CC BY
139
Надэль-Червиньска М.
Катовице, Польша КАТЕГОРИЯ НЕСВОБОДЫ В ТОТАЛИТАРНОМ КОНТЕКСТЕ И ВАРИАТИВНОСТЬ ТЕКСТА: РАЙСКИЕ ЯБЛОКИ У ВЛ. ВЫСОЦКОГО Abstract
The study presents analysis of art concept “paradise apples" in famous Russian poet Vladimir Vysotsky’s poetry. The analysis of three different variants one text facilitates understanding the problems of creative activity in totalitarian discourse and the leading motives in the famous bard’s creativity.
***
...Россия, растерзанная от подлости, Знайте, кто он, и знайте, чей он. Врубите Высоцкого!
Врубите Высоцкого настоящего!
Где хрипы и Родина, и горести,
Где восемнадцать лет нам товарищем Был человек отчаянной совести...
Андрей Вознесенский. Голоса и молчание
(1980 год).
26 июля 1980 года Москва прощалась с поэтом1. На состоявшейся гражданской панихиде прозвучали, в частности, следующие слова:
Жизнь художника исчисляется не очевидной длиной, но объемом значения. Ее скоропалительная напряженность отнимает у друзей и современников житейское блаженство встреч, созерцание милого земного соседства, но прибавляет дорогому образу и образу таланта вообще черту исключительной драгоценности, беззащитной и родимой непрочности. (Белла Ахмадулина.)
В музыку нашей жизни 60-70 годов он внес ноту высокой проникновенности, силы, жизнелюбия. Он пропел много печального о времени и о себе, и он же наградил нас - тех, кто с любовью собирал его записи, кто пел вместе с ним его песни, кто их слышал случайно из распахнутых окон - награждал нас подлинной поэзией, страстью и мужеством, необходимым для жизни. (Юрий Трифонов.)
Он предчувствовал свою смерть и много писал о ней. Она представлялась ему насильственной. Вышло иначе: его длинное сорокадвухлетнее самоубийство стало оборотной стороной медали - его яростного желания жить. (Юрий Визбор.)
Текст, а вернее сказать - три варианта одного и того же текста, названного самим авто-ром-исполнителем Райские яблоки, вписывается именно в эту концепцию восприятия непростого творчества Владимира Высокого - концепцию, как нельзя лучше выраженную тремя творческими его современниками: скоропалительность и напряженность, нота высокой проникновенности, на фоне прискорбного времени и предчувствия собственного конца.
Одновременно с тем поэтический дар Высоцкого был сродни мифическому дару феникса: умирать и возрождаться, умирать и возрождаться - в своих стихах и песнях, на подмостках сцены и на экране, но, главное, в жизни -снова и снова, на больничных койках, в отделении реанимации клиники Скпифосовского. Поэтому все чаще в его песенных манифестациях, или, как их нередко называют, песнях-монологах, на смену прежней активной позиции и ориентации в будущее (см. ниже 1-й отрывок2, из Черные бушлаты), приходит пассивность философской созерцательности, трагической в
1 Французская пресса, в частности, писала: Ни одна газета, ни радио, ни телевидение Москвы не нашло нужным сообщить о его смерти (Ролан Кэрол Об этом будут говорить завтра. Прощай, Владимир Высоцкий // Нувель Обсерватор, Париж, август 1980 г.) Впрочем, это немного не верно: краткие сообщения о его кончине были опубликованы в двух газетах, Вечерняя Москва и Советская культура, что потребовало от редакторов этих изданий, по тем временам, немалого гражданского мужества.
2 Выбор размера шрифта определяется нами возможностью размещения на странице сборника статей текстов Вл. Высоцкого в полном объеме и без потери графического, а вместе с ним и интонационного, авторского эффекта.
своей безысходности3 (см. 2-й отрывок, из "Не" и "ни'):
Уходит обратно на нас поредевшая рота,
Что было - неважно, а важен лишь взорванный порт.
Мне хочется верить, что грубая наша работа
Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход4.
Устал бороться с притяжением земли,
Лежу - так больше расстоянье до петли,
И сердце дергается, словно не во мне,
Пора туда, где только "ни" и только "не".
Пора туда, где только "ни" и только "не".5
Здесь, однако, следует оговориться, что такое определение, как песня-монолог, применительно к творчеству Вл. Высоцкого зачастую, к сожалению, приводит к тому, что и аудитория и даже некоторые исследователи его творчества напрямую соотносят личность автора, а тем самым и его абстрагированное (творческое) и его конкретное (приземленное бытовыми реалиями) ego, с лирическим героем едва ли не каждой его песни. И, поскольку лирических героев у Высоцкого, пожалуй, не меньше, чем им написанных текстов, личность самого автора-поэта приобретает мифическую поступь. Тем самым получается нечто вроде многоликого многорукого Будды, но со всеми чертами продукта - или продуктов, что будет точнее, - советской тоталитарной действительности.
Такое наивное восприятие творчества большого поэта в массе его почитателей, наверное, по-своему трогательно. Одновременно с тем, оно же ведет ко множеству досадных недоразумений, отраженных в части записок, во множестве приходивших на сцену из зала во время каждого, официально разрешенного властями, концерта. Записок, на которые Высоцкий слегка раздраженно, хотя и не без юмора, всегда отвечал: нет, в лагерях не сидел; на фронте воевать не пришлось; на флоте не служил; на истребителе не летал; и сам не был ни конем, ни самолетом. А на вопрос из зала, не менее частый: Что Вы хотели сказать этой песней? - отвечал: Только то, что я в ней сказал...
