CC BY-NC-ND
20
Х.Г. Тхагапсоев
КАТЕГОРИЯ «ИДЕНТИЧНОСТЬ» В СИСТЕМЕ ГУМАНИТАРНОЙ МЕТОДОЛОГИИ
Статья посвящена анализу смысловых границ и контекстов использования понятийного конструкта «идентичность». Обосновывается типология и системность идентичности, а их операциональность продемонстрирована на ряде примеров.
Ключевые слова: технология, гуманитарные технологии, идентичность, системность и типология идентичности.
Тотальная установка на технологии / технологические новации становится стратегией современного этапа социальной истории: технология ныне выступает не только в качестве демиурга форм жизнедеятельности, но и как фактор, диктующий цели, методы и ориентиры развития. В этом контексте и науки все чаще подразделяются на познающие / теоретические и прикладные / технологические. Более того, в науке само миропонимание становится едва ли не «технологическим»: мир видится и полагается не столько как предметные множества, требующие описания и объяснения, сколько как процессы и структурные трансформации, потенциальные технологии, освоение коих полезно. Это затрагивает и ценностные ориентиры познания - теперь интерес, скорее, представляет не знание само по себе, а те технологии, что в них «заключены»1.
В обрисованном контексте целью и формой бытия науки становится не только и не столько генерирование знания, сколько поиск «технологичных знаний» и порождение технологий, что относится также к наукам о человеке и социуме. Как бы оформляя и институционально закрепляя глобальный запрос времени на технологи-зацию научного знания, нарастают тенденции к переходу сферы образования на компетентностные принципы. Ведь компетенции
© Тхагапсоев Х.Г., 2011
являют собой не что иное, как «технологичные» формы организации знаний, призванные обеспечить практическую успешность обучаемого.
Очевидно, что ситуация глобального технологического вызова предъявляет к знанию требование эффективно трансформироваться в технологии. В отношении естественно-научного знания это достигается за счет его способности редуцироваться к многообразным формам прикладного (инженерного) знания, легко переводимого в конкретные технологические процессы преобразования вещества, энергии и информации. Иное дело социально-гуманитарное знание и его «перевод» в технологии. Здесь в качестве объекта технологического воздействия выступает сам человек, как цель -позиционировать его сознание «как надо»2.
Понятно, что в данном случае не приходится говорить о многообразии вариантов технологических решений. Единственно возможная форма гуманитарной технологии - это адресация сознанию человека знаний, подобранных и организованных определенным образом. Иначе говоря, реальной формой гуманитарных технологий является обращение знания в коммуникативных, интерсубъективных и интеракционных процессах, его обращение в актах идентификации смыслов и самосоотнесения человека с этими смыслами. Соответственно, гуманитарная технология может достичь своих целей лишь в том случае, если состоялась идентификация адресатом предъявленных ему смысловых посылов и пробуждена готовность адресата позиционироваться в их (посылов) интенциях. Таким образом, если инженерные технологии производят вещи, то гуманитарные продуцируют и легитимируют идентичности (ценностных ориентиров, поведенческих схем и норм, потребительских предпочтений, моды и пр.). Отметим также, что в потоке повседневности человек, как правило, не различает уровни своего познания реальности, а единственной его гносеологической потребностью является информация о подобии и различии объектов интереса (вещей, явлений, процессов) и риске принимаемых решений3.
Здесь заключение напрашивается само: идентичность выступает как главный ориентир действий человека в реально-бытий-ственном повседневном существовании.
В этом контексте понятна та активность, с которой социально-гуманитарные науки (особенно политология и этнология) апеллируют к категории «идентичность», хотя, как показывает анализ, смысловые границы, когнитивная операциональность и эпистемологический статус этой дефиниции пока еще не отрефлектированы должным образом. Данная работа является попыткой в какой-то мере восполнить этот пробел.
Любое понятие, как известно, суть единство различных аспектов, граней и моментов предмета понятия. Многообразие референтов и значений, соотносимых с понятием «идентичность» таково, что объемлет едва ли не все сферы бытия. Однако, как показывает анализ, существующие концепции, трактуя идентичность преимущественно в качестве формы и меры тождественности и самотождественности вещи, расходятся во взглядах как на спектр вещей, принципиально соотносимых с этим понятием в роли референта, так и на когнитивный статус этого понятия. В зависимости от того, как эти вопросы решаются, можно выделить три концепции идентичности4.
