CC BY
124
ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Владимир ШВЕЙЦЕР
катынская версия: подтверждения и опровержения
Более года назад на страницах журнала "Современная Европа" (2011, №1 с. 139-145) был опубликован материал, позволяющий по-новому оценить события осени 1939 - весны 1940 года, связанные с пленением и казнью тысяч польских военнослужащих. Публикация вызвала вполне ожидавшийся интерес прежде всего у профессиональных исследователей катынской трагедии. Ведь из сообщенного мне в феврале 1990 года участником этих событий бывшим генерал-лейтенантом МГБ Л.Ф. Райхманом возникала ранее практически нигде не обозначавшаяся версия главного мотива расстрельного приговора, подготовленного ведомством Л.П. Берии и утверждённого сталинским Политбюро.
Возвращаясь к напечатанному
Уходивший из жизни видный контрразведчик сообщал о начатой Л.П. Берией операции по вербовке части военнопленных с целью последующей их переброски на территорию Польши, которая стала известной германским спецслужбам. И.В. Сталин, опасаясь осложнений с очень важной ему в тактическом отношении Германией, решил устранить польских офицеров - участников и свидетелей подготавливаемой против рейха операции. Более того, он пригласил немцев лично убедиться в том, что польские офицеры, обвинённые в антисоветской деятельности, расстреляны и, следовательно, никакая их подготовка к работе против Германии не могла иметь места. Побывав весной 1940 года в Катыни, немцы смогли в 1942-1943 годах организовать дискредитацию СССР, объявив о якобы случайной находке места массового расстрела.
© Швейцер Владимир Яковлевич - доктор исторических наук, главный научный
сотрудник Института Европы РАН. Е-шаИ: [email protected]
Ключевые слова: Катынь, НКВД, Л.Ф. Райхман, польские офицеры, немецкая разведка, И.В. Сталин, Л.П. Берия.
После бесед с рядом историков-катыневедов стало ясно, что недокументирован-ность вышеназванных обстоятельств "версии Райхмана" делает её для профессионалов достаточно спорной. Никаких документов экс-генерал МГБ, вполне естественно, мне не предъявлял. А я со своей стороны, не будучи подготовлен к откровениям видного контрразведчика, не отразил их в каких-либо записях. Тем более что Л.Ф. Райх-ман не просил меня выступить с его версией в прессе. Я сделал это лишь спустя два десятилетия после бесед с ним, восстановив их содержание по памяти.
Я пошёл по пути сопоставления того, что говорил мне Л.Ф. Райхман с наиболее интересными, по моему мнению, разработками российских исследователей Катыни. Это прежде всего опубликованная на рубеже 2010-2011 годов совместная российско-польская монография "Белые пятна - чёрные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях"1, и прежде всего главы, написанные Н.С. Лебедевой. Отметим, что ещё в 1994 году она обнародовала собранные ею с конца 1980-х годов материалы по катынской трагедии2. Правда, за три года до этого своё исследование опубликовал журналист В. Абаринов3. Он же в 2007 году переиздал свою работу в Кракове на русском и польском языках, дополнив её новыми сведениями4. Наконец, весной 2011 года в Харькове была издана работа украинского исследователя А. Зинченко "Час попугая", посвящённая перипетиям пребывания польских офицеров в лагерях НКВД5.
В предлагаемой статье приводятся откровения Л.Ф. Райхмана, не вошедшие в мой первый материал по композиционным причинам, казавшиеся тогда второстепенными и в чём-то спорными. Кроме того, некоторые обстоятельства, имевшие отношение к катынской теме, сообщила мне весной 1990 года моя мать, А.М. Швейцер-Челнокова, хорошо знавшая Л.Ф. Райхмана. Ведь она была первым слушателем того, что рассказал мне её некогда высокопоставленный сослуживец. Со своей стороны я также решил не уклоняться от оценок многих сюжетов катынского дела, ибо, как профессиональный историк, имею право на собственное видение событий нашего трагического прошлого.
Чекистская "оперативка"
Вспоминаю, что во время одного из разговоров с экс-генералом я задал ему вопрос о документальности его рассказов о катынских событиях. Ответ Л.Ф. Райхмана меня несколько озадачил: "Документы политического характера, возможно, и раскроют, но чекистскую оперативку - никогда". Его оптимизм (или реализм!) относительно ставшего спустя меньше месяца после смерти Райхмана широко известным решения сталинского Политбюро опирался на уже обнародованные к тому времени "секретные протоколы" к пакту "Молотов - Риббентроп". Аналитический ум генерала просчитывал и такой поворот событий. Тем более что в прессе на рубеже 1989-1990 годов появлялись сообщения о желании верхов приоткрыть "тайну
1 "Белые пятна - чёрные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях". М.
2010 г.
2 Лебедева Н.С. "Катынь: преступление против человечества" М. 1994.
3 Абаринов В. Катынский лабиринт. М. 1991.
4 Абаринов В. "Катынский лабиринт" (на русском языке). Краков 2007 г. http://katyn.codis.ru/abarinov.htm
5 Зинченко А. Час попугая. Харьков 2011 г. (на украинском языке).
