CC BY
128
В.М.Русаков
— доктор философских наук, профессор Института международных связей (г.Екатеринбург)
КАТЕГОРИЯ КОНЦЕПТ-АРХЕТИП-ДИСКУРС: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ НОВАЦИИ В ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОМ ИНСТРУМЕНТАРИИ СОВРЕМЕННОГО ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ
Статья посвящена методологическим инновациям, таким как концепт, дискурс, архетип.
The article is dedicated to methodological innovations such as concept, discourse, archetype.
Кризис традиционных методологических схем в объяснении феноменов культуры (продуктов политического, художественного, религиозного и т.п. сознания) и прежде всего обнаружение явных пороков вульгарного социологизма двигал методологическую рефлексию в сторону выявления все более тонких, сложноопосредованных взаимоотношений между различными сторонами реальности и многообразными формами ее осознания, конструирования и освоения в культуре. Важнейшим исходным обстоятельством, сыгравшим ключевую роль, стало осознание того факта, что все указанные формы обладают относительной самостоятельностью, т.е. прямо и непосредственно несводимы к той первооснове, по поводу которой они создаются. Во-вторых, они имеют активный характер: четко было осознано, что они обладают не просто формообразующим характером, но и способностью конструировать, задавать различные области антропологических практик, вызывать к жизни причудливые образования, обладающие куда более мощным онтологическим статусом, нежели система базовых витальных потребностей человека. Продукты конструирующей, порождающей деятельности культуры объективируются в феноменах языка, речи, в разнообразных текстах.
Представление о том, что «все есть текст» вело к поиску его единиц и порядка их порождения, функционирования и связи в процессах культурной коммуникации. В гуманитарном знании происходит то, что получило наименование «лингвокультурологического поворота».
«Лингвокультурологический поворот, — писал С.Г.Воркачев, — начавшийся в российском языкознании полтора десятка лет назад, по своей значимости сопоставим, наверное, с лингвистическим поворотом в философии середины прошлого века, в результате которого язык стал рассматриваться как предельное онтологическое основание мышления и деятельности (Витгенштейн, Гуссерль, Хайдеггер). В случае лингвокультурологии это основание стало усматриваться в симбиозе языка и культуры: в задачи этой научной дисциплины входит изучение и описание взаимоотношений языка и этноса, языка и народного менталитета. На сегодняшний день становится вполне очевидным, что с антропоцентрической переориентацией парадигмы гуманитарного знания общая направленность лингвистической науки на установление соответствий между структурой универсальных логических и специфических языковых (главным образом грамматических) категорий сменилась направленностью на выявление различий семантики инвариантных категорий философии (преимущественно этики) и психологии и их вариативных реализаций в лексике конкретных этнических языков» [5. С. 8].
Дальнейшее движение мысли в ХХ в. привело к формированию таких категорий, как дискурс и концепт. Дискурс как порядок организации и функционирования мышления-речи требовал пристального внимания к его структуре. Р.Водак подчеркивает эту связь: «каждый из нас убежден, что существуют определенные ментальные процессы, которые связывают производство и понимание текста как с высказыванием, текстом и коммуникацией, так и с социальными явлениями. Данный факт становится особенно очевидным
при анализе таких феноменов, как языковое поведение, стереотипы, предрассудки, присущие социальным группам. Более того, мы обязаны принимать во внимание убеждения, мнения, воспоминания о прошлом при изучении проблемы идентичности, изложении событий прошлого, поскольку они являются обязательными составляющими рассматриваемых дискурсивных практик; такие понятия, как коллективная память, воображаемое сообщество есть неотъемлемые категории когнитивных процессов... Будучи носителем определенной культуры, человек научился быстро распознавать систематически повторяющиеся события, соответственно реагировать на них и обновлять информацию.., исследовании которой посвящено культурному знанию. Таким образом, когнитивный и социоког-нитивный подходы должны стать частью исследований дискурсивных практик» [4. С. 13].