В то же время такое, слишком прямолинейное, если не сказать буквальное, понимание наивной частью слушателей его песен, всегда семантически сложных, многоплановых и неоднозначных даже в самых простых, казалось бы,
3 Что, впрочем, естественно также при тяжелом заболевании сердца. Однако для Высоцкого и это, как всегда, предлог для отвлеченного обобщения и размышления над проблемами куда более для него важными, чем собственное здоровье. Рамки запретов для него диктуют не столько предписания врача, сколько реалии тоталитарного бытия.
4 Высоцкий В. Нерв: 17. Звукозапись на пластинке: Высоцкий Вл. Вес взят (1969-1978), т. 24, Москва, Мелодия (конец 80-х годов).
5 Звукозапись на пластинке: Высоцкий Вл. Вес взят (19691978), т. 24, Москва, Мелодия (конец 80-х годов). Далее тексты цитируются по тому же официальному собранию звукозаписей.
вариантах исполняемых текстов, кажется нам вполне закономерным. Оно, такое восприятие, обусловлено тем, что каждый голос поэтического не-я Вл. Высоцкого настолько убедителен и реален, словно он приглушенно звучит рядом с нами в вагоне грохочущего трамвая, слишком громко раздается по утренней рани из соседского окошка, становится случайно подслушанным нами на парковой скамейке фрагментом чужого диалога.
И в эту сумбурную разноголосицу советского бытия так или иначе, явно или неявно, иногда преднамеренно завуалировано и стерто, но всегда диссонансно врезается авторское я-кредо, бескомпромиссно расставляя точки над i и называя вещи своими именами. Тем самым и позиция не-я, или анти-я, (то, о чем не говориться вслух, о чем стыдливо умалчивается, как будто этого вообще не существует), и позиция я-кредо бунтующего против такой бессловесной пассивности поэта, певца и актера, каждое со своей стороны и на свой собственный лад как бы нарушают всеобщий заговор молчания. А тем самым они нарушают навязываемые сверху жесткие правила игры в молчанку - в недозволенность и дозволенность, в послушание и покорность.
Так же, как кэрролловская Алиса-в-Стране-Чудес, сама по себе личность Высоцкого-поэта как бы перерастает любую из этих фальшивых ситуаций - так же, как его герой-памятник, герой-микрофон, герой -иноходец, герой-Як-ис-требитель, герой-волк, герой-спортсмен. Так же, но на свой антигероический лад перерастают каждый свою ситуации и герои поэтического не-я. Именно выход за флажки и рывок на побег делают с точки зрения тоталитарной цензуры социально опасными как героев и антигероев этих песен, так и личность самого непокорного автора. Делают опасным даже лирическое я его высокой любовной поэзии. Впрочем, любовь в понимании Высоцкого - это тоже всегда бунт: бунт на корабле, штормовая волна, недосягаемая вершина, непреодолимые километры расстояний и границ.
Райские
1-й вариант текста
[Фрагмент 1.]
Я умру, говорят. Мы когда-то всегда умираем.
Съезжу на дармовых, если в спину сподобят ножом. Убиенных щадят - отпевают и балуют раем,
Не скажу про живых, а покойников - мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее на бок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
Вот и дело с концом. В райских кущах покушаю яблок. Подойду не спеша. Вдруг апостол вернет, остолоп.
Чур меня самого! Наважденье знакомое что-то.
Неродящий пустырь. И сплошное Ничто. Беспредел.
И среди Ничего возвышались литые ворота,
И этап-богатырь тысяч в пять на коленках сидел.
И граница - это значимый рубеж, и он всегда между тем и этим: Россией и Европой, разрешенным и недозволенным, болотом покорности и запредельем свободы, миром мертвых и миром живых, этим светом и тем, личностью и властью, человеком и Богом. Тем самым можно выделить в творчестве Вл. Высоцкого одну тему, как бы главную и над всем довлеющею, которую мы сформулировали бы так: личностная Несвобода и тоталитарный Беспредел.
И то и другое для песен поэта понятия категориальные: поэтическое и человеческое я -как любого героя, так и самого поэта, в его лирической проекции, - постоянно ставится объективным контекстом (а именно: ограниченного колючей проволокой границ российского бытия) в ситуации экстремальные и практически для нормальной личности невыносимые. И ставится человек в такие условия, хотя и искусственно, однако всегда насильственно и противоестественно сущности самого этого я.
Тем самым стираются грани между бытием и небытием, между жизнью и смертью, между пространством до горизонта и тем невидимым, что находится по ту сторону, за его пределами. А единственной мечтой становится хоть один единственный раз в своей жизни увидеть то, что там вдали, за горизонтом. А все потому, что: Я только подумал, чужие куря папироски: // Тут кто как сумеет, мне важно увидеть восход.
Все, о чем мы говорили выше, так или иначе, но непосредственно относится к одному из поздних текстов Высоцкого Райские яблоки, известного в записях голоса поэта-исполнителя в трех вариантах [1, 2, 3]. Анализ этих вариантов и предлагается в данной статье.