Катыни", существенно осложнявшую отношения с уже вставшей на стезю демократии Польшей.
Л.Ф. Райхман стал провидцем и относительно документов по вербовке польских военнослужащих. "Оперативка, - объяснял он мне, собеседнику-дилетанту, - это материалы о "спецбеседах" с теми, кого мои помощники в лагерях предлагали для серьёзных разговоров. Вообще-то эти беседы никак не походили на допросы потенциальных врагов советского государства. В некоторых особо интересных случаях объекты разработки доставлялись ко мне во Львов, в штаб-квартиру НКВД. Однако, как правило, я сам выезжал в лагеря. Здесь в специально оборудованном для "прослушки" помещении я встречался с поляками. Выяснял, действительно ли они готовы к борьбе с немцами на своей территории. Получив подтверждение, объяснял необходимость спецподготовки в разведшколах НКВД. Если поляки соглашались, то говорил о возможности новых встреч с конкретизацией дальнейших шагов в обозначенном направлении. Правда, таких людей, - сетовал Райхман, - среди поляков оказалось совсем немного".
Экс-генерал пояснил мне и ничтожно малую вероятность получения подобных материалов исследователями-историками. "Понимаешь, работа контрразведки основана на неких постоянно нарабатываемых шаблонах. Даже десятилетия спустя в наших спецшколах молодых сотрудников учат методам допросов и вербовки, накопившихся в прошлые времена. Эта "оперативка" в принципе не подлежит разглашению. В противном случае опытный аналитик, действующий по заданию враждебных нам спецслужб, сможет без особого труда вычислить методы нашей работы, что крайне осложнит жизнь отечественной контрразведки, которой придётся иметь дело с уже подготовленной к подобному развитию событий вражеской агентурой".
По словам Райхмана, "оперативка" в данном случае с польскими военнослужащими состояла как из расшифровок записей "прослушки", так и из его, как руководителя вербовочной кампании, оценок возможностей использования тех или иных людей для создания будущего партизанского подполья на территории оккупированной Германией Польши. Все это хранилось в папках с грифом "Совершенно секретно. Используется лишь в служебных целях по спискам сотрудников". Сам он эти материалы никогда больше не видел, хотя предполагал, что они не были уничтожены в конце 1959 года, когда А.Н. Шелепин по согласованию с Н.С. Хрущёвым проводил ревизию "катынских дел". Об этом ему намекнул в частной беседе его бывший начальник генерал-лейтенант П.В. Федотов. Их беседа состоялась незадолго до смерти Федотова, который, как и многие другие старые чекистские кадры, в 1960 году был отправлен Шелепиным на пенсию. "Шурик, конечно, почистил наш "польский архив", убирая всё, что имело отношение к "Хрущу". Однако я уговаривал его сохранить "оперативку" для будущих поколений контрразведки. Надеюсь, что он внял моим аргументам".
Косвенные доказательства версии
Об этих, ранее неиспользованных мною фрагментах бесед с Л.Ф. Райхманом, я вспомнил после прочтения уже упоминавшихся исследований катыневедов. Очевидно, что офицерские лагеря создавались отнюдь не для того, чтобы поставить определённые категории военнослужащих в привилегированное положение. Тем
более что у советской стороны были все аргументы поступить противоположным образом с учётом того, как обошлись поляки с военнопленными красноармейцами в начале 1920-х годов. Если бы изначально целью советского руководства было уничтожение цвета польского офицерства (хотя, как выяснилось, многие из расстрелянных не были кадровыми военными), то сделать это можно было много раньше, чем весной 1940 года. Не предназначались польские офицеры в своей массе и для трудовых работ. На этот участок "хозяйственной деятельности" НКВД были направлены тысячи не имевших для чекистов никакой ценности рядовых военнослужащих.
О том, что у органов НКВД, в ведение которых были переданы пленные офицеры, имелись далекоидущие планы, косвенно свидетельствуют материалы, опубликованные в сборнике "Белые пятна - чёрные пятна" польским историком А. Гловацким. Он пишет: "После того как было определено звание каждого военнопленного, НКВД отправил офицеров сухопутных и морских сил в Козельский и Старобельский лагеря. В Осташковском разместили полицейских, жандармов, агентов разведки, тюремных охранников, осадников и тех, кто был связан с органами правосудия и прокурату-рой"1. Можно предположить, что чекисты создавали лагеря по принципу "профессиональной специализации" никак не для того, чтобы военнопленным было веселее коротать время в беседах на близкие им служебные темы. Вспомним, что Райхман как раз говорил о "разделении труда" между военной и чекистской контрразведкой. Относительно работы последних свидетельствует и А. Гловацкий: "В распоряжении лагерного руководства имелся "оперативно-чекистский персонал", а также агенты среди военнопленных для определения их политических настроений и выявления среди них членов "контрреволюционных групп", сотрудников силовых ведомств, органов правосудия, разведчиков, политических деятелей, а также членов "националистических" группировок" .