Первая, в которой ключевая роль отводится субъективному началу, соотносит идентичность лишь с ментально-психическими процессами самоотождествления индивида с некими образцами (эталонами, нормами, образами) социального и культурного бытия по поводу того, «кто он есть, с кем схож, кто - свой, кто - чужой».
Во второй идентичность предстает как нечто эссенциальное, онтологичное.
Третья концепция отличается тем, что за идентичностью видят нечто универсальное, предикативное: признаки, свойства, отношения и связи, выражающие самотождественность объекта или вещи любой субстанциональной природы (материальной, идеальной). При этом признаки и свойства, о которых идет речь, таковы, что могут быть объективированы и означены как некие маркеры, системно-целостная совокупность которых создает и выражает идентичность объекта.
Очерченные контуры смыслового поля рассматриваемой дефиниции показывают, что идентичность относится к числу общих, собирательных и абстрактных понятий весьма широкого плана и на нее может быть распространена существующая типология научных понятий с вытекающими из нее методологическими следствиями.
Однако дефиниция «идентичность» обладает и такими признаками, которые присущи «более крупным» формам знания. В частности, идентичность (этническая, например), выступая как теория, синтезирует в целостность знания определенные типы ментально-сти и социальности, психотипы и формы культуры, поведенческие схемы и ценностные установки, жизненные стратегии и темпораль-ности социума. В то же время идентичность (в сфере культуры) выражает некие формы регулярности: порядок, определенность, подобие. И наконец, идентичность способна функционировать в качестве предпосылочного знания, поскольку процесс социально-гуманитарного познания включает идентификацию объектов познания, изначально полагая некие «образы их подобия». При этом, как
показывает дискурсивная практика, идентичность фактически соотносится с любой формой бытия - от универсальных и формализованных логико-математических форм (конструкций) до уникальных и спонтанных форм самоощущения конкретного человека. К тому же идентичность выражает не только черты и признаки объекта, связи/отношения объектов и субъектов, но и то, как эти отношения интерпретируются субъектами познания и агентами действия. Таким образом, идентичность в своих смысловых границах коррелирует и «синтезирует» означающее и означаемое, символизируемое и символизирующее, объектное и субъектное, схватывая и выражая реаль-но-бытийственное и трансцендентное в их сложном, противоречивом и гносеологически подвижном единстве.
Эти обстоятельства должны быть учтены в типологии и системности идентичности, которые и создают реальные методологические предпосылки к оперированию этой дефиницией в общей системе форм и методов социально-гуманитарного познания.
Как известно, цель всякой типологии заключается в упорядочении наличного многообразия объектов (вещей, идей, смыслов, знаков) на основе неких идеально-типических построений, критериев. При этом в зависимости от способа построения различают два модуса типологии - эмпирический и теоретический5.
Особенности идентичности таковы, что ее типология требует сочетания указанных методов; они же (особенности) диктуют и набор критериев для ее построения. А главная особенность идентичности состоит в том, что она являет собой (выражает) некую форму регулярности бытия - самотождественность объекта или его тождественность некоему образцу (типу, модели, образу, эталону, парадигме). При этом данный тип регулярности отличается от прочих (скажем, закона) рядом особенностей: размытостью отображаемых связей/отношений, подвижностью границ их существования, а также условным характером этой регулярности (в частности, заданностью самих образцов идентичности). Учитывая сказанное и принимая во внимание соотношение объектного мира с идентичностью, можно выделить следующие ее типы:
- социальная (политическая, этническая, культурная, социе-тальная, религиозная, сетевая, клубная, корпоративно-групповая, профессиональная, субсоциумная);
- социоприродная (геополитическая, цивилизационная, ген-дерная, возрастная);
- природная (идентичность рода, вида, экосистемы, минерала, генома);
- ментальная (мода, парадигмы науки и художественного творчества, бренд).