Сначала приведем тексты варианта 1 и варианта 2, графически разместив строфы в таблице так, чтобы наглядно показать, в каких именно фрагментах оба совпадают полностью или почти полностью [в основном начало фрагмента 1 и фрагмент 5], в каких только отчасти [фрагменты 1, 2, 7], а в каких мы наблюдаем их принципиальное расхождение [фрагменты 2+3, 4, 5]:
яблоки
2-й вариант текста
[Фрагмент 1.]
Я когда-то умру. Мы когда-то всегда умираем.
Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом?
Убиенных щадят - отпевают и балуют раем,
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее на бок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали. Гляжу - пред очами нерайское что-то,
Неродящий пустырь и сплошное Ничто - Беспредел...
И среди Ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап, тысяч в пять, на коленях сидел.
Как ржанёт коренник! Я смирил его даром овсовым.
Да репей из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Петр-апостол, старик, что-то долго возился с засовом,
И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить, и ушел.
[Фрагмент 2.]
Т от огромный этап не издал ни единого стона.
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Вот следы песьих лап... Да не рай это вовсе, а зона!
Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
[Фрагмент 5.]
Мы с конями глядим: вот уж истинно - зона всем зонам. Хлебный дух из ворот. Это крепче, чем руки вязать.
Я пока невредим, но и я нахлебался озоном,
Лепоты полон рот и ругательства трудно сказать.
Засучив рукава, пролетели две тени в зеленом.
С криком: В рельсу стучи! - пропорхнули на крыльях мечи. Там малина, братва! Нас встречают малиновым звоном. Нет, звенели ключи... Это к нам подбирали ключи.
[Фрагмент 4.]
[Фрагмент 5.]
Я подох на задах, на руках на старушечьих дряблых,
Не к мадонне прижат, божий сын, а в хоромах холоп.
В дивных райских садах просто прорва мороженых яблок. Но сады сторожат. И стреляют без промаха в лоб.
[Фрагмент 6.]
Херувимы кружат, ангел окает с вышки занятно.
Да не взыщет Христос - рву плоды ледяные с дерев.
Как я выстрелу рад! Ускакал я на Землю обратно.
Райских яблок принес, их за пазухой телом согрев.
Я вторично умру: если надо, мы вновь умираем.
Удалось, ох, ты мой! Я не сам - мне бы пулю в живот...
Так сложилось в миру: всех застреленных балуют раем,
А оттуда - Землей. Береженного Бог бережет.
[Фрагмент 7.]
В грязь ударю лицом, завалюсь после выстрела на бок -Кони хочуть овсу, но пора закусить удила.
Вдоль обрыва с кнутом, по-над пропастью, пазуху яблок Я тебе принесу - потому и из рая ждала...
Характерно, что варианты 1 и 2 значительно различаются также по музыкальному фону. Так, первый по этим признакам (аккорды, музыкальный рисунок, манера авторского исполнения, экспрессия неприятия и отрицания) тяготеет к трилогии 1. Кони привередливые; 2. Очи черные; 3. Что за дом такой... Второй вариант, в том числе и по медитативной окраске исполнительского прочтения со стороны самого же автора текста, более тяготеет к дилогии 1. Как веревочке ни виться...; 2. Колокола; и даже к Охоте на волков. Тяготеет к последней песне, в частности, в варианте исполнения на диске, изданном Вл. Высоцким во Франции6. Эта пла-
6 Этот последний, очень интересный, вариант песни Охота на волков не был включен в коллекцию пластинок фирмы Мелодия, на наш взгляд, специально. Так же не были включены и другие, слишком экспрессивные и резкие варианты исполнения ряда песен, которые заменены были при записи, как это называ-
Как ржанёт коренной! Я смирил его ласковым словом Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел. Седовласый старик что-то долго возился с засовом.
И кряхтел и ворчал. И не смог отворить, и ушел.
[Фрагмент 2+3.]
И измученный люд не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с занемевших колен пересел. Здесь малина, братва: нас встречают малиновым звоном! Всё вернулось на круг. И распятый над кругом висел.
[Фрагмент 4.]
Я узнал старика - по слезам на щеках его дряблых!
Это Петр святой. Он апостол, а я - остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок. Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Всем нам блага подай! Да и много ли требовал я - благ? Мне б - чтоб были друзья да жена чтобы пала на гроб... Ну, а я уж для них украду бледно-розовых яблок,
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Седовласый старик, он на стражу кричал, комиссарил -Прибежали с ключом и затеяли вновь отворять.
Кто-то ржавым болтом, поднатужась, об рельсу ударил И - как ринутся все!.. В распрекрасную ту благодать.
[Фрагмент 5.]
Я подох на задах. Не при старых свечах-канделябрах -Не к мадонне прижат, божий сын, а в хоромах холоп. Вот и кущи-сады в своих прорвах мороженых яблок -Но сады сторожат. И убит я без промаха в лоб.
[Фрагмент 6.]
[Фрагмент 7.]
И погнал я коней - прочь от мест этих гиблых и зяблых. Кони просят овсу, ну и я - закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом, по-над пропастью, пазуху яблок Я тебе привезу - ты меня и из рая ждала...
стинка, переизданная советской фирмой Мелодия, так и называлась: Владимир Высоцкий в Париже.
