CC BY
233
УДК 94 (470) 18 С-12
Савельев Александр Евгеньевич
кандидат исторических наук
Кубанский государственный университет
Кавказская ссылка поэта-декабриста А.И. Одоевского
Аннотация:
Александр Иванович Одоевский является одним из лучших российских поэтов первой половины XIX в. К сожалению, из созданных им нескольких тысяч стихов при его жизни были опубликованы только одиннадцать. Небольшая часть была записана его друзьями, благодаря чему сохранилась. Из-за немногочисленности уцелевших произведений Одоевский-поэт сейчас почти неизвестен в отличие от Одоевского-декабриста. Потомок одного из древнейших княжеских родов, он без тени сомнения вступил в тайные организации и с восторгом принял участие в декабрьском восстании. После ареста и суда Одоевский несколько лет провел на сибирской каторге, но потом был переведен на Кавказ. Он избежал горской пули или клинка, но заболел лихорадкой и умер.
Ключевые слова: Александр Иванович Одоевский, декабрист, поэт, ссылка, Кавказ, Отдельный Кавказский корпус.
Особое место среди поэтов 20-30-х гг. XIX в. занимает Александр Иванович Одоевский. При его жизни было опубликовано только одиннадцать его стихотворений, однако он создал тысячи стихов, которые хранил в памяти и читал лишь своим друзьям. Именно поэтому почти все поэтические произведения Одоевского ныне утеряны. Сохранились лишь те, что были записаны его товарищами. Вершиной творчества поэта считается стихотворение «Струн вещих пламенные звуки», ставшее ответом на послание А.С. Пушкина в Сибирь декабристам. Оно разошлось по России в многочисленных списках, но впервые было опубликовано лишь через несколько десятилетий А.И. Герценом.
А.И. Одоевский принадлежал к одному из древнейших княжеских родов, получил великолепное домашнее образование. Уже в девятнадцать лет у него проявился яркий литературный дар. К сожалению, ни одно из его ранних стихотворений не сохранилось.
Несмотря на желание посвятить себя исключительно «искусствам и наукам», молодой человек поступил на военную службу, будучи зачислен в лейб-гвардии конный полк в чине корнета. Несколько позже он без колебаний вошел в общество декабристов. Очевидцы отмечали его восторженное настроение на Сенатской площади. После подавления восстания он был осужден на пятнадцать лет каторги в Сибири, хотя позже срок уменьшили до восьми лет. Суровые испытания не сломили его дух. На каторге, а потом в ссылке, он стал душой общества своих товарищей, помогая им ощущать свое единство и поддерживая высокую нравственную атмосферу среди осужденных. Когда до находившихся на читинской каторге декабристов дошло знаменитое стихотворение А.С. Пушкина «Во глубине сибирских руд», А.И. Одоевский ответил не менее известными строками «Струн вещих пламенные звуки».
О судьбе поэта-декабриста очень беспокоился А.С. Грибоедов. Еще в 1828 г., находясь на пике своей дипломатической славы после заключения Туркманчайского мирного договора между Россией и Персией, он осмелился подать ходатайство о смягчении участи ряда декабристов, в том числе и Одоевского, самому Николаю I. Это прошение осталось без внимания. А за два месяца до своей трагической гибели Грибоедов написал письмо командиру Отдельного Кавказского корпуса графу И.Ф. Паскевичу с просьбой похлопотать перед императором, который очень благосклонно к нему относился, о помиловании Одоевского, приходившегося двоюродным братом жены графа. Неизвестно, действительно ли сыграло роль заступничество Пас-кевича или других влиятельных родственников декабриста, но в 1832 г., по случаю рождения у Николая I сына Михаила, Александру Ивановичу заменяют каторгу поселением в Иркутской губернии. Впрочем, декабрист А.Е. Розен привел в мемуарах легенду, что освобождением от каторги и вечного поселения в Сибири Одоевский обязан своему стихотворному «Посланию к отцу», где содержалась изящно оформленная просьба к императору о помиловании. При этом собственно Розен нисколько не сомневался в истинных причинах появления этих стихов: «Поэт сам смотрел на эти стихи, как единственную пилу, которою он мог перепилить железную решетку своей темницы и выйти на волю» [1, с. 206].
