и крещение Руси // Христианское чтение. 2015. № 6. С. 10-21.
23. Повесть временных лет / Подг. текста, перев., статьи и комм. Д. С. Лихачева. Под ред. В. П. Андриановой-Перетц. Изд. 2-е, исправ. и доп. СПб.: Наука, 1999.
24. Полное собрание русских летописей. Т. 1. Лаврентьевская летопись. Л., 1927.
25. Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития: обзор редакций и тексты. М., 1915. Ч. 2.
26. Скабалланович М. Толковый Типикон. Объяснительное изложение Типикона с историческим введением. Вып. 1, 2, 3. М.: Паломник, 1995. Вып. 2.
27. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (2-я пол. XIV-XVI в.). Ч. 1. Л.: Наука, 1988. С. 286-288.
28. Соколов Р. А. Александр Невский в отечественной культуре и исторической памяти. Автореф. дисс. ... докт. ист. наук. СПб., 2014.
29. Сурьянинова Т.И., Фетисова А. С. Понятие кенозиса и психотерапевтическая практика // Seminarium. Труды Курской духовной семинарии. 2019. № 1. С. 139-144.
30. Трофимова Н. В. Особенности формы и стилистики плачей в летописных воинских повестях // Вестник славянских культур. 2014. № 1 (31). С. 141-149.
31. Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М.: Московский рабочий, 1990.
32. Хондзинский П., прот. Попущение как акт божественного кенозиса в мысли А. М. Бу-харева // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 33. С. 113-128.
33. Шахматов А. А. Жития князя Владимира. Текстологическое исследование древнерусских источников ХI-ХVI вв. / Подгот. текста Н. И. Милютенко. СПб.: Дмитрий Буланин, 2014.
34. Шпидлик Т., свящ. Русская идея: иное видение человека / Пер. с фр. Н. Костомаровой, В. Зелинского. М.: Дар; СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2014.