Цитата из А. Гловацкого относится к тем лагерям, в которых поляки находились ещё до их распределения по военной специализации. В то же время наличие в них агентов, завербованных НКВД, говорит о том, что начался первый этап "работы" чекистов с неустойчивой частью арестованных. В последующем агенты НКВД среди польских военнослужащих явно не зря ели свой хлеб. Об их деятельности, опираясь на архивные источники, Н.С. Лебедева сообщает, в частности, следующее: "Агентура, завербованная ими (чекистами. - В.Ш.), сообщала о жизни лагеря, о тех, кто проявлял активность в религиозной и духовной жизни, вёл просветительскую работу, поддерживал патриотические настроения своих товарищей"3. Однако этой, внешне безобидной, информацией дело не ограничивалось. Явно не с потолка работники НКВД брали сведения, подходившие под клише "контрреволюционная деятельность". Цитируем Н.С. Лебедеву: "Особисты и работники политотделе-ний сообщали в Москву о росте антисоветских настроений среди пленных, о намерении некоторых из них бежать из плена"4. Таким образом, слова из известной за-
1 "Белые пятна - чёрные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях". М.2010 г. С. 256.
2 Там же.
3 Там же. С. 282.
4 "Белые пятна - чёрные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях". М. 2010 г. С. 282.
писки Л.П. Берии в адрес Политбюро о "контрреволюционной работе" пленных, об исходящей от них "антисоветской пропаганде", об их желании после освобождения "активно включиться в борьбу против советской власти" явно опирались на факты, полученные от внутренней агентуры в офицерских лагерях.
Отметим, что ещё до начала обработки соответствующих военнопленных, среди них были отфильтрованы те, кто проживал в "немецкой части" Польши. А. Гловац-кий пишет: "В отношении лиц, которые проживали на оккупированных Третьим рейхом территориях, был отдан приказ задержать их в лагерях до того времени, пока не будет разрешён вопрос (на переговорах с Германией) об их возвращении на роди-ну"1. Этот пассаж воспроизводит место из текста постановления Политбюро ЦК ВКП (б) от 3 октября 1939. Вполне вероятно, что уже тогда возникла идея "чекистской работы" с определённой частью пленённых.
Кто и кого вербовал?
Вернемся, однако, к сути той работы, которую проводили в лагерях контрразведчики. Здесь некоторую информацию, подтверждающую "версию Райхмана", даёт нам второе (польское) издание книги В. Абаринова "Катынский лабиринт". Он, как и Лебедева, называет тех из элиты НКВД, кто напрямую работал с поляками. "Основным содержанием деятельности чинов НКВД в лагере (в Козельске. - В.Ш.) была фильтрация пленных для дальнейшего так называемого "оперативно-чекистского обслуживания". На каждого было заведено досье. Узников допрашивали иногда по несколько раз, причем следователи поражали собеседников своей осведомлённостью"2. Автор цитирует одну из директив Л.П. Берии, в которой перед чекистами, в частности, ставилась задача отбора лиц, "могущих быть использованными для заброски за кордон". И далее: "Вербовку агентуры, подлежащей заброске за рубеж, осуществлять только с предварительной санкции начальника Особого отдела НКВД СССР, а заброску её за кордон только с санкции Народного комиссара внутренних дел СССР"3.
Вряд ли польских офицеров могли готовить для выполнения спецопераций в Японии или Турции. Германское направление здесь очевидно. Очевидно и то, что чекисты искали людей конкретных военноразведывательных специальностей. Аба-ринов пишет, что наибольший интерес представляли бывшие разведчики. Со ссылкой на М.М. Фрейденберга он сообщает, что в начале 1940 года в Осташковском лагере отбирали специалистов по радиоделу. "Эти люди впоследствии могли быть эффективно использованы контрразведкой в качестве опознавателей или участников радиоигры"4. А. Зинченко сообщает, что чекисты пытались выяснить у одного из узников старобельского лагеря - Б. Млынарского не является ли поручик польской армии профессиональным разведчиком, выполнявшим спецзадания за рубежами Польши5.
Хочу напомнить читателю: Л.Ф. Райхман рассказывал мне, что руководимая им работа по вербовке "была частично востребована вскоре после нападения Германии на СССР" (СЕ, 2011, №1 с.141). Подтверждение этого тезиса я нашёл у неоднократ-
1 Там же. С. 256.
2 Абаринов В. "Катынский лабиринт" (на русском языке). Краков 2007 г. С. 19.
3 Там же. С. 69.
4 Там же. С. 70.
5 Зинченко А. Час попугая. Харьков 2011 г. (на украинском языке). С. 134-137.
