CC BY
96
УДК=811.351.43 ББК я2-4*81.2.Инг
Барахоева Нина Мустафаевна
кандидат филологических наук, доцент кафедра ингушского языка Ингушский государственный университет г. Магас Barakhoeva Nina Mustafaevna Candidate of Philology, Assistant Professor Chair of the Ingush Language Ingush State University Magas
Каузатив как актуализатор значения предельности в системе ингушского глагола Causative as an Actualisator of the Irreducibility Meaning in the Ingush Verb Semantics
В статье рассматривается проблема взаимосвязи и взаимообусловленности аспектуальных значений и модификаций актантных соотношений в системе ингушского глагола. Констатируется факт обусловленной связи значений предельности/непредельности ситуации со следующими типами актантной деривации: каузативами и декаузативами. Указывается на совмещенность аспектуаль-ной семантики инхоатива и интранзитивности в рамках декаузативов; и на кумуляцию значений предельности и транзитивности в формах каузативов ингушского глагола, образованных при помощи аффигированного глагола де / делать.
The article addresses the problem of the relationship and interdependence of aspectual meanings and modifications of the actantial relations in the system of the Ingush verb. The fact of the caused communication of the limited/unlimited meanings of the situation is noted with the following types of actantial derivation: causatives and decausatives. We specify the reconciliation of aspectual semantics of inchoate and intransitiveness within decausatives; and the cumulation of the value of limit and transitiveness in the forms of the Ingush verb causatives formed with the help of the affigated verb de/do.
Ключевые слова: аспектуальность, актантная деривация, инхоатив, каузатив, декаузатив, инкрементальный глагол.
Key words: aspectuality, actantial derivation, inchoate, causative, decausative, incremental verb.
Первое, на что хотелось бы обратить внимание при анализе аспектной системы ингушского языка - это то, что при исследовании аспектуальной деривации мы не обособляем категорию вида от категории способов глагольного действия и предлагаем одноуровневую многокомпонентную модель категории ас-
пекта в ингушском языке. При этом, не исключая возможности наличия видовой дихотомии, проявляющейся в зоне прошедшего времени, полагаем возможным объяснить аспектуальную деривацию в рассматриваемом языке, опираясь на стандартную семантическую классификацию предикатов, представленную в работе [3]. При этом отмечаем также и то, что категория предельности, которая является семантической основой дифференциации предикатов в видовых языках типа русского, в ингушском языке имеет свою особенность. Дело в том, что непроизводные глаголы и глагольные основы в ингушском языке индифферентны к выражению значения предельности действия. Предельность/непредельность в ингушском языке конкретно оформляется при контекстном употреблении того или иного глагола (непроизводного или той или иной модификации глагольной формы).
Тем не менее, мы не можем обойти стороной тот факт в ингушской грамматике, который связан с обусловленностью изменения предельной/непредельной семантики исходного глагола при модификации его актант-ной деривации. Дело в том, что среди аффиксов, участвующих при глагольном словообразовании, большую часть составляют аффиксы, чье значение может быть представлено как совмещение аспектуального значения и значения ак-тантной деривации.
Когда речь заходит об актантной деривации в ингушском языке, естественным является акцентирование внимания на таких типах актантной деривации, как каузатив и декаузатив. В данной статье мы остановимся лишь на анализе граммем каузатива с целью выявления их взаимосвязи с преобразованием аспектуальной характеристики глагола и всего высказывания в целом.
Мы выделяем в ингушском языке две граммемы каузативов. Каузатив, образуемый при участии аффигированного глагола де (в, й, б) / делать (такого рода каузатив образуется от исходных непереходных глаголов) и каузатив, образуемый при участии аффигированного глагола дита (в, й, б) / оставить (такого рода каузатив производен от всех типов глаголов - исходно переходных и непереходных). Для того чтобы осветить выше означенную проблему, полага-
ем, есть необходимость проследить, каким же образом ввод нового актанта глагола (а это есть следствие каузирования) влияет на аспектную деривацию данного глагола. В лингвистике существует мнение о том, что непереходность является значением, сопутствующим семантике непредельности, а переходность рассматривается в качестве значения, сопутствующего значению предельности [1]. Это позволяет нам предполагать, что и в ингушском языке практически все непереходные глаголы априори являются непредельными (процессуальными), а переходные глаголы - предельными. Проследив связь между аспектной характеристикой и каузированием исходного глагола на материале ингушского языка, мы пришли к выводу о том, что ингушский глагол, независимо от переходности/непереходности, в исходной своей основе нейтрален к категории аспекта. Однако каузированные глаголы, как переходные, так и непереходные, меняют свою аспектную специфику.