При этом первый вариант песни Райские яблоки, как мы видим, по отношению ко второму варианту, более ранний и потому, с точки
лось, "всего Высоцкого” на менее выразительные, порою даже поврежденные и неполные. К слову сказать, в архивах Мелодии французская запись этой песни Высоцкого есть, поскольку пластинка, записанная, благодаря жене поэта, Марине Влади, в Париже, была издана затем также в СССР и известна под условным названием французский диск Высоцкого. То же можно сказать и
об исполнении Вл. Высоцким на французском языке песни Кто-то высмотрел плод... - песни, созданной первоначально автором как песня задумавшегося Валета, к аудиопостановке на студии Мелодия керролловской Алисы в Стране Чудес, не пропущенной в ходе работы над пластинками советской цензурой. Так, на ме-лодиевской пластинке зафиксировано публичное выступление Высоцкого, на фоне раздражающего шума невнимательной равнодушной толпы, в то время, как существует великолепный студийный вариант той же песни.
зрения творческого поэтического процесса, как бы текст грязный, а с точки зрения самого Высоцкого - недоработанный. Последнее хорошо видно при анализе тех поправок, которые были внесены в данный текст (2-й его вариант) позже самим автором.
Третий же вариант, известный только по любительским пленкам, есть рабочим вариантом первого текста, причем рабочим - в проСоответствующие строчки поэтического текста официальной концертной записи (на дисках пластинок)
- вариант 1 и вариант 2
[Фрагмент 1.]
1. Я умру, говорят. Мы когда-то всегда умираем.
Я когда-то умру. Мы когда-то всегда умираем.
[Фрагменты 1, 4, 5.]
2. Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Но сады сторожат. И стреляют без промаха в лоб.
[Фрагмент 1.]
3. Петр-апостол, старик, что-то долго возился с засовом,..
[Фрагмент 5.]
4. Не к мадонне прижат, божий сын, а в хоромах холоп.
[Фрагмент 6.]
5. Удалось, ох, ты мой! Я не сам - мне бы пулю в живот...
[Фрагмент 7.]
6. Кони хочуть овсу, но пора закусить удила.
Кони просят овсу, ну и я - закусил удила.
(Хочуть - просторечно-диалектное в речи героя.)
[Фрагмент 7.]
7. И погнал я коней - прочь от мест этих гиблых и зяблых.
В то же время оба первых текста (1-й и 2-й варианты Райских яблок), как уже было отмечено, значительно отличаются друг от друга и музыкальным фоном, и повествовательным тоном, и содержательной стороной, причем не только в отдельных конкретных деталях и образах. А потому они оба представляются нам равно интересными для анализа и более того -поэтически равноценными, несмотря на специфику 1-го варианта, из-за которой текст можно охарактеризовать как недоработанный. Впрочем, если бы мы не имели перед глазами 2-го, более позднего, его варианта, то об этой “недо-работанности” и речи бы не было: можно было бы говорить и о первом варианте текста как об одном из наиболее сильных по своему воздействию произведений позднего периода творчества Вл. Высоцкого.
Имея же перед глазами оба варианта текста и сравнивая обе записи его исполнения [1,
2], пожалуй, предпочесть какой-либо другому просто невозможно. Однако возможно, к примеру, говорить о том, какой из текстов и какое из исполнений сильнее воздействует на слушателя, находящегося в том или ином эмоциональном состоянии (как следствие той или иной ситуативной - тоталитарной либо посттотали-тарной - модели). Кстати, на современном этапе развития российского менталитета обе эти модели, к сожалению, почти идентичны.
Именно поэтому тексты Высоцкого сегодня не только не устарели, но, напротив, обрели
цессе первоначальной его, если так можно выразиться, обкатки (как поэтической, так и исполнительской). Поэтому мы используем его в своем текстологическом анализе только как общий контекст творческого процесса созидания текста, несколько дополняющий и расширяющий концептуальную семантику этого поэтического произведения Вл. Высоцкого:
Вариант, записанный на магнитофонную ленту в условиях неофициального концерта (ок. 1978 года)
- вариант 3
Я умру, говорят. Мы когда-нибудь все умираем.
Жаль, в садах сторожа, что стреляют без промаху в лоб!
Тот апостол, старик, что-то долго возился с засовом,..
Не к мадонне прижат, божий сын, а к хоромам - холоп.
Удалось, Бог ты мой! Я не сам - мне бы пулю в живот...
Кони хочуть овсу, а пора закусить удила.
(Нелитературная форма глагола как стилистический прием,
подчеркивающий просторечную интонацию.)
И погнал я коней - прочь от мест их гиблых и зяблых.
новую актуальность. А именно это не дает отодвинуть личность поэта на несколько страниц в истории российской литературы и словесности назад, как бы сегодня кому того ни хотелось бы.
Правда, тоже как бы в насмешку, возведенный над могилой памятник, как две капли воды походит на тот деструктивный кошмар, который лирическому герою певца виделся еще при жизни, как в страшном сне. Но, как и в стихотворении Памятник, надорванный голос поэта не удалось ни придавить каменной глыбой, ни сковать металлом, ни выправить-выпрямить, ни задушить. При этом Памятник по времени и семантическому контексту оказывается в одном ряду с анализируемым нами текстом Райские яблоки.