219
Летом 1837 г. его направляют вместе с пятью другими декабристами простым солдатом на Кавказ, где была тягостная обстановка. Он стал очень редко встречаться со своими друзьями, все более погружаясь в гнетущую атмосферу кровавой и изнурительной Кавказской войны. Уже по дороге в Ставрополь Одоевский, наблюдая стаи летящих журавлей, написал прекрасное стихотворение «Куда несетесь вы, крылатые станицы?», полное задумчивой, элегической грусти и ощущения неизбежной гибели в близком будущем. Впрочем, в начале кавказской ссылки у него еще сохранялся определенный оптимизм. Не случайно, Н.М. Сатин, друг А.И. Герцена и Н.П. Огарева, также находившийся здесь в ссылке, позже писал в мемуарах: «Несмотря на 12 лет Сибири все они сохранили много жизни, много либерализма... Но изо всех веселостью, открытой физиономией и игривым умом отличался Александр Одоевский. Это был действительно «мой милый Саша», как его прозвал Лермонтов в своем известном стихотворении на смерть Одоевского. Ему было тогда лет под 40, но он казался гораздо моложе, несмотря на то, что был лысый. Улыбка, не сходившая почти с его губ, придавала лицу его этот вид юности. Жаль, что его стихотворения до сих пор не изданы, - они разбросаны в старых альманахах и журналах, а многие и вовсе не были напечатаны. В них нет могучего таланта Пушкина или Лермонтова, но много задушевного и теплого» [2, с. 191-192].
На Кавказе ссыльный декабрист получил назначение в Нижегородский драгунский полк, который был известен тем, что всегда участвовал в наиболее опасных походах против горцев и в самых кровопролитных сражениях с ними. По дороге из Ставрополя в Грузию, где тогда стоял полк, Одоевский встретился и сдружился с М. Ю. Лермонтовым, направлявшимся туда же. Позже в стихотворении «Памяти А. И. Одоевского» Михаил Юрьевич писал: «Я знал его - мы странствовали с ним / В горах Востока, и тоску изгнанья / Делили дружно.» [3, с. 182].
В том же произведении поэт запечатлел очень яркий и выразительный образ декабриста: «Он был рожден для них, для тех надежд, / Поэзии и счастья. Но, безумный, / Из детских рано вырвался одежд / И сердце бросил в море жизни шумной, / И свет не пощадил - и бог не спас! / Но до конца среди волнений трудных, / В толпе людской и средь пустынь безлюдных / В нем тихий пламень чувства не угас: / Он сохранил и блеск лазурных глаз, / И звонкий смех, и речь живую, / И веру гордую в людей и жизнь иную» [4, с. 182].
Два поэта недолго оставались вместе. 25 ноября 1837 г. М. Ю. Лермонтов получил назначение в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, располагавшийся в Новгороде, а А.И. Одоевский остался в Тифлисе.
Летом 1838 г. декабрист познакомился с Н.П. Огаревым, для которого стал живым воплощением трагической судьбы всех своих товарищей. Сам Огарев в очерке «Кавказские воды» описал эту встречу очень выразительно: «Встреча с Одоевским и декабристами возбудила все мои симпатии до состояния какой-то восторженности. Я стоял лицом к лицу с нашими мучениками, я -идущий по их дороге, я - обрекающий себя на ту же участь. Это чувство меня не покидало. Я написал в этом смысле стихи, которые, вероятно, были плохие по форме, потому что я тогда писал много и чересчур плохо, но которые по содержанию, наверно, были искренни до святости, потому что иначе не могло быть. Эти стихи я послал Одоевскому после долгих колебаний истинного чувства любви к ним и самолюбивой застенчивости. Часа через два я сам пошел к нему. Он стоял середь комнаты; мои стихи лежали перед ним на стуле. Он посмотрел на меня с глубоким, добрым участием и раскрыл объятия, я бросился к нему на шею и заплакал, как ребенок. Нет! и теперь не стыжусь я этих слез; в самом деле это не были слезы пустого самолюбия. В эту минуту я слишком любил его и их всех, слишком чисто был предан общему делу, чтобы какое-нибудь маленькое чувство могло иметь доступ до сердца. Они были чисты, эти минуты, как редко бывает в жизни. Дело было не в моих стихах, а в отношении к начавшему, к распятому поколению - поколения, принявшего завет и продолжающего задачу.» [5, т. 1, с. 406].