Как уже подчеркивалось, идентичность выражает не только и ни столько объективно сущие (инструментально фиксируемые) формы регулярности, сколько такие, в которых субъективное начало (субъектный фактор) присутствует неустранимо, диктуя свои требования и к типологии. Так, если «геополитическое» понимать как конструкт сознания теоретика (а такое встречается), мы имеем дело с ментальным типом идентичности. Если же «геополитическое» трактуется как реальное порождение природно-географи-ческих, ландшафтных и культурно-цивилизационных факторов, то и тип его идентичности автоматически переходит в разряд социо-природных.
Идентичность, как известно, независимо от формы бытия являет собой некое системное образование - совокупность маркеров, паттернов, признаков, свойств, связей/отношений. Соответственно, в типологии идентичности должен быть учтен и тип ее системности. В этом плане речь может идти либо об иерархическом, либо о референциальном типе системности. Так, социальная идентичность, будучи сложной и многокомпонентной системой разновек-торных элементов, как правило, носит референциальный характер. Однако, как показывает опыт, она обретает иерархичность при наличии явно доминирующего элемента, к примеру глубокой религиозности. Иерархичны идентичности большинства молодежных субкультур, поскольку их строй задается доминирующим «фактором кумира». В то же время трудно себе представить причины, способные придать иерархический строй культурной идентичности человека светского склада, открытого космосу культурных смыслов и ценностей. К числу референциальных, вероятно, могут быть отнесены и такие формы социальной идентичности, как профессиональная, социетальная, культурная.
Поскольку идентичность суть система, следует учитывать и степень ее структурной однородности (гомогенности, гетерогенности). Очевидно, что этноидентичность, включающая в себя не только духовно-ментальные формы (язык, психотипы индивида, архетипы культуры), но и маркеры материально-вещественного плана (национальную кухню, дизайн костюма, хозяйственный быт) гетерогенна, в то время как ментальные и знаково-символиче-ские типы идентичности (как религиозная) гомогенны.
Понятно также, что типология идентичности должна как-то учитывать контекстный фактор бытия идентичности, поскольку в структуре идентичности существенное место занимает коннота-тивный элемент, обусловленный контекстом в самом широком смысле. При этом по степени зависимости от контекстного фактора, на наш взгляд, могут быть выделены по меньшей мере три типа
идентичности. Это контекстно-индифферентная (религиозная, например), контекстно-зависимая (культурная), контекстно-обусловленная (коммуникативная) идентичность.
Поскольку дискурсивная практика чаще всего апеллирует к социальной идентичности, соответственно, наибольшую детализацию в литературе получила ее системность. В частности, в широком ходу такие формы социального бытия, как политическая, этническая, культурная, религиозная, субкультурная и другие. При этом различают два уровня бытия социальной идентичности - персональную и собственно социальную (групповую). Но, как показывает анализ, и системность социальной идентичности далека от полноты. В частности, открытым остается вопрос о социеталь-ной идентичности, ее роли и месте в структуре социальной идентичности, как и вопрос о роли масштабного фактора. Различение микро-, мезо-, макро- и мегауровней пока не стало нормой в типологии идентичности. Исключением является политология, разрабатывающая категорию «макрополитическая идентичность»6.
Не решен и вопрос об унификации паттернов и маркеров социальной идентичности. В этом плане особенно характерна ситуация в этнологии, ее упорная тяга к сведению любого маркера этнично-сти к некоей исторической и культурной уникальности.
Между тем, как нам представляется, практически все возможные формы социальной идентичности (и этническая тоже) могут быть выражены и описаны достаточно полно на основе следующих типических универсальных маркеров (паттернов):
- архетипов культуры и социальности;
- социального времени/пространства (что явлено в характерных формах социальности);
- систем культурных форм и их знаково-символического мира;
- конструктивно-проективных интенций социума (в их специфике).
Занятия по выстраиванию типологий и системности категорий науки, увы, не отличаются увлекательностью. Но, как показывает опыт, любые недоработки в этом плане чреваты когнитивными издержками и мировоззренческими противоречиями.