Е.Шейгал указывает следующие свойства дискурса: «В реальном измерении — это поле коммуникативных практик как совокупность дискурсных событий, это текущая речевая деятельность в определенном социальном пространстве, обладающая признаком процесс-ности и связанная с реальной жизнью и реальным временем, а также возникающие в результате этой речевой деятельности речевые произведения (тексты), взятые во взаимодействии лингвистических, паралингвистических и экстралингвистических факторов. В потенциальном измерении дискурс представляет собой семиотическое пространство, включающее вербальные и невербальные знаки, ориентированные на обслуживание данной коммуникативной сферы, а также тезаурус прецедентных высказываний и текстов» [20].
Традиционные представления о формах мышления (понятия-суждения-умозаключения) сталкивались с тем, что а) этими формами «тело культуры» не исчерпывается и б) эти формы, скорее, характеризуют ставшее, сформировавшееся знание, чем становящееся. В условиях стремительного научно-технического и социального прогресса, резкого расширения спектра антропологических практик (в которых люди осознают и конструируют себя как индивидов, личностей, субъектов социальных процессов) становящееся, меняющееся знание отчетливо выявляло множество различных слоев. Осознание сложного строения понятий и категорий приводило к введению различия терминов «категория», «понятие» и «концепт».
Другими словами, методологические поиски выражались и в поисках адекватной терминологической артикуляции. Как отмечает С.Г.Воркачев, в конкурентной борьбе в российской лингвистической литературе с начала 90-х гг. прошлого века столкнулись «концепт» (Н.Д.Арутюнова, С.А.Аскольдов-Алексеев, Д.С.Лихачев, Ю.С.Степанов, В.П.Не-рознак, С.Х.Ляпин), «лингвокультурема» (В .В.Воробьев), «мифологема» (М.Лехтеэнмяки, В.Н.Базылев), «логоэпистема» (Е.М.Верещагин, В.Г.Костомаров, Н.Д.Бурвикова) [6. С. 41].
«Однако на сегодняшний день становится очевидным, что наиболее жизнеспособным здесь оказался термин „концепт“, по частоте употребления значительно опередивший все прочие протерминологические новообразования», — пишут З.Д.Попова и И.А.Стернин о термине «концепт» в своей книге «Когнитивная лингвистика» [15. С. 5].
По мнению А. П. Бабушкина, концепт — это дискретная единица коллективного сознания, отражающая предметы реального или идеального мира и хранимая в национальной памяти носителя языка в вербально обозначенном виде. Это некая информационная целостность, присутствующая в национальном коллективном сознании, прошедшая первичный семиозис и осознаваемая языковой личностью как инвариантное значение семантического поля [2].
Помимо таких терминов, как мифологема, категория (в смысле: «категория культуры»), концепт — используется также термин «архетипический концепт» [3].
Известно, что проблемы, связанные с выдвижением такого инструмента, как концепт-архетип в той или иной мере затрагивались многими исследователями. Соотношение терминов «архетип», «концепт», «понятие», «символ», «смысл» в отечественной лингвистике рассматривалось такими авторами, как В.З.Демьянков, А.Л.Залевская, В.В.Колесов, В.А.Мас-лова, Ю.С.Степанов и др. [7, 11, 16, 17, 19, 21].
Специфика таких текстов, как мифы, народный эпос и др. давно заставила обратить внимание на функциональную нагруженность категории «архетип», предложенной в свое время К.Г.Юнгом. Российские исследователи С.С.Аверинцев1, А.Л.Брудный, М.Л.Котин, Л.А.Нефедова и др. указали на его эвристические свойства. Другие отечественные авторы охарактеризовали его функциональное родство с символом (Н.Д.Арутюнова, В.В.Колесов, Ю.М.Лотман, М.К.Мамардашвили, Е.В.Шелестюк и др.).