Сам Одоевский произвел на Огарева огромное впечатление: «Одоевский был, без сомнения, самый замечательный из декабристов, бывших в то время на Кавказе» [6].
Публицист оставил и ярко обрисованный портрет декабриста: «Лермонтов списал его с натуры. Да! этот. «блеск лазурных глаз, и звонкий детский смех, и речь живую» не забудет никто из знавших его. В этих глазах выражалось спокойствие, скорбь не о своих страданиях, а о страданиях человека, в них выражалось милосердие. Может быть, эта сторона, самая поэтическая сторона христианства, всего более увлекла Одоевского. Он носил свою солдатскую шинель с тем же спокойствием, с каким выносил каторгу и Сибирь - с той же любовью к товарищам, с тою же преданностью своей истине, с тем же равнодушием к своему страданию. Может быть, он даже любил свое страдание» [7, т. 1, с. 406].
В течение двух лет службы на Кавказе Одоевский поддерживал дружеские отношения с
Н.А. Грибоедовой, вдовой своего погибшего друга, ей он посвятил полные глубокого смысла стихи «Брак Грузии с русским царством».
В апреле 1839 г. декабрист так же, как и некоторые его друзья, был прикомандирован к батальону Тенгинского полка и отправлен в долину Субаши для строительства Лазаревского
220
форта. В этой экспедиции участвовал и выдающийся художник-маринист И.К. Айвазовский, который в итоге написал и очень выразительное полотно «Высадка у Субаши», изображающее перестрелку в момент высадки десанта. Чуть позже оно было приобретено Николаем I. Художник также записал свои впечатления об этом походе: «Картина была чудная: берег, озаренный заходящим солнцем, утес, далекие горы, флот, стоящий на якоре, катера, снующие по морю, поддерживающие сообщение с берегом. Помню еще, что в деле при Субаши принимали участие разжалованные в рядовые декабристы: М.М. Нарышкин, князь А.И. Одоевский и Н.И. Ло-рер. Они несли службу наравне с прочими солдатами, но пользовались некоторыми удобствами в их частном быту. Я познакомился и с большим удовольствием беседовал с этими высокообразованными людьми» [8, с. 101].
Здесь на этом мысу А.И. Одоевский узнал о смерти горячо любимого им отца. Он очень глубоко переживал эту утрату. В письме другу он писал: «Я потерял моего отца: ты его знал. Я не знаю, как я был в состоянии перенести этот удар, кажется, последний, другой, какой бы ни был - слишком будет слаб по сравнению. Все кончено для меня. <.> Я спокоен, говорить -говорю, как и другие, но когда я один перед собою или пишу друзьям, способным разделить мою горесть, то чувствую, что не принадлежу к этому миру» [9, с. 331-332].
Здесь он создал одно из своих последних стихотворений «Как носятся тучи за ветром осенним.», обращенное к неизвестной ныне возлюбленной поэта. В нем выражена глубокая тоска декабриста и его стремление к свободе.
Когда после окончания строительных работ генерал Н.Н. Раевский разрешил декабристам выехать в Тамань и Керчь на отдых, то Одоевский отказался отправиться с друзьями, решив остаться на строительстве форта Лазаревский. По сообщению Н.И. Лорера, на прощание он произнес фразу: «Я остаюсь как искупительная жертва». Несколько позже он сказал также оставшемуся декабристу И.А. Загорецкому слова, ставшие пророческими: «Мы остаемся на жертву горячке».