но упоминавшейся мною Н.С. Лебедевой. С начала войны в Подмосковье (ст. Сходня) работали разведывательные курсы, где прошли подготовку 44 польских военнослужащих. Из заброшенных в Польшу закрепиться смогла группа "Михал" во главе с бывшим капитаном польской армии М. Арцишевским. Группа выполнила ряд разведзада-ний Советской армии, однако все её участники были в июле 1942 года арестованы. Командир группы на допросах никого не выдал и был расстрелян в мае 1943 года. Вряд ли столь быстрая в условиях войны система подготовки разведчиков могла быть осуществлена "с листа". Вполне вероятно, что пригодились и наработки "команды Райхмана", делавшиеся в процессе вербовки польских офицеров. Но, пожалуй, самым весомым аргументом в пользу версии о вербовочной акции НКВД являются данные, о которых также сообщает Н.С. Лебедева: "по ходатайству пятого (разведывательного) отдела ГУГБ НКВД были оставлены в живых 47 человек"1. Вспомнились слова Л.Ф. Райхмана, отвечавшего на мой вопрос: "Всех ли расстреляли?". "Нарком договорился с Самим (И.В. Сталиным. - В.Ш.) о дальнейшем использовании некоторых офицеров". А. Зинченко сообщает о неком "списке Меркулова", руководившим тогда НКГБ - составной частью НКВД. В этом списке числилось 258 человек. Автор полагает, что в нём нашли своё место и те, кто годились для выполнения специальных заданий НКВД2.
В телефонном разговоре со мной Н.С. Лебедева выразила сомнение относительно сведений, сообщенных мне Л.Ф. Райхманом. По её словам, она документально установила, что задачи, поставленные перед Райхманом, ограничивались исключительно борьбой с повстанческим движением (и польским, и украинским) на территории Западной Украины. Действительно, Л.Ф. Райхман на рубеже сентября-октября 1939 года был командирован во Львов именно для этих целей. Это, впрочем, не исключало его "челночных" поездок по вызову начальства в Москву. Версию Лебедевой косвенно поддерживает и Абаринов: "В архивных документах фамилия Райхман в связи с военнопленными отсутствует, зато присутствует фамилия его непосредственного начальника Федотова - именно в его распоряжение направлялись пленные, представлявшие оперативный интерес для второго управления ГУГБ"3. Правда, несколькими страницами до цитированного Абаринов ссылается на воспоминания бывшего узника Старобельского лагеря Ю. Чапского, который в начале 1942 года искал встречи с Л.Ф. Райхманом, обратиться к которому ему рекомендовало чекистское начальство. Чапский рассчитывал, что на этой встрече он сможет выполнить задание генерала Андерса: узнать о судьбе пропавших в начале 1940 года тысяч польских офицеров. "В предшествующие (войне. - В.Ш.) два года генерал Райхман допрашивал многих из наших коллег"4. Косвенно такой спектр деятельности Райхмана подтверждает и сам Абаринов. "Мне представляется вероятным, что в его задачу входила также и предварительная селекция пленных для нужд контрразведки"5. Это вполне соответствовало и должностному положению Л.Ф. Райхмана, который в январе 1940 года стал зам. начальника второго отдела ГУГБ НКВД, а в марте того же года досрочно получил звание майора ГБ.
1 Чёрные дыры - белые пятна. Ук. соч. С. 292-293.
2 Зинченко А. Ук. соч. С. 371.
3 АбариновВ. "Катынский лабиринт" (на русском языке). Краков 2007 г. С. 63.
4 Там же. С. 59.
5 Там же. С. 63.
Смею предположить, что особая деликатность работы, которую поручил Л.Ф. Райхману нарком, сделала любое упоминание о нём "секретом в секрете", с учётом тех последствий, которые могли бы быть в случае "утечки". Представляются иллюзорными надежды наших историков и журналистов на то, что дело, являвшееся государственной тайной, а подготовка агентуры против Германии не могла быть иной, зафиксировано в полном объёме с указанием всех фамилий и конкретной деятельности чекистов. Царившая тогда в стране, да и в органах госбезопасности обстановка шпиономании, делала каждый письменный источник потенциально опасным. Тем более любой прокол в чекистской работе мог означать не только конец служебной карьеры, но и почти наверняка самой жизни.
Мотивация преступления
Если согласиться с тем, что подготовка польских офицеров для проведения активных партизанских действий в случае войны с Германией была строго засекречена, то и само свертывание этой операции также никак не могло быть менее секретным. Из рассказанного Л.Ф. Райхманом вытекало, что решение о расстреле польских участников и возможных свидетелей было принято лично Сталиным после уведомления, переданного ему немцами, которые получили информацию о чекистских планах из заслуживающих у них доверия источников. Что же это были за источники? Вряд ли тень подозрения пала на самих чекистов. Во всяком случае никакого внутреннего расследования, по словам Л.Ф. Райхмана, не проводилось1. В то же время ещё в период подготовки вербовочной операции в лагерях Берия ориентировал свой контингент на выявление "агентуры других иностранных разведок"2. Скорее всего, не выявленная вовремя "агентура" и подложила свинью НКВД.
Косвенным образом на такой вариант указывает и то место в служебной записке Берии, где говорится о якобы установленных чекистами участниках шпионских организаций. Правда, из записки не совсем ясно, относился ли шпионаж только к деятельности тех, кто был задержан на территории Западной Украины и Белоруссии, или же и к узникам лагерей. Последним, однако, приписывалась контрреволюционная работа и антисоветская агитация. С учётом того, что, согласно Райхману, некоторые его клиенты, по сведениям внутренней агентуры из польских военных, обсуждали делавшиеся им предложения НКВД о долгосрочном сотрудничестве, это раскрытие тайных планов НКВД вполне могло оцениваться как проявление антисоветских контрреволюционных и шпионских действий. Кстати говоря, Райхман ничего не сказал о том, был ли кто-либо из поляков пойман за руку. Скорее всего, этот прокол ведомства Берии стимулировал наркома к скорейшему завершению всей печальной эпопеи с польскими офицерами.