Традиционно считается, что каузирование изменяет аргументную структуру ситуации, вводя в нее еще одного участника [2; 10; 5]. Однако, как показывает материал ингушского языка, каузатив не только вводит дополнительный актант в ситуацию, но и меняет аспектуальную структуру исходного глагола, присоединяющего каузативный показатель.
С точки зрения отражения взаимообусловленности актантной и аспекту-альной деривации при каузировании имеет значение, на наш взгляд, различение предикатов на глаголы состояния и динамические глаголы. Традиционно считается, что динамические глаголы имеют своим признаком предельность. Для предельной ситуации задан естественный предел, по достижении которого ситуация переходит на новый виток или же приобретает новый момент отсчета нового витка этой ситуации. Для непредельных же ситуаций такой предел не задан. Считается также, что различие в предельности/непредельности проявляется в языке в их способности сочетаться с разного типа временными спецификаторами - наречиями. Глаголы, имеющие предельную интерпретацию, сочетаются с наречиями, выражающими ограниченный отрезок времени типа за пять минут, за час и т.п. Глаголы с непредельной интерпретацией сочетаются
не с наречиями, означающими неограниченный отрезок времени, а с наречиями со значением протяженности ситуации на определенном временном отрезке типа пять минут, два дня и т.п. Однако парадокс ингушской глагольной грамматики, полагаем, состоит в том, что выше означенные наречия обоих типов употребимы с глагольной лексикой без семантических ограничений, накладываемых выражением категории предельности/непредельности. Так, в следующих примерах: Шин сахьата доагар каьхат / Два часа горела бумага - Шин сахьата даьгар каьхат / (за) Два часа сгорела бумага - одно и то же временное наречие используется и для актуализации значения предельности действия и для обозначения непредельности действия (что, на наш взгляд, является еще одним подтверждением предлагаемого нами тезиса о предельной/непредельной индифферентности ингушского глагола). Само значение совершенности или несовершенности действия, означаемого исходным глаголом, маркируется в ингушском языке морфологическими формами зоны прошедшего времени. Следовательно, лексические спецификаторы в ингушском языке не могут рассматриваться в качестве показателей или усилителей (или контролера) значения предельности или непредельности действия. Единственным морфологически оформленными показателями совершенности или несовершенности действия в ингушском языке являются граммемы прошедшего времени.
Непредельное прочтение глагола, как свидетельствуют последние исследования в области аспектуальности [4; 7], может быть обусловлено двумя факторами - это наличием инкрементального отношения между предикатом и его актантом и присутствием в семантике глагола значения агентивной деятельности. Под инкрементальным отношением понимается взаимо-однозначное отношение между ситуацией и его участником. Например, в ингушском языке (по аналогии с другими языками, более исследованными в плане рассматриваемой нами категории предельности и непредельности) в качестве инкрементального может рассматриваться глагол даша / таять и глагол талха / испортиться (гнить) (каузативы от этих глаголов выглядят следующим образом: дошаде / топить, дашийта / дать растаять (потопить), толхаде / испортить , сгно-
ить, талхийта / дать испортиться). Мерой развития ситуаций, означенных выше указанными глаголами, могут быть снег (таять) или какой-либо продукт, например, хлеб (в случае со значением портиться). Как пишет [6], предельная или непредельная интерпретация инкрементальных глагольных лексем обусловлена отнесенностью актанта данного глагола к кумулятивным (то есть, объединяющим в себе несколько предметов данной группы сущностей) или квантованным (то есть, представляет собой лишь часть одного предмета) актантам.
Инкрементальный глагол в сочетании с кумулятивным актантом (например, снег, хлеб) имеет, как правило, непредельное прочтение: Лоа даш / Снег тает (имеет склонность), Маькх толх / Хлеб портится (вообще, имеется в виду, если хранится слишком долго), в сочетании же с квантованным актантом (например, снег, собранный во дворе дома, или кусок хлеба, лежащий на столе) данные глаголы будут означать предельное прочтение ситуации.