В литературе, где используется термин «архетипичсеский концепт», объясняется, что «это ментальная система обработки, хранения и репрезентации культурных первообразов, составляющих коллективное бессознательное, представляющая собой системно организованное, саморазвивающееся смысловое пространство, формируемое архетипическими смыслами и реализуемое языковыми средствами» [3. С. 8]. В свою очередь, «архетипиче-ский смысл понимается как мифообразующий структурный элемент смыслового пространства архетипического концепта, имеющий обобщенный чувственно-образный характер, дифференцируемый по степени сложности, абстракции, динамизма, получающий языковую объективацию в текстах народного и индивидуального творчества» [3. С. 8—9].
Структурно архетипический концепт, в сущности, родственен архетипу. «Архетипы — говорит С.С.Аверинцев, — это не сами образы, а схемы образов, их психологические предпосылки, их возможность. Выражаясь словами Юнга, „А(рхетипы) имеют не содержательную, но исключительно формальную характеристику, да и ту лишь в весьма ограниченном виде. Содержательную характеристику первообраз получает лишь тогда, когда он проникает в сознание и при этом наполняется материалом сознательного опыта“» [14. С. 110]. Уточняя столь необычные свойства, он добавляет: «Его форму Юнг сравнивает с системой осей какого-нибудь кристалла, которая до известной степени преформирует образование кристалла в маточном растворе, сама не обладая вещественным бытием. Процесс мифотворчества поэтому есть не что иное как трансформация А(рхетипов) в образы, „невольные высказывания о бессознательных душевных событиях“ на языке объектов внешнего мира» [14]. Таким образом, в продуктах сознательного духовного творчества имеет смысл говорить об архетипическом содержании, архетипических смыслах и предпосылках, но не о собственно архетипах как таковых.
Введение в оборот такого нового исследовательского инструментария неизбежно ставило проблему междисциплинарного подхода. В лингвокультурологических исследованиях, реализующих тенденцию к междисциплинарному синтезу рассмотрения явлений культуры, в последние годы утверждается термин «концепт» (и далее — «концептосфера» (Д.С.Лихачев) [13], «политическая концептология» (В.П. Макаренко)). Исследователи отмечают его весьма сложную структуру, которая находит многообразное выражение в различных единицах языка и речи, суммируя (соединяя) множество ассоциаций или ассоциативных рядов, интенсивность которых затухает по мере удаления от основного смыслового ядра.
Поскольку традиционно формой теоретического мышления выступали понятия и категории, большое внимание неизбежно уделяется структуре концепта, его отличиям от указанных (тем более это важно для русского языка, в котором «концепт» и «понятие» традиционно выступали синонимами). Исследователи предлагают типологии концептов как ментальных образований. По признаку стандартизованности различают индивидуальные, групповые и общенациональные концепты, по содержанию — представления, схемы (картинки), понятия, прототипы, фреймы, сценарии, гештальты и др. [2].
1 Ученый еще в самом начале 70-х годов прошлого века проницательно сделал вывод о том, что «знакомство с юнгианским препарированием мифа может дать исследователю литературы или искусства одно преимущество: его взгляд приобретает большую наблюдательность по отношению к некоторым моментам изучаемых объектов, которые до сих пор казались ему непонятными и потому неинтересными» [1. С. 155].
Представление — мыслительная картинка, поясняет А.П.Бабушкин, это обобщенные чувственные образы предметов или явлений (легко представимы для конкретной лексики, например, яблоко, кислый, шершавый, жара и т.д.). Представления статичны, это чувственное отражение совокупности наиболее ярких чувственно воспринимаемых признаков предмета или явления. Схема — это промежуточный тип между представлением и понятием, это гипероним с ослабленным образом, например, дерево вообще (наглядный образ дерева). Понятие состоит из наиболее общих, существенных признаков предмета или явления. Прототип — это образ типичного представителя класса, фактически образное ядро концепта. Фрейм — объемное представление, некоторая совокупность стандартных знаний о предмете или явлении; сценарий — это тот же фрейм, только разворачиваемый во времени и пространстве как последовательность отдельных эпизодов, этапов, элементов. Гештальт — комплексная функциональная структура, упорядочивающая многообразие отдельных явлений в сознании; целостный образ, совмещающий чувственные и рациональные элементы, динамические и статические аспекты отображаемого. В реальной мыслительной деятельности и коммуникативной практике все они тесно переплетены [2].