1 В 1952 г. генерал-лейтенант Райхман, "назначенный" руководителем "сионисткой группы" в МГБ был обвинён и в провале операции по вербовке польских офицеров. Следователи МГБ с подачи небезызвестного М.Д. Рюмина пытались выбить у Райхмана показания о его связи с британской разведкой, которой тот передал в начале 1940 г. информацию о чекистских планах. А те, в свою очередь, якобы переадресовали её немцам. Однако в обвинительное заключение по делу Райхмана этот эпизод не вошёл. По-видимому, Л.П. Берия, курировавший эту затею, увидел здесь возможность повернуть дело против него самого, ибо он назначил Райхмана ответственным за вербовочную кампанию.
2 Абаринов В. "Катынский лабиринт" (на русском языке). Краков 2007 г. С. 69.
Думается, что служебная записка Берии, где предлагалось применить к заключённым высшую меру наказания, отнюдь не ограничивала круг репрессированных лишь теми, кто сорвал чекистские планы. Из ставших известными историкам документов следует, что к высшей мере были приговорены и многие заключённые тюрем в Западной Украине и Западной Белоруссии, как попавшие туда сразу же после занятия этих территорий Красной Армией, так и арестованные в конце 1939 - начале 1940 года за участие в подпольной деятельности против неё. Можно предположить, что, пойдя на столь широкую карательную операцию, Сталин хотел показать немцам, что поляки репрессируются как за преступления времён советско-польской войны 1920-1921 годов, так и за борьбу с советской властью. Не исключено, что немцы были информированы неофициально об антигерманских планах, выявленных чекистами. Это вполне ложилось в контекст одного из секретных протоколов соглашения между Молотовым и Риббентропом (от 28 сентября 1939 года), где, в частности, гарантировалось, что "обе стороны не допустят на своих территориях никакой польской агитации, затрагивающей территорию другой стороны"1.
Ряд фактов, приводимых в книге "Белые пятна - чёрные пятна", свидетельствует в пользу "версии Райхмана" о "немецком следе" в Катыни. Так, на странице 290 говорится о контактах между СССР и Германией в деле установления адресов семей офицеров, находившихся в лагерях на территории соответственно СССР и Германии. Совпали по срокам расстрелы польских офицеров в СССР с "Акцией "АБ" по уничтожению немцами польской государственной и интеллектуальной элиты2. Наконец, прямым подтверждением того, что Германия была в курсе планов НКВД по ликвидации польских офицеров, являются приведённые Н.С. Лебедевой сведения о том, что германское посольство попросило (!) сохранить жизни 47 задержанным. Совсем не исключено, что речь шла о лицах, так или иначе связанных с немецкой разведкой и поэтому представляющих ценность для Третьего рейха. Тем более что из числа 395 человек, избежавших расстрела, немцев по национальности, о которых могло заботиться посольство, было лишь 243. Обращает на себя внимание и то, что немцы никак не отреагировали на внезапно прекратившуюся переписку пленных с родственниками, проживавшими на оккупированной Германией польской территории.
Я убежден, что среди лиц, переданных Германии, не было тех, кто находился в "спецобработке" контрразведчиков. С другой стороны, немцы были крайне заинтересованы в "акции Катынь" как в тактическом, так и в стратегическом отношении. Их
1 "Белые пятна - чёрные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях". М. 2010 г. С. 220.
2 "Белые пятна - чёрные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях". М. 2010 г. С. 290.
3 Сам факт непоголовного уничтожения польских военнослужащих, как это не покажется странным, вытекает из служебной записки Л.П. Берии. Во-первых, сопоставляя число находившихся в лагерях НКВД поляков с теми, кто должен был быть осуждён по решению Особого совещания, обнаруживаешь нехватку 36 человек. Ещё больше - 7 632 человека - из содержавшихся в тюрьмах Зап. Украины и Зап. Белоруссии оказались вне молоха ОСО при сопоставлении числа заключённых с подлежавшими судебному разбирательству. Во-вторых, из записки вытекает, что ОСО могло применить высшую меру наказания - расстрел, но не обязывалось это делать императивно. Таким образом, в число нерас-стреляных могли попасть те почти 400 человек, избежавших смертной казни.
явно не устраивала перспектива создания НКВД партизанских баз на оккупированной территории. Причём это было неприемлемо именно в связи с долгосрочными планами Гитлера: разделавшись с англо-французами, пойти на Восток. Но и в период военных действий на Западном фронте перспектива наличия просоветских диверсантов в собственном тылу также не сулила германским военным оптимизма. Гитлеровская разведка и политическое руководство Германии правильно оценили ход мыслей Сталина и Берии. Для первого сохранение союза с немцами было делом первостепенной важности, ради которого он мог без особых колебаний пойти на жертву в виде польских военнопленных. Для Берии же, халатность людей которого привела к рассекречиванию вербовочной операции, расстрел тысяч поляков был лучшим способом замять провал своего ведомства.