При этом в лингвистической литературе обращается внимание и на тот факт, что предельная или непредельная интерпретация инкрементальных глаголов с квантованным актантом отличаются друг от друга степенью охвата данного актанта процессом действия, означенного инкрементальным глаголом.
То есть, если актант вовлечен в процесс действия целиком, то ситуация предельна, если же в процесс вовлечена лишь часть этого актанта, то ситуация непредельна, так как произошла лишь часть того события, которое заложено в экстенсионал предиката. При этом считается, что при нормальном развитии ситуации это событие произошло бы целиком. Предполагается, однако, что данное событие прекратилось по какой-либо внешней причине.
В лингвистике считается, что при каузативации инкрементальных глаголов связанная с инкрементальностью непредельность будет сохраняться и в семантике деривата, так как каузатив сохраняет в своем значении то самое взаимооднозначное отношение с пациентивным актантом. Подтвержеднием этому утверждению служат, на наш взгляд, и примеры из ингушского языка: Лоа доша-дир (дашийтар) к1аьнко итт минота / Снег потопил (дал потопиться) маль-
чик в течение десяти минут; Маькх толхаяр (телхийтар) к1аьнко / Хлеб (ис)портил (дал (ис)портиться) мальчик. В случае же с неинкрементальным глаголом лексема при каузативации способна приобретать определенного характера (обусловливаемого семантикой глагола, ролью вводимого актанта -агенса или пациенса) аспектуальные признаки. При этом вполне естественно, что прослеживается изменение самой структуры действия, означенного исходным глаголом. Полагаем, что категория аспекта в ингушском языке зависит определенным образом от переходной/непереходной семантики исходного глагола.
Считается, что разные источники непредельности связаны с разными компонентами глагольной структуры. Как следует из исследований по глагольному значению, глагольная семантика строится из элементов, связанных с различными компонентами значений и разными актантами.
Так, например, значение многоактных переходных глаголов типа ингушских дувца / говорить и деша / читать сводится к событию, состоящему из двух подсобытий, которые вводят разные актанты глаголов и связаны друг с другом каузированием. Первым подсобытием вводится пациенс и процесс изменений, связанный с ним; вторым же подсобытием вводится агенс и то действие, которое связано с вводом агенса и, которое, в свою очередь вызывает первый процесс изменений (связанный с вводом пациенса). Агенс, т.е. участник каузирующего подсобытия, как правило, обладает агентивными свойствами.
Непереходные глаголы типа лувча / купаться, лелха / взрываться и т.п. могут состоять лишь из одного подсобытия, так как у них отсутствует элемент каузирования.
Отличия переходных глаголов от непереходных кроются не только в различном наборе актантов этих глаголов, но также и в их сочетаемостности с наречными спецификаторами, или как их иначе именуют, с сентенциальными операторами, которые в данном случае можно было бы именовать контролерами аспектуальности. Так, например, в ингушском языке наречие ц1 аькхаза а / еще раз (опять) в употреблении с непереходными глаголами имеет лишь одно
прочтение (интерпретацию): К1аьнк ц1аькхаза а лувч / Мальчик снова купается; в сочетании же с переходными глаголами данное наречие имеет две интерпретации: К1аьнко ц1аькхаза а деш книжка / 1. Мальчик еще раз читает книжку (имеется в виду, что он уже ранее читал эту книжку); 2. Мальчик еще раз читает книжку (имеется в виду, что ранее кто-то еще читал эту книжку). Дело в том, что при непереходном глаголе сентенциальный оператор модифицирует одно подсобытие, означаемое данным глаголом; при переходном же глаголе данный оператор модифицирует два подсобытия: одно, связанное с модификацией всей ситуации целиком, второе - связанное с модификацией под-события, связанного с пациенсом.
Таким образом, непредельность в ингушском языке, не будучи оформленной семантически в исходных глагольных основах, тем не менее, может быть актуализирована определенными событийными элементами, заложенными в событийной системе самого глагола. Источником непредельности может выступать подсобытия, из которых состоит вся ситуация, отображаемая глаголом. Непредельность может быть обусловлена пациентивным подсобытием, при условии, что изменения, происходящие с пациенсом, являются, например, инкрементальными и пациенс не полностью охвачен этими изменениями. [У глаголов типа лелха / взрываться такое выделение событий невозможно, так как в данном глаголе уже заложена семантика моментального происхождения изменений. И глаголы типа лелха / взрываться, эккха /лопнуть, кхасса / бросить и т.п. следует в ингушском языке отнести к событийным глаголам с семантикой мо-ментальности, мгновенности действия.]