Учитывая сложное строение концепта, выливающееся в многообразные объективации, В. И. Карасик предлагает интегративный подход к пониманию концепта. Он полагает, что концепт — это многомерное культурно-значимое социопсихическое образование в коллективном сознании (лингвокультурной общности), опредмеченное в языковой форме [8]. Позднее он уточняет: «Концепт является трехмерным образованием и включает предметно-образную, понятийную и ценностную составляющие» [10. С. 151]. С позиций социолингвистики он полагает возможным противопоставить, по меньшей мере, три типа культурных концептов: этнокультурные, социокультурные и индивидуально-культурные. Иначе говоря, существуют ментальные образования, актуальные для этнокультуры в целом, для той или иной группы в рамках данной лингвокультуры и, наконец, для индивидуума [9. С. 137].
Большое значение имеет взаимосвязь дискурса и концепта. Это обусловлено тем, что любое идеологическое образование в процессе своей эволюции, интенсивных теоретических поисков решения актуальных проблем стремится как можно глубже и содержательнее «выговорить» (артикулировать) в системе теоретических, научных понятий этих проблем, путей их решения. Разумеется, это производится в меру развития тех культурно-исторических средств, которыми они располагали (состояние науки, философии, различных социальных практик).
Поскольку дискурс пронизывает и организует коммуникацию, протекающую через посредство разнообразных «единиц» языка и речи, то при ближайшем рассмотрении он представляет собой относительно целостную систему концептов, группирующихся вокруг определенного, относительно устойчивого смыслового ядра. Эта система задает различные части семиотического пространства культуры, находящие разнообразное выражение во множестве связных текстов.
Концепты «конденсируют» коллективное сознание в некоторое количество дискретных единиц, различные «наборы» концептов формируют различные дискурсы. Концепты, как подчеркивают различные авторы (Д.С.Лихачев, Ю.С.Степанов, В.И.Карасик и др.), хранятся в глубинах национального самосознания, национальной памяти, облеченные в языковые единицы, объективированные в корпусе текстов, хранящих и транслирующих национальную память и самосознание, поскольку в языковом сознании они представлены как многомерная сеть значений, которые выражаются лексическими, фразеологическими, паремиологическими единицами, прецедентными текстами, этикетными формулами, а также речеповеденческими тактиками, отражающими повторяющиеся фрагменты социальной жизни [9. С. 152].
Система важнейших концептов, образующих ценностно-смысловое ядро национального самосознания («концептосфера», по выражению Лихачева) конструирует семиотическое пространство национальной культуры и обладает архетипическими свойствами.
Это означает, что в ней присутствуют слои «неизреченного», поскольку в архетипиче-ских образованиях реализуется мощный элемент коллективного бессознательного («не-проговоренные» слои национальной культуры). Эти элементы обусловливают «непереводимость» (несоизмеримость) разных культур, невыразимость одной культуры в концептах другой из-за расхождений («зазора», «разрыва») ценностей и смыслов, питавшихся исходно различным культурно-историческим опытом. Эти же слои «ответственны» за предрассудки и стереотипы, в которых объективируются расхожие схематизмы антропологических практик. Их хорошо можно видеть, сравнивая концептосферы национального самосознания различных культур и понятийно-категориальный аппарат национального мышления: в последнем рациональные компоненты доминируют, определяя доступную соизмеримость, взаимопереводимость значений и смыслов.
Но при решении различных социально-политических и экономических проблем, когда на первый план выходят ценности и смыслы, концептосфера может приходить в противоречие с понятийно-категориальным аппаратом. В этом заключаются границы убеждения, аргументации и взаимопонимания, границы логической и фактической аргументации и начинается действие аргументации риторической (апеллирующей аё Ьоттет). В противном случае, нам не понять, почему люди, «находящиеся в здравом уме и твердой памяти», в рамках одних и тех же теоретических конструкций (понятийно-категориальных систем) не могут прийти к «консенсусу» и, казалось бы, «железная логика» аргументов для одних оказывается неубедительной для других.