Побочные версии
Выход немцев на Сталина с желанием разобраться в деле о возможной вербовке поляков для нужд НКВД никак не документирован. Его разговоры с Берией на эту тему также не подтверждены письменными источниками. Не удивительно, что исследователи катынской темы стремятся найти мотивацию преступления по обрывочным данным в имеющихся у них под руками документах. Н.С. Лебедева в первых строках своей главы в "Белых пятнах" задается вопросом: кто был инициатором расстрельных документов, Берия или Сталин? Чем они руководствовались при принятии рокового решения? Когда оно созрело?
За основу своей версии историк берёт тезис о какой-то зоологической ненависти Сталина к Польше. "Страстно желая и добиваясь ликвидации Польши как независимого государства, Сталин стремился заблаговременно расправиться с теми, кто мог воспротивиться достижению этой цели, начать борьбу за возрождение своей страны"1.
Безусловно, Сталин не питал никакой личной симпатии к исторически опасному для СССР соседу. Попавшие в плен польские офицеры были в основном выходцами, по тогдашней марксисткой терминологии, из "эксплуататорских классов". В компартии Польши он также "разочаровался", заподозрив её лидеров в столь ненавистном ему троцкизме. Казалось бы, всё сходится, и главный мотив "катынской трагедии" очевиден.
Н.С. Лебедева не учитывает однако того, что Сталин, как политик, просто не мог не быть прагматиком. Понимал, что раздел Польши - это следствие временного союза с Германией, с которой, вне зависимости от намерений Гитлера, всё равно придётся воевать. Поэтому в обозримой перспективе он не мог не учитывать, что "польский вопрос" рано или поздно встанет на повестку дня. И вряд ли десятки миллионов поляков согласятся в иных, чем в 1940 году, условиях, навсегда утратить свою государственность. С другой стороны, попавшие в плен офицеры, проигравшие войну с Германией, не поддержанные Англией и взятые почти голыми руками в плен Красной Армией, отнюдь не выглядели потенциально опасной для него силой. Конечно, о возрождении Польского государства они, безусловно, мечтали, но вряд ли, будучи заключенными лагерей, смогли бы что-либо сделать в этом направлении.
1 "Белые пятна - чёрные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях". М. 2010 г. С. 280.
Н.С. Лебедева даёт и своё толкование процессу создания расстрельного решения Политбюро ЦК ВКП (б) от 5 марта 1940 года. По её версии, лагеря, где содержались поляки, должны были быть освобождены для приёма военнопленных финнов. Работая исключительно с документами, историк обнаружила в переписке руководства НКВД по Калининской области слова о желании высокого начальства "подготовиться к приёмке финнов"1. 21 февраля 1940 года начальник чекистских лагерей П. Супруненко доложил в Москву, что лагеря готовы принять около 25 тысяч финских военнопленных. По словам Лебедевой, "Берия намеревался освободить для финнов самый большой и хорошо обустроенный лагерь для военноплен-ных"2. Оказывается, судьбой тех финнов, кто ещё не попал в плен Красной Армии, Л.П. Берия был озабочен уже 1 декабря 1939 года, на следующий день после нападения СССР на Финляндию.
Конечно, можно понять трогательную заботу наркома НКВД о финнах, которым нужны "хорошо обустроенные" лагеря. Но зачем везти их так далеко? Ведь совсем рядом находилась сердцевина, по словам А.С. Солженицына, тогдашнего ГУЛАГа - республика Коми. Можно было бы сэкономить на перевозке и сохранить польский контингент для каких-либо нужд НКВД. Вспомним, что никто из поляков даром чекистский хлеб не ел. Почти все они были заняты на разных дорожно-строительных и прочих работах, либо, как мы уже установили, активно "разрабатывались" чекистами.
Кстати, дотошный исследователь Н.С. Лебедева не приводит никаких данных о размещении финнов в освободившихся лагерях. Зачем же тогда затевалась Берией и Ко вся эта история?
Н.С. Лебедева продолжает разрабатывать "финскую версию" и с другой стороны. Оказывается, польское правительство в эмиграции не только сыграло свою роль в исключении в декабре 1939 года СССР из Лиги Наций, но и хотело включить в предполагаемый для высадки в Финляндии англо-французский десант польское воинское соединение. Правда, непонятно, каким образом поляки-военнопленные смогли бы попасть в Финляндию. Вряд ли Сталин опасался такой перспективы.
Планы участия англо-французов на стороне Финляндии действительно были, и, возможно, эмигрантское правительство Польши хотело бы найти себе место в такой кампании. Но реальных шансов на это не имелось, особенно с учётом того бездействия, которое имело место у союзников после нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года. Рассчитывать на то, что в случае с советско-финской войной всё будет иначе, выглядит неоправданной иллюзией. И это прекрасно понимал Сталин.