В современных исследованиях событийной структуры каузатив трактуется как преобразование ситуации, вводящее в структуру глагола не только новый аргумент, но и подсобытие, которое включает в себя деятельность этого аргумента и каузирует ситуацию, выраженную исходной лексемой [8; 9]. Так, в ингушском языке от исходной основы глаголов типа саца / остановливаться (остановиться), лувча / купаться (искупаться) образуется так называемый контактный (прямой) каузатив типа соцаде / остановить (кого-то или что-то),
лувчаде / искупать (кого-то). Преобразованный глагол по своим свойствам приближается к переходному глаголу; производное событие является единой ситуацией, участники, место и время происхождения данного события также едины. Разнятся данные ситуации лишь по отношению к аспектуальной характеристике исходного события - действия и действия, обозначаемого дериватом.
В ингушском языке прямой каузатив от непереходных глаголов, являвшихся исходно нейтральными по отношению к предельности действия, означенного ими, в результате каузирования, на наш взгляд, приобретают предельное, результативное прочтение: Бер лувча деза / Ребенок должен (ис) купаться - Бер лувчаде деза / Ребенка надо искупать. Проверив данный глагол на специфику его сочетаемости с сентенциальным оператором типа ц1аькхаза а / еще раз, мы увидим, что глагол лувча / купаться в сочетании с данным наречием имеет одну интерпретацию (непредельную, а, точнее - аспектуально индифферентную). Каузатив от исходного рассматриваемого глагола лувчаде / искупать с сентенциальным оператором имеет уже две интерпретации (непредельную и предельную), так как здесь оператор может модифицировать как всю ситуацию целиком, так и каузируемую ситуацию.
Динамические глаголы в ингушском языке, от которых образуются контактные каузативы, являются, как правило, одновалентными, при этом их единственным актантом является пациенс. При каузировании же этого глагола вводится подсобытие ситуации, связанное с агентивной деятельностью: Нанас бер лувчаду / Мать купает ребенка. Аспектуальная характеристика каузатива, однако, не определяется самим фактом каузирования или его отсутствием, а, скорее всего, наличием контекста, обусловливающего предельное или непредельное прочтение глагола и ситуации, означенной этим глаголом. Так, в случае Бер лувчаде деза / Ребенка нужно искупать каузатив будет иметь предельную интерпретацию, в случае же Нанас бер лувчаду / Мать ребенка купает (в форме настоящего времени) каузатив имеет непредельное прочтение. Следовательно, вывод напрашивается о том, что глагол, будучи нейтральным к категории предельности/непредельности, после каузитивации в инфинитиве приобретает
предельную интерпретацию, и лишь в синтетической форме презенса имеет непредельное прочтение (Ср.: с рус. Формой настоящего времени несовершенного вида).
Теперь посмотрим, как обстоит дело с каузативами, образуемыми каузативным показателем дита / оставить типа сацийта / остановить, соцадайта / заставить остановить кого-то, дешийта /заставить читать и т. п.
Данные каузативы, образуемые от переходных и непереходных глаголов, а также от глаголов-каузативов, на наш взгляд, вводят в структуру события, обозначаемого исходным глаголом, не только дополнительный актант-пациенс и дополнительный актант-агенс: ас к1аьнк тика т1а вохийт /я мальчика в магазин отправляю (при непереходных глаголах); и дополнительный агенс и па-циенс: ас книжка дешийта к1аьнкага /я заставляю мальчика читать книжку; ас к1аьнкага машин соцаяйт /я заставляю мальчика машину остановить (при переходных глаголах и каузативах), но и дополнительные подсобытия, связанные с пациенсом и агенсом и агентивной деятельностью. Данное совмещение двух подсобытий, наш взгляд, обусловливает изменение семантики глагола и переход его из аспектуально нейтрального в глагол с предельной интерпретацией деша / (про)читать - дешийта /заставить прочитать (пусть прочитает). В данном случае действие воспринимается как предельное, требующее какого-то результирующего состояния в инфинитиве и других формах так же, как и с первым типом каузативов, за исключением формы презенса.