В основе данного анализируемого текста -текста как совокупности всех его трех вариантов - у Вл. Высоцкого заложена мифологическая (общечеловеческая, общекультурная) идея моделирования мира, с главной ее категориальной оппозицией верх - низ. Оппозиция реализуется в проекциях тот свет - свет этот, а также мир живых и мир мертвых, земля - небо, а в более широком контексте, как христианском, так и дохристианском, ад (нижнее, в совокупности земного и подземного) - рай (верхнее, в совокупности небесного и запредельного).
В вариантном контексте данной песни оппозиционно актуализированы такие значимые категории как земля - небо (два пространства, бытия и небытия, реальности и ирреально-
сти), а также адская жизнь (на земле: реальное и знакомое) - райская жизнь (потом, когда-нибудь, как награда за пережитое: обещанное и ожидаемое).
Однако, как известно, в любой мифологической и народной традиции верх находится наверху, а низ внизу только в том случае, если сама модель мира гармонична и правильна, а в мифически упорядоченном мире царит покой и соразмерен порядок вещей. Если же мир находится еще в состоянии хаоса, то та же модель мира окажется перевернутой (вверх ногами): верх и небо будут при этом находиться внизу модели, а низ и земля вверху ее. Такой перевернутой проекцией модели мира будет, к примеру, мировое дерево, растущее корнями кверху, графический облик которого хорошо известен нам по старинным орнаментам и гравюрам средневековья. Ад и рай при этом словно меняются местами, человеческие чувства и представления обманны, а потому важно суметь отличить истинное от только кажущегося, реальное от мнимого, правду от лжи.
Модель мира в тексте Райские яблоки как раз и есть перевернутая: это как бы мир шиворот-навыворот, смоделированный наоборот либо вывернутый наизнанку. Это тот мир и тот рай, которого быть не должно. Но он именно таким существует в тоталитарной российской действительности. Поэтому, оказавшись на не-бе(сах), лирическое я попадает в истинный ад лагерной жизни, а потому беспросветная земная жизнь начинает ему казаться настоящим раем.
Так, в частности, у Высоцкого райская жизнь - прежде всего знак отличия и награда, как ордена и медали, особенно охотно раздаваемые в России7 погибшим (убитым): ...Убиенных щадят - отпевают и балуют раем, // Не скажу про живых, а покойников - мы бережём...). Более того, он подчеркивает также следующее: ...Так сложилось в миру: всех застреленных балуют раем, // А оттуда - Землей. Береженного Бог бережёт...
Тем самым живущим на земле обещано в награду царство небесное, пребывающим же в небесах, напротив, - возвращение на грешную землю. Песочные часы пребывания тут и там легко перевернуть, поставив с ног на голову. И в этом как раз заключается заведомый обман посулов и обещаний: душевного покоя не существует ни там, в заоблачных высях, ни здесь, на твердой земле.
С этой точки зрения заведомо ложных посулов (когда рай - только для жертв, для безвинно погибших и преждевременно от живущих
7 Россия - здесь, как и у самого Вл. Высоцкого, образ собирательный и обобщенный. Это и советская Россия, и весь Советский Союз, т.е. тоталитарное общество, сталинское и постсталинское, в современной же проекции не утратившей своей актуальности поэзии Высоцкого - также тоталитарное общество и советское и постсоветское.
ушедших) интересно обратить внимание на мнимое противоречие первой строфы вариантов 1 и 2 по сравнению с предпоследней строфой варианта 1: с одной стороны, это -...Съезжу на дармовых, если в спину сподобят ножом... (1: удар ножа здесь предательский, из-за угла, в спину) и ...Как бы так угадать, чтоб не сам, чтобы в спину ножом?... (2: удар ножа здесь избавление от мучительной жизни, с которой сам бы не решился покончить), с другой же, это - ...Я вторично умру: если надо, мы вновь умираем. // Удалось, ох, ты мой! Я не сам - мне бы пулю в живот... (1: [а] пуля в живот как смерть в бою, лицом к лицу с врагом, как героизм и, возможно, патриотизм: если надо, мы все...; и [б] пуля в живот как расстрел, насильственная смерть8). Однако концепция райской жизни, представленная в анализируемых нами вариантах текста Высоцкого снимает мнимость противоречия: в тоталитарном советском обществе насильственная смерть есть всегда смерть за идею (либо ты уничтожаешь врагов народа, либо тебя уничтожают как врага народа).
Итак, райская жизнь для советского человека и патриота, а патриотическим воспитанием, как известно, должны были быть охвачены все, - это так называемое светлое будущее, во имя которого положены жизнь (или даже положено столько жизней). Его, это долгожданное будущее, которое у всех впереди и которое, как обещают вожди, наступит когда-нибудь, люди на самом деле не столько ждут, сколько на него надеются, на него уповают. И умирают, конечно, раньше, чем оно наступает. Но умирают в уверенности, что оно обязательно придет, что, может быть дети доживут до него и его увидят. Тем самым христианские представления о рае как бы совмещаются с представлениями о рае коммунизма, как некой заслуженной и выстраданной награды в будущем, т.е. они тоже становятся неотъемлемой частью идеологической пропаганды9.