Однако Лебедева продолжает упорствовать в своей "финско-британской" версии решения судьбы польских офицеров. По её словам, планы использования поляков в перспективе против СССР "лишь укрепляли ненависть Сталина к польским офицерам. В случае возможной войны западных стран против СССР они, по его мнению, могли стать пятой колонной"3. Правда, непонятно, каким образом пленные поляки
1 "Белые пятна - чёрные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях". М. 2010 г. С. 283.
2 Там же. С. 285.
3 "Белые пятна - чёрные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях". М. 2010 г. С. 285.
могли сыграть ту же роль, что чехи в период Гражданской войны. Ведь последним помогли получить в руки оружие враги советской власти, которых в начале 1940 года не было замечено вблизи офицерских лагерей.
Хочу напомнить читателю, что Л.Ф. Райхман также упомянул о "финском" и "британском" следе в катынской трагедии. Последний, как передал ему Берия, ссылаясь на слова Сталина, также как-то повлиял на решение о расстреле польских офицеров, хотя основным мотивом было настойчивое желание немцев проверить информацию о подготовке поляков для нелегальной работы на своей Родине. Что касается финского сюжета, то он беспокоил Сталина лишь как возможный повод для Германии отказаться от благожелательного нейтралитета в условиях пока ещё не окончившейся к середине февраля 1940 года советско-финской войны. Именно тогда И.В. Сталин и принял решение о массовом расстреле польских офицеров. Что касается подчинённых Берии, то им уже вскоре было дано задание, не вызывая нервозности у заключённых, постепенно готовить лагеря к освобождению. Именно тогда рачительные чекисты вспомнили о директиве наркома по поводу утилизации финского пленного контингента. А. Зинченко также задаётся вопросом о целесообразности расстрела тысяч поляков. "Неужели - пишет он, нельзя было сохранить им жизнь, направив на трудовые работы"1. Однако и он, ссылаясь на Л.З. Мехлиса полагает, что руководство ВКП(б) опасалось использования польских военных в рядах англо-французов - потенциальных врагов СССР. Не сбрасывает со счёта украинский автор и затаённую ненависть Сталина к Польше, разгромившей Красную Армию в 1920 году.
Ближе к реалиям относительно истинных мотивов решения Политбюро В. Аба-ринов. Хотя он и выдвигает в качестве основного аргумента "немотивированность" катынских событий, ибо "сталинизм иррационален"2. Между тем в следующем абзаце Абаринов, ссылаясь на книгу В. Мастны "Путь России к холодной войне" цитирует мнение автора, согласно которому нацисты предполагали, что "русские предоставляли убежище польским офицерам со скрытой целью"3. При этом Абари-нов не исключает, что руководство Германии знало о расстрелах весны 1940 года, хотя документально не подтверждает свой тезис.
Вновь призываю читателя перечесть рассказанное мне Райхманом, с которым Л.П. Берия поделился осенью 1941 года неожиданной для первого новостью о приезде весной 1940 года в Москву секретной миссии из Берлина. Её участников привели к свежим катынским могилам, дабы убедить немцев в честном выполнении СССР своих договорных с Германией обязательств. Добавлю к уже опубликованной (СЕ 2011, с.144) информации факт, сообщённый мне моей матерью, дружившей в конце 1930-х годов с чекистской семьей Коротковых. 26 марта 1940 года мать пригласила их на свой день рождения. Последние только что вернулись из Германии. Однако пришла лишь жена А. Короткова. На вопрос матери, а где же Саша, Мария Коротко-ва сказала буквально следующее: "Он на спецзадании. Работает с какими-то важными немцами, поэтому не обещал в ближайшее время даже появляться дома". Не исключено, что один из ведущих в НКВД специалистов по Германии как раз и был одним из тех, о ком говорил Райхману осенью 1941 года нарком внутренних дел.
1 Зинченко А. Ук. соч. С. 356.
2 Абаринов В. "Катынский лабиринт" (на русском языке). Краков 2007 г. С. 124.
3 Там же.
Рояль в кустах
Представляется, что Л.П. Берия рассказал Л.Ф. Райхману о немецком визите к свежим катынским могилам отнюдь неспроста. После начала войны, коренного поворота в отношениях с Великобританией, союзничества, хотя и временного, с польским эмигрантским правительством, для Берии стало ясно, что катынское дело отнюдь не окончено. Захватив Смоленск уже в августе 1941 года, немцы получили в свои руки аргументы, которые могли быть использованы в любое удобное для них время. К этому следовало заранее подготовиться, и человеком, которому, весьма вероятно, предстояло окунуться в этот новый поворот событий, был выбран Л.Ф. Райхман. Берия вообще умел мыслить на перспективу; сбрасывать со счёта то, что могло осложнить отношения с польской эмиграцией, он, конечно же, не хотел. Кстати говоря, Л.Ф. Райхман во время бесед со мной как-то обмолвился, что "наши люди в Смоленске уже в 1942 году сообщили о какой-то возне в Катыни, связанной с трупами польских военных".