Наиболее подробно душевное состояние Одоевского описал в своих мемуарах известный кавказский военачальник Г.И. Филипсон, друживший с ним: «Я пошел навестить князя Одоевского, который был прикомандирован к 4-му батальону Тенгинского полка. Я нашел его на горе: он только что получил известие о смерти отца, которого горячо любил. Он говорил, что порвалась последняя связь его с жизнью; а когда узнал о готовящейся серьезной экспедиции, обрадовался и сказал решительно, что живой оттуда не воротится, что это перст Божий, указывающий ему развязку с постылой жизнью. Он был в таком положении, что утешать его или спорить с ним было бы безрассудно. Поэтому, пришед в себя, я тотчас изменил диспозицию: 4-й батальон Тенгинского полка оставил в лагере, а в словесном приказании поставил частным начальникам в обязанность под строгою ответственностью не допускать прикомандирования офицеров и нижних чинов из одной части в другую для участвования в предстоящем движении. Но и это не помогло. Вечером я узнал, что князь Одоевский упросил своего полкового командира перевести его задним числом в 3-й батальон, назначенный в дело. Я решился на последнее средство: пошел к Н.Н. Раевскому и просил его призвать к себе князя Одоевского и лично строго запретить ему на другой день участвовать в действии. Я рассказал ему причину моей просьбы и, казалось, встретил с его стороны участие. Призванный кн. Одоевский вошел в кибитку Раевского и, оставаясь у входа, сказал на его холодное приветствие солдатскую формулу: «Здравия желаю Вашему пр-ву». Раевский сказал ему: «Вы желаете участвовать в завтрашнем движении: я вам это дозволяю». Одоевский вышел, и я не верил ушам своим и не мог понять, насмешка ли это надо мною или следствие их прежних отношений? Наконец, такого тона на Кавказе не принимал ни один генерал с декабристами. Оказалось, что все это произошло от рассеянности Раевского, которому показалось, что я именно прошу его позволения Одоевскому участвовать в движении. Так, по крайней мере, он меня уверял. Я побежал к князю Одоевскому и объяснил ему ошибку. Вероятно, я говорил не хладнокровно. Это его тронуло; мы обнялись, и он дал мне слово беречь свою жизнь.» [10, с. 202-204].
Но декабрист погиб не от пули или клинка горца. Из-за необычайно высокой жары, усугублявшейся высокой влажностью, в отряде началась эпидемия тропической лихорадки, одной из жертв которой стал и Одоевский. Филипсон писал: «Через месяц, когда мы были уже в Псе-зуапсе, я должен был ехать с Раевским на пароходе по линии и зашел к Одоевскому проститься. Я нашел его в лихорадочном жару. В отряде было множество больных лихорадкою; жары стояли тропические. Одоевский приписывал свою болезнь тому, что накануне он начитался Шиллера в подлиннике на сквозном ветру через поднятые полы палатки» [11, с. 204].
Лишенный надлежащего медицинского ухода, декабрист умер 15 августа 1839 г. Проводить его в последний путь вышли все защитники и строители форта Лазаревский. Его похоронили на кладбище за крепостным валом. Филипсон вспоминал: «Когда я возвратился из своей поездки, недели через две, Одоевского уже не было, и я нашел только его могилу с большим деревянным крестом, выкрашенным красною масляною краскою. Когда в 1840 г. мы снова за-
221
няли Псезуапсе, я пошел навестить дорогую могилу. Она была разрыта горцами, и красный крест опрокинут в могилу.»
Однако другой друг А.И. Одоевского, декабрист А.Е. Розен, собиравший о нем материалы, привел в одной статье иную версию судьбы могилы поэта: «Другое мнение гласит, что между. горцами был начальник офицер, бывший прежде в русской службе и знавший лично Одоевского; он удержал. их» [12, с. 19-20].
Через 120 лет на месте гибели декабриста был поставлен памятник. На полированном граните была высечена строка его бессмертного стихотворения: «Из искры возгорится пламя».
Ссылки:
1. Розен А.Е. Записки декабриста. Отрывок //Трудные годы. Декабристы на Кавказе. «Краснодарское книжное издательство». Краснодар, 1985.
2. Сатин Н.М. Встреча с декабристами на Кавказе // Трудные годы. Декабристы на Кавказе. Краснодар, 1985.
3. Лермонтов М.Ю. Памяти А.И. Одоевского. Сочинения: в 2-х т. М., 1988. Т. 1.
4. Там же.
5. Огарев Н. . Избранные социально-политические и философские произведения. М., 1952. Т. 1.
6. Там же.
7. Там же.
8. Цит. по: Серова М.И., Трехбратов Б.А. «Своей судьбой гордимся мы...» «Первенцы свободы» и «прикосновенные» к ним. Декабристы в кубанской ссылке. Краснодар, 2008.
9. Одоевский А.И. Полное собрание стихотворений и писем. 1802-1839. М.; Л., 1934.
10. Филипсон Г.И. Воспоминания. М., 1885.
11. Там же.
12. Розен А. Стихотворения кн. А.И. Одоевского // Полное собрание стихотворений А.И. Одоевского. СПб., 1883.
222