8 Которую сам поэт как-то назвал пропуск в ту сторону земли, который выдал взвод, когда рука взлетела в пропасть с коротким криком: пли! Смерть от руки врага это также почетная, красивая смерть: ...В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее на бок... Причем, напомним, в общем семантическом контексте песен Высоцкого постоянно ставятся знаки равенства страна Советов = лагерная зона, во главе ее руководитель (И. Сталин) = уголовный пахан, советская психология = психология лагерников (уголовная, одинаково подчиняющая себе и преступников и безвинные жертвы). Поэтому и понятие красивая смерть, с одной стороны, принадлежит уголовной субкультуре, управляющей этим миром за железным занавесом, с другой же - является понятием идеологическим, внушаемым и насаждаемым сверху: скажут умри - умри без разговоров.
9 И в этой идеологической мешанине нет разницы между и штрафными батальонами, и - добровольцы, шаг вперёд, и надписью на лагерных воротах: все ушли на фронт. В контексте же военной темы Вл. Высоцкого (а на войне - как на войне!) результат будет тот же: ...награждали нас потом. // Кто живой - того медалями, /Ну, а мёртвый кто - крестом... Могильным, конечно. Впрочем, сегодняшняя Россия вновь сравняла могильные кресты и кресты-ордена.
И эта мечта о всеобщем равенстве и справедливости, достатке и счастье, а в конечном итоге - о сытости и распределении каждому по потребностям, в контексте русской советской ментальности называется коммунистическое далеко, как удивительно точно сформулировал это понятие-фантом предшественник Высоцкого, Вл. Маяковский. Но если второй из русских поэтов только хотел - или, можно сказать, грозился - прийти ... в коммунистическое далеко российской действительности, то Высоцкий, со своим лирическим героем, размечтавшимся о райских яблоках, туда, в этот рай неземной, попадает.
Интересно пронаблюдать, как сам Высоцкий в своем герое совмещает реальную скудость возможностей российского бытия и, как следствие ее, бедность мечтаний в этих условиях - как мечтаний индивидуальных, так и коллективных. Тем самым поздняя вставка в некоторых из текстов Евангелий (также, кстати сказать, идеологизированная по своему характеру), принявшая окончательно вид ...Блаженны нищие духом... вместо первоначального ...Блаженны нищие..., как нельзя более подходит к идее советского рая - не столько для нищих, сколько для совершенно обнищавших духом. И только мятежное лирическое я героя текста в эту тоталитарную модель мира не вписывается и не хочет вписаться. За что это мятежное ego в песне - и убито, без промаха, в лоб.
Приведем далее примеры оскудевания желаний из совокупного текста Райских яблок, т.е. из текста песни, без различения ее вариантов:
1) ...В райских кущах покушаю яблок... (Просторечная форма глагола покушаю подчеркивает обыденность и нищенскую примитивность мечты, увы, даже в таком виде для большинства трудноосуществимой.)
2) ...В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок... (Дивный сад в русской традиции - это сад изумительный по своей красоте, но одновременно дивный - это невиданный, т.е. какого не бывает на самом деле, а потому нечто нереальное, недосягаемое, недостижимое. Бледно-розовыми яблоки бывают в пору созревания, когда они, зеленые и незрелые, только-только начинают розоветь, оставаясь еще твердыми, невкусными и терпкими до оскомины.)
3) ...В дивных райских садах просто прорва мороженых яблок... (Солнце, не дающее раю тепла - прочь от мест этих гиблых и зяблых! Здесь зябнут и души и яблоки. Обмороженные яблони и мороженые яблоки на них - это так несъедобно, невкусно, нелепо и страшно10.
10 Этот страшный рай напоминает картину, описанную некогда во фронтовом очерке Ильей Эренбургом: цветущие сады (кажется, тоже яблоневые) на севере Франции, по отступлении войск фашистской Германии, - деревья еще стоят в весеннем
Знакомыми реалиями войны, разрухи, голода, нищеты, смерти представляются также ледяные пальцы, обмороженные губы и щеки, с таким же, как у яблок в этом диком раю, нездоровым румянцем. И прорва яблок - никому не нужное, бесполезное огромное множество.)
4) ...Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок. // Жаль, сады сторожат (или: в садах сторожа, что...) и стреляют без промаха в лоб... (Простреливаемое в любой точке пространство райских кущ-садов дает зримое представление о лагерной зоне, с вооруженными охранниками на смотровых вышках, по ее периметру. Без промаха в лоб - это не только ощущение безысходной безнадежности и поднадзорности, это еще и идея обстрела -отстрела - расстрела. А человек, на снегу или в непролазной грязи, либо волк, кабан, несчастливый подранок, в своем последнем, бесполезном, беспомощном рывке на побег, - это такая знакомая по многим песням Высоцкого кувыркающаяся под огнем выстрелов живая мишень... )
И наконец развитие того же самого традиционного образа райские кущи как традиционный яблоневый11 сад, в результате нагнетающих напряжение повторов от строфы к строфе и особой семантической акцентуации:
5) ...Ну, а я уж для них (для друзей и жены-вдовы) украду бледно-розовых яблок. // Жаль, сады сторожат... (И так далее.) [...] ...Вот и кущи-сады в своих прорвах мороженых яблок -// Но сады сторожат. И убит я без промаха в лоб... [...] ...Вдоль обрыва, с кнутом, по-над пропастью, пазуху яблок // Я тебе привезу -ты меня и из рая ждала... (Образ краденных в чужом саду зеленых яблок часто встречается в советской предвоенной и послевоенной литературе. Яблоки за пазухой, пусть даже воро-
цвету, но они уже все мертвы, поскольку отступавшая армия их повырубила под корень. Цветущий рай поэтому только призрачная видимость, как мертвая невеста в гробу, вся осыпанная живыми цветами...