"Возня" эта началась летом 1942 года, когда (по версии, которую разделяют и Н.С. Лебедева, и В. Абаринов), вольнонаёмные поляки, работавшие в железнодорожных бригадах, узнали от местных жителей о могилах в Катынском лесу. Если это было так на самом деле, то, во-первых, возникает вопрос о явном чекистском проколе. Ведь всё, что нам известно о Катыни, было в своё время покрыто строжайшей тайной. К месту расстрела никого не допускали. Вряд ли кто-либо из жителей окрестных деревень хотел иметь дело с НКВД, тем более что Катынь была известна как расстрельное место для многих советских людей. Также весьма сомнительно, чтобы местные жители имели представление о польской военной форме, ибо до этого они видели лишь форму Красной Армии и Вермахта. Да и вообще, зачем было раскапывать могилы, вряд ли в них могло быть что-либо полезное для голодавшего местного населения.
Если вспомнить, что на этот счёт говорил мне Л.Ф. Райхман, то картина выглядит с точностью наоборот. Коренные жители были направлены на земляные работы в место, известное немцам с весны 1940 года. Возникла вполне спланированная немцами "утечка информации". Но сразу делу не был дан ход. "Подождали" разгрома армии Паулюса под Сталинградом, и тогда взрыв мины замедленного действия произвёл ожидавшийся эффект. К сожалению, все эти обстоятельства авторы версии о "рояле в кустах" сбрасывают со счетов.
Удивительно, что и Лебедева, и Абаринов никак не прокомментировали объявленную 13 апреля 1943 года Берлинским радио информацию о найденном захоронении 10 тысяч польских офицеров, хотя, как теперь известно, в Катыни лежало не более 4,5 тысяч тел. Между тем цифра эта сама по себе очень интересна и взята была явно не с потолка. Любопытно, что радио точно указало Козельский лагерь как место, из которого были переведены в Катынь поляки. С учётом приезда весной
1940 года в Москву "экспертов" из абвера, дальнейших контактов вплоть до июня
1941 года разведок Германии и СССР, а также известных встреч политических руководителей двух стран, можно с большой долей уверенности предположить, что немцам сообщили эту цифру вполне официально. Возможно, что Берия даже показал им копию "расстрельного решения" Политбюро, где как раз фигурировали цифры близкие к озвучанным немцами весной 1943 года. Тем более что сам пре-
словутый документ как раз снимал все подозрения об истинных мотивах казни. Добавлю к сказанному, что первые шаги в немецкой акции, касавшейся Катыни, относятся к лету 1942 года, когда в Польше активизировалось сопротивление оккупантам. Может быть, берлинское начальство посчитало необходимым начать вбивать клин в нестройные ряды союзников по антигитлеровской коалиции.
Два интересных факта, касавшихся катынских событий, сообщила мне моя мать, которая, как уже говорилось, была первым слушателем того, что поведал мне Л.Ф. Райхман. В обоих случаях она опиралась на рассказанное ей в своё время моим отцом - полковником Я.В. Швейцером, возглавлявшим в 1943-1946 годах группу дознавателей в Красногорском лагере немецких военнопленных. По его словам, к нему весной 1946 года обратился Л.Ф. Райхман, попросивший передать в его распоряжение некоторых пленных немецких офицеров, служивших с осени 1941 года в Смоленском гарнизоне. Райхман не объяснил отцу, для чего ему нужны немцы, однако через месяц они были возвращены в Красногорск. Я полагаю, что офицеры готовились к лжесвидетельству на Нюрнбергском процессе. Впрочем, их показания оказались ненужными из-за команды сверху о свертывании катынского обвинения против немцев. По моему мнению, в Москве опасались показаний абверовцев, имевших отношение к секретному визиту в СССР весной 1940 года, что могло быть использовано судьями - англичанами и американцами.
Второй эпизод, относившийся к нашей теме, мать также изложила мне со слов отца. Как-то к нему с инспекцией приехал его начальник Л.Ф. Баштаков, один из руководителей ГУПВИ. Отец сообщил ему, что немцы жалуются на плохие условия содержания в лагерях. Генерал Баштаков ответил буквально следующее: "Твоим немцам ещё повезло. Вот перед войной мы положили в ров много поляков, которые, кстати говоря, ни на что не жаловались". Вспомним, что именно тогда Баштаков был в числе трёх руководителей НКВД, которым Политбюро ВКП (б) поручила акцию по
уничтожению польских военнослужащих.
* * *
В. Абаринов предваряет второе издание "Катынского лабиринта" словами, которые нельзя не процитировать: "Свидетели, если они ещё есть, уходят из жизни, умирает правда. Никакие архивные источники не возместят того, что знают эти люди. Любая деталь, запомнившаяся очевидцу, уникальна. Подробностей этих не может быть слишком много, если мы хотим знать всю правду. А вся правда - это не только кто, но и как"1 . Думается, что работа историков не должна превращаться в схватку честолюбий. В конце концов, все мы заинтересованы в исторической правде, в поиске которой не может быть никакой предвзятости, никакой личной претензии на первенство, на оглашение абсолютной истины. Исходя из данного принципа я и предложил на суд читателей то, что мне удалось узнать о неожиданных поворотах в "катынском деле".
1 Абаринов В. "Катынский лабиринт" (на русском языке). Краков 2007 г. С. 2.