Таким образом, мы приходим к выводу о том, что каузирование исходного глагола (нейтрального к значению предельности) в ингушском языке способно изменить аспектную характеристику данного глагола.
Библиографический список
1. Казакевич О. А. К вопросу о моделях описания селькупской глагольной деривации [Текст] / О. А. Казакевич // Исследования по глагольной деривации. - М., 2008. - С. 114-127.
2. Недялков В.П., Сильницкий Г.Г. Типология лексического и морфологического каузативов [Текст] / В.П. Недялков, Г.Г. Сильницкий // Типология каузативных конструкций / Под ред. А. А. Холодовича. - Л., 1969. - С. 20-50.
3. Плунгян В. А. Общая морфология. Введение в проблематику [Текст] / В. А. Плунгян. - М.,2003. - 384с.
4. Татевосов С.Г. Вид и акциональность [Текст] / С.Г. Татевосов // Мишарский диалект татарского языка: Очерки по синтаксису и семантике. - Казань, 2007. - С. 60-78.
5. Dixon R.M.W. A typology of causatives: form, syntax, and шеашп§. Changing valency: case studies in transitivity [Текст] / R.M.W. Dixon // Dixon, Aikhenvald (eds.). - Cambridge Univ. Press, 2002. - P. 1-29.
6. Krifka M. The origins of telicity [Текст] / M. Krifka // Events and Grammar. / S. Rothststein (ed.). - Dordrecht: Kluver Academic Publischers, 1998. - P. 197-235.
7. Lyutikova E. Argumеnt structure and telicity: evidence from Karachai-Balkar / Типология аргументной структуры и синтаксических отношений: Тезисы докл [Текст] / E. Lyutikova. -Казань, 2004. - P. 75-97.
8. Pylkkänen L. Introducing Arguments [Текст] / L. Pylkkänen. - MIT, 2002. -172 p.
9. Ramchand G. Actionsart, L-syntax and Selection [Текст] / G. Ramchand // H.Verkuyl, H. de Swart (eds.). Perspectives on aspect. - Dordrecht: Kluver Academic Publischers, 2003. - P. 5487.
10. Shibatani M. The grammar of causative constructions (Syntax and semantics 6) [Text] / M. Shibatani (ed.) N. Y.: Academic Press, 1976. -164 p.
Bibliography
1. Dixon, R.M.W. A Typology of Causatives: Form, Syntax and Mеaning.Changing Valency: Case Studies in Transitivity [Text] / R.M.W. Dixon // Dixon, Aikhenvald (eds.). - Cambridge Univ. Press, 2002. - P. 1-29.
2. Kazakevitch, O.A. To the Problem of Describing Models of Selkup Verb
Derivation [Text] / O.A. Kazakevitch // Research on Verb Derivation. - M., 2008. - P. 114127.
3. Krifka, M. The Origins of Telicity [Текст] / M. Krifka // Events and Grammar / S. Rothststein (ed.). - Dordrecht: Kluver Academic Publischers, 1998. - P. 197-235.
4. Lyutikova, E. Argumеnt Structure and Telicity: Evidence from Karachai-Balkar / [Text] / E. Lyutikova. -Kazan, 2004. - P. 75-97.
5. Nedyalkov, V.P., Silnitsky, G.G. Typology of Lexical and Morphological Causatives [Text] / V.P. Nedyalkov, G.G. Silnitsky // Typology of Causative Constructions / Ed. by A.A. Kholodovich. - L., 1969. - P. 20-50.
6. Plungyan, V.A. Common Morphology. Introduction to Problematic [Text] / V.A. Plungyan - M., 2003. - 384 p.
7. Pylkkänen, L. Introducing Arguments [Text] / L. Pylkkänen. - MIT, 2002. - 172 p.
8. Ramchand, G. Actionsart, L-syntax and Selection [Текст] / G. Ramchand // H.Verkuyl, H. de Swart (eds.). Perspectives on Aspect. - Dordrecht: Kluver Academic Publischers, 2003. - P. 5487.
9. Shibatani, M. The Grammar of Causative Constructions (Syntax and Semantics 6) [Text] / M. Shibatani (ed.) N. Y.: Academic Press, 1976. - 164 p.
10. Tatevosov, S.G. Aspect and Actionality [Text] / S.G. Tatevosov // Mishar Dialect of the Tatar Language: Essays on Syntax and Semasntics. - Kazan, 2007. - P. 60-78.