11 Крайне интересен тот факт, что собственно архаическое представление о рае как о яблоневом саде не лежит на поверхности общеевропейской традиции. Ветхий Завет свидетельствует о райском саде и о сорванном Евой яблоке с запретного древа познания. Однако в древнееврейской традиции, древнейшим памятником письменности которой и является данный текст (Пятикнижие Торы), яблоко как плод дерева традиционно означает прежде всего гранатное яблоко, или яблоко гранатового дерева. В то же самое время райские кущи = яблоневыш сад есть исключительно представление древнееврейское, которое отражено весьма редким, если не единичным, ритуальным текстом - застольной песней в честь невестыг-царицыг Субботыг. Этот текст исполняется вечером в пятницу, в канун шабата, и предшествует кидушу, возлиянию вина, перед вечерней субботней трапезой. Позволим себе процитировать фрагмент этого оригинального древнего текста в русском переводе: Давайте же расскажем о тайнах Торы, о том, что скрыто, недоступно взору, спрятано и запечатано. // И будет увенчана невеста - короной из высших тайн на этом празднестве в присутствии святых ангелов! / Да истребят злую силу хвалебныге песни мои, чтобы смог я войти во врата священного яблоневого сада! [Сидур Тегилат Гашем, Ие-русалем - Москва, 1994, с. 147.]
ванные, как символ скудного счастья, ассоциируются в данном тексте с фраземой как у Христа за пазухой, быть или оказаться, т.е. испытывать безмятежное блаженство, часто немотивированное, чувствовать себя в полной безопасности. Ждать из рая в просторечии сталинского периода - верно ждать кого-то из лагерей, что само по себе было тогда мужественной и небезопасной для родственника врага народа гражданской позицией.)
6) ...Херувимы кружат. Ангел окает с вышки занятно. // Да не взыщет Христос -рву плоды ледяные с дерев. // Как я выстрелу рад! Ускакал я на Землю обратно. // Райских яблок принес, их за пазухой телом согрев... (Как вариантная разработка темы. Херувимы -воинственные ангелы старших чинов, вооруженные огнем и мечом. Кружат - как ангелы смерти и как черные вороны. Последнее сопоставимо с печально известными черными воронами, или воронками, ночами кружившими по большим городам, собирая по спящим квартирам новые жертвы репрессий. Ангел на вышке, т.е. стоящий на лагерной смотровой площадке-возвышении, объединяет в данной строфе два противоположных по семантическим функциям понятия: ангел-хранитель человеческой души и охранник лагерных заключенных. Окает - звукоподражательное, взводит курок.)
Ср. также в другой строфе, несколько раньше: Засучив рукава, пролетели две тени в зеленом. При этом засученные рукава - традиционный признак на Руси заплечного мастера, т.е. палача и ката, а зелёная форма и зелёные погоны - признак войск органов государственной безопасности (теперь они серые, голубые). Рассмотрим здесь же и остальные значимые для развертывания сюжета песни Райские яблоки метазнаки данного отрывка текста. Ледяные плоды на деревьях - как уже говорилось, мёртвое. Согретые телом, они оживают, оттаивают, возвращаются к жизни с того света -так же, как и лирический герой. Выстрел, которому рад, - дает избавление от такого рая: при этом возвращение из сталинских лагерей для человека, побывавшего в лагерях, все равно как возвращение на землю, с небес, и как возвращение к жизни.)
Далее, уже не так подробно и с минимальным комментарием перечислим остальные признаки советского рая, которые мы находим в тексте Вл. Высоцкого Райские яблоки:
1. Признаки нищеты и скудости знакомой всем и каждому тоталитарной действительности - как реалий бытия, так и человеческих желаний:
1) ...Всем нам блага подай! Да и много ли требовал с благ? // Мне б - чтоб были друзья да жена чтобы пала на гроб... (Т.е. чтобы хоть кто-то не покинул и в жизни, и в смерти, что так
редко случалось во времена сталинских репрессий.)
2) ...Чур меня самого! Наважденье знакомое что-то. (Или: Гпяжу - пред очами нерайское что-то.) // Неродящий пустырь и сплошное Ничто - Беспредел. (Беспредел - в лагерном жаргоне засилие уголовных элементов, особенно издевающихся над интеллигенцией и политическими.) // А среди Ничего возвышались литые ворота, (Идея железного занавеса, отделяющего тоталитарную Россию от всего остального мира.) // И огромный этап, тысяч в пять, на коленях сидел... (Обычная форма издевательства над заключенными в фашистских и коммунистических концентрационных лагерях, в том числе и над новоприбывшими: их долгими часами заставляли сидеть вот так, молча, склонив головы.)
3) ...Подойду не спеша. Вдруг апостол вернет, остолоп. (Вдруг, по ошибке, его не пропустят в лагерный рай. Отзвук наивной веры в возможность судебной ошибки, а потому и ее исправления самими карательными органами, НКВД.) [...] Петр-апостол, старик, (Или: Седовласый старик...) что-то долго возился с засовом. // И кряхтел, и ворчал. И не смог отворить, и ушел... (Апостол, от которого зависит впустить или не впустить, и выпустить ли обратно, говоря словами самого же Высоцкого. Символ тюремного стражника, с ключами от камер.) // [...] Я узнал старика - слезам на щеках его дряблых. // Это Пётр святой. Он апостол, а я - остолоп... (Ключи от рая находятся в руках самого главного старика, т.е. хозяина - хозяина советского рая и лагерей. Таковым, как известно, был сам Сталин, только он все держал в руках, тоже своих дряблых. Его же называли хозяином, а также, за глаза, стариком. В этом контексте непогрешимый апостол сродни пресловутому эпитету-идеологеме отец народов.)