Так, едва ли не нормой стало в ряду форм социальной идентичности числить, наряду с культурной и религиозной, также цивили-зационную, хотя ее следовало бы относить к типу социоприрод-ной идентичности. В то же время социетальная идентичность пока никак не соотнесена с социальной идентичностью. Круг огорчительных примеров этим не исчерпывается. В частности, в контексте полемики по проблемам российской национальной идентичности часто пишется и говорится о многоуровневой идентичности
и даже стратегиях ее достижения. На поверке же оказывается, что речь идет не о масштабно-уровневых, референциальных или иерархических отношениях, а о некоем «бутербродном» наслоении друг на друга идентичностей народов России, хотя подобная форма системности вообще не выявлена и неизвестна7.
Все это актуализирует проблематику операционализации категории «идентичность».
До недавнего времени казалось, что текучесть / изменчивость форм бытия, присущая нашей эпохе, схвачена в мироощущениях и языке постмодернизма, в ее решительно отменяющих интенциях - «постэкономика», «посткультура», «постчеловек». Однако нынешний кризис парадоксальным образом вернул человека к классическим основаниям рациональности бытия - к науке и технологической модернизации. Они вновь становятся опорой человека и истоком надежд. Едва ли алармистское «пост» соотносимо с оптимистично-проективными «start-up», ныне задающими контент времени/эпохи. Куда уместнее мера «идентичность» относительно грядущих социальных ценностей, культурных смыслов, политических и экономических институций, путей глобализации мира, способных обеспечить исторические перспективы человека.
Впрочем, у современной России есть и собственная «постситуация»: она проходит, судя по всему, один из сложнейших этапов своей истории - этап преодоления советского уклада жизни и далеко не во всем удачных реформ. Измерений у этой ситуации много, в числе коих и теоретические, философско-методологиче-ские. Дело в том, что с 1990-х годов в нашем теоретическом дискурсе установки на конструктивизм и проективность, обращенные к человеку, не пользуются популярностью. Это относится и к ряду прочих былых интенций «советской социологии». А в реальной действительности все обстоит совсем иначе: политические, рекламные и PR-технологии агрессивно-конструктивистского плана прочно обосновались на всем социальном пространстве. В этом плане особенно активна политология, продвигающая самые разные идеи и технологии социального конструирования, в том числе и российской национальной идентичности8.
Однако, как свидетельствуют факты, конструктивистская решимость политических технологов, увы, частенько превалирует над тем видом прояснения проблемы, которую способна обеспечить наука. Так, в книге, посвященной вопросам формирования российской национальной идентичности и адресованной широкой педагогической аудитории, не только обойден вопрос о структуре и системности социальной идентичности, но проводится и своеобразная идея о путях ее формирования. Эту идею можно понимать
следующим образом: при наличии в стране твердой властной руки из любого конгломерата людей способна родиться нация9.
А хотелось бы, чтобы прологом к действиям власти хоть в какой-то мере служила теория, привносящая рациональность в процессы строительства/обретения российской идентичности. На практике это означало бы проведение в стране такой политики (экономической, социальной, культурной), которая вызывала бы доверие и приятие россиян, а значит, содействовала бы тем самым их «самосоотнесению» и идентификации с ней (политикой).
Примечания
1 Юревич А.В. Асимметричное будущее // Вопросы философии. 2008. № 7. С. 76-84.
2 Юдин Б.Г. Наука и жизнь в контексте современных технологий // Человек. 2005.
№ 6. С. 5-17.
3 Касавин И.Т., Щавелев С.П. Анализ повседневности. М.: Канон+, 2004.
4 Тхагапсоев Х.Г., Гатиатуллина Э.Р. Идентичность: проблемы методологии //
Научная мысль Кавказа. 2010. № 4. С. 19-27.
5 Огурцов А.П. Типология // Энциклопедии эпистемологии и философии науки.
М.: Канон+, 2009. С. 984-985.
6 Малинова ОЮ. Символическая политика и конструирование макрополитиче-
ской идентичности // Полис. 2010. № 2. С. 90-105.
7 Жаде З.А., Куква Е.С., Шадже А.Ю. Многоуровневая идентичность. М.; Майкоп:
Качество, 2006.
8 Малинова ОЮ. Конструирование идентичности: возможности и ограничения //
Pro et Contra. 2007. № 3 (37). С. 38-47.
9 Тишков В.А. Российский народ. М.: Просвещение, 2010.