Исследование столь «многослойных» объектов с необходимостью требует междисциплинарного синтеза, выработки «синтетических» методов, что рождает, в свою очередь, ряд проблем. Не берясь охватить их, отметим две весьма важных для состояния отечественного гуманитарного знания. Во-первых, поползновения брутальной бюрократической регламентации науки и образования (потуги псевдостандартизации направлений и специальностей) уже создают и будут создавать массу искусственных препятствий для эвристически ценных исследований. Во-вторых, речь должна идти действительно о синтезе, а не о синкретических продуктах. Наиболее наглядно практику смешения «непереваренных» продуктов в неких соединениях несоединимого явил постмодернизм с его так называемой техникой «бриколажа»1. В практическом плане чаще всего это просто ведет к снижению уровня методологической культуры (а то и вовсе вести к профанации и дискредитации самой идеи синтеза, на что скандальным образом обратили внимание Ален Сокал и Жан Брикмон [18]) и в лучшем случае может выполнить, скорее, диагностическую функцию, нежели дать продуктивные результаты.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аверинцев С.С. «Аналитическая психология» К.-Г.Юнга и закономерности творческой фантазии // О современной буржуазной эстетике: Сб. ст. М., 1972. Вып. 3.
2. Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. Воронеж, 1996.
1 См. напр., у Леви-Стросса: «Подобно бриколажу в техническом плане, мифологическая рефлексия может достигать в плане интеллектуальном блестящих и непредвиденных результатов. Соответственно часто отмечался мифопоэтический характер бриколажа в так называемом „грубом“, или „наивном“, искусстве... совокупность бриколерских средств определяется не проектом, но лишь своим инструментальным использованием, иначе говоря, элементы собираются и сохраняются по принципу „это может всегда сгодиться“. Этого достаточно, чтобы бриколеру не требовалось оборудования и знаний по всем специальностям, но этого недостаточно, чтобы каждый элемент был подчинен точному и обусловленному использованию. Каждый элемент воспроизводит одновременно целостную совокупность отношений, и конкретных, и потенциальных; это операторы, но пригодные для каких-либо операций одного типа» [12. С. 126].
3. Богданова И. А. Функционирование архетипического концепта «вода» в текстах народного и индивидуального творчества: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Пермь, 2006.
4. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград, 1997.
5. Воркачев С.Г. Правды ищи: идея справедливости в русской лингвокультуре. Волгоград, 2009.
6. Воркачев С.Г. Счастье как лингвокультурный концепт. М., 2004.
7. Демьянков В.З. Понятие и концепт в художественной литературе и в научном языке // Вопросы филологии, 2001. № 1.
8. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград; Архангельск. 1996.
9. Карасик В.И. Лингвокультурные концепты: подходы к изучению // Социолингвистика вчера и сегодня: Сб. обзоров / РАН ИНИОН. Центр гуманитарных научно-информационных исследований. Отдел языкознания. М., 2004.
10. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград, 2002.
11. Карасик В.И., Слышкин Г.Г. Лингвокультурный концепт как единица исследования // Методологические проблемы когнитивной лингвистики: Сб. науч. тр. / Под ред. И.А. Стернина. Воронеж, 2001.
12. Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1999.
13. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. От теории текста к структуре текста. М., 1997.
14. Мифы народов мира. М., 1980. Т. 1.
15. Попова З. Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика М., 2007.
16. Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М., 2000.
17. Слышкин Г.Г. Текстовая концептосфера и ее единицы // Языковая личность: аспекты лингвистики и лингводидактики. Волгоград, 1999.
18. Сокал А., Брикмон Ж. Интеллектуальные уловки: критика современной философии постмодерна. М., 2002.
19. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.
20. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. Волгоград, 2000.
21. Языковая личность: культурные концепты. Волгоград; Архангельск, 1996.