4) ...Тот огромный этап (Или: И измученный люд...) не издал ни единого стона, // Лишь на корточки вдруг с занемевших колен пересел... (Единственное движение, которое дозволялось лагерным уставом во время длительных и утомительных ожиданий, например, перед лагерной поверкой. Идея тоталитарного беспредела при полной беспомощности и безответности человека-жертвы.)
5) ...Здесь малина, братва: нас встречают малиновым звоном! (Малина в уголовном жаргоне - безопасное место, где можно укрыться, спрятаться, переждав трудные времена. Малиновый звон - особый колокольный, которым с ликованием всенародно приветствовали царя-батюшку, в советском варианте отца народов И. Сталина. Малиновый звон в российской ментальности ассоциируется также с бессовестным беспросветным враньем, одурманиванием простого люда.) // [...] Засучив рукава, пролетели две тени в зеленом. // С кри-
ком "В рельсу стучи!" пропорхнули на крыльях мечи. // Там малина, братва! Нас встречают малиновым звоном. // Нет, звенели ключи. Это к нам подбирали ключи... [...] // Не к мадонне прижат, божий сын, а в хоромах холоп... (Нет обещанной малиновым звоном утешительной благодати, поскольку для тех, кто правит в хоромах, ты только бесправный холоп.)
Проанализируем семантику остальных метазнаков приведенных фрагментов песенного текста. Стук в рельсу, вместо колокольного праздничного звона, как зов заключенных на общее построение и перекличку. На крыльях, т.е. на погонах, тоже зеленых, скрещенные мечи: щит и такие мечи - геральдический символ советских органов внутренней безопасности -ОГПУ, НКВД, КГБ, а также последующих их аббревиатурных модификаций. Звон ключей от катер заключения ассоциируется с фраземой подобрать ключи, что в контексте допросов с пристрастием означало расколоть арестованного, заставив его назвать несуществующих сообщников, подписать донос на невинных людей, признать собственную вину в том, чего на самом деле не совершал.
2. В заключение хотелось бы обратить внимание еще на два фрагмента - из текста варианта 1 и из текста варианта 2, не пересекающихся в общем контексте песни Райские яблоки.
1) ...вот уж истинно - зона всем зонам. // Хлебный дух из ворот. Это крепче, чем руки вязать. // Я пока невредим, но и я нахлебался озоном, // Лепоты полон рот и ругательства трудно сказать... (Посул хлеба держит голодного человека, крепче уз. Игра слов: хлебный дух и нахлебаться, но только озоном.)
2) ...Седовласый старик, он на стражу кричал, комиссарил - // Прибежали с ключом и затеяли вновь отворять. (Искать подход и отворять ржавые ворота рая.) // Кто-то ржавым болтом, поднатужась, об рельсу ударил // И - как ринутся все!.. В распрекрасную ту благодать... (Ирония: ломиться толпами - в светлое будущее советских лагерей. Сродни Ходынке и кровавому воскресению.)
3. И, наконец, давайте посмотрим, что же к контексте русской ментальности означает само устойчивое выражение райские яблоки или, как чаще говорят в народе, райские яблочки. С точки зрения правильного понимания столь сложных семантически текстов-вариантов одной из песен Вл. Высоцкого, вариантов, объединенных этим общим названием, смысл фразеологизма не только нельзя счесть маловажным, но даже, напротив, он приобретает для нас особую значимость, без которой правильное осмысление вариативности текстов песни как единого целого, на наш взгляд, просто не было бы достаточно полным.
Итак, райская яблоня русской традиции (как, впрочем, и любой иной славянской тради-
ции) - это яблоня дикая, лесная и дикорастущая, в отличие от так называемой культурной, или садовой, яблони. Отличается первая от второй, главным образом, своими плодами. У первой, лесной, они маленькие, у второй, садовой, крупные. У первой - на вкус кислые, терпкие, худосочные и невкусные, почти несъедобные, у второй - сладкие, сочные, вкусные и аппетитные. Это про яблочки второй говорят: прямо сами с ветки в рот и просятся. Мелкие же румяные яблочки лесного дерева хороши только с виду - издали они так заманчивы для тех, кто слишком наивен, однако лучше вкуса их не испробовать...
ЛИТЕРАТУРА:
1. Высоцкий Вл. Нерв. Стихи, Москва, 1981. (Текст Райские яблоки отсутствует.)
2. Звукозапись на пластинке: Высоцкий Вл.
История болезни (1969-1979), т. 26, Москва, Мелодия (конец 80-х годов).
3. Звукозапись на пластинке: Высоцкий Вл. Ре-чечка (1967, 1977-1980), т. 27, Москва, Мелодия (конец 80-х годов).
4. Магнитофонная запись (любительская), ок. 1978 года.
5. Высоцкий В. С. Сочинения в двух томах, Екатеринбург, 1997.
© Надэль-Червиньска М., 2008
